Работы Н.К.Рериха 15 страница

Николай Константинович, устраняя многочисленные препятствия, добивался помещения своих востоковедческих статей в специальных научных сборниках, в журналах более общего характера и даже в ежедневных газетах. Он писал на самые разные темы. И по истории культуры народов Азии, как, например, статьи — «Чхандогья Упанишады», «Риши», «Индийская точка зрения на этику и эстетику», «Меч Гэсэр-хана», и о росте народного самосознания — «Слово Индии», «Служителям Индии», «Друзья Востока», и о более близких и современных деятелях — Рамакришне, Вивекананде, Тагоре, Ганди и Неру.

Николай Константинович состоял членом Французского общества доисторических исследований, членом Югославской академии наук и искусства, членом Академии международного института науки и литературы в Болонье (Италия), вице-президентом общества Марка Твена (США), членом Парижского общества антикваров, почетным протектором Исторического общества Парижской академии, членом-основателем Этнографического общества в Париже, почетным членом Нью-Йоркского общества охраны исторических памятников, почетным членом института имени Джагадис Босе в Калькутте, членом Бенгальского королевского азиатского общества, почетным президентом и доктором литературы Международного буддийского института в Сан-Франциско, членом Ассоциации международных исследований в Париже, вице-президентом Американского института археологии, членом-корреспондентом многих других научных учреждений в Азии, Европе и Америке. Все это помогало Николаю Константиновичу объединять усилия отдельных исследователей и укреплять научные и культурные связи между странами Востока и Запада.

В то время как Николай Константинович был занят работой в Гималайском институте и водил экспедиции по просторам Азии, в Европе и Америке росло движение сторонников выдвинутого им пакта. В 1931 году в Брюгге под руководством члена комиссии по охране памятников Бельгии К.Тюльпинка был организован Международный союз пакта Рериха. В сентябре этого же года в Брюгге была созвана Первая международная конференция пакта Рериха, в работе которой приняли участие официальные представители некоторых государств и деятели общественных и культурных организаций. На конференции был разработан план пропаганды пакта в школах, высших учебных заведениях. Были также установлены контакты с Международным комитетом по делам искусства и Бюро конференции по ограничению вооружений.

В августе 1932 года в Брюгге же состоялась вторая конференция пакта Рериха. Конференция вынесла решение об обращении ко всем странам с призывом признать за пактом силу международного документа. На выставке, сопровождавшей конференцию, было представлено 6000 фотографий архитектурных памятников, над которыми необходимо учредить охрану.

Третья конференция пакта была созвана в ноябре 1933 года в Нью-Йорке. В ней участвовали официальные представители 36 государств. Конференция подготовила рекомендацию о принятии пакта правительствами всех стран.

Рерих придавал большое значение распространению идеи пакта. Николай Константинович указывал, что далеко не сразу удалось провести в жизнь и идею Красного Креста, предложенную в 1863 году швейцарцами Дюнаном и Муанье. Теперь уже никого не удивляет, когда перед автомобилем с красным крестом перекрывают движение. Каждому понятно, что случилось нечто требующее экстренных мер для спасения человеческой жизни. Такое же отношение, по мысли Рериха, необходимо воспитывать и к культурному достоянию народа, воспитывать с детства, прививать в семье и школе. Ведь гибель памятников искусства, достижений науки наносит невосполнимый ущерб. Поэтому каждая угроза культуре должна также рассматриваться как нечто требующее экстренного вмешательства.

Обращаясь к делегатам Первой международной конференции пакта в Брюгге, Рерих писал: «Понятие Культуры предполагает не отвлеченность, не холодную абстракцию, но действительность творчества, оно живет понятием неустанного подвига жизни, просвещенным трудом, творением... Поэтому для нас «Знамя Мира» является вовсе не только нужным во время войны, но, может быть, еще более нужным каждодневно, когда без грома пушек часто свершаются такие же непоправимые ошибки против Культуры».

Рерих стремился к тому, чтобы пакт и «Знамя Мира» как можно больше привлекали внимание общественности к проблемам мира и культурного строительства. «Не удивительно ли, по-русски слово мир единозвучно и для мирности и для Вселенной, — писал художник, — единозвучны эти понятия не по бедности языка. Язык — богатый. Единозвучны они по существу. Вселенная и мирное творчество — нераздельны».

