Школа в Кармартене 22 страница

💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

Афарви сидел, так и не переодевшись после репетиции. Китайский шелк струился по нему, стекал с него и укладывался у его ног. К поясу его была подвешена бамбуковая флейта, яшмовая печатка и веер. Он в задумчивости оживлял бумажных бабочек, чему его научил Сюань-цзан, и с помощью дуновенья пускал их с руки лететь под потолок зала, но сам не трогался с места. Через некоторое время подле него возник Сюань-цзан.

- Мой добрый учитель, - сказал Афарви, - я в полном дерьме. Каким, по-вашему, образом могу я продолжать эти занятия и отдаляться от собственной культуры, никуда не приближаясь? Мои одноклассники и так уже часто не понимают, о чем я говорю. Но и в Китае меня никто никогда не примет как своего. Ведь Китай ужасно далеко. Как можно отдать сердце тому, чего никогда не видел? Об этом страшно даже подумать. Как заниматься столь далекими вещами, когда ты родом с этих холмов? Многие друзья уже считают, что я иногда говорю странные вещи. А если еще и Двинвен отвернется от меня, то что же мне тогда - удавиться?..

На многие вопросы Афарви, идущие от ума, Сюань-цзан, бывало, отвечал притчами. Но этот вопрос шел не от ума, а от сердца, и Афарви, внутренне напрягшись, подумал, что если учитель скажет сейчас хоть слово о человеке из царства Сун, который поехал в Юэ торговать шапками, о дружбе ученого с лисом или о черепахе из княжества Лу, или хоть словом упомянет гигантскую птицу Пэн, то он не выдержит и переломит к чертовой матери о колено бамбуковую флейту, которую вертит в руках.

- Кстати, вы знаете, Афарви, что отсюда видно Китай? - внезапно сказал Сюань-цзан.

- О да, видно, и самым прекрасным образом. Школа как раз расположена на высоком месте, и в хорошую погоду, в ясные дни отсюда видно Китай. Нужно только подняться повыше.

Они с Афарви поднялись на самый верх башни Стражей. Афарви все еще не верил. Они подошли к каменному ограждению площадки и посмотрели на восток.

- Всмотритесь вон туда, вдаль. Что вы видите там, на горизонте?

- Ну..., - неуверенно начал Афарви. - Самое дальнее, что я вижу, - это вон то большое раскидистое одинокое дерево, - совсем далеко, на границе с небом.

- Э нет, смотрите дальше, дальше. Дальше, за ним, вы видите?..

- А, да, и вправду не облака. Там река, и за рекой церковь. Но это христианская церковь, я вижу купола. Это точно не Китай.

- Правильно, но вы смотрите дальше. Немножко выше поднимите взгляд.

Еще дальше, за грядой облаков, Афарви увидел горы с белыми снежными вершинами, и эти горы уж точно не могли быть нигде, кроме как в Китае. То, что он принимал за очередные облака, были ледники. Ниже по склонам гор лепился или город, или монастырь совершенно китайской архитектуры, с пагодами, обнесенный стенами. Все горы были обстроены ярус за ярусом красными пагодами, воротами и кумирнями. Все это было почти подвешено над облаками, соединялось мостиками, украшалось садами и было далеко-далеко. Нужно было очень сильно всматриваться, чтобы это разглядеть. Почему-то тот факт, что Китай в самом деле, без обмана, видно было из школы, совершенно успокоил Афарви насчет всего остального, что терзало его душу. Возможно, это делало Китай ближе. Афарви проморгал слезы, набежавшие от всматривания вдаль, и спланировал способом Ле-цзы на плиты двора. Сюань-цзан, усмехаясь, встряхнул рукавами и отправился нарушать послеобеденный сон Мерлина.

В середине марта, когда дело шло к весне, Мерлин официально разрешил первокурсникам провести одну неделю, как они хотят.

- То есть они все равно провели бы эту неделю, как хотят, я по опыту знаю! - сварливо говорил Мерлин. - Весна всех прямо в негодность какую-то приводит. Так пусть уж лучше не самовольничают, а сделают то же самое, да! - но следуя мудрому распоряжению.

- Да разве ж это весна? - флегматично сказал случившийся рядом Финтан. - Дуб еще не цвел.

