Чудовище на чердаке

«Тот, кто внимает сказкам, становится подобен зеркалу, в котором отражается написанное, или огромной пещере, где поселилось гулкое эхо. Сказки только тогда обретают настоящую ценность, когда читатель сопереживает героям, испытывая вместе с ними противоречивые, сильные чувства».

К. М. Войнутич. «Сказки в национальной культуре»

Зимой мы поехали ко мне на дачу, чтобы отметить Крейзин день рождения. В однокомнатный бревенчатый дом набилось целая куча народу. Электричества не было, так что мы трапезничали при свечах: cьели по шестьдесят грибов, выпили водки и горячего вина. Постепенно стены дома стали сжиматься и разжиматься в такт сердцебиению, вокруг свечей появился переливчатый ореол, а все товарищи перекинулись.

Имелся в наличии ящик вина, и Строри с Гоблином заключили двойственный союз с целью завладеть этим ящиком целиком. Делается это так — один хватает бутылку и начинает пить, а второй защищает, не позволяя остальным отобрать её. Для этого он орудует монтировкой или кочергой, а потом братья меняются — второй пьет, а первый караулит с монтировкой. Это не понравилось остальным братьям, и вспыхнула драка. Она продолжалась, пока имел место предмет спора. То есть пока братья, с пиздюлями отбирая друг у друга бутылки, не вылакали все вино. В такие моменты удивительно находиться в полутемном помещении. Тебя шатает, во рту вкус водки и привкус вина, в зубах сигарета, а вокруг — сплошной крик, ругань и свара. Мечутся люди, кто-то катается по полу, чадят перевернутые свечи и совершенно ничего невозможно понять. Иногда из темноты выныривает чье-то перекошенное лицо, но на это не стоит обращать внимания. Нечего пялиться на лица, куда лучше следить за руками.

Строри вызвался приготовить кашу. Так как колодец замерз, он поставил на буржуйку целое ведро снегу и приготовился ждать, пока он растает. Но так как Строри был не в себе, ждать положенное время не смог. Прямо в подтаявший снег он бросил соль и крупу, а потом добавил: ложки и вилки, битую посуду, старый ботинок и носки, макароны, мелкие дрова и еще множество всяких незаменимых в каше вещей. Последним он кинул в получившуюся мутную жижу будильник.

Последовали возражения, но Строри действовал с маниакальной жестокостью, защищая свою кашу. Я сам, по неосторожности зайдя в охранную зону, приобрел ножевой порез на боку, а с Гоблином случилось и вовсе невероятное.

Выйдя на середину комнаты с кочергою в руках, Гоблин уселся на стоявший там стул. Этот стул не так давно принес Строри, который встал с него только ради того, чтобы помешать кашу. Увидав на своем стуле Гоблина, бессмысленно таращившегося в его сторону через квадратные очки, Строри потихоньку потянул из-за печи монтировку. Спрятав её за спину, он подошел к Гоблину практически вплотную.

— Удобно тебе, брат? — едко спросил он.

Полагая себя под защитой кочерги, Гоблин на мгновение задумался — какой тут может быть подтекст? В этот момент Строри ударил его монтировкой. Он сделал это так быстро, что защититься Гоблин не успел. С сухим треском монтировка переломила очки прямо у него на носу. Прошло полчаса, прежде чем этот случай исчерпал себя целиком. Устав от крика, брани и от сыплющихся во все стороны ударов кочергой, я решил подняться на чердак. На всякий случай я взял с собой большой молоток. С ним я поднялся в темноте по деревянной лестнице и оказался перед закрытой дверью, сделанной из фанеры и досок. Когда я отворил эту дверь, то замер, не в силах поверить собственным глазам.

Комната на чердаке вытянутая и повторяет форму крыши: потолок углом, в одном торце прорезано окно, а в другом — дверь. Было очень темно, но я сумел разглядеть неподвижную тень на фоне чуть более светлых стекол. Я вгляделся и пришел в ужас — силуэт был втрое шире меня в плечах! Но не только это насторожило меня, было еще кое-что. На плечах у незнакомца была огромная, с две моих, голова с широко расставленными рдеющими глазами. Как только я это понял, о природе явления я больше не рассуждал. Вместо этого я метнул в чудовище молоток. Бросок вышел, что надо — такой получается, только когда тело опережает в своих решениях разум. Хлесткое движение рукой — и молоток отправился в полет. Эффект был весьма неожиданный. Прямо у меня на глазах чудовище распалось на две половины, будто рассеченное по вертикали незримым мечом. Его глаза багровыми вспышками раскатились по полу — и тут же послышался звук бьющегося стекла.