Пропаганда пакта тесно переплеталась с культурно-просветительной деятельностью Николая Константиновича. В конце тридцатых годов более чем в тридцати странах насчитывалось свыше 80 обществ, музеев или кружков имени Рериха. Среди них были Нью-Йоркский музей, Парижское общество, Центр в Брюгге, Общество и музей в Риге; были и совсем небольшие группы, разбросанные далеко от крупных городов. Все они вели культурно-просветительную работу, в программу которой обычно входили кружковые занятия по изобразительному искусству, музыке, хореографии, литературе, пропаганда пакта по охране культурных ценностей, а также привлечение местных государственных и общественных организаций (независимо от их отношения к пакту) к охране памятников старины; почти при всех обществах существовали секции по изучению Востока. Создавались также секции женского движения за равноправие, народного просвещения, молодежные.

При крупных объединениях получало развитие издательское дело. Некоторые небольшие группировки числились филиалами местных культурно-просветительных учреждений. Вся эта сеть, конечно, не отличалась стабильностью. Популярность Рериха, его энергия, умелый подход к людям зачастую были основными стимулами для возникновения и успешной работы организаций. Каждое ослабление личных контактов между ними и художником приводило подчас и к полному прекращению их деятельности. Влияли на последнюю и различные местные условия.

Книги, статьи, воззвания Николая Константиновича, получавшие распространение через возникшие по его инициативе культурные учреждения, всегда выражали патриотические чувства художника. В них говорилось о русском вкладе в мировую культурную сокровищницу, о русском искусстве, русской литературе, о достижениях России в области науки и техники. При этом речь шла не только о прошлом, но и о настоящем, то есть о достижениях народов Советского Союза, а это накладывало свой отпечаток и на все, что так или иначе было связано с именем Рериха.

Тридцатые годы, когда международная общественная деятельность русского художника получила особенно интенсивное развитие, отличались крайне напряженной политической обстановкой. Фашистская Германия уже открыто стала выражать свои претензии на «жизненное пространство» и усиленно готовилась к войне. Западные же державы поддерживали агрессивные планы Гитлера, направленные против Советского Союза. В 1936 году с воззванием о сохранении мира выступил Рабиндранат Тагор. Все комитеты пакта Рериха поддержали его, и индийский гуманист написал Николаю Константиновичу:

«Проблема мира в настоящее время самая серьезная проблема, стоящая перед человечеством. Все наши усилия кажутся такими незначительными перед натиском новой волны варварства, которое быстро распространяется в Западных странах. Отвратительное проявление неприкрытого милитаризма во всех странах предвещает ужасное будущее. Я почти перестал верить в существование цивилизации, как таковой. Но мы не можем отказаться от наших усилий делать что-то, ибо это только ускорило бы конец. Сейчас я так же потрясен и обеспокоен, как и Вы, и в связи с поворотом событий на Западе мы можем только надеяться, что мир станет чище после кровавой бойни. Но нужно быть слишком смелым, чтобы испытать такое пророчество в эти тревожные дни. Ваша жизнь — жизнь посвященного, и я надеюсь, что Вы проживете долгие годы, чтобы продолжать служить человечеству и культуре».

Мысли о пакте нашли отражение и в искусстве Николая Константиновича. Эмблему «Знамени Мира» можно видеть на многих его полотнах тридцатых годов. Специально пакту посвящена картина «Орифламма» (1931), или, как ее называл сам художник по-русски, «Владычица Червонно-Пламенная». На картине изображена Мадонна с развернутым в руках полотнищем «Знамени Мира». В какой-то мере «Орифламма» явилась и откликом Рериха на женское движение за равноправие. Проблема эта еще и посейчас существует во многих странах, в первых же десятилетиях нашего века она стояла весьма остро, и Николай Константинович поддерживал борьбу женщин за их права. Многие женские организации, в свою очередь, активно выступали в защиту культурных начинаний художника и особенно пакта и «Знамени Мира». В статье «Женщинам», обращенной к Ассоциации женщин обществ имени Рериха, художник писал: «Женщины, ведь вы соткете и развернете Знамя Мира. Вы безбоязненно встанете на страже улучшения жизни. Вы зажжете у каждого очага огонь прекрасный, творящий и ободряющий. Вы скажете детям первое слово о красоте. Вы произнесете священное слово Культура».

