Доброе утро в Митине

П очти всю ночь я не спал. Во-первых, волновался перед праздником, за которым надо будет не только наблюдать, но и достойно играть роль приглашенного гостя; во-вторых, стоило мне слегка задремать, как в дверь моего номера начинали тре­бовательно стучать. Пять или шесть раз я вставал и выяснял, в чем дело, но в дальнейшем просто крыл стучащих через дверь, без тени смущения.

Дело в том, что в эти дни в санатории проходило Всероссийское совещание пожарных, участники которого здесь же и проживали. В номере, в который поселили меня, видимо, был сосредоточен спиртной запас совещания, и при нем жил ответственный. На протяжении нескольких суток, ночью, к нему прихо­дили товарищи по ремеслу, и он исправно выполнял свои обязан­ности, что, согласитесь, не бог весть какой грех. Но затем этого «ответственного» по каким-то причинам переселили в дру­гой номер, никого об этом не оповестив. Так что сослуживцы разных званий и должностей – кто по привычке, кто по выработанному рефлексу, а кто просто по незнанию – стучались в но­мер, где уже, к моему несчастью, располагался я, а не завет­ный запас.

Уже к двум часам ночи по стуку в дверь я мог безо­шибочно определить воинское звание и даже должность визитера. Те, кто постарше чином, стучали более требовательно и реши­тельно, а один полковник вообще барабанил в дверь кулаком; брандмейстеры помельче стучали тише и не так настойчиво; а остальные, видимо из прапорщиков и рядовых, тихо и даже ви­новато скреблись. Но жест и выражение лица у одних, других и третьих были одинаковыми. На лице большой вопросительный знак, в соединении с уважением ко мне, а жест – сжатый кулак с двумя крайними оттопыренными пальцами. И, представляете, все эти надежды и чаяния вмиг сменялись жесточайшим разочаро­ванием! Такое трудно вынести даже пожарным. Хорошо, что сове­щание их к этому времени уже заканчивалось, а не начина­лось...

Все же наступило утро седьмого июня. Я уже давно не ви­дел настоящего солнечного утра, потому что живу в Москве, да еще прямо на Садовом кольце, то есть в таком месте, где, нес­мотря на солнце, сразу и не поймешь – утро это или уже вечер. А здесь! Тишина, свежесть, простор, птицы щебечут...

Однако любоваться этими красотами было некогда. Надо спешить на завтрак, и мы с Режиссером, спустившись на второй этаж и пройдя длинным коридором, подошли к огромной столовой, где могли одновременно разместиться... даже не знаю сколько человек. На двери, перед входом, две надписи, одна из которых строго запрещает вход в столовую «посторонним лицам», а другая так же строго запрещает «вынос из столовой посуды и сто­ловых приборов». Обратил я внимание и на висящий в золоченой раме План эвакуации – непременный атрибут всякого серьезного учрежде­ния. Такие планы висят и в коридорах, и даже в каждом номере, указывая стрелками куда эвакуироваться, случись какое-ни­будь несчастье. Здесь же, в фойе, выставлено различное пожарное оборудование, самая современная техника пожаротушения, вклю­чая скафандры, как у космонавтов.

К пожарным в Торжке отноше­ние особое. За свою историю этот небольшой город выгорал полностью девять раз. А не полностью – и не сосчитаешь. Поэтому здесь одна из старейших и опытнейших пожарных команд в России да еще и завод «Пожтехника». Где, как не в Торжке, проводить подобные мероприятия! Однако к пушкинским праздни­кам, если не считать ночных визитов ко мне, совещание бранд­мейстеров никакого отношения не имело.

Итак, в столовой почти все столы были заняты участниками совещания, которые мирно завтракали, готовясь к своим профессиональным делам. На специальных тележках им подвозили тарел­ки с едой. Колеса этих тележек хотя и скрипели, однако, все же не так, как на аналогичных тележках в самолетах «Аэрофло­та». Но если в самолетах этот скрип сопернича­ет с шумом реактивных двигателей, то в столовой санатория «Митино» он сведен на нет несмолкаемым гвалтом посудомоек, разносчиц, поваров и прочего обслуживающего персонала, ко­торые находятся где-то в глубине столовой и постоянно между собой бранятся. Так что скрип тележки способен уловить только очень утонченный или, как у меня, придирчивый слух.

