Камилла Лэкберг Железный крест-5 12 страница

— Тогда прямо сейчас и начнем. — Мартин вышел в коридор и постучал в дверь Йосты. — Пошли допросим парня.

Карина и Йоста вежливо поздоровались за руку, и они втроем зашли в комнату, где сидел Пер, пытаясь придать физиономии выражение смертельной скуки. Но Мартин заметил, что он среагировал на появление матери — не очень явно, но все же: глаз дернулся, руки слегка задрожали. Потом он овладел собой и равнодушно уставился в стену.

— Пер… что ты натворил?! — на одном вдохе почти прошептала Карина, села рядом с сыном и хотела положить ему руку на плечо, но он нетерпеливо стряхнул ее ладонь и на вопрос не ответил.

Мартин и Йоста уселись напротив. Мартин поставил на стол магнитофон, по привычке потянулся за блокнотом и пробормотал для записи число, месяц и время допроса.

— Итак, Пер, рассказывай, что произошло? Маттиаса отвезли в больницу, если тебе интересно.

Пер криво улыбнулся. Мать ткнула его локтем в бок.

— Пер! Отвечай на вопрос. И что ты ухмыляешься? Ясно же, тебя беспокоит, что с мальчиком!

Йоста помахал Карине рукой — жест был одновременно успокаивающий и предупреждающий.

— Пусть отвечает Пер.

Пер помолчал, потом дернул головой.

— Пускай не болтает всякую ерунду.

— Какую ерунду? Поточнее, — спокойно сказал Мартин.

Опять пауза.

— Ну, он пытался заболтать Мию… это у нас Люсия такая… Ну вы понимаете, и я услышал, как он похвалялся, какой он смелый и как они с Адамом залезли в дом этого старика и нашли его там и что всем, кроме них двоих, слабо… Думаю, вот сука, он же это надумал после того, как я там побывал. Я и сейчас помню, как он уши навострил, когда я рассказывал, какие там цацки у старика… Ясное же дело, у них кишка тонка первыми туда пойти. А теперь он лапшу на уши вешает… ботаник хренов.

Пер засмеялся. Карина понуро уставилась в стол, не решаясь поднять глаза от стыда. Странно, но Мартину потребовалось несколько секунд, чтобы сложить два и два.

— Ты имеешь в виду дом Эрика Франкеля в Фьельбаке?

— Ну да… Это же Адам с Маттиасом нашли жмурика. У старика там такое было… все эти немецкие награды, эмблемы… — Впервые за время разговора глаза Пера заблестели. — Я думал, разведаю сначала, а потом с ребятами вернемся и возьмем, что хотим, а старик меня накрыл, запер и отцу, гад, позвонил…

— Подожди, подожди… — Мартин предостерегающе поднял руку. — Не так быстро. Значит, Эрик Франкель застал тебя, когда ты проник в его дом?

— Я же не знал, что он дома, — кивнул Пер. — Влез в подвальное окно. А потом в ту комнату, где у него книги и всякое дерьмо, а тут он вылез откуда-то и запер меня там. А потом говорит: давай телефон отца, а то в полицию позвоню… Ну я и дал.

— Вы знали об этом? — резко спросил Мартин Карину.

Та робко кивнула:

— Только вчера узнала… Челль, мой бывший муж, рассказал только вчера. До этого я и понятия не имела. И не понимаю, Пер, почему ты не дал мой номер. Зачем было вмешивать в это дело отца?

— А ты бы и не врубилась, — вяло сказал Пер, впервые за все время разговора глянув прямо на мать. — Ты валяешься, квасишь, а на все остальное тебе насрать. От тебя и перегаром воняет, как от бомжа, тебе этого никто не говорил?

У Пера опять сильно задрожали руки.

Карина уставилась на сына полными слез глазами и долго молчала.

— И это все, что ты можешь сказать обо мне? После всех этих лет? Я тебя родила, я тебя одевала и кормила, а твой отец… твой отец предал нас. — Она посмотрела на Мартина и Йосту. — Просто взял и ушел. В один прекрасный день собрал чемоданы и ушел. Оказывается, у него завелась какая-то молодая девка, он сделал ей ребенка, а нас с Пером бросил и больше не показывался. Живет в новой семье, а нас выбросил. Мы ему стали не нужны.