Рерих чувствовал реальную угрозу войны и параллельно с продвижением пакта по охране культурных ценностей все чаще и чаще стал указывать на Советский Союз как на мощный оплот сил прогресса против фашизма. Конечно, проживая в английской колонии и зная, как относятся к нему незаконные хозяева Индии, Рерих проявлял известную осторожность в высказывании своих взглядов, но он не давал повода сомневаться в их истинном направлении. Кроме многочисленных статей художника, убедительным примером тому может служить и его полотно «Св. Сергий» (1932). Картина сначала находилась в Праге в художественном собрании Русского культурно-исторического музея, созданного В.Булгаковым[12], и оттуда попала в Третьяковскую галерею. На полотне, используя некоторые композиционные принципы иконописи, Рерих изобразил Сергия Радонежского в полный рост, крупным планом. Нижнюю часть картины занимает надпись, сделанная славянской вязью: «Тебе трижды суждено спасти Россию. Первый раз при Дмитрии Донском, второй раз в Смутное время, третий раз...» Многоточие красноречиво говорило о том, что имел в виду Рерих.

Интересно, что в начале тридцатых годов к образу Сергия вновь обратился и М.В.Нестеров. О своих картинах из жизни Сергия он говорил: «Зачем искать истории на этих картинах? Я не историк, не археолог. Я не писал и не хотел писать историю в красках. Это дело Сурикова, а не мое. Я писал жизнь хорошего русского человека XIV века, лучшего человека древних лет Руси, чуткого к природе и ее красоте, по-своему любившего родину и по-своему стремившегося к правде».

У Нестерова, как и у Рериха, обращение к образу Сергия также было вызвано предчувствием военной угрозы. Об этом говорит его воззвание, написанное в октябре 1941 года: «В грозные часы истории Москва как символ, как народная хоругвь собирала вокруг себя лучших своих сынов. Более пятисот лет назад в ее пределах явился восторженный отрок, затем юноша, а позднее мудрый старец. Его знала земля Московская от Дмитрия Донского до последнего крестьянина, верила ему — то был Сергий Радонежский. Куликовское сражение решило судьбу Москвы, а с ней и народа московского...»

Рерих был историком и археологом, но, так же как и Нестеров, он никогда не писал Сергия в историческом плане. Для Николая Константиновича образ Сергия олицетворял духовный, трудовой и ратный подвиг русского народа. И полотно, созданное художником, явилось живым откликом на своевременно почувствованную опасность, нависшую над Родиной, и выражало его уверенность, что из огня военных испытаний Россия выйдет победительницей.

Хотя в индийском периоде творчества Рериха и преобладают сюжеты, навеянные азиатскими экспедициями, художник не ограничивается исключительно ими и живо реагирует на происходящие в мире события. Как и раньше, он использует в этих целях мифологические и сказочные мотивы, разворачивая их на фоне реалистических, но по-рериховски насыщенных человеческими чувствами пейзажей.

Синтез реального с легендарным — одна из характерных особенностей зарубежного творчества Рериха. В отличие от раннего периода художник уже не предлагает зрителю взглянуть на прошлое глазами далеких предков или полумифических героев. Показывая их, он оценивает историю человечества с позиции современности. Легенды минувших веков, художественно преображенные Рерихом, получают новое жизненное и философское содержание.

В этом отношении может быть наиболее показателен цикл картин «Знамена Востока» («Учителя Востока»). Находясь в 1925 году в Кашмире, художник записывает в путевой дневник:

«Серия «Знамена Востока» сложилась: 1. «Будда Победитель» — перед источником жизни. 2. «Моисей Водитель» — на вершине, окруженной сиянием. 3. «Сергий Строитель» — самосильно работает. 4. «Дозор Гималаев» — в ледниках. 5. «Конфуций справедливый» — путник в изгнании. 6. «Иенно Гуйо Дья» — друг путников (Япония). 7. «Миларепа Услышавший» — на восходе познавший голос дэв. 8. «Додже Дерзнувший» — стать лицом к лицу с самим Махакала. 9. «Сараха — Благая Стрела» — не медлящий в благих посылках. 10. «Магомет на горе Хира» — весть архангела Гавриила, предание. 11. «Нагарджуна — Победитель Змия» — видит знамение на озере владыки нагов. 12. «Ойрот — вестник Белого Бурхана» — поверие Алтая. И те, что уже в музее — 13. «Матерь Мира». 14. «Знаки Христа». 15. «Лао Цзе». 16. «Дзон Ка Па». 17. «Падма Самбгава». 18. «Чаша». 19. «Змий древний».