— Ебаный в рот! — потрясенно заявила правая половина чудовища.

— Охуел ты, что ли? — поддержала её левая половина.

Оказалось, что чудовищем были Барин и Строри. За пять минут до меня они поднялись на чердак, встали у окна и принялись курить, облокотившись друг на друга. Их головы на фоне окна я принял за башку чудовища, а огоньки сигарет — за его багровеющий взгляд. Когда я метнул молоток, братья прыгнули в стороны — и монстр распался на две половины, а молоток полетел дальше и выбил стекло.

Разобравшись с чудовищем, мы спустились с чердака. Следующие полчаса мы наблюдали, как Гоблин готовит курицу. Для этого он бросил её в ведро с кашей, но неожиданно передумал. Решил, что в снегу она еще не скоро приготовится. Строри пришел из-за этого в ярость.

— Бросать в кашу можешь, что хочешь! — кричал он. — А вот доставать ничего нельзя! Но Гоблин сумел настоять на своём. Угрожая кочергой, он все же достал курицу из каши и переложил её в печь.

— Пять минут, — пообещал он, — и она будет готова!

Через несколько минут Гоблин достал курицу из печи. С одной стороны она здорово обгорела, зато с другой даже толком не разморозилась. От неё страшно воняло паленым, обильно сочилась выступившая кровь. Но для нас не было на тот момент предмета вожделенней, чем эта курица. Еще когда Гоблин клал курицу в печь, по его лицу было ясно — он никому её не отдаст. Поэтому, как только кура вновь появилась на свет, все ринулись к Гоблину, набросились на курицу и разорвали. В возникшей вокруг этого суете Гоблина подстерегла вот какая оказия.

Строри вырвал у него из рук куриную ногу и скрылся с нею ко мне на кровать. Немного света было только возле печи, так что Гоблин вынужден был искать пропажу на ощупь. Он шел согнувшись и выставив руки вперед, пытаясь сориентироваться. Мы со Строри подпустили его поближе, а затем изо всех сил ударили подошвами своих ботинок прямо в лоб. От этого пинка Гоблин упал и какое-то время лежал не шевелясь.

Когда же он поднялся, стало ясно — Гоблин не понимает, кто его на самом деле ударил. В результате пострадал Фери, на свою беду вздумавший подняться с кровати. Гоблин заметил движение в темноте и нанес в этом направлении несколько сильных ударов кочергой. Три из них попали по Фери.

Чуть позже печь погасла, и в доме стало холодно. Мы со Строри захватили для себя одеяло, но полежать под ним спокойно нам не удалось. Только мы раскупорили бутылку наливки, как у меня в ногах кто-то заворочался. Мне пришлось собраться с силами и как следует его пнуть. В ответ я почувствовал не менее сильный пинок.

— Сука! — возмутился я и пнул снова, еще сильнее.

— Да что же это? — поддержал меня Строри, которого тоже пнули, причем не менее сильно. Мы взялись за дело вдвоем. Несколько минут мы с остервенением работали ногами. Но на каждый пинок мы получали не менее сильный ответ, и даже вместе не смогли подавить этот очаг бунта.

— Да кто же это? — спросил я. — С кем война? В ответ я получил только несколько сильных пинков.

— Кто это может быть? — спросил у меня Строри. — А ну, посмотрим!

Он сбросил одеяло и включил зажигалку в тот самый момент, когда я нанес следующий удар. В её неровном свете я успел разглядеть, что пинаю не кого-нибудь, а самого Строри. Он вытянул под одеялом ногу, а мне показалось, будто кто-то лезет к нам на кровать.

— Я думал, мы союзники! — возмутился Строри и ударил в ответ. Это был в точности такой же пинок, как и все предыдущие.

— Я тоже так думал, — признался я. — Мир, брат?

— Мир, — согласился Строри.