Гостей пушкинского праздника разместили за отдельными двумя столами. А нас с Режиссером, по моей просьбе, за еще более отдельным, находящимся где-то за кухней, да еще за большим шкафом. Обслуживали, точнее, развозили еду румяные, дородные женщины, которые при этом вели себя так же очень шумно, пе­рекрикиваясь через весь зал. Еда вроде простая, но для завт­рака ее было уж очень много. Вот меню завтрака седьмого июня:

1-е блюдо:

1. Ветчина с овощами;

2. Шницель мясной жареный с гречей;

3. Шницель мясной паровой с вермишелью;

4. Яйца всмятку.

Слово «всмятку» в меню было зачеркнуто карандашом. Видимо, яйца «всмятку» в это утро не получились.

2-е блюдо:

1. Пудинг из творога со сметаной;

2. Шницель капустный со сметаной;

3. Рулет с изюмом;

4. Каша рисовая молочная;

5. Чай, сахар, масло.

Меню предлагалось накануне, и каждый должен был карандашом отметить, какое именно из предложенных блюд он предпочи­тает. Против каждого блюда указывалось количество калорий, а на оборотной стороне меню подробно рассказывалось о значении витаминов. Например, витамин Д – антирахитический, регулирует солевой обмен; витамин В-2 необходим для процесса регенерации; витамин РР предохраняет от пеллагры… и так далее. Еще важно было отметить карандашом в меню номер своего стула

(именно стула, а не стола!), чтобы добросовестные разносчицы пищи не перепутали блюда и не принесли вам заказ соседа. Сами блюда были такие, что даже половину, и даже четверть их, съ­есть было невозможно. А еще давались очень пышные ватрушки с творогом, а кто не хотел ватрушек, тому предлагались такие же пышные сладкие булочки. После двух-трех кусочков ветчины и утреннего парового шницеля, с вермишелью или гречей, такая бу­лочка со стаканом сметаны – в самый раз!

И не надо ёрничать. Для нашего человека, купившего дорогостоящую путевку в санаторий на двадцать четыре дня, такие завтраки очень кстати. Он и подкрепится, и наберет вес, и от­дохнет за эти дни, кроме того, в санатории его подлечат, а там, на целый год, опять тяжелая работа, серые однообразные буд­ни, житейские проблемы, и далеко не каждый завтрак будет вот таким обильным…

