Роман без героя. Е. Клименко. О романе «Ярмарка Тщеславия»

💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

«Ярмарка Тщеславия» — одно из замечательных литературных произведений XIX века, вершина творчества классика английской литературы, реалиста Вильяма Мейкпис Теккерея (1811–1863). Ко времени появления «Ярмарки», в конце 40-х годов, Теккерей уже был автором большого сатирического романа «Записки Барри Линдона», несколько напоминавшего авантюрные романы XVIII столетия, а также повестей и множества очерков, статей и пародий. Первоначально Теккерей мечтал стать художником, но, не закончив образования в Кембридже, где он, по его словам, «только зря тратил время», сделался журналистом. В 30—40-х годах он печатался в различных периодических изданиях, был парижским корреспондентом лондонских газет и пробовал, хотя и без особенного успеха, издавать собственную газету.

В эти годы английская периодическая печать быстро разрасталась и ее влияние на жизнь общества усиливалось. «Журналисты — вот кто теперь наши истинные жрецы и короли», — говорил в 1834 году Томас Карлейль, один из крупнейших английских писателей, мыслителей, историков и публицистов этих лет.

Опыт журналиста оказался для Теккерея весьма ценным, он позволил ему близко познакомиться с современными политическими и литературными течениями, со вкусами и интересами читательских кругов. Это было особенно важно, потому что число читателей, а с ним и значение художественной литературы как воспитательного средства увеличивалось. Между тем нравственные устои общества расшатывались все заметнее: противоречия зрелого капитализма и новые научные знания подтачивали церковно-догматические основы этики, на которые большинство англичан привыкло опираться. По вопросам морали шли бесконечные споры. Никогда до тех пор в Англии не выходило столько трактатов и памфлетов, никогда еще не читалось столько проповедей последователями разных вероучений, а нравственность всех слоев общества падала, преступность росла, приобретая скрытые и потому тем более отвратительные формы в хорошо обеспеченных кругах и проявляясь с оголенной циничностью в среде обездоленных, особенно в больших промышленных центрах.

На этику теперь смотрели как на важнейшую общественную проблему, и многим казалось, что художественная литература может лучше любых брошюр и проповедей воспитывать нравственность, так как она не ставит себе задачей внушать догматические правила, а действует исподволь, наглядными примерами. Роман, как доступный и весьма популярный жанр, представлялся особенно удобным и пригодным для этих целей. Романист, развивая интересный сюжет, мог увлечь читателя, показать ему людей вымышленных, но весьма похожих на настоящих, и тем преподать ему нравственный урок.

Так возник в это время вопрос о «серьезном» романе, романе одновременно занимательном, поучительном, легком для восприятия, глубоком по внутреннему содержанию. Особенно горячо ратовал за развитие подобного романа Теккерей. Он был демократическим писателем не только потому, что по многим вопросам придерживался демократических взглядов, но и потому, что считал необходимым донести серьезную литературу до всех слоев общества. Журнал «Фрейзерс мэгазин», в котором Теккерей часто печатался, также заявлял, что «современная литература обращается ко всем сословиям», однако это не означало, что к ним намерены были обратиться лучшие писатели со своими лучшими произведениями. Хотя отошли в прошлое взгляды начала века, согласно которым народ следовало кормить легкими полудетскими сказочками, далеко не все были уверены, что серьезный роман может быть доступным для широких читательских кругов. Если в лице Диккенса Теккерей в этом вопросе находил единомышленника, то другой, весьма известный его современник, романист Эдвард Бульвер, полагал, что для малообразованной аудитории надо писать правдивые, но не слишком глубокомысленные романы, достигая правдоподобия тщательным выписыванием деталей, например обстановки, костюмов и пр. Романы со сложными философскими и психологическими проблемами могут предназначаться только для людей образованных, то есть не для читательского большинства. Эта точка зрения была отчасти на руку издательским фирмам, которые в погоне за доходами снабжали английскую публику легковесными романами из светской жизни, щиплющими нервы рассказами о ворах и грабителях, пустенькими сборничками и альманахами. В своих статьях и пародиях Теккерей постоянно указывал на антихудожественность и моральную зловредность подобного чтива.

«Ярмарка Тщеславия» была задумана именно как роман одновременно серьезный и доступный. До нее имя Теккерея успело получить известность в Англии. Однако его больше знали как забавника и ядовитого насмешника. Этому способствовал и его талант художника-карикатуриста: он нередко помещал свои рисунки в журналах, например в сатирическом журнале «Панч», в котором много сотрудничал и как писатель, и как художник. Иногда он снабжал комическими иллюстрациями свои собственные сочинения и даже частные письма. И все же смех не был единственной стихией Теккерея. В его произведениях звучали и скорбные, подчас трагические ноты, как, например, в знаменитом очерке «Присутствуя при казни через повешение», в некоторых из «Парижских очерков» — всюду, где он, по его словам, изображал «печальную действительность, при мысли о которой наши глаза наполняются слезами».

