Глава II. Мы знакомимся с делом

Мисс Морстен вошла в комнату легким, уверенным шагом, держась

спокойно и непринужденно. Это была совсем молодая девушка, блондинка,

хрупкая, изящная, одетая с безупречным вкусом и в безупречно чистых

перчатках. Но в ее одежде была заметна та скромность, если не простота,

которая наводит на мысль о стесненных обстоятельствах. На ней было платье

из темно-серой шерсти, без всякой отделки, и маленькая шляпка того же

серого тона, которую слегка оживляло белое перышко сбоку. Лицо ее было

бледно, а черты не отличались правильностью, но зато выражение этого лица

было милое и располагающее, а большие синие глаза светились

одухотворенностью и добротой. На своем веку я встречал женщин трех

континентов, но никогда не доводилось мне видеть лица, которое так ясно

свидетельствовало бы о благородстве и отзывчивости души. Когда мисс

Морстен садилась на стул, который Холмс предложил ей, я заметил, что руки

и губы ее дрожат, видимо, от сильного внутреннего волнения.

- Я пришла именно к вам, мистер Холмс, - начала наша гостья, - потому

что это вы помогли моей хозяйке миссис Сесил Форрестер распутать одну

семейную историю. Она до сих пор не может забыть вашу доброту и ваш ум.

- Миссис Сесил Форрестер? - повторил задумчиво Холмс. - Помню, что

мне действительно удалось немного помочь ей. Случай, однако, был весьма

простой.

- Миссис Форрестер о нем другого мнения. Но зато о деле, которое

привело меня к вам, вы этого не скажете. Трудно вообразить себе ситуацию

более странную и необъяснимую, чем та, в которой я очутилась.

Холмс потер руки, и глаза у него заблестели. Он подался вперед на

своем кресле, его резко очерченные, ястребиные черты приняли выражение

самого напряженного внимания.

- Изложите ваше дело, - сказал он сухим, деловым тоном.

Я почувствовал себя неловко и, поднимаясь со стула, сказал:

- С вашего позволения, я покину вас?

К моему удивлению, мисс Морстен остановила меня, подняв затянутую в

перчатку руку.

- Если ваш друг останется, - сказала она, - он окажет мне неоценимую

услугу.

Я опять сел, мисс Морстен продолжала:

- Вкратце дело состоит в следующем. Мой отец служил офицером в одном

полку в Индии. Когда я была совсем маленькой, он отправил меня в Англию.

Мать моя умерла, родственников в Англии у нас не было, и отец поместил

меня в один из лучших частных пансионов в Эдинбурге. Там я воспитывалась

до семнадцати лет. В 1878 году мой отец, бывший в то время старшим

офицером полка, получил годичный отпуск и приехал в Англию. Он дал мне

телеграмму из Лондона, что доехал благополучно, остановился в гостинице

" Лэнем" и очень ждет меня. Каждое слово в телеграмме - я очень хорошо

помню ее - дышало отцовской любовью и заботой. Приехав в Лондон, я прямо с

вокзала отправилась в гостиницу. Там мне сказали, что капитан Морстен

действительно остановился у них, но что накануне вечером он ушел куда-то и

до сих пор не возвращался. Весь день я ждала от него известий. Вечером по

совету администратора гостиницы я обратилась в полицию. На следующий день

во всех газетах появилось объявление об исчезновении моего отца, на

которое мы не получили никакого ответа. С того самого дня и до сих пор я

ни слова не слыхала о моем несчастном отце. Он вернулся в Англию, мечтая

увидеть дочь, отдохнуть, пожить счастливой, спокойной жизнью, а вместо

этого... - Мисс Морстен прижала руку к горлу, и сдавленное рыдание

оборвало на полуслове фразу.

- Когда это случилось? - спросил Холмс, открывая записную книжку.

- Мой отец исчез 3 декабря 1878 года, почти десять лет назад.

- А его вещи?