Вообще, если уж мы заговорили о еде, надо сказать нес­колько слов о котлете. Не о конкретной котлете из меню сана­тория «Митино», а о нашей русской Котлете. О ней до сих пор мало сказано и еще меньше подумано, совершенно несопоставимо с действительным статусом и значением котлеты для жизни наше­го «некоторого царства некоторого государства». Ведь если о дорогах наших и наших же дураках написаны многие томы, то о котлете отечественными мыслителями не сказано почти ничего. И, действительно, чего им о котлетах думать, говорить, тем более пи­сать? Их надо с аппетитом уплетать, и все тут. А между тем котлеты наши – достояние национальное и явление сугубо оте­чественное. Можно объездить весь мир и не найти даже крохот­ной холодной котлетки, столь любимой и знакомой всем жителям нашей страны. Я думаю, у нас не в почете стейки и прочие кус­ки мяса (хотя и от них мы при случае не отказываемся) от на­шей природной гуманности и сочувствия ко всякой живой твари. Как ни крути, а кусок мяса – это неотъемлемая часть животно­го, и не какого-нибудь, а своего, домашнего, почти родного – коровы или свиньи. Котлета же, как правило, имеет отношение к этим невинным животным чисто символическое и со всеми добав­ками является продуктом скорее вегетарианским, нежели мясным. Оттого наша сердобольная душа не очень тяготится при поедании котлет и перед Богом чувствует себя менее виновной, чем душа какого-нибудь англичанина или француза, жующего roast-beef окровавленный. И вообще, котлеты – это нечто органически для нас приемлемое, нечто свое, родное, вроде картошки или хлеба. Только картошку и хлеб едят и кроме нас, а вот чтобы кто-то еще ел котлеты, да в таком количестве, – мне не известно… А сколько рецептов приготовления котлет! Пригласите пять наших российских хозяек и спросите, как они готовят котлеты. Тотчас узнаете пять совершенно разных рецептов. Спросите у десяти – получите десять рецептов, поинтересуетесь у сотни – узнаете сто разных способов приготовления котлет, и так бесконечно, потому что столько, сколько есть у нас хозяек, ровно столько и способов приготовления котлет… А сколько раз­новидностей у котлеты! Так сказать, «псевдонимов»: это и шницели, и биточки, и бифштексы, и тефтели, и всякие прочие «ёжики», которые сопровождают нас по жизни и не выводятся ни из меню домашнего, ни из меню общепитовского… А как их оттуда убрать? Чем заменить? Ведь котлеты устраивают не только тех, кто их поглощает. Тут не остаются внакладе ни повара, ни снабженцы, ни прочие близкие к общепиту работники. Да и в наших домашних условиях, когда над хозяйкой, словно дамоклов меч, витает вопрос «Чем накормить?», – котлета, иной раз, спасительный выход из многих затруднительных ситуаций. А ну, попробуй сделать стейк из килограмма нашего магазинного мяса да еще потом накорми этим килограммом человек пять-шесть! А так, его можно прокрутить через мясорубку, добавить чесноку, лука, перца, соли, пару яиц, затем сунуть туда побольше раз­мягченного белого хлеба, а дальше все это обваливается в муке, и уже не видно ни прожилок, ни сала, ни прочего, чего, может, и есть-то нельзя. И пока всего этого не видно, приходит черед сковороды, и уже слышен ни с чем не сравнимый звук шкворчания, а еще через мгновенье разносятся по квартире и подъезду за­пахи жареного. Соседи завидуют, а если бы еще знали, что бу­дет к котлетам роскошный гарнир: макароны, картофельное пюре или хотя бы та же греча с жареным луком... Чем не пир! Кто хоть раз возражал против котлет? Есть ли такие у нас? Я их не знаю. И что еще для нашего человека важно – котлеты, как правило, остаются! Их можно хранить много дней, и ничего с ними не случится. Согла­ситесь, иной раз достанешь из холодильника такую котлету, к ней соленый огурчик или квашеную капустку, да еще ко всему этому ледяной водочки... А еще можно такую котлету брать с собой куда угодно: на работу, в поход, в дальнюю дорогу... Иностранцы хватаются за голову: «Там ведь жир! В холодном ви­де это опасно для желудка! Вредно для здоровья!» …Ничего не понимают эти иностранцы. Какой еще жир, какой желудок и какое здоровье, если котлета – то немногое, от чего нам хорошо? А если хорошо, то и полезно. Или не так?.. Нет, недаром и Александр Сергеевич своему закадычному другу Соболевскому советовал:

На досуге отобедай

У Пожарского в Торжке,

Жареных котлет отведай (именно котлет)

И отправься налегке...

Слышите?! Наш национальный поэт настаивал – «именно котлет»! А Пушкин знал толк и в котлетах. На то он и Пушкин!..

Итак, из всего меню мы с Режиссером съели лишь шницеля да еще поковырялись в творожном пудинге, извлекая из него го­ры изюма.

– Чего не едите? – строго спросила нас подошедшая разносчица.

Режиссер тихо сказал, что в такое время вообще не ест, а я признался, что пытаюсь похудеть.

– Где ж там худеть? И так одна кожа да кости, – громко и сочувственно произнесла добрая русская женщина.

Из жалости к нам или, может, из уважения к гостям пушкин­ского праздника, она принесла нам свежезаваренный чай с лимо­ном. (Для всех чай здесь заваривается в больших чанах, разли­вается затем в чайники, которые и подают: один на два или три стола.) Но, как это бывает со щедрой русской душой, кружки ли­мона, положенные или, скорее, засунутые в наши стаканы, были такими толстыми, что пить чай было просто невозможно. Мы, конечно, не подали виду, а Режиссер сразу вспомнил, что Пушкин не любил чай.

– Терпеть не мог, когда у него просили на чай, а не на водку. А когда ему приятель однажды сказал, что обычай пить чай благодетелен для нравственности и этому надо бы радовать­ся, Пушкин неожиданно сказал, что пить чай не русский обы­чай.

– С чего это он, как вы думаете? – спросил я.

– Кто его знает? Может, ему однажды лимона переложили.

Еще немного посидев за столом, мы, поблагодарив персонал, удалились.

Через несколько минут мы с моим другом расстались. Он будет отдыхать по своей собственной программе, в то время как у меня, помимо участия в празднике, запланированы несколько встреч в разных частях города.

Пока же я, вместе с другими гостями, ждал, когда нас от­везут на Троицкие гуляния. Так было договорено накануне, хотя «гуляния» эти в пяти минутах ходьбы.

