Глава 7. Я иду по проходу местной церкви

Мила

Я снова сплю.

Я иду по проходу местной церкви. Утреннее солнце светит косыми лучами через окна, я знаю, что сплю. Я знаю это, потому что посещала это место тысячу раз, когда мои родители умерли.

Сон всегда одинаковый.

Ничего не меняется.

Из-за этого, я знаю, что не в состоянии проснуться, пока все не закончится.

Я вздыхаю и опускаю взгляд.

На мне то же черное платье, которое я одевала на их похороны. Оно обтягивает мое тело, и струиться вниз. Мрачное, но женственное. Я ношу его каждый раз во время этого сна, — бесконечное напоминание об этом ужасном дне. Переставляя одну ногу за другой, я иду вниз по проходу, не контролируя свои ноги.

Они движутся по собственному желанию. Я не могу остановиться даже, если захочу. Правая нога наступает на ковер, потом левая. Теперь опять правая.

Я продвигаюсь вперед.

Прежде, чем я осознаю это, я встаю перед двумя гробами, греясь на солнце, в передней части церкви. Один гроб белый, другой черный. Они оба блестящие.

Добро и зло.

Когда я впервые начала видеть этот сон, то подумала, что это означало, что один из моих родителей был плохим в глубине души, а я никогда не знала об этом. Я долго размышляла над этим сном. Я знаю, что он очень много значит. Мысль о том, что один из моих родителей мог быть обеспокоен темными душами, тяжело давила на меня довольно долгое время. Но потом я поняла, что смысл не в этом.

Даже если этот сон был специально рассчитан на день их похорон, он не должен был больше сниться мне. Моих родителей здесь больше нет. Они были кремированы. Они никогда не были в гробах в передней части церкви.

Этот сон не об этом

Он сомнениях, которые были сформированы во мне в день их смерти. Сомнениях о ценности самой жизни.

Жизнь кажется бессмысленной, если все заканчивается в огненной автокатастрофе, оставив позади только печаль.

Это одна из причин, из за которой я хотела стать художником. Я хотела создать красивое из некрасивого. Инь и Янь. Темное и светлое. Добро и зло.

Мое собственное " я" больше не зацикливается на этой вещи. Но мое подсознание имеет проблемы. И оно до сих пор их четко не урегулировало, поэтому мой запутанный сон повторяется. И, честно говоря, я еще не совсем поняла его.

Я вижу то, что жизнь состоит из добра и зла, черного и белого. И все время между ними идет борьба за доминирование. Жизнь — это борьба.

И я ненавижу то, что все это заканчивается небытием. Что однажды, вас просто здесь не будет. Не будет больше улыбок, больше никаких слез. Ничего.

Пуф.

И отбой.

Я вздыхаю и провожу пальцем по крышке черного гроба. В нем зло. Крышка красивая, как бы ни была плоха. Но когда моя рука движется, я замечаю что-то еще. Что-то, чего никогда не было здесь прежде.

Зубчатый шрам на руке, там, где мой указательный палец встречается с большим пальцем.

«X» так же, как у Пакса.

Я пугаюсь и смотрю на него, отмечая, что он старый и толстый, как у Пакса. В солнечном свете это кажется зловещим, хотя я не представляю, почему. Это просто шрам. Сотни разных вещей могло стать причиной его появления.

Но почему он на мне?

Я вытягиваю свою руку на свет, поворачивая и освещая ее на солнце. Шрам мне так знаком, как будто он был на моем теле в течение многих лет. Он привычен для меня, как будто значит что-то.

«X» отмечает место.

Я понятия не имею, что это означает. Но что-то в моем подсознании хочет, чтобы я думала об этом. Мне нужно о чем-то задуматься и что-то для себя решить. Но я не знаю, что.

Качаю головой и подхожу к белому гробу. Я знаю, что должна закончить это так, чтобы проснуться. Итак, я осторожно открываю крышку хорошего гроба, выпуская миллион сверкающих солнечных лучей.

Они стреляют из гроба и сливаются со светом, льющимся из окна. Лучи яркие, сверкающие, сияющие. Я обволакиваюсь ими, купаясь в тепле и добре, поглощая свет.

Просыпаясь, я знаю, что буду чувствовать себя такой сияющей в течение некоторого времени. Это мое подсознание ищет способ привести меня в порядок. Так я справилась с горем после смерти своих родителей.

Сейчас так я справляюсь с любым видом неопределенности.

И, судя по шраму на руке, я предполагаю, что появление Пакса в моей жизни дало моему подсознание паузу. Он то, что в очередной раз вызвало этот сон.

Я многое не могу понять из этого сна, и это может значить только одно — я заинтересована в Паксе больше, чем хотелось бы.

Со вздохом, я встаю с постели и иду по коридору в пижаме. Теперь я не смогу заснуть. Злясь на саму себя за то, что позволяю странному парню появиться в моей голове, я крушу все вокруг, двигаясь по кухне. Это не поможет моему раздражению, но поможет окончательно проснуться.

К счастью, мой день проходит быстро. После четырех чашек крепкого кофе, я спускаюсь в магазин и общаюсь с дружелюбными клиентами. Когда бизнес замедляется, я работаю над новой картиной... что-то яркое и веселое. Как всегда, хорошая порция искусства достает меня из печали.

Я напеваю, когда выхожу из магазина, чтобы схватить бутерброд на обед. Сделав паузу, чтобы запереть дверь, я замечаю черный автомобиль Пакса, припаркованный на улице ярдах в двадцати от моего магазина. Моя голова замирает, и я смотрю на него. Мои пальцы застывают. Его нет в машине. Я не знаю, чувствовать облегчение или нет.

— Кого-то ищете?

Позади меня послышался голос Пакса.