Более ранние произведения Теккерея по сравнению с «Ярмаркой Тщеславия» выглядят предварительными набросками или этюдами к ней. Это относится не только к зарисовке характеров в очерках, первоначально появившихся в «Панче» за 1846–1847 годы, а затем вошедших в сборник «Книга снобов», изданный одновременно с «Ярмаркой». Подготовительным этюдом к первой части романа, несомненно, были и очерк «Ватерлоо» из серии «Мелкие путевые и придорожные наброски», и ряд бытовых картинок, которые можно найти почти во всех его произведениях конца 30-х и 40-х годов, например в «Записках Желтоплюша» и в их продолжении — «Дневнике Джимза де ля Плюша», в «Истории Сэмюэла Титмарша» и др. Вместе с тем «Ярмарка» положила начало созданию широких полотен с изображением нравов Англии, таких, как романы «Пенденнис» (1848–1850) и «Ньюкомы» (1853–1855).

Однако общий замысел нового романа был совершенно свежим. «Ярмарка Тщеславия» — произведение иного масштаба и совсем иначе построенное, чем все, что Теккерей писал прежде. Это было также первое его произведение, опубликованное самостоятельным изданием. Роман выходил в течение 1847–1848 годов отдельными тетрадями. Эта форма издания была в те времена распространена в Англии и считалась выгодной для читателей.

Заглавие нового романа не походило — по типу — на заглавия более ранних романов и повестей Теккерея: прежде он предпочитал либо заглавия простые с упоминанием имени главного действующего лица: «Счастье Барри Линдона» (журнальный вариант названия), «Записки Желтоплюша», «Катерина», либо слегка пародийные вроде: «Убого-благородная повесть», «История Титмарша и знаменитого брильянта Хоггарти» и т. п. «Ярмарка Тщеславия» — заглавие символическое. У англичан оно сразу вызывало в памяти описание Лондона из аллегорического романа XVII столетия «Путь паломника». Многие из них чтили эту книгу чуть ли не наравне с Библией, рядом с которой она и стояла в домах простых англичан. Автором ее был Джон Беньян, солдат республиканской армии, ревностный демократ и пуританин. Первую часть романа он написал в тюрьме, куда был заключен за свои убеждения после реставрации монархии. Поучая современников, он рассказывал им занимательные, яркие, запоминающиеся притчи, понятные всякому, и английский народ его любил. Столицу Англии Беньян изобразил как ярмарку житейской суеты, где все продажно: «…на этой ярмарке продается все: дома, земли, промыслы, должности, почести, повышения, титулы, страны, королевства, похоти, удовольствия, наслаждения всякого рода… Здесь продаются шлюхи, сводни, жены, мужья, дети, хозяева, слуги, жизни, кровь, тела, души, серебро, золото, жемчуг, драгоценные камни — все, что угодно. А еще на этой ярмарке можно в любое время увидеть фокусы, игры, действия шутов, обезьян, негодяев и мошенников всякого рода. Здесь можно видеть также кражи, убийства, прелюбодеяния, лжесвидетелей, и притом задаром, и притом кроваво-красного цвета». В соответствии со своими пуританскими принципами Беньян осуждал погоню за мирскими благами, суету сует, мешающую человеку выполнять свой долг перед богом и людьми. Заглавие старого русского перевода «Ярмарки» — «Базар житейской суеты» — хорошо соотносится с картиной, нарисованной Беньяном. Однако в эпоху Теккерея пафос пуританского протеста, которым питался Беньян, давно иссяк. И Теккерей вложил в слова Беньяна новое содержание. Он изобразил Лондон и общество, которое за полтораста с лишним лет выросло на основе тех политических и социальных перемен, свидетелем которых был Беньян, а именно реставрации и последующего компромисса 1688 года, то есть государственного переворота, ознаменовавшего союз крупной буржуазии с дворянством. В XIX веке апологеты современных английских порядков прозвали этот переворот «Славной революцией». Известный историк и видный член партии вигов Томас Маколей утверждал, например, что именно ей Англия обязана своим благоденствием и чуть ли не безупречным, в его глазах, государственным строем. Теккерей, со своей стороны, смотрел на дело иначе. Позднее, обрисовав в романе «Эсмонд» (1852) эпоху, которая следовала непосредственно за пресловутым компромиссом 1688 года, он пришел к выводу, что в то время честным, благородным людям в Англии нечего было делать. Он полагал, что, сблизившись с дворянством, буржуазия заразилась его тщеславием и утратила свой демократизм и былые прогрессивные побуждения. Честолюбивая горячка, охватившая верхние слои общества, и составляет стержень событий в «Ярмарке Тщеславия», почему современный русский перевод заглавия точнее выражает содержание романа, чем старый.