Прогуливаясь по территории санатория, я обратил внимание на то, как жители Митина шли на открытие праздника. Путь их проходил по узкой тропинке, мимо железного забора, которым окружен санаторий. Я, не напрягаясь, мог слышать их разгово­ры: поскольку люди шли вдоль забора цепочкой, им приходилось говорить довольно громко, чтобы собе­седнику было слышно. Странно, но почти все они обсуждали одно и то же. Как вы ду­маете, что?.. Вот этот самый забор и обсуждали.

Оказывается, его недавно покрасили, видимо, к началу совещания пожарных, и это обстоятельство не могло остаться не замеченным окрестными жителями. У нас ведь если что замечено, значит тут же и обсуждаемо.

– Иностранцы умные люди! – громко и с укором обраща­лась полноватая женщина к идущим впереди двум мужчинам, один из которых был, несомненно, ее мужем. – Вот приехали, и сразу им забор покрасили, а мы – дураки! Ничего не можем, порядка не лю­бим, сколько времени забор стоял, ржавел, хоть бы что...

– При чем здесь «умные иностранцы»? Просто взяли и покрасили, – возразил, не оглядываясь, муж, явно почувствовав при слове «дураки» камень в свой огород.

– А ты на меня не ори!.. Так просто у нас ничего не покрасят... Вон автобусы стоят… Иностранцы приехали! А они, иностранцы, умные люди, у себя все наладили. Это не мы, дураки! – с еще большей убежденностью ворчала женщина.

Так они, продолжая спор, спускались вниз, к мосту через Тверцу, и уж о чем они говорили там – неизвестно. А следом шла еще одна семья, и вновь жена высказывала претензии мужу:

– Надо же, а все говорят, краски у них нет. Пришла в упра­вление, говорю: «Налейте баночку!» Сказали: «Нет краски». А на забор нашли! Вот ворьё!

– Какое «ворьё»?! Покрасили – и слава Богу! – успокаивал муж.

– Ворьё-ворьё! Кругом одно ворьё! – не унималась жена.

– Я тебе в понедельник принесу такой краски сколько угодно...

– Тоже, значит, где-нибудь своруешь!..

Но тут было замечено, что я прислушиваюсь к чужому разговору, парочка замолчала, а я направился обратно, в сторону санатория. Навстречу попался милиционер, этот санаторий охранявший. Он попросил у меня сигарету, а я не удержался от рассказа о только что услышанном. Милиционер не удивился, но сказал, что все они, еще неделю назад, возмущались как раз обратному: что, мол, начальство забор никак не покрасит, и оттого он ржавеет и пропадает…

Пока жители Торжка, Митина, Прутни и других ок­рестных сел и деревень съезжаются и сходятся на праздник, по­ка гармонисты расчехляют гармони, а тверские девушки наряжа­ются в яркие одежды, пока народные умельцы вытаскивают из ко­робов сувениры и поделки и до открытия «гуляний» еще остает­ся некоторое время, я предлагаю вам редкий исторический материал или, иначе, документ эпо­хи, знакомство с которым, уверен, будет не лишним для более полного представления о значимости пушкинских праздников вообще и в героическую эпоху в частности. А познакомлю я вас с несколькими страницами из дневника, который некогда вел один аккуратный и добросовестный научный сотрудник Тверского Областного Архива при НКВД.

Николай Венедиктович Журавлев вел дневник на про­тяжении нескольких лет, а затем, видимо, сдал его в архив. Спустя десятилетия дневник обнаружила одна пытливая па­рижанка – Вероника Гаррó с, которую волнуют те наши проблемы, кои нас самих почему-то беспокоят все меньше: ГУЛаг, Большой террор, Сибирь, сталинизм и вообще советская неиз­вестная история… Так вот, этот Журавлев, судя по дневнику, был большим любителем литературы. В 1936 году он в составе делегации Тверской области в такие же июньские дни побывал на пушкинском празднике в Михайловском, Тригорском, Пушкинских Горах и оставил свои простецкие, ненавязчивые записи, с которыми самое время познакомиться.