Вы, должно быть, шутите. Это слишком уж случайно. Я медленно поворачиваюсь и оказываюсь лицом к лицу с тем самым человеком, который проник в мои мысли. Пакс улыбается, медленной, беспорядочной усмешкой.

— Ты снова преследуешь меня, мисс Хилл? — Он поднимает бровь.

Мое сердце стучит.

— Что? — выдавливаю я. — Это — мой магазин.

Пакс пожимает плечами.

— А это — моя машина. Ты смотрела на нее так, будто надеялась, что я из нее выйду.

Я виновата в этом. Я не могу сказать ни слова в свою защиту. Вместо этого, я смотрю на него, как идиотка.

— Что ты делаешь в центре города? — спрашиваю я, наконец, меняя тему.

— Я не повар, — объясняет он. — Я питаюсь по-быстрому. В баре на улице делают хорошие гамбургеры.

— О, — отвечаю я тупо. — Именно это я сейчас и делаю.

Он снова поднимает бровь.

— Не в баре, — добавляю я быстро. — Я собираюсь в гастроном, рядом с баром.

Пакс снова улыбается.

— Одна? Разве ты не слышала о том, что кое-какие плохие вещи, происходят в Анджэл Бэй? Просто недавно, у одного тупицы была передозировка на пляже. Судя по всему, они позволяют всяким идиотам ходить здесь. Думаю, для тебя не безопасно ходить в одиночку.

Я улыбаюсь, в ответ на его дерзость.

— О, в самом деле? Ничего себе. Это звучит плохо. Придурки, бегающие на наших улицах? Думаю, я никогда не буду знать, когда столкнусь с одним из них.

— Совершенно верно, — отвечает он тихо, его золотистые глаза застыли на моих. Боже, какой он милый. У него такие красивые глаза. Такие бездонные и теплые. Как горячая карамель. Я сглатываю.

— В это время ты обедаешь каждый день? — спрашивает он, наконец, нарушая молчаливые взгляды.

— Если получается, — отвечаю я. — Ты снова планируешь преследовать меня?

Мы по-прежнему стоим посреди тротуара, но Пакса это, кажется, не заботит. Вместо этого, он усмехается.

— Может быть, — отвечает он и протягивает руку, как джентльмен. — Так как я здесь, и ты здесь, и мы оба пойдем в одном и том же направлении... я провожу тебя сегодня. Буду держать хищников в страхе.

Я уставилась на него, просовывая руку в сгиб его локтя.

— Я думаю, что ты самый плохой хищник из них!

Он снова злобно усмехается. Его глаза загораются озорным блеском.

— Это, наверное, правда, — признается он. — Ты боишься?

— Должна, — говорю я ему.

Но я не боюсь.

Он сопровождает меня к двери гастронома и отходит на несколько шагов. Я сразу чувствую отсутствие его тепла.

— Хорошего дня, Мила Хилл, — говорит он мне, его глаза скользят по мне сверху вниз. — Следи за хищниками.

И он уходит, исчезает в баре, и я понимаю, что стою на улице одна. Я качаю головой и вздыхаю, собираясь внутрь, чтобы заказать свой бутерброд. Я понятия не имею, что только что произошло, но Пакс Тейт твердо застрял в моей голове. И, мне кажется, что он никуда не денется. Мой желудок трепещет, и я понимаю, что мне нравится эта мысль.

Пакс

Я провожал Милу в гастроном всю неделю.

Понятия не имею, почему.

Я знаю только то, что... меня тянет к ней. У нее есть все то, чего нет у меня, и это вытягивает из меня ад.

Она не сказала мне оставить ее в покое, это очаровывает меня. Она, кажется, в восторге от сложившейся ситуации, как и я.

Поэтому, каждый день, в 11: 00, я встаю с кровати и иду в душ, затем еду в город, паркуюсь в том же месте и жду, пока она выйдет.

Каждый день она дразнит меня тем, что я ее преследую.

Каждый день я говорю ей, что она преследователь, потому что она выбирает путь мимо моей машины. Не берите в голову тот факт, что я теперь паркуюсь непосредственно перед ее магазином. Она хихикает и смотрит мне в глаза, и клянусь богом, я понятия не имею, что делаю.

Но я продолжаю делать это.

И, кажется, ей это нравится.

Вчера она упомянула о том, что не работает сегодня, мне необходимо завести свой «Календарь преследователя». Я люблю девушек с чувством юмора. И я должен признать, что сегодня чувствую себя немного опустошенным, потому что не увижу ее. Она дала мне мотивацию, чтобы вставать утром и с нетерпением ожидать нашей встречи.

Но не сегодня.

Я проснулся рано утром от беспокойного сна, меня разбудило то, что я ворочался. Я всегда немного страдал бессонницей, и на самом деле, поэтому я начал принимать таблетки много лет назад. Я понял тогда, как легко, как очень легко, проглотить таблетку и провалиться в небытие.

У меня был терапевт после того, как моя мама умерла. Я не могу вспомнить, как он выглядел, но помню, что он прописал мне снотворное. Оно помогло прогнать прочь ночные кошмары.

Сейчас я помню о кошмарах только то, что они были ужасны. Мало того, я использовал их, чтобы проникнуть в комнату отца и спать под его дверью. Он просыпался утром и находил меня распластанным на полу. И я просыпался, не помня свои сны.

Мой терапевт сказал отцу, что это мозг защищает меня от эмоциональной травмы.

Ну, мой мозг проделал хорошую работу. По сей день, я не помню о событиях, связанных со смертью моей матери.

Мой телефон гудит на тумбочке. Я беру его в руки, и ищу сообщение от моего отца.

«Тебе нужно прийти и подписать свои бумаги»

Черт. Уже?