В честолюбии, в тщеславии Теккерей видел типичный для английского общества недостаток, своего рода порок, который он заклеймил особым словом — «снобизм». Слово «сноб» существовало в английском языке и прежде. Первоначально оно значило — «подмастерье сапожника». Среди студенческой молодежи во времена Теккерея этим словом нередко называли грубых, невежественных мещан. Затем, в большой мере с легкой руки Теккерея, оно стало применяться к людям, пресмыкающимся перед теми, кто стоит выше их на общественной лестнице, и презирающим тех, кто стоит ниже. За титул, за высокий пост, за положение в свете сноб готов продать и предать даже самых близких ему людей. А титулы и почести добываются за деньги, и сноб добывает их любыми способами. Он тянется к деньгам не из простого корыстолюбия, но с тем, чтобы возвыситься.

Снобизм для Теккерея — типичнейшая черта современного ему английского общества. Но действие «Ярмарки Тщеславия» он отнес в прошлое, расположив события романа не в 40-х годах, когда он был написан, а приблизительно между 1815 и 1830 годами. При этом Теккерей отмечал, что за первую половину столетия нравы в Англии мало изменились. Тем более не сразу понятно, что же побудило его оглянуться почти на тридцать лет назад, вместо того чтобы рисовать современные нравы.

Начало 30-х годов — время, когда в Англии подготавливалась и затем была осуществлена парламентская реформа (1832). От нее ожидали больших перемен. Эти ожидания не оправдались, и реформа принесла много разочаровании, в том числе — английским рабочим. Вскоре возникло первое пролетарское революционное движение — чартизм.

Чартистское движение не оставило Теккерея равнодушным. Он неоднократно упоминал о нем в своих письмах, составлял для газет отчеты о чартистских митингах, читал социалистическую литературу и даже собирался поместить в одном из английских журналов обзор чартистских изданий. Однако смысла чартизма как революционного движения он не понял: демократ и республиканец, Теккерей отнюдь не был революционером, в чем признавался и сам.

Тем не менее и у него реформа вызывала глубокое недовольство. Она не принесла никакого облегчения народу и оказалась выгодной преимущественно крупным промышленникам, потому что значительное количество мест в парламенте получили большие города, тогда как прежде некоторые важные центры, например Бирмингем, не имели своих депутатов вовсе. При этом имущественный ценз остался высоким, влияние промышленников было огромно, и избрание того или иного депутата оказалось фактически в их руках. Некоторый ущерб был нанесен дворянству благодаря уничтожению прав «гнилых местечек» — так назывались городки с малым числом населения, которые по давней разверстке посылали в парламент своих депутатов, и притом угодных крупным окрестным землевладельцам. В распоряжении некоторых из таких «гнилых местечек» в XVIII веке находилось до нескольких десятков мест в парламенте. (В романе Теккерея упоминается, что помещики Кроули теряют два места в парламенте, что, между прочим, не помешало одному из них, молодому сэру Питту, подвизаться на политическом поприще.)

Дворянство чувствовало себя ущемленным реформой, и консерваторы пошли в наступление: было создано движение, носившее название «Молодая Англия», или «тори-чартизм». Его программу составил Бенджамин Дизраэли, впоследствии один из первых идеологов английского империализма. Теориям Дизраэли оказал известную поддержку Томас Карлейль. Карлейль остроумно критиковал существующее в Англии социальное неравенство и с этой точки зрения заслужил даже похвалу Энгельса. Однако его положительная программа носила консервативно-утопический характер. Идеализируя феодальное прошлое, усматривая в нем черты ценной, как ему казалось, патриархальности, Карлейль призывал возродить ее на новой основе, внушив капиталистам-промышленникам, что они обязаны проявлять отеческую заботу о своих рабочих, подобно тому как феодалы якобы заботились о своих крепостных. Подобных взглядов придерживался отчасти журнал «Фрейзерс мэгазин», — ориентация, исподволь нарушаемая на его страницах Теккереем.