— Десять лет назад уже как смотался, — устало подтвердил Пер. Сейчас он выглядел намного старше своих пятнадцати лет.

— Как зовут твоего отца?

— Имя моего бывшего мужа Челль Рингхольм, — вместо Пера ответила Карина.

Мартин и Йоста переглянулись.

— Журналист из «Бухусленца»? — спросил Йоста. Наконец-то все встало на свои места. — Сын Франца Рингхольма?

— Франц — мой дед, — с гордостью сказал Пер. — Вот это дед так дед! Он даже в тюрьме сидел. А теперь занимается политикой. Они выиграют следующие муниципальные выборы, и черножопые полетят отсюда как миленькие!

— Пер!!! — У Карины буквально отвисла челюсть. Она повернулась к полицейским. — Вы же понимаете… это возраст поиска. Человек ищет себя. Пробует разные роли. И да, конечно, дед на него влияет плохо. Челль даже запретил Перу с ним встречаться.

— Попробуйте только, — проворчал Пер. — А старикан этот получил по заслугам. Я слышал, о чем они говорили с папашей, когда тот за мной явился. Что-то он лепетал отцу, дескать, у него есть материал, отец же пишет о «Друзьях Швеции» и на Франца что-то есть… Они-то думали, я их не слышу. Стали договариваться — ну там увидимся попозже, еще что-то… Предатель! Отец — предатель! Я понимаю, почему деду стыдно за папашу!

Карина неожиданно отвесила Перу пощечину, и мать с сыном с внезапной ненавистью впились друг в друга глазами. Лицо Карины сразу обмякло.

— Прости, любимый. Прости меня, ради бога, сама не знаю… я не хотела. — Она попыталась обнять сына, но тот с ненавистью ее оттолкнул.

— Отвали… алкоголичка! И не трогай меня! Поняла?

— Так… все успокоились! — Йоста приподнялся на стуле и сурово перевел взгляд с Карины на Пера. — Не думаю, что мы в такой обстановке чего-то добьемся, так что пока можешь идти, Пер. Но… — Он вопросительно посмотрел на Мартина, и тот еле заметно кивнул. — Но ты должен знать, что мы свяжемся с социальными службами. Кое-что в этой истории нас очень беспокоит. Надеемся, социальные работники разберутся. А следствие по делу об избиении продолжается.

— Это и в самом деле необходимо? — робко спросила Карина.

Йосте показалось, что она даже испытывает облегчение — кто-то займется этой проблемой и снимет груз с ее плеч.

Мать и сын, не глядя друг на друга, вместе вышли из отдела. Йоста завернул к Мартину.

— Есть над чем подумать, — сказал Мартин и устало сел.

— Да уж… — Йоста прикусил губу и стоял, покачиваясь на каблуках.

— У тебя есть что сказать?

— Да… есть одна мелочь… — Йоста замолчал.

Что-то, чего он сам никак не мог определить, не давало ему покоя уже пару дней, а теперь он вдруг понял, что это было. Вопрос только, как сформулировать. Мартин, во всяком случае, не обрадуется.

Он долго стоял у дверей и колебался. Наконец решился и постучал. Герман открыл почти сразу.

— Значит, пришел…

Аксель кивнул.

— Заходи. Я не говорил ей, что ты придешь. Не уверен, что она тебя вспомнит.

— Что, так плохо? — Аксель посмотрел на него с сочувствием.

Вид у Германа был очень усталый. Можно понять.

— Это весь твой клан? — Аксель кивнул на фотовыставку в холле.

— Да… вся компания.