Ближе к утру было еще несколько чудесных знамений. Гоблин, которому приспичило поссать, поднялся с пола, какое-то время озирался, а затем подошел и открыл дверь бельевого шкафа. Я и слова не успел сказать, как он начал ссать и обоссал мне весь шкаф, сверху донизу. В свое оправдание Гоблин впоследствии сказал такие слова:

— Не знал я, что это шкаф! — заявил он. — Я думал, что ссу в холодильник!

С утра нас разбудил тревожный звук. Он пробивался из-под слоя каши, заставляя вибрировать и трястись металлическое ведро. Это трезвонил в глубине брошенный еще с вечера механический будильник.

— Каша готова! — удовлетворенно заявил Строри.

Снимал пробу с этого блюда брат Гоблин. Проснувшись совершенно пьяным, он подошел к плите и зачерпнул из ведра рукой. Выловив спутанные шнурки, он меланхолично сунул их в рот и принялся жевать. Но уже через несколько секунд Гоблин с презрением сплюнул все это обратно в ведро.

— Макарончики не доварились, — сообщил он нам и повалился обратно на пол.

Однажды утром я проснулся у себя дома от каких-то звуков, доносившихся с кухни. Что-то позвякивало и шипело, слышались легкие и как будто незнакомые шаги. Это оказался Алекс Добрая Голова. Его пустила в дом моя бабушка, когда с утра отправилась на угол за молоком. Голова не решился меня сразу же разбудить — оккупировал кухню и принялся варить кофе. Завернувшись в одеяло, я пошел по коридору, ориентируясь на густой аромат «арабики». Утреннее солнце господствовало над железными крышами, его лучи пронзали тонкие занавески и в беспорядке падали на стол. Свет приобретал насыщенный багровый оттенок, преломляясь в бутылке крепленого вина, которую Алекс поставил на стол. Опрокинув стакан этого пойла, я принялся вникать в то, что излагала мне Добрая Голова.

Понять его было весьма непросто, так как он имеет обыкновение говорить с пятого на десятое, пересыпая рассказ кучей утомительных и никому не нужных подробностей. Но в общую суть я все-таки проник: Добрая Голова открыл для себя мир большого кун-фу. Недавно, сообщил мне Алекс, он почувствовал, как в нем пробуждаются «асуны». Это, тут же объяснил он — природные скрытые силы, дремлющие в человеке и ответственные за овладение искусством единоборств. Выпив два бокала вина, Алекс пожелал продемонстрировать мне своё мастерство, но обстоятельства оказались в тот день не в его пользу. Демонстрация «асунов» вышла для него боком, сказавшись на внешности. В тот самый момент, когда Алекс вышел в первую из новоприобретенных стоек, в дверь начали со страшной силой колотить.

Это несколько разрушило очарование, вызвав у меня чувство легкого неудовольствия. Ни хуя себе! Я пью вино, наслаждаясь созерцанием «асунов» — а кто-то колотит в дверь так, что сыплются заточенные между дверями стеклянные банки! Я прошел по коридору, скинул крюк и распахнул дверь.

Прямо перед собой я увидел ворох полиэтиленовых пакетов, а за ними — улыбающееся лицо Слона. Он пожаловал ко мне в гости с целым ящиком портера «Балтика № 6». Когда дверь отворилась, Слон не стал дожидаться приглашения войти. Вместо этого он вышиб меня из дверного проема, словно пробку из бутылочного горла.

— Подвинься, блядь! — проорал он. — Час целый колочу! Глухие пидоры!

Мы расположились на кухне и принялись обсуждать вот какую тему. Что лучше — Алексовы ебучие «асуны» или брошюра про славянские единоборства, на которую ссылался Слон. Разгорелся спор — а портер стал подобен бензину, льющемуся в неокрепшее пока еще пламя. Голова утверждал, что внутренняя энергия, высвобождающаяся вместе с пробуждением «асунов», способна творить злые чудеса. С её помощью простой удар открытой ладонью может смять Слоновью грудную клетку, словно лист тонкой рисовой бумаги.

Слон возражал на это так. Безо всяких «асунов», одной лишь силой благородной воинской традиции древних славян, он берется разбить Алексу всю его паскудную рожу. Портер лился рекой, а спор все не утихал — напротив, близилось рукоприкладство.

В конце концов решено было выяснить на практике сравнительные достоинства обоих подходов. Первым вызвался бить Алекс. Встав напротив Слона, Алекс присел, расставив колени в стороны, вытянул руки вперед и пронзительно завизжал. Видно было, как рвутся из него наружу «асуны», и как поднимается в его теле волна смертоносного «ци». Алекс ударил, как и обещал — открытой ладонью в грудь, но Слону помогли древние традиции и почитание предков.