Итак, выдержки из дневника Журавлева:

«5/VI – 36 г. Едем... Салон-вагон председателя Ка­лининского облисполкома тов. В.Ф.Иванова (вагон N10) обс­тавлен в подлинном смысле слова комфортабельно. Нас 17 человек. Мы делегаты г.Калинина, Торжка и Старицы на 1-ю областную пушкинскую конференцию. При размещении всем мест в купе не хватило. Нас четыре человека: я, зав.детской библиотекой Макаров, доцент Педагогического Института Ковач и литературный сотрудник отдела культуры и быта тов. Н.И.Попов, разместились в самом салоне.

Большие зеркальные окна с плотными занавесками, множество электрических лампочек, мягкая мебель, телефо­ны, письменные столы – такова обстановка этого вагона. Право, немногие квартиры могут дать такие удобства, как этот на вид почти обычный вагон. В Калинине нас прицепили в хвост состава. Из задне­го окна открывается прекрасная панорама на убегающие вдаль рельсы, обрамленные зеленым бархатом лесов. Строй­ные ряды телеграфных столбов и живописные озера, которы­ми особенно богата местность от Вышнего Волочка до Ста­рой Руссы, – мелькают перед нашим взором... Итак, едем к Пушкинским местам. На станцию Тригорс­кая должны были прибыть в 6 часов утра 6-го июня.

6/VI – 36 г. Прекрасное солнечное утро. Наш вагон, отцепленный от товарного поезда, стоит на запасном пути на станции Тригорская. Все спят. Один из товарищей, тов. Попов, проснулся, но и он еще не собирается вставать и нежится на своем диване.

Дорога оставила великолепные воспоминания. Я, ко­нечно, говорю не о качке, не о быстроте передвижения. Хотя ни на то, ни на другое пожаловаться нельзя. Я имею в виду местность, по которой колесил наш поезд, преиму­щественно после станции Бологое. Валдайская возвышен­ность, озера, полноводные красавицы реки, стройные хвой­ные леса, живописно раскинувшиеся деревушки, холмы, поля – все это было бесподобно. На станции Дно мы пытались ознакомиться с достопримечательностями этой исторической станции, где был задержан последний поезд Ник.II Крова­вого, но стоянка оказалась незначительной… …Но мы успели выйти на виадук и оттуда окинули “с высоты птичьего полета” станционный поселок. Он уто­пал в зелени. Зелень придает особую прелесть этой мест­ности. Ночью, во время стоянки, мы предполагали осмот­реть старинный Псков. Но нашим предположениям осущест­виться не удалось. На станции Псков мы стояли не больше часа. Поужинали на вокзале, а затем прошлись по площади, прилегающей к вокзалу. Сравнивали Псков с городом Кали­ниным. Судя по железнодорожной станции, Псков далеко отстал от нашего областного центра в благоустройстве.

В вагоне провели совещание 5-ти. Участники: т.т.Го­лосовский, Б.Полевой, Н.И.Попов – от “Пролетарской Прав­ды”, т.Вершинский А.Н. – профессор пединститута и я, как краевед. Вершинский вкратце рассказал о Пушкинских мес­тах, я кое-что добавил. Снабдил тов.Голосовского книгами, захваченными мною по этому предмету в дорогу, и своими выписками о Пушкине, Салтыкове, Достоевском и других.

Вид, открывающийся из наших окон, очень недурен. По одну сторону холмы, леса, поселки. Виднеется небольшое озеро. По другую сторону полотна также видна деревушка, залегшая по пологому скату холма.

Станция не блещет великолепием. Нам сказали, что в скором времени здесь будет построен прекрасный вокзал. Пока же станционное здание напоминает сарай... Очевидно, вскоре проснутся все. Тогда двинемся вместе в Михайловс­кое и посмотрим все Пушкинские достопримечательности...

7/VI – 36 г. Утром проснулся раньше всех. Мы на об­ратном пути в Калинин. Едем по старой дороге. За окном снова развертывается и стремительно пробегает панорама лесов, полей, холмов и рек, раскинувшихся от станции Тригорская до ст.Псков.

Спешу описать впечатления о вчерашнем дне. Он был так богат переживаниями, так переполнен прекрасным, что для его подробного описания у меня не хватило бы ни воз­можности, ни сил. Нужен подлинный художник слова, чтобы описать изумительный народный праздник в честь гениаль­ного поэта, которым мы имели счастье любоваться и в ко­тором участвовали сами вчера.