Серии, или «сюиты», как иногда Николай Константинович называл циклы своих произведений, всегда выражали какую-то определенную идею, которую из-за ее масштабности и многоплановости нельзя было выразить в одном полотне. Однако Рериху редко удавалось исчерпать такую идею и в пределах намеченных серий. Обычно он дополнял их новыми картинами, которые, по существу, продолжали замысел. Это можно сказать о циклах «Его Страна», «Майтрейя», «Учителя Востока» и многих других как зарубежного, так и русского периодов.

Серия «Знамена Востока» свидетельствует о необыкновенной широте замысла Рериха и о его больших знаниях в области религиозной философии и мифологии народов Азии в момент его переезда туда. Прожив в Индии всего около года, художник работает не только над картинами, посвященными Индии, но и над полотнами, посвященными Монголии, Тибету, Аравии, Алтаю, Китаю и, конечно, России.

Список, составленный самим Николаем Константиновичем, чрезвычайно ценен и тем, что, перечисляя входящие в серию картины, он присовокупляет к ним краткие характеристики, позволяющие судить о том, как именно понимал свои персонажи художник и какие цели он ставил перед большой серией, воссоздававшей образы основоположников и проповедников совершенно различных, большей частью враждующих между собой религий.

В серии «Знамена Востока» бросается в глаза отсутствие ортодоксальных религиозных сюжетов. Рерих заменяет их народными поверьями, апокрифами. Так, Конфуция художник показывает терпящим гонение, Сергий у него «самосильно работает», Будда призывает не к отрешению, а к жизненному подвигу, воинственный же Магомет уединяется в пустыню. Духовность и подвижнический пафос персонажей Рериха не божественны, а человечны.

В целом вся серия выражает идею о единстве человечества, о нравственности труда и подвига. Эта идея главенствует и в других произведениях художника, появившихся после первой большой азиатской экспедиции.

Все мифы были для Рериха памятью о прошлом, претворенной народным сознанием в мечту о лучшем будущем. В некоторых случаях он видел в них иносказательные переложения поразительных знаний древних о законах природы, знаний, объяснения которым еще не найдено современной наукой. Так что вся сложность художественных образов Рериха сводится не к какой-то особой интерпретации мифологических сюжетов, а к стремлению художника использовать их для эстетического воплощения философски осмысленной связи прошлого с будущим.

Сцены из караванной жизни, кочевые станы, народные празднества, пейзажи с изображением местных жителей и их обычаев — все это притягивало внимание художника в путешествиях и появлялось на его полотнах и в литературных произведениях.

Так, например, в очерке 1923 года Рерих описывал сходное с русскими народными обычаями гадание. Женщины пускают вниз по течению Ганга плошки с огоньками и загадывают свою судьбу. Через два десятилетия этот сюжет оживает в поэтичнейшей картине «Огни на Ганге» (1945), очаровывающей зрителя голубовато-зелеными тонами, пластичностью рисунка.

Очень интересна картина «Стрела-письмо» (1944), решенная в огненно-красных тонах. При желании и в ней можно найти все признаки «мистики Востока». На краю горного обрыва стрелок целится из лука в глубокую долину. Совершенно очевидно, что на таком расстоянии никакой цели поразить нельзя, и стрелок сражается с бесплотными духами. Но на поверку все оказывается гораздо проще. Рерих изображает практикующийся до сих пор способ посылать домой «депеши» с высокогорных пастбищ. К стреле прикрепляется письмо с нужным сообщением, и, пущенная умелой рукой, она через несколько минут достигает родного селения.

У художника имеется и другой вариант картины на этот сюжет. Стрелок точно так же посылает весть через непроходимое горное ущелье в легендарную страну Шамбалу.