Алексово «ци» как будто врезалось с размаху в каменный истукан — ударилось и отскочило. А в следующую секунду Голова на себе познал ту силу, над которой не так давно насмехался. Оценил всю прелесть русского кулачного боя, с любовью реконструированного по вышеупомянутой брошюре дотошным Слоном.

В этом наставлении, доставшемся Слону во время уличной распродажи, было сказано: «…достойные витязи обязаны с одного удара вышибать из печной кладки по несколько кирпичей». К сказанному в брошюре Слон отнесся более чем серьезно. Так что если бы Алекс был сложен из кирпичей — ему бы их непременно повышибло. А так Голова отделался всего лишь разбитым носом, сломанными очками и обширной гематомой на половину лица. В падении Алекс своротил шкаф и обрушил на пол старый проигрыватель для винила — «Akords», если вы такие помните. После этого я решил, что совещание по поводу единоборств затянулось. Пора нам было валить из моего дома.

Мы подхватили Голову и оттащили его к ближайшему ларьку. Там Алекс совершенно утратил волю к победе. Пить он не умел и того, что уже выпил, ему более чем хватило. Голова упал лицом вниз в подтаявший снег и лежал, не подавая признаков жизни.

Мы осмотрели его карманы и нашли немало денег, а самого Голову решили припрятать. Для этого мы схватили Алекса за ноги и поволокли по снегу в ближайший подъезд. Пока мы его тащили, вся одежда на Алексе задралась и сгрудилась на уровне плеч. Полуголый, он являл собой весьма жалкое зрелище.

В парадной мы вызвали лифт, раскачали Алекса за ноги и забросили в кабину. Лифт мы отправили на последний этаж, а сами пошли прогуляться по району. Нам неоткуда был знать, что из-за вывалившегося Головы лифтовая кабина так и останется на девятом этаже. В конце концов бесчувственное тело Алекса было обнаружено бдительными жильцами. Алекс выглядел так дурно, что прибывшие сотрудники милиции направили его на излечение в наркологический диспансер. Почему именно в наркологический, объяснить трудно — но там у Алекса спиздили все, включая верхнюю одежду.

Избавившись от Доброй Головы, мы почувствовали себя гораздо свободней. У Слона даже появилось настроение озорничать. В качестве своей первой шутки он выбил стекла в местном филиале «Общества Слепых», объясняя — дескать, слепым это будет совершенно без разницы. Они этого, блядь, и не заметят! Вторая его шутка получилась более предметной (предметом шутки послужил здоровенный кусок горбыля).

Неподалеку от моего дома есть овощной ларек. Проходя мимо, Слон заметил, как одна дородная матрона просунула голову в ларек и орет на продавщицу:

— У тебя они все время гнилые! Погоди, я найду на тебя управу!

Слон решил преподать этой женщине урок вежливости. Подобав с земли широченный кусок горбыля, Слон размахнулся как следует и ударил женщину по жопе. Эффект был такой, будто в узкое горлышко вколотили широкую пробку. Враз смолкнув, женщина застряла в отверстии ларька по самые плечи.

— Куда лезешь, сука! — послышался из ларька возмущенный голос продавщицы. — А ну, вали отсюда на хуй!

Из телефонной будки на углу мы позвонили Строри и договорились о встрече — на выходе с эскалатора станции метро «Приморская», где живет Фери. В дорогу мы взяли немало бухла, так что коварная подземка укачала нас и выкинула наверх совершенно обессмыслившихся. Есть несколько уровней алкогольного опьянения, и самый существенный из них — это когда тебя не рады видеть собственные друзья. Сегодня мы со Слоном достигли чего-то похожего. Я срывал с прохожего шапку, плевал в неё и нахлобучивал ему на лицо — а Слон в этот момент бил несчастному в репу. От Строри мы ждали понимания и поддержки, но оказались неправы — он недавно проснулся, и мир его утра был полон запахов кофе, сигарет и мелодий шансона. Наше же утро было склонно к насилию и погрому. Так что Строри, когда увидел наше настроение, поначалу отказывался идти с нами по одной стороне улицы. Он так бы и шел один, если бы не бутылка наливки, которую мы ему дали.