На станцию Тригорская мы прибыли ранним утром. Наш вагон поставили на запасный путь. Отсюда, вдосталь выс­павшись и побывав на соседнем озере, что за льнозаводом, мы на автомашинах по четыре человека в каждой отправились в районный центр – Пушкинские Горы. На автомобиле мы были доставлены в Тригорское (в столовую). Здесь царило боль­шое оживление. Множество колхозников, приехавших на праздник, пришли сюда выпить стакан чаю. Одна за другой сюда же прибывают делегации. Наша, Великолукская, Се­бежская и проч. Столовая явно не справляется, да и не может справиться с таким наплывом людей. Обычная в таких случаях суета и беготня и бестолочь отмечает работу обслуживающего персонала.

Приезд секретаря райкома тов. Богова помогает нам быстро получить завтрак и в сопровождении специального проводника (комсомолки-зоотехника) из Пушкинских Гор мы по лесным тропинкам пешком отправились в Михайловское.

Нет возможности описать эту небольшую прогулку. На каждом шагу мы восхищались открывающимся видом. Жадно расспрашиваем, где какие села. Издали любуемся Тригорс­ким парком, который так любил Пушкин, всматриваемся в погост Вороничи, с которым связана история непревзойден­ной драмы Пушкина “Борис Годунов”. По пути любуемся крестьянскими строениями в деревне Бугрово, среди кото­рых множество изб сохранили старинный облик.

Но вот, минув два леса, мы вступаем на территорию заповедника. Это граница Пушкинских владений. Какой прек­расный сосновый лес! Он незаметно сливается со старым барским парком и мы движемся по знаменитой сосновой ал­лее (еловой аллее), которая существовала и в Пушкинские дни. По бокам вдоль аллеи развешены портреты лучших ударников. Здесь галерея знатных колхозников – стаха­новцев района.

В Михайловском осмотрели музей. Домик, где он раз­мещен, позднейшей постройки. Экскурсия получилась и была интересной, хотя ничего нового из об'яснений руководите­ля о Пушкине мне почерпнуть не удалось. После осмотрели единственно сохранившийся от пушкинских времен домик ня­ни Арины Родионовны, осматривали фундамент старого, сго­ревшего дома Пушкиных. От этого дома сохранился только фундамент.

Полюбовавшись видами с горы на реку Сороть и озера Кучане и Маленец, мы спустились вниз, где уже начались торжества. Множество людей... По официальным данным на праздник явилось 13, 5 тысяч человек, однако, на самом деле пришло, по-видимому, больше: не менее 25 или 30 ты­сяч. Большие деревянные разукрашенные трибуны и эстрады собрали вокруг себя тысячи гостей. Перед открытием ми­тинга мимо трибуны во весь опор скачут одна за другою, гремя бубенцами, колхозные тройки, разукрашенные зе­ленью, разноцветными лентами и цветами. На них проезжают лучшие ударники района, имена которых опубликованы в ра­йонной газете “Пушкинский Колхозник”.

11 июня. Продолжаю прерванную запись о Пушкинских днях.

Стоял жаркий летний день. Солнышко на поляне припе­кало так сильно, что мы, не занимая места около трибуны, разместились под деревом на склоне холма. Около нас ра­диорупор. Мы думаем здесь со всеми удобствами прослушать митинг.

Митинг еще не начался. Делегаты еще собираются. Над толпой появился аэроплан. Он разбрасывает праздничные листовки. Зрелище прекрасное. Листки, подхваченные вет­ром, серебряным потоком спускаются на землю, где их расхватывают ребята и разносят, раздавая присутствующим. Не довольствуясь этим, летчики решили " пленить своим ис­кусством свет". Началось с мертвых петель. Затем машина снизилась, летает низко и вот-вот зацепит за верхушки деревьев. На этой высоте летчики сделали штопор. Машина быстро летела вниз. Вот она почти касается поверхности озера Кучане. Летчик включил мотор. Аэроплан рванулся вверх, но зацепился колесами шасси за воду, пропеллер ударяет по воде, море брызг. Аэроплан делает " капот", перевертывается через носовую часть и падает в озеро вверх колесами. Толпа ахнула... Все ринулись к озеру. Быстро летят лодки, раздеваются люди и спешат к месту падения машины. " Летчики спасены! " – проносится по рядам толпы. " Машина цела! "...Вскоре начинается митинг. Выс­тупает секретарь Пушкинского Райкома ВКП(б) т.Беспроз­ванный, редактор " Пролетарской Правды" т.Голосовский, секретарь Великолукского Окружкома ВКП(б) т.Енов, предс­тавители Академии наук, колхозники и артист Шварц с дек­ламацией Пушкинских стихотворений. После митинга парадом прошли Осоавиахимовцы. На трех эстрадах выступали ле­нинградские артисты и колхозники. Участники карнавала, ряженные в костюмы героев Пушкинских произведений, под гармошку водили на эстраде хоровод.