Теккерей ненавидел все, что осталось от феодальных порядков, считал палату лордов зловредным наростом на теле государства и говорил, что пора британскому льву потрясти гривой, чтобы избавиться от забравшихся в нее паразитов, то есть аристократии. Он издевался над лордопоклонством, зло пародировал роман Дизраэли «Конингсби», где речь шла о молодом аристократе и выдвигались аристократические идеи переустройства общества. Когда Карлейль сослался в «Прошлом и настоящем» (1843) на «Айвенго» Скотта и вслед за ним современники увидели в этом романе картину идеальных нравов средневековья, Теккерей написал на «Айвенго» пародию («Ревекка и Ровенна», 1850 г.), хотя ценил Скотта, историка и романиста. Теккерей часто изображал в карикатурном виде мелкие германские княжества — как, например, в последних главах «Ярмарки» — именно потому, что усматривал там дожившие до XIX века черты феодального уклада.

И все же реформа 1832 года, несколько ущемив права дворянства, как бы набросила флер на порядки и нравы и многих убедила в том, что страна идет по пути прогресса. Напротив, предыдущий период представлялся эпохой, когда консервативные традиции могли расцветать пышным цветом. Вскоре после революции 1789 года в Англии и во Франции распространилось учение Эдмунда Берка, согласно которому эти традиции — ценнейшее наследство Англии, оставшееся ей от прошлого, и потому ломать их нельзя иначе, как с чрезвычайной осторожностью. Сочинение Берка «Размышления о Французской революции» (1790) стало настольной книгой английских консерваторов, которые в начале XIX века почти бессменно находились у власти. Между тем еще в первые годы своего сотрудничества во «Фрейзерс мэгазин» Теккерей писал, что век разбойников, то есть средние века, которые восхвалял Берк, безвозвратно прошел, чтобы дать место новому веку — веку обманщиков и мошенников.

Когда владыкой большей части Европы был Наполеон I, многие верили, что он способен хотя бы отчасти защитить свободы, завоеванные во время Французской революции. С его падением и бесславным поражением при Ватерлоо не осталось и этой иллюзорной надежды. А что она была иллюзорной, отдали себе отчет уже многие из его современников, поняв, наконец, как понял с болью в сердце Байрон, что Наполеон — честолюбец из честолюбцев и потому должен был превратиться в деспота. Для последующих поколений тщеславие Наполеона стало неоспоримой чертой его личности и образа правления. В одном из очерков парижского цикла, полемизируя с Луи Бонапартом, будущим Наполеоном III, и осуждая его попытку возродить бонапартистские идеи и культ Наполеона I, Теккерей указывал, что великий император создал собственную аристократию, честолюбивую и порочную, как всякая аристократия.

Таким образом, время, которое Теккерей избрал объектом изображения в своем романе, было в его глазах периодом упрочения консервативных традиций и питательной почвой для честолюбия. В это время процветали маркизы Стайн, потомственные снобы из породы средневековых «разбойников», и Осборны, сравнительно недавно получившие силу «мошенники». Однако люди 40-х годов узнали себя на страницах романа, и это означало, что, несмотря на якобы большие демократические реформы, в Англии, по сути дела, мало что изменилось.

С другой стороны, если бы Теккерей не ограничил свою картину нравов четкими историческими рамками, то получилось бы, что он пишет об английском образе жизни вообще и рисует его таким, каким он был извечно и останется навсегда. В таком случае нечего было бы ратовать за его улучшение и ждать перемен.

Стремясь поднять бытописание до уровня истории нравов, Теккерей брал за образец романы Фильдинга и Смоллета. Среди современных ему романов он особенно ценил «Пиквикский клуб» Диккенса. Вместе с тем он считал, что история нравов, отраженная в романе, отличается от исторических трудов в одном, очень существенном, отношении: историк регистрирует факты в хронологической последовательности и говорит преимущественно о правителях, монархах, государственных деятелях и полководцах, тогда как романист повествует о частной жизни обыкновенных смертных, что позволяет ему отмечать, насколько в их поступках сказывается влияние общества, и тем самым привлекать внимание читателя к моральным проблемам.

Конечно, разные люди испытывают это влияние с неодинаковой силой, и в их поведении оно проявляется различно. Многие члены общества, где царит снобизм, сохраняют в романе Теккерея проблески человеческих чувств и даже добродетелей. Других персонажей автор иногда наделяет свойствами, которые отчасти смягчают их отрицательные черты: в одних случаях — недостатком образования или просто ума, в других — болезнями или старческой немощью. Поэтому у Теккерея даже отъявленные негодяи никогда не превращаются в могущественных злодеев. Сильный, деятельный характер легко привлекает симпатии читателя, который, любуясь его умом, смелостью и предприимчивостью, прощает его злодеяния. Так часто и бывало с героями популярных в то время романов о ворах и разбойниках, которые Теккерей недолюбливал. Ему были ненавистны все, кто силой навязывал людям свою волю и попирал их права и достоинство, будь то владыка целого континента, как Наполеон I, или любой мелкотравчатый деспот, тиранящий свою семью. Теккерей был противником любых попыток их героизации и потому так отрицательно относился к обольстительным злодеям приключенческих романов. В его собственных произведениях нет персонажей, написанных одной черной краской, хотя у его знаменитого современника Диккенса подобные персонажи встречались нередко.