Фери встретил нас не без некоторых опасений. Он жил в том же доме, что и Барин, в трехкомнатной квартире с видом на трамвайную остановку. Мы частенько собирались у него в гостях, коротая вместе долгую зиму. Но сегодня Фери смотрел на нас с подозрением: плохо, когда гости хозяина не узнают.

Мы были не самыми вежливыми посетителями — а Фери не то чтобы очень радушным хозяином. Если Фери заполнял анкету, то всегда отмечал в ней такие личные качества, как мелочность и жадность. И это были не пустые слова.

Однажды, сидя вечером у него на кухне, мы со Строри попросили у Фери чаю с бутербродами. Фери распахнул холодильник, намазал нам по куску масла на хлеб, а себе сделал бутерброд с сыром, отрезав тонкую полоску от небольшого куска.

— Сыра мало, — пояснил он. — Сам почти не ем, поэтому вам даже и не предлагаю. Мы переглянулись, но было ясно — усовестить Фери не удастся. На наше счастье у Фери зазвонил телефон, так что он ненадолго вышел из кухни. Строри тут же вынул из своего хлеба весь мякиш, а в получившуюся корку вложил толстенный шмат сыра. Сверху он намазал слой масла, из-за чего снова возникла полная иллюзия куска хлеба. Мне понравилась его затея, и я поступил так же. Когда Фери вернулся, мы стали упрашивать его дать нам хоть чуть-чуть сыра.

— Ну хоть по кусочку, — умоляли мы, но Фери был непреклонен.

— Сыра мало, сам не ем… — бубнил он, открывая при этом дверцу холодильника. Он решил сделать еще один бутерброд и съесть его у прямо у нас на глазах. Фери считал, что просьбы голодающих — лучшая приправа к любому блюду. Но тут он обнаружил, что сыра в холодильнике не осталась.

— Где?! — зашипел Фери, вцепившись в дверцы. — Где сыр, суки?

Мы только и могли, что молча показать ему срезы своих «бутербродов». Помню, как испугался тогда за Ферину жизнь: лицо у него почернело, и он только и мог, что сипеть. Такая в нем была жадность!

Это были дела минувших дней, а пока мы прошли в Ферину комнату и расположились на ковре. Мы ожидали Барина, который должен был подойти с минуты на минуту. В его компании любая вечеринка приобретала характерную окраску и имела сокрушительный успех. Не так давно я и Барин были приглашены в гости к Фери по случаю дня рождения его матушки. Мы поддали больше положенного, и когда свечерело, нас стали выпроваживать вон. Мы полагали себя в силах для этого путешествия, но оно с самого начала не задалось.

Для начала мы спустились в подъезд, выход из которого заделан огромным тусклым стеклом — от пола и до потолка. Через это стекло мы различили силуэт незнакомого мужика, расположившегося на крыльце. Он нам сразу же не понравился.

Барин шел первым и решил игнорировать дверь. Вместо этого он подошел и разбил стекло ударом ноги. В следующую секунду мы с Барином выскочили на улицу прямо сквозь это звенящее облако, прикрываясь от сыплющихся осколков руками. (По счастью, мы остались целы. Не то что Слон, который недавно зачитался умной книгой и прошел через стеклянную дверь на выходе из метро. Упавшим куском стекла ему перерубило разгибатель среднего пальца правой руки. Так что теперь ему приходится помогать себе другой рукой, если ему вдруг вздумается показать кому-нибудь «fuck»).

— Слышь, аслица! [72] — обратился Барин к ошеломленному мужику. — Закурить не найдется? Мужик не стал дожидаться продолжения, спрыгнул со ступенек и побежал. Мы бросились за ним и гнали его целых две трамвайные остановки. До самого «загона», [73]где он потерялся от нас среди множества ларьков. Минут двадцать мы искали его, но все напрасно. Тогда мы взяли бутылку водки «Зверь», распечатали её и двинулись дальше.

Есть особенное очарование в ночных прогулках по тому району. Вокруг высятся темные здания негритянских общаг, желтые фонари режут темноту на обособленные участки. Ты как бы постоянно ныряешь — из сгустившихся зимних сумерек в разлитый по асфальту электрический свет.