Аксель, заложив руки за спину, разглядывал фотографии. Праздники… летнего солнцестояния, дни рождения, Рождество. Будни… Целая толпа — дети, внуки, правнуки. Он вдруг представил, как выглядела бы его собственная семейная галерея. Аксель в конторе — бумаги, бумаги, бумаги… бесконечное количество бумаг. Бесчисленные ланчи и ужины с политическими боссами, с людьми, которые могли что-то решить. Друзей почти нет. Их было не так много, кто выдерживал до конца. Ежедневная, утомительная, тягучая охота на людей, и лишь одно стремление — найти всех. Найти преступников и убийц, избежавших наказания и ведущих незаслуженно комфортную жизнь. Найти тех, у кого руки по локоть в крови и кто этими самыми руками гладит по головкам внуков и правнуков. Он ни секунды не сомневался в справедливости своего дела, и с ним не могло сравниться ничто — ни семья, ни друзья. Он даже не позволял себе задумываться, чего себя лишил. Результаты сами по себе были наградой — палачей выковыривали из их годами наращиваемой скорлупы, и они представали перед судом. И награда эта была так высока, что оттесняла мечты о нормальной жизни на второй план. А может, он просто сам себя в этом убедил. Потому что сейчас, когда он рассматривал снимки многочисленного семейства Германа и Бритты, его резанула мысль: а правильно ли он выбрал? Стоило ли лишать себя всего этого?

— Какие все славные, — задумчиво сказал Аксель, прошел в гостиную и остановился как вкопанный.

Он увидел Бритту. Несмотря на то что и она, и они с Эриком прожили всю жизнь в Фьельбаке, он не видел ее несколько десятилетий. Их жизненные пути не пересекались. А сейчас с него словно спала пелена этих лет. Она была по-прежнему красива. Собственно говоря, она была намного красивее, чем Эльси, к Эльси скорее подошло бы слово «симпатичная» или «милая». Но в Эльси был какой-то внутренний свет, теплота, с которой ее подруга при всей своей красоте тягаться не могла. Но теперь он видел другую Бритту. Теперь она выглядела так, что с нее можно было писать картину — она просто олицетворяла все, что принято называть материнством.

— Неужели это ты? — Она встала и пошла ему навстречу. — Тот самый Аксель?

Она протянула ему обе руки. Боже, сколько же лет прошло… шестьдесят лет! Целая жизнь. Тогда он бы ни за что не поверил, если бы ему сказали, что жизнь может пройти так быстро. Он взял ее руки в свои и увидел, что это руки старой женщины, морщинистые, с множеством возрастных пигментных пятнышек. Волосы уже не темные, как тогда, а серебристо-белые, но все равно красивые. Она спокойно смотрела ему в глаза.

— Как я рада тебя видеть! Постарел немного с тех пор, а?

— Забавно, я хотел сказать то же самое, — улыбнулся Аксель.

— Давай, давай, садись поскорее, поболтаем. Герман? Ты сваришь нам кофе?

Герман молча кивнул, вышел в кухню и загремел посудой. Бритта села на диван и, не отпуская рук Акселя, усадила его рядом.

— Вот так, Аксель, и мы постарели… Кто бы мог подумать? — Она кокетливо наклонила голову набок.

Ничего, весело подумал он, кое-что осталось и от той Бритты.

— Я слышала, ты достиг больших успехов за эти годы. Так много сделал хорошего…

Она уставилась на него, и он отвел глаза.

— Хорошего… может быть, и хорошего. Я делал то, что надо было делать, — сказал он и замолчал. Потом добавил: — Есть вещи, которые нельзя скрыть.

— Это правда, Аксель, — серьезно сказала Бритта. — Это правда…

Они надолго замолчали. Сидели и смотрели в окно на бухту, пока Герман не принес кофе и чашки на веселеньком, в крупных цветах, подносе.

— Спасибо, любимый, — сказала Бритта.

Аксель заметил взгляд, которым они обменялись с мужем, и у него перехватило дыхание. Он постарался напомнить себе, что его работа тоже принесла чувство покоя и удовлетворения многим и многим семьям — их страдания и мучения наконец-то были отмщены, их мучители предстали перед судом. Это тоже своего рода любовь… не физическая, не любовь между мужчиной и женщиной, но в высшем смысле это тоже любовь.

Бритта передала ему чашку.