В «Ярмарке Тщеславия» самые дурные люди, а также и самые сильные в смысле влияния на судьбы других героев и героинь, это, вероятно, сэр Питт и его сестрица, маркиз Стайн и Осборн-старший. Однако сэр Питт, — фигура, вызывающая отвращение, — не только противен, но подчас и жалок, жалок до смешного со своей косностью, мелочным корыстолюбием, невоспитанностью и непониманием грядущего нового века. А вельможный Стайн выглядит струхнувшим сластолюбивым старикашкой перед разъяренным Родоном Кроули, заставшим его наедине со своей женой, Бекки. В конце романа дыхание Июльской революции во Франции сдувает его, как залежавшийся сор, — он умирает, оказавшись не в силах перенести удар, который она нанесла старому династическому монархизму в Европе.

Питт и Стайн — хищные звери, но из породы, обреченной на вымирание. На смену им идут крупные финансисты и дельцы, подобные Осборну. В их руках — на горе Англии — ее ближайшее будущее. Однако и в душе у истого сноба Осборна тлеет настоящее чувство — любовь к сыну Джорджу. Оно искажено, извращено честолюбием, и все же смерть Джорджа наносит старому Осборну глубокую рану. Он страдает. А если человек способен страдать, следовательно, не все человеческое в нем уничтожено.

У молодых, еще не полностью очерствевших снобов, проблески человечности ярче. Джордж накануне сражения раскаивается в том, что обидел преданную ему Эмилию. Любовь Родона к маленькому сыну, решимость, с которой он рвет с Бекки, говорят о том, что он от природы не дурной малый. И Родон, и Джордж могут даже понравиться читателю, хотя бы потому, что они молоды и еще не искушены жизнью.

Главная героиня Теккерея Ребекка Шарп также способна снискать наши симпатии своим умом, чувством юмора, ловкостью, изворотливостью и проницательностью. Ведь она видит всех насквозь — качество, помогающее автору раскрыть сущность прочих обитателей Ярмарки, хотя ни в коей мере не препятствующее ему безжалостно разоблачать ее собственные козни. Влияние общества снобов в ней заметно, пожалуй, больше, чем в ком-либо другом, так как она не принадлежит к нему по рождению, — ведь Бекки дочь бедного учителя рисования. По ее словам, она могла бы быть добродетельной женщиной, имей она пять тысяч годового дохода. Нужда и жажда такой жизни, при которой она бы блистала, толкнули маленькую гувернантку на хитрости, обман и мошенничество. Живя среди снобов, она ценит то, что ценят они, и добивается положения в свете согласно их правилам. Не обманывая себя, она цинично приемлет окружающий ее мир таким, каков он есть. Она цинична, но не лицемерна. Вероятно, и этим отчасти объясняется единственный добрый поступок, который совершает Бекки, показывая Эмилии адресованное ей, Бекки, любовное письмо Джорджа. В результате кумир Эмилии повержен, и она находит новое счастье в браке с Доббином. Конечно, мотивы этого поступка сложнее. Нельзя вовсе отказать Бекки в желании полночь счастью новой четы. Вместе с тем злюка Бекки рада нанести удар по самым святым чувствам Эмилии. Главное же, Бекки соблазняется возможностью развеять ореол, которым Эмилия окружила Джорджа, и пусть и через много лет после его смерти, но сказать о нем правду.

Даже зачатки правдолюбия, искренних привязанностей или иных добрых чувств существенны в персонажах Теккерея: по сравнению со слабыми отблесками света темное кажется чернее. К тому же чудовищная, ничем не смягченная порочность встречается в жизни не часто. В романе Теккерея наряду с ярко выраженными снобами есть полуснобы и персонажи, лишь слегка затронутые снобизмом. От этого выигрывает правдоподобие, которое представляет собой один из аспектов гуманизма Теккерея: исправить людей можно, лишь веря, что ничто человеческое им не чуждо, — ни дурное, ни хорошее. Их следует пожалеть в их заблуждении, показав им ничтожность их дурных желаний. Поэтому над ними надо посмеяться вместо того, чтобы их бранить. Смех Теккерея иногда жалит, но нередко к нему примешивается ирония и даже скорбь. Ведь многие, подобно Бекки, могли бы быть лучше, если бы не влияние общества с его фальшивой моралью.