Реалистические пейзажи, исторические и бытовые сцены постоянно переплетаются в искусстве Рериха с мифологическими мотивами. Это приводит подчас к самым противоречивым оценкам творчества художника, однако сам он не испытывает ни малейших внутренних противоречий и замечает в дневнике: «Пишут, что не знают мое кредо. Какая чепуха! Давным-давно я выражал мое понимание жизни. Ну что ж, повторим еще раз... Ценности великого искусства победоносно проходят через все бури земных потрясений. И когда утверждаем: Любовь, Красота, Действие, мы знаем, что произносим формулу международного языка. Эта формула, ныне принадлежащая музею и сцене, должна войти в жизнь каждого дня. Знак красоты откроет все «священные врата». Под знаком красоты мы идем радостно. Красотою побеждаем. Красотою молимся. Красотою объединяемся. И, чуя путь истины, мы с улыбкой встречаем грядущее».

Восток, конечно, сказался и на живописной манере Рериха. Индийская живопись тесно связана с индийским театром, где жесты, цвет строго ассоциируются друг с другом и в своих веками узаконенных сочетаниях приобретают смысловое значение. И это именно то новое, что привнес Восток в творчество Рериха и что еще недостаточно в нем изучено.

В картинах Рериха свет и цвет неотделимы не только друг от друга, но и несут в себе запрограммированную смысловую и эмоциональную направленность.

Но было бы неверно полагать, что Николай Константинович полностью подчинился традициям восточного, в частности индийского, искусства. Они лишь обогатили его творчество точно так же, как до этого его обогащали традиции Византии, древнерусской живописи или некоторые живописные открытия западных мастеров. При всех влияниях и заимствованиях Рерих всегда мудро развивал свою собственную манеру письма, свой стиль, которые соответствовали своеобразному мировоззрению художника.

Прошло каких-нибудь пять лет с начала деятельности института «Урусвати», и Николай Константинович получил приглашение приехать в США. Американское земледелие терпело громадный урон от эрозии почвы. Между тем гербарии, поступившие из института «Урусвати» в ботанические научные учреждения Америки, содержали много сортов засухоустойчивых растений, собранных в Центральной Азии. Ими заинтересовался департамент земледелия США и обратился к Рериху с предложением организовать специальную экспедицию по сбору для США семян растений, предотвращающих разрушение плодоносных слоев почвы.

Николай Константинович принял это предложение и в 1934 году выехал в США для того, чтобы обсудить все связанные с экспедицией вопросы. Кроме обычных финансовых и технических проблем, перед Рерихом стояли еще трудности в выборе маршрута. По опыту путешествия 1925—1928 годов Николай Константинович имел все основания опасаться, что пути к пустыням Центральной Азии через Хотан или Лхасу для него закрыты.

Заехав в Европу, Николай Константинович нарушил свое правило — не вмешиваться во внутренние дела русской эмиграции. В тридцатых годах в ней стало обозначаться довольно четкое расслоение на два лагеря — так называемых «пораженцев» и «утвержденцев». «Пораженцы» делали ставку на военное поражение Советского Союза в возможном военном конфликте с Западом. В таком поражении они обрели бы последний шанс восстановить монархический или республиканско-буржуазный строй в покинутом ими отечестве.

«Утвержденцы» (некоторые их группы называли себя «оборонцами»), наоборот, считали, что в случае войны победу должна одержать Россия, и у русской эмиграции не может быть иного выбора, как посильная помощь Красной Армии, защищающей неприкосновенность Родины.

Захват фашистами власти в Германии до такой степени накалил международную обстановку, что о неизбежности войны уже почти не спорили, и страсти разгорались вокруг предполагаемой расстановки сил и исхода грядущего столкновения.

Прибыв в 1934 году в Париж, Рерих посетил одно из собраний «утвержденцев» и, поддерживая их настроения, обратился к присутствовавшим с приветственной речью. Это выступление пришлось не по душе реакционной части русской эмиграции, и наиболее реакционная эмигрантская газета «Возрождение» начала усиленную кампанию против Николая Константиновича, его общественной деятельности и даже против его искусства.

