Ты где, бабуля?

Следующая история – столь же непонятная, но гораздо более короткая. Происходило это в том же месте, но парой недель спустя.

Я сейчас уже не помню, зачем мы втроем отправились в деревню. Что не за водкой, это помню точно – деньки стояли погожие, рабочие, благо за неделю мы получали столько, сколько молодой специалист с дипломом – за месяц. Какая тут пьянка?

Солнышко, ясное небо, тишина, благодать. Птички чирикают, белки шебуршат, ручеек журчит. Белый день. Трезвые все трое, и давненько уж, веселые и бодрые, правда, девочек в платьях месяц не видели, ну да это не навсегда…

Дорога, по которой мы шли, одна из тех двух дорог, что соединяли лагерь с деревней, была несколько своеобразной. В свое время ее пробили тяжелой техникой к заброшенному ныне прииску, пробили посреди глухой тайги, по моде тех лет не считаясь с затратами. И потому имела она такой вид: шириной метров пять, по обе стороны – обрывчики высотой метра в полтора, практически отвесные, а уж над обрывчиками – тайга. Раньше тут была тропинка, а потом ее как следует углубили бульдозерами. Отсюда и обрывчики. Чтобы влезть по ним наверх, к деревьям, даже нестарому, сильному и ловкому человеку придется несколько потрудиться, проявив чудеса акробатики. Стены отвесные, песчаные, полезешь – будут осыпаться, не везде свисают обрывки корневищ, за которые можно ухватиться. Перечитайте этот абзац еще раз, убедительно прошу. И представьте себе эту дорогу, эти обрывчики насколько можете детальнее… Этакая канава посреди тайги.

Ну, в общем, мы встретили старушонку. Самую обыкновенную, явно деревенскую. «Здорово, бабуль!» – «Здрасте, сынки!» – «За ягодами, бабуль?» – «В деревню, сыночки?» Вот и весь разговор, а что тут рассусоливать? Бабка пошла дальше, мы пошли дальше, в сторону, как легко догадаться, противоположную.

И повернули мы назад, в ту сторону, куда ушла бабка, то есть к нашему лагерю, через… через… Ну, не знаю. Через столько времени, сколько нужно, чтобы докурить сигарету «Прима» почти до «фабрики». Минута, две, три? Уж не более трех.

Я сейчас уже не помню, что мы забыли в лагере, зачем вернулись. Кажется, не все письма, что следовало отправить, с собой захватили. Что-то вроде. Не в том дело…

Возвращаемся… Нету бабки! Нету бабки. Нету бабки на дороге-канаве. Нету никакой бабки. Ясно? Не-ту-ти! А свернуть с дороги бабке некуда, и давно мы, по идее, должны были ее обогнать, вот уже и лагерь… нету бабки! Хотя – только что была.

Это сейчас, через двадцать два годочка, уже пропал тогдашний страх. А вот в тот день… Стоят три трезвых, здоровых, но уже не веселых лба, переглядываются молча, и по спинам, знаете ли, холодочек… Потому что нету бабки… Хотя только что была. Остается поверить, что наша бабуля одним молодецком прыжком преодолела обрывчик в полтора метра высотой, но поскольку все мы видели, как она пять минут назад еле ковыляла, в это, пусть и насквозь материалистическое, объяснение, простите, абсолютно не верится. Никак ей не под силу было взобраться на обрывчик. Ну не могла она туда вскарабкаться, не могла, и все тут!

Нету бабки. Белый день, птички щебечут, белки шмыгают, ручей журчит, и по спине – холодок…

А на вид бабуля была самая обыкновенная. Ничего удивительного, это только в фильмах ужасов у таких вот бабуль нос крючком и глаза – как плошка. А в жизни вид у них насквозь обыкновенный.

Мы ни тогда, ни потом об этом случае не говорили ни со своими, ни с деревенскими. А зачем? Что, собственно, произошло? Ну, была бабуля. Ну, не стало бабули. Нас она, в конце концов, не трогала. Как и мы ее. А если ломать голову над кое-чем из того, что может наблюдаться в сибирской глухомани… Ни к чему, право. Главное, никто тебя не трогал и ничегошеньки с тобой не произошло, хотя с другими порой…

Это было на самом деле. Средь бела дня. И удивление давно потускнело, за двадцать два-то годочка, и страх пережитый – аналогично. Бывает… Что тут еще скажешь?