— А ты, Аксель, ты прожил хорошую жизнь? — спросила она, словно прочитав его мысли.

У этого вопроса было так много измерений, так много слоев и ответвлений, что он и не знал, что ответить. Аксель вспомнил Эрика и его друзей в библиотеке в их доме — беззаботных, веселых… Эльси с ее мягкой улыбкой. Франц, готовый в любую минуту взорваться, но и в нем что-то было, что-то в нем было… Бритта, так не похожая на себя сегодняшнюю. Тогда она выставляла свою красоту напоказ, а ему казалась, что под красивой скорлупкой скрывается полная пустота. Наверное, он был не прав. Нынешняя Бритта светится любовью и добротой. Мысль об Эрике причиняла ему такую боль, что он все время старался ее отбросить. Но сейчас, сидя в гостиной у Бритты, Аксель попытался вспомнить брата таким, каким он был тогда, еще до наступления трудных времен. За письменным столом с книгой. Ноги на столе, волосы взлохмачены… весь этот рассеянный вид, из-за которого Эрик всегда выглядел старше, чем был на самом деле. Как он любил Эрика…

Аксель посмотрел на Бритту и понял, что она ждет ответа. Усилием воли он заставил себя вернуться из «тогда» и сделал попытку найти ответ в «сейчас». Но из этого ничего не вышло — прошлое и настоящее были так тесно сплетены, шестьдесят прошедших лет слились в памяти в неразделимый водоворот имен, встреч и событий. Он почувствовал, как дрожит в руке чашка с кофе.

— Не знаю… — сказал он наконец, — думаю, что да. Я прожил хорошую жизнь. Настолько хорошую, насколько заслужил.

— А я прожила замечательную жизнь, Аксель. И знаешь, давным-давно решила для себя: да, я заслужила хорошую жизнь. Тебе бы тоже надо сказать себе раз и навсегда: я, Аксель Франкель, заслужил хорошую жизнь.

Дрожь в руке не унималась, и несколько капель кофе упали на диван.

— О, простите… я…

— Ничего страшного, сейчас принесу тряпку. — Герман встал, вышел в кухню, тут же вернулся с мокрым кухонным полотенцем в синюю клеточку и прижал его к пятну.

Бритта внезапно застонала так, что Аксель вздрогнул.

— О, какая неприятность, — сказала она. — Мама рассердится. Это ее любимый диван.

Аксель вопросительно посмотрел на Германа, но тот, не поднимая глаз, старательно оттирал пятно.

— Думаешь, отойдет? Мама так рассердится! — Бритта раскачивалась из стороны в сторону и с непритворным страхом смотрел на усилия Германа.

Он встал и положил руку ей на плечо.

— Вот видишь, все оттерлось. Высохнет, ничего не будет видно.

— Ты уверен? А то она еще и отцу скажет… — Бритта сжала кулак, поднесла ко рту и прикусила.

— Обещаю, она ничего не заметит.

— Хорошо… это хорошо… — успокоилась было Бритта, но тут же вздрогнула и уставилась на Акселя.

— А ты кто? Что ты хочешь?

Аксель беспомощно посмотрел на Германа — как себя вести? Что говорить?

— Иногда все нормально. А иногда… вот так. Потом опять нормально. — Герман сел рядом с женой и начал гладить ее руку.

Она не сводила глаз с Акселя, словно бы он чем-то ее раздражал. Потом вцепилась в его руку и приблизила лицо.

— А знаешь, он зовет меня…

— Кто? — Аксель с трудом преодолел инстинктивное желание вырвать руку и отшатнуться.

Бритта помолчала. Потом он услышал эхо своих собственных, недавно сказанных слов — она прошептала их ему чуть не на ухо:

— Есть вещи, которые нельзя скрыть.

Он отнял у нее руку и посмотрел поверх ее серебристо-белой головы на Германа.

Тот пожал плечами.

— Сам видишь… — сказал Герман устало. — Что будем делать?

— Адриан! Не вертись! — Анна даже вспотела.