- Они остались в гостинице. В них не было ничего, что помогло бы

раскрыть тайну его исчезновения: одежда, книги, много редких вещиц с

Андаманских островов. Отец служил офицером в части, несшей охрану тюрьмы.

- Были ли у него в Лондоне друзья?

- Я знала только одного: майора Шолто. Они служили вместе в Тридцать

четвертом бомбейском пехотном полку. Майор вышел в отставку, вернулся в

Англию незадолго до приезда моего отца и поселился в Аппер-Норвуде. Мы,

конечно, связались с ним, но он, оказывается, даже не слыхал о возвращении

своего друга.

- Очень странное дело, - заметил Холмс.

- Но самое интересное впереди. Шесть лет назад, именно 4 мая 1882

года, в " Таймсе" появилось объявление о том, что разыскивается мисс

Морстен, адрес просили в ее интересах сообщить в " Таймс". Я тогда только

что поступила на место компаньонки к миссис Сесил Форрестер. Она

посоветовала мне послать мой адрес в отдел объявлений. И в тот же день,

как адрес появился в газете, я получила по почте посылку - небольшую

картонную коробочку. В ней оказалась очень крупная и красивая жемчужина,

но никакой даже самой маленькой записки, объясняющей, от кого подарок, в

посылке не было. И с тех пор каждый год в один и тот же день я получала по

почте точно такую коробку с точно таким жемчугом без всякого указания, кто

отправитель. Я показывала жемчуг ювелиру, и он сказал, что это редкий и

дорогой сорт. Вы и сами сейчас увидите, как он красив.

Мисс Морстен открыла плоскую коробочку: там было шесть превосходных

жемчужин, каких я никогда не видел.

- Очень интересно, - проговорил Шерлок Холмс. - А не произошло ли с

вами еще чего-нибудь?

- Да, не далее, как сегодня. Поэтому-то я и пришла к вам. Утром я

получила вот это письмо. Прочитайте его.

- Спасибо, - сказал Холмс, беря письмо. - И конверт, пожалуйста. На

штемпеле - Лондон, Юго-Запад, 7 июля. Гм! В углу - отпечаток мужского

большого пальца. Вероятно, почтальона. Бумага самого лучшего качества.

Конверт - шесть пенсов за пачку. Человек со вкусом, по крайней мере в этом

отношении. Обратного адреса нет. " Будьте сегодня вечером у третьей

колонны, слева у входа в театр " Лицеум". Если вы боитесь, возьмите с собой

двоих друзей. С вами поступили несправедливо. Это должно быть исправлено.

Полиции не сообщайте. Если вмешается полиция, все рухнет. Ваш

доброжелатель". Н-да, действительно! Отличная, превосходнейшая загадка!

Что вы собираетесь делать, мисс Морстен?

- Это как раз я и хотела у вас спросить.

- Тогда, конечно, сегодня вечером мы едем куда указано в письме. Вы,

я и, конечно, доктор Уотсон. Он самый подходящий для этого человек. Ваш

незнакомый доброжелатель пишет, чтобы вы привели с собой двоих друзей. А

мы с Уотсоном уже не раз работали вместе.

- А доктор Уотсон согласится пойти? - спросила мисс Морстен, и я

услыхал в ее голосе чуть ли не мольбу.

- Почту за честь и особое счастье, - сказал я горячо, - если смогу

быть вам полезен!

- Вы оба так добры ко мне, - ответила мисс Морстен. - Я живу очень

уединенно, у меня нет друзей, на чью помощь я могла бы рассчитывать. Так я

приду к вам к шести. Это не будет поздно?

- Только не опаздывайте, - ответил Холмс. - У меня к вам еще один

вопрос. Скажите, это письмо написано тем же почерком, что и адрес на

коробках с жемчужинами?

- Они у меня с собой, - ответила мисс Морстен, вынимая из сумочки

несколько листов оберточной бумаги.

- Вы идеальный клиент. У вас хорошая интуиция. Ну посмотрим.