Это влияние Теккерей усматривает не только в людях с дурными наклонностями, но и в людях, хороших от природы, например в том же Родоне или в добряках Седли. Лишь немногие персонажи почти вовсе лишены снобизма, например офицерская жена миссис О’Дауд или леди Джейн, впрочем довольно слабо обрисованная в романе. Среди главных действующих лиц Эмилия и Доббин, несомненно, самые добродетельные люди. Однако Теккерей несколько снисходительно жалеет Эмилию и называет ее «глупенькой». В начале книги она — наивная девочка, без памяти влюбленная в своего Джорджа. Дальше — она вдова, возводящая верность покойному супругу в культ, которым гордится, так как он возвышает ее в собственных глазах. Поэтому она становится глуха к чувству и к страданиям своего верного раба Доббина и относится к нему даже несколько жестоко и тиранично. Ведь снобы готовы на все, лишь бы возвеличить себя, и притесняют тех, кто слабее их и над кем можно властвовать. Другими словами, и милая Эмилия в известной мере не остается чуждой снобизму.

Скромный, самоотверженный и мужественный Доббин, без сомнения, самый положительный образ в романе и легко мог быть сочтен его героем, если бы автор не поместил на титульном листе подзаголовок — «роман без героя». Это авторское указание не только обозначило отсутствие в романе центрального персонажа, но позволяло думать, что Теккерей отказывает Доббину в героической роли. О героях и героическом во времена Теккерея шли большие споры. Хотя эта эпоха получила в Англии наименование «негероического века», проблема героического постоянно обсуждалась в эти годы и публицистами, и критиками, и философами. Тогда и позднее многие считали, что в середине XIX века технический прогресс, накопление баснословных капиталов и битвы на полях конкуренции занимают умы больше, чем ратные подвиги, а потому и прежнее понятие героического изжило себя. Однако культ героя возрождал Карлейль и сторонники «Молодой Англии». Торийская пресса пропагандировала идею, согласно которой герой должен объединить вокруг себя все сословия и таким образом положить предел социальным разногласиям. К этой точке зрения отчасти примкнули даже некоторые, и притом ярые, либералы; и Маколей говорил, что «подавить грабительские инстинкты демократии» способен только новый Цезарь или Наполеон, то есть герой, превратившийся в деспота. Были и противоположные мнения. Так, философ Джон Стюарт Милль полагал, что сильные личности уходят в прошлое и, по сути дела, больше не нужны. «Что нам даст, — говорил он, — один человек со сверхъестественными способностями и целая нация пассивных людей?» По мнению Милля, благополучие Англии зависит впредь от множества людей, из которых каждый вправе думать и поступать так, как он считает нужным. А это означало, что человек даже самой скромной участи может проявлять благородство и мужество. При этом деятельность его должна направляться этическими соображениями и на благо большинства.

В своей узкой сфере отважны и способны на самопожертвование герои и героини Диккенса. По Диккенсу героичность не требует ни обширного поля деятельности, ни широкого кругозора, а только чистоты неиспорченного сердца. Поэтому в роли героических фигур у него часто выступают дети (Оливер Твист, маленькая Нелл, Флоренс и другие).

Для Теккерея точка зрения Карлейля была совершенно неприемлемой: он ненавидел деспотию во всех ее обличьях. С Диккенсом же он расходился потому, что, по мнению Теккерея, добродетель и способность к подвигу в любых условиях, даже в узких пределах частной жизни, приобретаются путем преодоления вредных влияний среды с помощью зрелого ума. В повести «Катерина» (1840) он по этому поводу даже вступил в полемику с Диккенсом, доказывая, что оливеры, воспитанные в воровских притонах, не могут сохранить ангельскую душевную чистоту и наивность.

Скромность, застенчивость, добродушие Доббина, его угловатая, слегка комическая наружность, даже его фамилия (Доббином в Англии называют смирных кляч) — все это явно не подходит для героя, а властвовать над людьми и вести их за собой Доббин вовсе не способен. Вдобавок, он — неудачник. Всем своим бескорыстным и преданным сердцем он желает Эмилии счастья и способствует ее браку с Джорджем, а тот приносит ей только горе. Потом, любя всю жизнь ее одну, Доббин наконец удостаивается взаимности, но слишком поздно: свежесть его чувства увяла и, хотя Эмилия по-прежнему ему мила, он не может не замечать слабостей этого «нежного паразитарного растения» («tender little parasite»), как Теккерей называет Эмилию в последней главе.