Ребенок упорно уворачивался. В последнее время Адриан овладел искусством уворачиваться в совершенстве: крутился, будто уж, даже носок на него надеть требовало изрядной ловкости и немалого труда. Потом он просто-напросто выскользнул из ее рук и начал с веселым смехом носиться по дому.

— Адриан! Иди сюда! У мамы уже сил нет… Мы сейчас поедем с Даном в Танумсхеде. А там зайдем в «Хедемюрс», посмотрим игрушки. — Она решила пойти на подкуп, хотя взятка в перспективе никак не решала проблему одевания.

— Вы еще не готовы? — На лестнице появился Дан. Анна сидела на полу, перед ней высился ворох одежды, а Адриан носился по гостиной, как искусно запущенный волчок. — Лекция начинается через полчаса, так что я…

— Тогда одевай его сам! — Анна кинула в сторону Дана комбинезон Адриана.

Дан с удивлением посмотрел на нее. В последние дни настроение у нее было подавленное. Ничего удивительного. Соединить две семьи… Конечно, она не ожидала, что это потребует столько времени, и выдержки, и нервов.

— Адриан! — Выждав удобный момент, Дан перехватил голого дикаря поперек живота. — Посмотрим, не растерял ли я навыки…

С носками и трусами все прошло неожиданно легко, но позволить надеть на себя штанишки Адриан решительно отказывался. После нескольких относительно спокойных попыток Дан прикрикнул:

— Не вертись!

Адриан замер, покраснел и закричал:

— Ты не мой папа! Уходи! Я хочу к па-а-а-пе!

Для Анны это было слишком. На нее нахлынули кошмарные воспоминания о жизни с Лукасом, когда она была пленницей в собственном доме. Не выдержав, она взбежала по лестнице в спальню, упала на кровать и зарыдала.

Через минуту она почувствовала на спине руку Дана.

— Как ты, девочка? Не огорчайся… ничего страшного. Понятно же — для него это новая ситуация, и он нас испытывает. Между прочим, он просто ангел по сравнению с Белиндой в его возрасте. Да что там… она была профи, а он так… любитель. Я помню, с этим одеванием… один раз дело дошло до того, что я выставил ее за дверь в одних трусах. Пернилла взбеленилась… дело-то было в декабре.

Анна даже не улыбнулась. Все ее тело сотрясалось от рыданий.

— Ну что ты, старушка? Не пугай меня… я знаю, через что ты прошла, но мы же с этим справимся. Просто должно миновать какое-то время, и мы все успокоимся. А ты… мы с тобой, я же говорю, мы с этим справимся.

Она повернула к нему заплаканное лицо и села.

— Я… я знаю… — Она все еще всхлипывала. — Я не знаю, что со мной…

Дан ласково погладил ее по спине. Анна постепенно успокоилась.

— Правда, сама не знаю, что на меня нашло… со мной такого не бывает… Только когда я… когда я…

— Что?

— Только когда я беременна…

В комнате повисла тишина, и в этой тишине прозвучал тоненький голосок:

— Я оделся. Сам. Я уже большой. А игрушки поедем смотреть?

Адриан стоял в проеме двери, чуть не лопаясь от гордости. Он и в самом деле оделся. Брюки, правда, были напялены задом наперед, а свитерок на левую сторону, но это неважно. Он оделся! Совершенно самостоятельно.

Уже в прихожей пахло просто замечательно, и у Мельберга сразу поднялось настроение. Рита позвонила еще до одиннадцати и спросил, не хочет ли он прийти на ланч, поскольку Сеньорита выразили желание поиграть с Эрнстом. Мельберг не стал спрашивать, каким образом Сеньорита сообщила об этом хозяйке. Есть вещи, о которых неудобно спрашивать.

— Привет, привет! — Юханна помогала Рите резать овощи.

Ей это было не так легко — живот не давал подойти вплотную к разделочному столу.

— Привет! А пахнет у вас, как в раю! — Мельберг демонстративно понюхал воздух.

— Чили кон карне. — Рита подошла и чмокнула его в щеку.