Америка встретила Николая Константиновича обилием событий, как радостных, так и печальных. Радовали успехи культурных организаций и продвижение пакта. Огорчали общее направление жизни на Западе, падение нравов, оголтелая погоня за наживой. Депрессия, вызванная экономическим кризисом, коснулась и просветительской работы. Художник с возмущением писал:

«Д-р Бритон напомнил мне, что, отъезжая из Америки в 1930 году, я сказал ему: «Берегитесь варваров». С тех пор многие варвары ворвались в область культуры. Под знаменем финансовой подавленности совершились многие неисправимые злодеяния... Стыд, стыд. В Чикаго будто бы нечем заплатить городским учителям. В Нью-Йорке церковь продана с аукциона. В Канзас-Сити продан с торгов Капитолий. А сколько музеев и школ закрыто! А сколько тружеников науки и искусства выброшено за борт! Но все-таки на скачки приехало пятьдесят тысяч человек! Стыд, стыд!»

Серьезные материальные затруднения переживал и музей имени Рериха в Нью-Йорке. Кризис сказался и на его доходах, а это вызвало задержки в погашении задолженности за строительство здания. И все же удалось получить через суд рассрочку на несколько лет. Казалось, что самый острый момент миновал. Но беспокоило поведение некоторых членов правления и особенно Луи Хорша, ведавшего всей финансовой стороной дела. Этот бизнесмен проявил несколько лет тому назад большую заинтересованность в делах учреждений, основанных Рерихом и его ближайшими сотрудниками, и оказал на первых порах немалую помощь в тех финансово-хозяйственных вопросах, от которых люди науки и искусства обычно предпочитают отмахиваться. В течение нескольких лет Хорш сумел сосредоточить в своих руках всю хозяйственную часть музея. У него были связи в деловых кругах Нью-Йорка, и руководство строительством небоскреба само по себе перешло в его ведение.

Когда Рерих находился в длительной экспедиции, Хорш изменил проект небоскреба, добавив к нему еще пять этажей. Однако доходность дома от этого не увеличилась, возросла лишь задолженность банку. Поэтому Хорш и некоторые его сторонники вознамерились увеличить плату за аренду квартир, открыть в небоскребе ресторан с баром, сократить помещения для культурно-просветительных учреждений. Совет директоров, поддержанный Николаем Константиновичем, решительно воспротивился этому. Создалась крайне напряженная атмосфера.

По приезде Николая Константиновича в Нью-Йорк Хорш как будто отказался от своих меркантильных планов. Мало того, он принял активное участие в деле организации предстоящей экспедиции Рериха. Хорш был хорошо знаком с министром сельского хозяйства США Г.Уолласом, одним из инициаторов борьбы с эрозией почв. От его имени и было послано Рериху приглашение лично приехать в Америку для переговоров об экспедиции. Все вопросы, связанные с ее организацией, решались оперативно. В дополнение ко всему Уоллас и Хорш обещали употребить свое влияние и в продвижении пакта по охране культурных ценностей.

Из этого можно было заключить, что Хорш стремился вернуть доверие совета директоров музея, желая по-прежнему руководить финансово-хозяйственными делами. Впрочем, и устранить Хорша было уже не так просто. Он привлек к строительству небоскреба нескольких биржевых дельцов и совместно с ними обладал теперь довольно солидной долей паев, дававших право голоса при решении важных вопросов.

Время для Николая Константиновича в Нью-Йорке летело очень быстро. Он не изменял своей привычке вставать рано и был неутомим в работе. Вице-президент музея Рериха в Нью-Йорке З.Фосдик вспоминает о художнике:

«Со дня его прибытия в Америку я постоянно соприкасалась со многими приходившими к нему и часто присутствовала при его беседах с ними. Будучи немногословным, Николай Константинович сердечно и ясно выяснял проблемы личного и общественного характера, причем никогда не шел на какие-либо компромиссы.

Письменные запросы и телефонные звонки о свиданиях шли беспрерывно. Он много работал со мною — писал, диктовал, обсуждал встречи с нужными лицами. Даже своим явным врагам во встречах не отказывал. Выслушивал их спокойно и доброжелательно, давал свои советы, а потом сожалительно говорил, что все равно советов-то они не примут, пойдут своими кривыми путями и набьют себе шишки на лбу. Николай Константинович обладал удивительно мягким, но точным юмором. В нескольких словах умел подметить упущения сотрудников, причем так, что они первые смеялись над ними. С Рерихом было весело и легко работать, время летело незаметно, хотя иногда казалось, что он умеет удлинять сутки, так много за них успевалось сделать».