С разу же за ЦФТ[74]мы повстречали еще одного ночного прохожего, который нес в специальном контейнере десяток яиц. Он был похож на полуночного инженера и вызвал неудовольствие Барина своим пасмурным, нарочито обывательским видом. Резко сорвав дистанцию, Барин со всей силы ударил ногой по контейнеру с яйцами. Пластиковая сумка распахнулась, а все яйца лопнули и разлетелись по сторонам.

Но атакованный мужчина не растерялся. Резко взмахнув рукой, он ударил Барина открытым контейнером по голове. Там еще оставались остатки битых яиц, поэтому у Барина в волосах осел желток, белок и яичная скорлупа. Довольный своей маленькой местью, от дальнейшей схватки мужик предпочел уклониться. Бросив контейнер на землю, он развернулся и побежал.

— Держи его! — заорал Барин. — Гоним мышь!

Мы бросились в погоню, но поймать мужика не смогли. Нам помешал экипаж милицейской машины, заметивший, как мы преследуем свою жертву. Благодаря этому мужик спасся, а мы с Барином провели остаток ночи в местном отделе.

Когда Барин явился, они с Фери первым делом решили избавиться от Слона. Тот совершенно обессмыслился и представлял собой угрозу для помещения. Фери и Барин оттащили Слона на лед Финского залива, и там бросили лежать в нескольких километрах от берега. Они надеялись, что Слон замерзнет или утонет в фарватере, на худой конец — заблудится и пойдет не туда, но все было напрасно. Часа через три Слон выспался на холодке, встал, безошибочно выбрал направление и скоро опять колотил Фери в дверь.

Во избежание осложнений с родственниками было решено из Фериного дома бежать. Продолжать банкет мы намеревались в центре города, в районе «теплой трубы». Все было очень культурно — я немного пришел в себя, Строри еще держался, а Фери только-только сравнялся с немного протрезвевшим Слоном. Но нас подвел Барин — на эскалаторе станции метро «Гостиный Двор» он неожиданно перекинулся. Мы заметили перемену, только когда Барин начал орать снизу эскалатора:

— Все вокруг меня — лохи, пидоры и петухи! — надрывался он, словно труба, и унять его не было никакой возможности.

Когда начинается такой «банкет», хуже всех приходится тому, кто сохраняет какие-то остатки человеческих чувств — немного совести и чуть-чуть понимания. Синее бродилово, охватывающее коллектив, тянет всех в разные стороны — подбивает на хулиганские выходки и склоняет к бессмысленному насилию. Иногда удается избежать конфликтов с законом, но уж если было принято решение ехать в центр — об этом и мечтать не приходится.

На Невском, возле Стены Плача, раньше стоял ларек «Мальборо». Перед ним располагалась высокая урна, и Барин решил этим воспользоваться. Он подошел и начал ссать в эту урну, за чем был замечен нарядом ППС. Но когда наряд поравнялся с Барином, навстречу им из-за ларька вывернул Слон. Он ссал с противоположной стороны, а как только увидел ментов — сразу же заступил им дорогу. Помогая себе левой рукой, он сложил из пальцев правой «fuck» и сунул его под нос старшему наряда.

— Fuck you, baby! — добавил к этому Слон на словах.

Барину хватило ума скрыться, пока крутили отчаянно сопротивляющегося Слона. Стоял вой и мат, но под конец Слона все же сумели упаковать в машину и направить в трезвяк. Так закончился тот вечер: Слон в трезвяке, а Голова в нарколожке.

Этой весной Кримсон организовал невиданное доселе мероприятие: учрежденное им товарищество выбило аренду на помещение детского сада у нас во дворе. По этому договору товарищество обязалось провести в арендуемом здании перепланировку и капитальный ремонт. В будущем Кримсон рассчитывал открыть в этом помещении несколько магазинов. Попутно он оформил Барина и Фери в своё товарищество на практику от их училища столяров-краснодеревщиков. Он подрядил и других членов нашего коллектива, раздобыл некоторое количество ломов и приступил к перепланировке.

Детсад — двухэтажное здание, по второму этажу которого идет длинный крытый балкон. Территория вокруг обнесена металлическим забором, за которым расположены детские домики, песочницы и кусты сирени. Все разрисовано зайчиками и синими цветами, на окнах — прозрачный тюль и светлые занавески. Атмосфера бестревожного детства еще не покинула это место, опочила на стенах, выкрашенных в нежно-салатовый цвет. Именно это, как объяснил нам Кримсон, мы и призваны исправить.