Он подавил желание поднять руку и погладить место, куда он его поцеловала. Присев, Мельберг обратил внимание, что стол накрыт на четверых.

— Мы еще кого-то ждем? — спросил он.

— Моя половина придет, — сообщила Юханна, массируя крестец. — Потянуло на домашнюю еду.

— Может быть, сядете? — предложил Мельберг, отодвигая стул. — Нелегко, наверное, таскать эту штуку.

Юханна, отдуваясь, села.

— Вам и не понять. Ну ничего, скоро избавлюсь. Жду не дождусь.

Она погладила себя по животу и перехватила взгляд гостя.

— Хотите потрогать?

— А можно? — глупо спросил Мельберг.

О существовании своего собственного сына он узнал, когда тот был уже подростком, поэтому все подробности ожидания отцовства так и остались для него загадкой.

— Вот тут… брыкается, как конь. — Юханна взяла его руку и положила себе на живот.

Мельберг почувствовал сильный толчок и вздрогнул.

— Вот это да! — сказал он. — Ничего себе! А это не больно?

Он не снимал руку с живота — толчки следовали один за другим.

— Нет… только засыпать мешает. Футболистом будет.

— Думаю, да. — Мельбергу не хотелось убирать руку.

Эти забавные толчки пробудили в нем чувства, о которых он даже не подозревал и затруднялся определить. Восторг? Тоска? Одиночество?

— Футбольный талант часто передается от отца к сыну, — важно сказал он. — А отец играет в футбол?

К его удивлению, этот простой вопрос был встречен молчанием. Он перехватил удивленный взгляд Риты.

— Но, Бертиль, разве ты не знаешь, что…

Она не успела закончить фразу — открылась входная дверь.

— Вот это аромат! — послышался знакомый голос из прихожей. — Это что, мама? Чили?

В кухню вошла Паула. Ее изумлению при виде Мельберга могло составить конкуренцию только совершенно ошарашенное выражение его физиономии.

— Паула?

— Шеф?

В голове у Мельберга что-то щелкнуло, и все встало на свои места. Рита только что переехала. И темные глаза… как же он не заметил раньше? У них совершенно одинаковые глаза. Только одно никак не укладывалось в голове.

— Значит, ты уже познакомился с моей спутницей жизни, — сказала Паула, демонстративно обняла Юханну и выжидательно посмотрела на начальника, словно так и ждала, что он сейчас ляпнет что-то неуместное.

Краем глаза он посмотрел на Риту. Та стояла к нему спиной, и он видел, как она замерла с шумовкой в руках. В голове у него пронеслась как минимум тысяча предрассудков, которые сам-то он предрассудками не считал. Тысячи слов, которые он говорил за эти годы, может, и не всегда были до конца продуманы, но это не казалось таким уж важным. А сейчас он почувствовал, что не имеет права на ошибку.

— Я и не знал, что ты собираешься стать мамой, да еще так скоро, — обратился он к Пауле. — Позволь тебя поздравить. Знаешь, Юханна разрешила мне потрогать живот, и я склоняюсь к ее мнению — там будущий футболист.

Паула стояла неподвижно еще пару секунд, не сводя с Мельберга глаз — должно быть, пыталась уловить в его словах иронию. Потом улыбнулась.

— Толкается — просто ужас, правда?

Мельберг почти физически почувствовал, как из комнаты улетучились миазмы напряжения. Словно ветерок прошел.

Рита, как после стоп-кадра, вновь начала помешивать жаркое.

— По сравнению с тем, как ты брыкалась, он слабак, — заявила она, обращаясь к Пауле. — Помню, твой отец всегда говорил: у него такое чувство, что ты собираешься покинуть мой живот каким-то нетрадиционным способом.

Паула поцеловала Юханну в щеку и уселась за стол, время от времени испытующе поглядывая на шефа. А Мельберг был очень доволен собой. Он по-прежнему считал, что это как минимум странно — две женщины живут вместе. А малыш откуда? Ладно, когда-нибудь он выяснит, в чем тут секрет. Как бы там ни было, высказался он исключительно тактично. И теперь подозревал: ему это удалось только потому, что он и в самом деле так думает.