Рерих пробыл в США недолго. 21 апреля 1934 года он, прощаясь со своими друзьями, сказал им:

«...обратите внимание на ежедневные газеты. Что мы видим на первых страницах? Мы видим огромные заголовки о новостях войны, преступлений, разрушений, ненависти! Не значит ли это, что лишь новости об убийстве, о разрушениях, об ужасах представляют общественный интерес современности. При таком порядке не только народ, но и молодое поколение от младенчества воспитывается на том, что война, человеконенавистничество, убийство, отравление и всякая преступность заслуживают громкие названия и занимают первые страницы, а все позитивное как бы не имеет общественного значения».

В мае 1934 года Николай Константинович во главе новой экспедиции уже находился в Японии. В ее состав входили Юрий Николаевич и несколько европейских и азиатских ботаников. Их основной задачей было изучение барханной растительности для отбора тех ее видов, которые могли бы задерживать распространение пустынь.

«Пора серьезно и энергично взяться за это дело, — писал Рерих. — Вследствие невежественного и хищнического обращения человека с лесом и вообще с растительностью, пустыни разрослись до зловещих размеров. Страшно наблюдать, как обеззеленение все больше и больше стирает защитную и полезную поверхность земли».

Первым районом работы экспедиции наметили северную часть Маньчжурии. Благодаря ходатайству департамента земледелия США в Токио удалось оформить необходимые документы. Николай Константинович переправился с экспедицией в Маньчжурию и стал продвигаться в северо-западном направлении.

Экспедиция дошла почти до озера Далай-Нор. При исследовании степной Барги и западного нагорья Хинганского хребта были обнаружены засухоустойчивые сорта ковыля, вострицы и некоторых стойких злаков, пригодных для корма скота. Занимались также и сбором лекарственных растений, а в древнем монастыре Ганьчжур нашли редчайший тибетский лекарственный манускрипт, который удалось переписать.

Экспедиция приближалась к границам Советского Союза. Японские власти зорко следили за каждым шагом Рериха и вопреки данным обещаниям ограничивали свободу передвижения и препятствовали нормальному снабжению экспедиции необходимыми ей материалами.

Чтобы выяснить причину возраставших затруднений, Рерих в июле 1934 года вынужден был поехать в Харбин.

Пробыв в Харбине около пяти месяцев, Рерих не смог ничего добиться. И ему пришлось согласовывать с департаментом земледелия США вопрос о переброске экспедиции на китайскую территорию. Так, в декабре 1934 года Николай Константинович оказался уже в Пекине, где началась подготовка ко второму, более длительному маршруту экспедиции по районам Северо-Западного Китая.

Но на пребывании Рериха в Харбине необходимо остановиться подробнее. Здесь Николай Константинович столкнулся с открытой подрывной работой против Советского Союза и увидел, как продажная верхушка белоэмиграции творит свое темное дело.

Рерих не мог оставаться равнодушным. И он выступил с лекциями и статьями патриотического содержания. При его содействии в Харбине был также организован Дальневосточный комитет пакта и «Знамени Мира».

Деятельность Рериха сразу же вызвала целый поток лживых обвинений, направленных против него реакционной эмигрантской кликой, которую поддержала местная японская газета «Харбинское время». Художник запросил японское министерство иностранных дел, разрешившее ему въезд в Маньчжурию. Министерство любезно ответило: «Все происшедшее есть следствие полного невежества и непонимания сотрудников газет и враждующих групп русских эмигрантов в Харбине. Имея такие донесения на руках, мы счастливы уверить Вас, что подобные инциденты не повторятся».

Это походило на обычную дипломатическую отписку, что и подтвердилось, когда Рерих попытался издать в Харбине книгу «Священный дозор» со статьями патриотического содержания и материалами о пакте. В нее вошли некоторые последние выступления художника, в том числе обращение к парижским «утвержденцам» и только что написанный некролог «Светлой памяти короля Александра». Как известно, югославский король Александр был убит в 1934 году фашистскими агентами, после чего реакционные элементы Югославии пошли на открытое сближение с гитлеровской Германией, чему ранее Александр противился. Выступить в это время с похвальной статьей в его память значило объявить себя врагом фашизма и прогитлеровских тенденций, которые на Дальнем Востоке автоматически переходили в прояпонские антисоветские тенденции.