В первую очередь Кримсон приобрел несколько канистр пива и пол-ящика водки, а Крейзи спонсировал мероприятие коноплей. Штаб мы устроили на втором этаже, в спальне, подвинув к стенам крошечные кроватки. Посередине мы установили ту мебель, что изготовили для нас Барин и Фери: вешалку из гнилых досок и кресло из сбитых вместе стульчаков. Отметив как следует начало проекта, мы накинули каски и принялись за дело: ломали стены, поднимали полы, крушили унитазы и выкидывали все это в окно. Во время этой работы произошло несколько любопытных случаев.

Фери прославился меж нами своим весьма специфическим чувством юмора. Когда я, надвинув на глаза каску, дремал в стульчаковом кресле, он подкрался ко мне с совковой лопатой.

— Приколочка! — услышал я сквозь сон, но среагировать не успел.

Тяжелый удар плашмя пришелся в край каски и практически оглушил меня. Часом позже мы выкидывали битый кирпич со второго этажа, а Фери стоял внизу и складывал сцементированные блоки в контейнер для мусора. Тут-то я и решил ему отомстить. Подтащив два куска побольше, я бросил сначала один. А когда Фери нагнулся — сразу же бросил второй. Он полетел вниз и попал бы Фери по каске, не предупреди я его, как в старом анекдоте:

— Фери! — крикнул я, когда кусок был уже на подлете. — Фери!

Фери поднял голову на крик, так что кусок кирпича попал ему в край каски и немало осушил по лицу.

В рамках «плана перепланировки» появилась необходимость снести все стены, кроме капитальных. Для этого нужно было встать на старые ящики и отбить раствор, которым стенная панель крепится к потолку. Тогда её можно будет уронить, опрокинув в соседнюю комнату. Мы именно так и поступали, а когда уронили очередную стену, то неожиданно увидели Барина. Он стоял у противоположной стены с весьма удивленным лицом. Он намеревался поссать и не ожидал, что одна из стен комнаты вдруг с грохотом упадет, подняв целый шторм белесой каменной пыли. Стена тогда не достала до Барина всего каких-нибудь пятидесяти сантиметров. Потом Кримсон решил завести арматуру, чтобы заварить окна в решетки. Арматуру привезли, но с ней вышел вот какой казус. ВПД, знакомый Кримсона, накурился в сопли и принялся эту арматуру пилить. Мы не отставали от него ни с косяком, ни с ножовкой, и за полдня распилили всю арматуру на куски длиной сантиметров в пятнадцать. Трудно сказать, зачем это было сделано, но все, кто в этом участвовал, получили огромное удовольствие. Потом Кримсон пытался сварить из этих обрезков решетку, но это было себе дороже — варить-не переварить, просто охуеть можно. Через пару недель такой работы от детсада не осталось ничего. Мы планомерно перепланировали каждую комнату: сломали стены, сорвали рамы и подоконники, оторвали плинтуса. Мы разбили сантехнику, проломили полы, снесли все двери и только тогда принялись за остальное — детские домики и прочую лабуду, оставшуюся на территории. Последними мы взялись за ненавистные синие цветы — их замазали кистью, а поверх намалевали поганки и всякие другие, более приличествующие перепланированному помещению надписи.

На исходе двух недель стало понятно: никакого магазина не будет в этом убогом хлеву. Тогда Кримсон нашел каких-то черномазых, которые взяли у него руины детсада в аренду на несколько месяцев — за наличку и мимо каких-либо документов. Эти хачики ненадолго там задержались: до первой проверки с целью выяснения, как проходит капремонт и перепланировка. После этой проверки руины забросили совсем.

Их судьба поучительна — в них стала собираться местная молодежь, та же, что раньше посещала этот детсад и спала в крошечных кроватках. Так же, как и тогда, эта публика продолжала орать и гадить на пол, но вместо молочка и овсянки взялась за водочку и героин. Подвал здания облюбовали районные сатанисты под свою церковь, а на втором этаже поселились репера. Руины простояли заброшенными семь лет, а после этого их снесли подчистую и на их месте выстроили жилой дом. Но фундамент остался прежним, и до сих пор, по слухам, из подвала доносятся стоны и вой, стены сочатся кровью, а на этажах находят использованные шприцы.