При всем том Доббин — несомненно, личность достойная, особенно на общем фоне романа. Его жизнь не ограничена рамками лондонских гостиных и семьи. Хотя к деловым и парламентским кругам он не причастен, к аристократии не принадлежит, он — доблестный офицер, отличившийся в походах. И все же Теккерея он интересует преимущественно как частное лицо. Это и понятно — ведь в задачи автора «Ярмарки» входило прежде всего запечатлеть, как различные по складу характера и по уму люди формируются законами и нравами общества. Тем же целям служит в романе и битва при Ватерлоо: для замысла автора очень важно, что избранный период включает столь крупное событие, изменившее судьбы множества людей, в том числе и личную судьбу его персонажей — Эмилия остается безутешной вдовой, Осборн умножает свое состояние и теряет сына, разоряется Седли, выявляется трусость Джоза, и Бекки впервые получает возможность развернуть свои способности ловкой мошенницы. Для действующих лиц романа Ватерлоо — источник сильного потрясения, событие, обнажившее самое дно души каждого, кого оно затронуло.

И на войне и дома поведение Доббина остается безупречным. Однако один в поле не воин. В очерке «Ватерлоо» Теккерей говорил, что на мемориальную доску в память павших на поле сражения следовало занести имена всех, кто отдал здесь свою жизнь, так как победу одержали не одни военачальники, а вся армия. Так же и на поле, где вертятся карусели Ярмарки, надо, чтобы за добро и правду бились многие и многие, прежде чем явится надежда на победу.

Общество складывается из индивидов. Поведение отдельных лиц определяет состояние нравов, но оно не может изменить их развития. Согласно Теккерею, людей не исправят ни герои-вожди, в которых верил Карлейль, ни незаметные труженики с наивным полудетским сознанием, которых рисовал Диккенс. Люди должны исправиться сами, осознав ценность той искры человечности, которую носят в себе. Взгляд Теккерея грустный, потому что он не рассчитывает на короткий путь к исправлению. Вместе с тем этот взгляд и светлый, потому что в нем заложена вера в человечность не отдельных избранных, а великого множества людей.

Требуя от людей сознательности, Теккерей раскрывает перед ними многообразие типов сознания. Психология человека и воздействие обстоятельств на формирование характера сильно занимали англичан в 40-е годы, особенно после появления в 1843 году знаменитого труда Джона Стюарта Милля «Система логики». Подобно Миллю, Теккерея интересовали вопросы обусловленности сознания. Теккерей не сводил своих взглядов в строгую систему. Однако можно заметить, что он придавал гораздо больше значения, чем позитивист Милль, свободе воли и настаивал на необходимости развивать в индивидах врожденное чувство человеческого достоинства и тем самым совершенствовать общество в целом. В английской литературе сочетание психологических и социальных тем получило развитие, в частности, у Джорджа Мередита и Джона Голсуорси, которые многое унаследовали от Теккерея.

Психология действующих лиц «Ярмарки Тщеславия» позволяет судить о нравственном состоянии всего общества: поверив в правдивость, с которой Теккерей изображает помыслы персонажей, читатели начинают верить в то, что и вся изображенная им картина нравов соответствует действительности. В английской критике слово «реалистический» для обозначения определенного писательского метода впервые было применено именно к Теккерею. В середине прошлого столетия этот термин еще не имел того сложного и глубокого смысла, какой он получил впоследствии, и означал приблизительно то же самое, что и слово «правдоподобный». Некоторые критики, называя Теккерея «реалистом», даже полагали, что он слишком точно, излишне подробно копирует действительность. Однако это было несправедливо. Теккерей не увлекается мелочами обстановки, костюма, портрета и т. д. ради них самих. Если Бекки появляется при дворе с парчовым треном и с брильянтами в ушах и на груди (автор не описывает ни цвета ее платья, ни подробностей его покроя), то читатель понимает, что Бекки, которая в юности все себе шила сама, выработала вкус не хуже, чем у самой дорогой портнихи, а немного дальше читатель узнает, что брильянты — подарок Стайна. Таким образом, без излишних подробностей, в этом туалете — вся Бекки, с ее тонким вкусом, с ее неразборчивостью в средствах и жаждой успеха. Если при описании интерьеров, связанных с Эмилией, постоянно упоминается фортепьяно, то это потому, что оно много значило в ее жизни: фортепьяно символизирует и переоценку ею Джорджа, и недооценку Доббина, ведь Эмилия думала, что это подарок Джорджа, на самом деле фортепьяно прислал ей Доббин, не назвав себя.