Он разложил листы на столе и стал внимательно разглядывать один за

другим.

- Почерк везде, кроме письма, изменен, - сказал он вскоре. - Но

никакого сомнения: все адреса и письмо написаны одним человеком. Смотрите,

" е" везде одинаково, обратите также внимание, как изогнуто конечное " s". И

там и здесь видна одна рука. Я не хотел бы заронить в вас ложную надежду,

но скажите, мисс Морстен, нет ли сходства между этим почерком и рукой

вашего отца?

- Никакого.

- Я так и думал. Так, значит, мы ждем вас в шесть. Позвольте мне

оставить у себя все эти бумаги. Я еще подумаю о вашем деле. Время у нас

есть. Сейчас только половина четвертого. До свидания.

- До свидания, - ответила наша гостья и, спрятав коробочку с

жемчужинами за корсаж и взглянув на нас обоих добрыми, ясными глазами,

ушла.

Стоя у окна, я смотрел, как она удалялась легким, быстрым шагом, пока

серая шляпка и белое перышко не затерялись в серой толпе.

- Какая очаровательная девушка! - воскликнул я, повернувшись к моему

другу.

Холмс опять разжег свою трубку и, прикрыв глаза, откинулся на спинку

кресла.

- Очаровательная? - переспросил он апатично. - Я не заметил.

- Нет, Холмс, вы не человек, вы арифмометр! - воскликнул я. - Вы

иногда просто поражаете меня!

Холмс мягко улыбнулся.

- Самое главное - не допускать, чтобы личные качества человека влияли

на ваши выводы. Клиент для меня - некоторое данное, один из компонентов

проблемы. Эмоции враждебны чистому мышлению. Поверьте, самая

очаровательная женщина, какую я когда-либо видел, была повешена за

убийство своих троих детей. Она отравила их, чтобы получить деньги по

страховому полису. А самую отталкивающую наружность среди моих знакомых

имел один филантроп, истративший почти четверть миллиона на лондонских

бедняков.

- Но на сей раз...

- Я никогда не делаю исключений. Исключения опровергают правило.

Послушайте, Уотсон, вам когда-нибудь приходилось заниматься изучением

характера по почерку? Что вы можете сказать об этом?

- Почерк разборчивый и правильный, - ответил я, - по-видимому,

принадлежит человеку деловому и с сильным характером.

Холмс покачал головой.

- Посмотрите на высокие буквы, - сказал он. - Они едва выступают над

строчкой: " d" можно принять за " а", а " l" за " е". Человек с сильным

характером может писать очень неразборчиво, но высокие буквы у него

действительно высокие. Наш корреспондент букву " к" везде пишет по-разному,

а заглавные буквы таковы, что можно предположить в его характере амбицию.

Ну, ладно, я ухожу. Мне надо навести кое-какие справки. Рекомендую

почитать в мое отсутствие эту книгу - замечательное произведение.

" Мученичество человека" Уинвуда Рида. Я вернусь через час.

Я сидел возле окна с книгой в руках, но мысли мои были далеко от

смелых рассуждений автора. Я вспоминал нашу недавнюю посетительницу - ее

улыбку, красивый грудной голос. Необъяснимая тайна омрачила ее жизнь. Ей

было семнадцать лет, когда исчез ее отец, значит, сейчас ей двадцать семь

- прекрасный возраст, когда робкая застенчивость юности уже прошла и жизнь

уже немного остудила голову. Так я сидел и размышлял, пока мои мысли не

приняли столь опасное направление, что я поспешил за письменный стол и

яростно набросился на только что появившийся курс патологии. Как я мог,

простой армейский хирург с простреленной ногой и тощим кошельком, как

осмелился мечтать о подобных вещах? Она была неким данным, одним из

компонентов проблемы - ничего больше. Если будущее мое черно, то лучше

думать о нем с холодным спокойствием, как подобает мужчине, а не

расцвечивать его пустой игрой воображения.