— Ты как раз вовремя к ланчу. Я уже хотел тебе звонить. — Патрик попробовал томатный суп и поднял глаза к потолку, оценивая результат.

Потом одобрительно кивнул и поставил кастрюлю на стол.

— Вот это обслуживание. — Эрика подошла к нему со спины и поцеловала в шею.

— Ты думаешь, это все? То есть хочешь сказать, достаточно было приготовить ланч, чтобы произвести на тебя впечатление? А зачем я занимался всем прочим? Перестирал белье, прибрался в гостиной и даже, представь себе, поменял лампочку в туалете. Зачем? — Он всплеснул ладонями и сложил их в театральном отчаянии.

— Ты на каком наркотике сидишь? Откуда такая энергия? Я тоже хочу… а где Майя?

— Майя, твоя дочь, уже пятнадцать минут как спит и видит пятнадцатый сон. — Патрик посмотрел на часы и поправился: — Восемнадцать минут и восемнадцатый сон. Так что мы можем спокойно поесть. А потом ты пойдешь наверх и будешь заниматься своими темными делами, а я вымою посуду.

— Оке-е-й, — проблеяла Эрика, — что-то меня прямо жуть берет. Либо ты растратил все наши деньги, либо завел любовницу… или, может, тебя отобрали в космическую программу НАСА и ты собираешься целый год вертеться вокруг Земли? А может, тебя похитили инопланетяне и теперь ты не ты, а какой-нибудь гибрид человека и робота?

— Как ты догадалась насчет НАСА? — Патрик нарезал хлеб, положил в хлебницу и сел. — В общем, я кое о чем подумал, пока мы гуляли с Карин, и решил, что аэродромный сервис с моей стороны мог быть и получше. Но не рассчитывай, что так будет постоянно… от рецидива никто не защищен.

— Во всяком случае, средство найдено. Хочешь, чтобы муж помогал — пошли его на свидание с бывшей женой. Нужно просветить подруг…

— Вот-вот. — Патрик подул на ложку с супом. — Хотя… свиданием это назвать трудно. Ей, похоже, нелегко приходится.

Патрик вкратце пересказан свой разговор с Карин. Эрика слушала и кивала. Хотя Лейф, несомненно, помогал жене гораздо меньше, чем Патрик, ситуация была ей знакома.

— А ты чем занималась?

Эрика просияла.

— Знаешь, я нашла столько интересного! Здесь, в Фьельбаке, во время войны жизнь просто била ключом! Они переправляли в Норвегию все, что угодно: продукты, новости, оружие, людей… А сюда провозили и немецких дезертиров, и норвежских борцов Сопротивления. И все это с риском подорваться на мине — несколько траулеров и барж затонули. А знаешь, что здесь, под Дингле, шведская противовоздушная оборона сбила немецкий самолет? Все три члена экипажа погибли. А я даже никогда не слышала об этом! Мы-то считали, что шведы войну даже и не заметили! Только что продуктовые карточки были. А так…

— Ты, похоже, увязла в этой истории всерьез и надолго, — засмеялся Патрик и налил Эрике суп.

— Да… И это еще не все! Я попросила Кристиана поискать — может быть, где-то упоминается моя мать и ее друзья. Без всякой, конечно, надежды, они же были совсем детьми, но… а вдруг? А теперь смотри…

Она принесла портфель и выложила на стол ворох бумаг.

— Вот это да! Не так уж мало…

— Я часа три потратила только на чтение.

Слегка дрожащими пальцами Эрика начала перебирать бумаги.

— Вот! Посмотри…

Патрик принял у нее лист с копией газетной статьи. Его внимание сразу привлекла фотография. Пять человек. Он немного прищурился, чтобы разобрать мелкую подпись. Знакомые имена: Эльси Мустрём, Франц Рингхольм, Эрик Франкель и Бритта Юханссон. Фамилию пятого он никогда не слышал — паренек примерно того же возраста по имени Ханс Улавсен. Пока Патрик читал статью, Эрика не отрываясь смотрела на него.