Мы направились снова в Михайловское. На крылечке домика няни любовались группой ряженых учениц средней школы, которые изображали Татьяну, Ольгу и няню из " Ев­гения Онегина", Марию из " Полтавы" и пр. Хотели пойти в Тригорское, но часть делегатов, тяжелая на под'ем, воспротивилась. Вместо этого нам дали руководителя – научного сотрудника М.М.Колоушина, расс­каз которого о Пушкинских местах был чрезвычайно интере­сен. Вот пруды, которые были и во времена поэта. А вот знаменитая липовая аллея. Здесь произошло известное сви­дание А.С.Пушкина с А.П.Керн, запечатленное в прекрасном стихотворении: " Я помню чудное мгновенье...".

М.М.Колоушин рассказывает нам о Тригорском, о скамье Онегина, и вместе с его рассказом Пушкинский запо­ведник дает ключ к пониманию многих стихотворений Пушки­на.

Осмотрев заповедник, возвращаемся в Пушкинские Горы. Побывали в Святогорском монастыре. Здесь, около ворот, Пушкин слушал песни и рассказы слепцов, здесь на ярмар­ках он смотрел хороводы, записывал народные песни.

Памятник невзрачный. По этому памятнику можно су­дить, как ценило царское правительство поэта, которого оно затравило и толкнуло под дуло револьвера Дантеса.

Вечером была 1-я областная Пушкинская конференция. От нас выступали тт. Вершинский, Старицкий и Новоторжские делегаты. Я воздержался. Причина – нежелание сказать о Новгородских архивах, т.к. это только помешало бы нам сосредоточить архивы области в своих хранилищах. Ночью вернулись в вагон. Долго спорили о прогулке в Тригорское и, наконец, решили не ходить. На заре поезд тронулся в обратный путь…»

В заключение в записях о поездке Журавлев приводит содержание памятной листовки, которую разбрасывали над толпой бедовые летчики:

«Товарищи работницы и рабочие, колхозники и колхозницы, и все трудящиеся Пушкинского района!

В 1935 году вождь и учитель трудового народа тов.Сталин сказал: " Жить стало лучше, товарищи, жить стало веселее" и это каждый трудящийся нашей страны чувствует повседневно.

Под руководством партии Ленина-Сталина неизмеримо выросла культура в нашей стране и если Пушкин мечтал, чтобы его произведения попали в гущу народных масс:

Слух обо мне пройдет по всей Руси великой,

И назовет меня всяк сущий в ней язык,

И гордый внук славян, и финн, и ныне дикой

Тунгуз, и друг степей

калмык...

И если бессмертные произведения создателя русского литературного языка до Октябрьской революции были недос­тупны широким народным массам, то теперь едва-ли найдешь человека, не знающего основных произведений Александра Сергеевича Пушкина. Рост культуры в нашей стране, а это значит и рост агротехнических знаний, доведенных до широких колхозных масс, значительно повышает урожай наших полей, значительно увеличивает продукцию и доходы колхозников.

Товарищи! В нашем районе проделана первая часть большой работы за культуру, за агротехнику. Поля с боль­шими видами на урожай говорят об этом. Дальнейшая борьба за урожай является для нас насущной необходимостью.

Наш Пушкинский район не может ограничиться знанием только основных произведений Пушкина, мы должны бороться за то, чтобы каждый колхозник и каждая колхозница знали все, что создано Пушкиным и советской художественной ли­тературой.

Большевистская партия ведет всех к культуре, борет­ся за то, чтобы каждый трудящийся был зажиточным и куль­турным.

Спасибо товарищу Сталину за радостную, зажиточную, культурную жизнь!

Да здравствует великая Советская литература!

Да здравствует колхозный – стахановский труд!

Да здравствует партия Ленина-Сталина – организатор наших побед!

Районный комитет ВКП(б)»

Вот как было у нас с агрокультурой, просто с культурой, с литературой и с самим А.С.Пушкиным. И ведь не так чтобы уж очень давно...

Теперь мы с еще большим удовольствием вернемся в Торжок, в деревню Василёво, на живописный берег Тверцы…