Роман полон многочисленных разговоров действующих лиц. Однако они далеко не все друг о друге знают. Беседуя с Бекки на приеме, леди Джейн не подозревает о происхождении брильянтов. Джордж так до смерти и не узнал, что Эмилия воображала, будто фортепьяно прислал ей он. Самая проницательная из всех в романе — Бекки, но Бекки — человек испорченный, и на ее критерии и оценки часто нельзя полагаться. Для раскрытия самых сокровенных помыслов своих героев Теккерей изредка прибегает к внутреннему монологу и достигает при этом большой лирической силы, например в монологе Эмилии в ее девичьей спаленке. Но в подобных монологах персонажи говорят преимущественно о самих себе, да ведь и не всякий решится сказать все до конца даже наедине с самим собой. К тому же люди постоянно заблуждаются в своих представлениях и о других, и о себе. Не будь этих заблуждений, скоро пришел бы конец вообще всей неправде, которой живет Ярмарка. Единственный, кто знает всю подноготную действующих лиц и способен их правильно оценить, это тот, кто их создал, — автор романа.

«Автор знает все» — не перестает напоминать читателю Теккерей. Он знает все поступки и мысли персонажей и присутствует на каждой странице романа. Ему читатель может и должен поверить. Но для этого автору надо надеть обличье, которое помогло бы ему завоевать это доверие. В слове от автора «перед занавесом» в начале романа автор появляется перед читателями в образе Кукольника, который готовится дать представление на ярмарке. Театр Петрушки — народный театр, обращенный к самой широкой аудитории. Вдобавок «Петрушкой» (по-английски «Панч») назывался знаменитый сатирический журнал с паяцем на обложке, хорошо известный всей Англии.

Следует ли из этого, что Теккерей собирался показать спектакль марионеток, а не жизнь живых людей такой, какова она есть? В каждой пьесе и в каждой повести есть доля вымысла, которая и дает возможность художественного обобщения. И Теккерей не обманывает читателя и не скрывает, что выдумал своих персонажей и их историю. Пусть читатель посмотрит представление. Он узнает страсти и поступки, подобные тем, какие видел в жизни. Он будет смеяться, порой ужасаться и даже, может быть, плакать, как будто все, что он видит, подлинная жизнь. В конце спектакля автор нарочно ему напомнит, что все это лишь театр марионеток, и у него на глазах уберет в ящик кукол, которых только что дергал за ниточки. Тогда, выйдя из балагана после представления, читатель не станет бранить автора за обман, а начнет размышлять над сходством между кривляньем кукол и живых людей и увидит в настоящей жизни то, чего прежде не замечал или не хотел замечать.

При этих условиях автор не покажется читателю скучным наставником или, что было бы еще горше, проповедником, поднявшимся на кафедру, чтобы свысока поучать его. Поначалу автор принимает самую скромную позу ярмарочного шута, а дальше, если он и сбрасывает шутовской наряд, то становится заурядным лондонцем, совершенно таким же, как и большинство его читателей. Он ходит по улицам столицы, где живут и ходят его персонажи и его читатели и где все они часто встречают знакомых, так что получается, будто и читатели лично знакомы с автором. Потому-то он и позволяет себе вести с ними долгую беседу, как с добрыми знакомыми, не навязывая своего мнения слишком явно, как и положено благовоспитанному жителю Лондона, но оттенком голоса, иронией, саркастической усмешкой или короткой лирической тирадой постепенно внушая свои мысли тем, кто читает его книгу. Он не произносит громких рацей, а скорее, по его собственному выражению, «шепчет читателю на ушко». Единственное его преимущество перед ним заключается в том, что он свободно читает в сердцах человеческих, но, не преисполненный излишнего высокомерия, он охотно делится своим искусством с каждым, кто согласен у него поучиться.

Так завязывается дружба между читателем и автором. Эта дружба сохранилась и по сей день: «Ярмарка Тщеславия» популярна и читается с удовольствием и сейчас. Она переведена на многие языки. Мир изменился за сто с лишним лет с тех пор, как книга впервые увидела свет, но в человеке и в человеческом обществе многое осталось схожим с тем, что было тогда.

Своих современников Теккерей водил по Ярмарке, как искусный проводник, приучая их критически относиться к тому, что они видят в себе и вокруг себя, вникать в чужие помыслы и проверять свои, искать причины своих и чужих недостатков в нравах и порядках общества, замечать его пороки и притом верить в полную реальность той действительности, из которой слеплены куклы автора, не забывая, что за мишурой и условностью хорошего спектакля бьется человеколюбивое сердце истинного художника. Этим путем Теккерей заложил один из краеугольных камней течения, которое носит в истории литературы название — критический реализм.