— Ну? Что скажешь? Я не знаю, что это значит, но это не случайность. Посмотри на дату. Он появился в Фьельбаке как раз в тот день, когда мать закончила свой дневник. Это не может быть случайностью. Это что-нибудь да значит. — Эрика встала и начала мерить кухню шагами.

Патрик еще раз посмотрел на снимок. Пять подростков. Один из них убит шестьдесят лет спустя. Подсознательно он чувствовал: Эрика права. Это не может быть случайностью.

Она возвращалась в отдел, и в голове у нее была полная мешанина. Мать сказала, что встретила симпатичного дядьку с собакой и затащила его на курсы сальсы. Но почему-то Пауле даже в голову не пришло, что это мог быть ее шеф. И нельзя сказать, что она очень этому обрадовалась. Меньше всего ей хотелось, чтобы у матери начался роман именно с Мельбергом. С кем угодно — но не с Мельбергом. Хотя нельзя отрицать, что он повел себя очень достойно, она даже не ожидала, что он так спокойно воспримет информацию о ее отношениях с Юханной. Она возражала против переезда в Танумсхеде именно из-за этого — провинция исполнена предрассудками. Даже в Стокгольме было не так легко добиться, чтобы их с Юханной признали за настоящую семью. А уж в такой-то дыре… После бессчетных разговоров с Юханной и матерью они пришли к соломонову решению: если будет плохо, вернемся в Стокгольм. Но пока все складывалось сверх ожиданий хорошо. Ей очень нравился коллектив в отделе, мать устроилась в «Консум» на полставки, ведет курсы сальсы, а что касается Юханны — сейчас она, конечно, в отпуске и еще долго будет заниматься ребенком, но на одном из местных предприятий уже подтвердили, что да, экономисты им нужны… И все же когда она вошла в кухню, обняла Юханну и встретилась взглядом с Мельбергом, ей на какую-то секунду показалось, что сейчас ее мир рухнет, как карточный домик. А Мельберг ее удивил. Может, он не так уж и безнадежен.

Паула перекинулась парой слов с Анникой и постучала в дверь кабинета Мартина.

— Как? — коротко спросила она.

— С избиением? Он признался… хотя особого выбора у него и не было. Мать взяла его домой, но Йоста сейчас информирует социальные службы. Семья, похоже, не из самых благополучных.

— Как почти всегда в таких случаях…

— Но что особенно для нас интересно — вся история разыгралась из-за того, что Пер еще весной залез в дом Эрика Франкеля.

Паула подняла бровь, но промолчала и дослушала рассказ Мартина.

— Может быть, у Эрика было что-то, что могло заинтересовать Челля Рингхольма? — предположила она. — Может быть, вся история как-то связана с отцом Пера?

— Понятия не имею. — Мартин пожал плечами. — Как бы там ни было, надо поговорить с этим Челлем. Придется ехать аж в Уддеваллу, там контора «Бухусленца». И заодно повстречаемся с господами из «Друзей Швеции». А по дороге надо еще раз побеседовать с Акселем.

— Сказано — сделано, — согласилась Паула.

Через двадцать минут они позвонили в дверь Акселя Франкеля. Пауле показалось, что Аксель заметно постарел за эти несколько дней: стал меньше, тоньше… прозрачнее, пришло ей в голову определение. Не спрашивая о причинах визита, он улыбнулся и пригласил их на веранду.

— Есть успехи? — спросил он и уточнил: — Я имею в виду, с расследованием.

Мог бы и не уточнять.

— У нас есть определенные версии, над которыми мы работаем, — сказал Мартин и оглянулся на Паулу. — Пока удалось только установить, когда именно погиб ваш брат.

— Что ж, это уже большой успех. — Аксель улыбнулся, но глаза оставались грустными. — И когда же?

— Он был у своей… знакомой дамы, Виолы Эльмандер, пятнадцатого июня, поэтому мы совершенно уверены, что пятнадцатого он был еще жив. А семнадцатое… это точка не так надежна, но все же… все же мы считаем, что к этому времени его уже не было, поскольку уборщица…