Все первокурсники моментально исчезли из поля зрения директора и в основном из школы тоже. Керидвен углубилась в какие-то пещеры и туннели, куда Курои дал ей рекомендательные письма. Часть первого курса рванула в Неаполь, где задушевный друг Моргана-ап-Керрига кардинал Спалланцани обнаружил при раскопках кучу битых ваз, и теперь ему нужны были люди - складывать вазы из черепков. Афарви усвистел вместе с Сюань-цзаном в Китай, на гору Лушань, где прославленный учитель самого Сюань-цзана Ю, пребывавший в то время в воплощении тыквы, приглашал их отдохнуть вместе с ним под звуки циня, складывая парные строки в жанре цы. Ллевелис прибился к группе студентов второго курса, которые ехали с Мак Кархи на практику на Гебридские острова собирать гойдельский фольклор.

Причиной этому странному поступку было следующее: как раз на последней репетиции спектакля произошел скандал. Пытались подобрать шотландскую боевую песню для второй пьесы. МакКольм вовсе не считал это дело проблемой и, прервав пятьдесят пятый фехтовальный поединок и утерев пот со своей безалаберной физиономии, в один присест спел штук десять совершенно устрашающих песен, любая из которых, по его мнению, прекрасно подходила к пьесе и отражала шотландский горский дух отличнейшим образом.

- Да вы что! - вскричал Ллевелис, услышав эти песни. - Это же позднятина! Мы опозоримся с этим перед всем миром!

- Ты что, смотри, какая мелодия древняя, - и оскорбленный Фингалл снова затянул что-то протяжное.

- Мелодия древняя, а слова-то? " Бесстрашный МакГрегор в минуту собрал станковый свой пулемет"?

- Хорошо, вот тебе древняя, - скрипнув зубами, сказал Фингалл и с яростной сосредоточенностью спел песню, слова которой он выговаривал с заметным трудом, настолько они были допотопны.

- И здесь пищаль, - сказал неумолимый Ллевелис.

- Ну, пищаль - это ж не глобализация всей Европы, - рассудительно сказал Дилан, забыв, что здесь же присутствует Мак Кархи, который как-никак ведет ПВ и " глобализацию всей Европы" может ему при случае припомнить.

После этого Ллевелис вскочил и со сверкающими глазами и раскрасневшимся лицом поклялся, что найдет такую песню, которая относится ко времени действия пьесы. " Восходит ко времени действия пьесы", - осмотрительно поправился он, но и после этого на лицах окружающих не проявилось ничего, кроме глубокого скепсиса.

И вот теперь, чтобы оправдать свою клятву и спасти постановку, Ллевелис напросился в поездку со второкурсниками, у которых гойдельский фольклор шел как отдельный предмет. Гвидион в последний момент тоже присоединился к группе, отправлявшейся на Гебридские острова, потому что он слышал, будто на Гебридских островах так много овец, что под ними не видно земли.

В лондонском Министерстве разбирали планы уроков преподавателей школы в Кармартене. Контракты также не избежали этой участи. Для этого все разложили на большом, очень длинном столе. Стол обсели сотрудники Министерства, в основном знакомые с проблемой не понаслышке.

Среди папирусов здесь встречались и дощечки, и глиняные таблички, однако языком всех возмутительных цидулек был безупречный английский. Контракт Курои, сына Дайре, содержал пометку, что это нотариально заверенный перевод с архаического древнеирландского. К связке бамбуковых дощечек прицеплен был за шнурок, чтобы не потерялся, весь исписанный панцирь черепахи, - на черепахе было начало текста, а на дощечках - продолжение. Обожженный глиняные таблички были увязаны в стопку и стянуты ремешком из верблюжачьей шкуры. Пергаменты с сургучными печатями выглядели среди всего этого наиболее реалистично. Curriculum vitae Мак Кархи, распечатанный на принтере через 1 интервал на листе формата А4, смотрелись достаточно чужеродно.

- Итак: " Методы прядения нити у мойр, парок и норн в сопоставлении. Устройство прялок", - зычно зачитала Пандора Клатч. - Какая-то Арианрод ведет. Это, видно, рукоделье.

- Не-ет, это не то чтобы совсем уж рукоделье, - живо заблеял лорд Бассет. - Дайте-ка сюда, в эту пачку.

Вот уже час они пытались разложить планы на допустимые и недопустимые.

- У меня астрономия: " Будни крупнейших современных научных обсерваторий".

- Н-ну, тут... храм Кецалькоатля, Бруг-на-Бойне..., - пробегая глазами лист, сказал сотрудник.

-...И другие археологические памятники до нашей эры. Так я и думал, - победно сказал Зануцки и протянул руку за листом.

- " Неверие в себя как мощный двигатель прогресса"?

- Единственный безукоризненно исполненный план - это план по химии. Вот, пожалуйста. " Неорганическая химия. Занятие 19. Свойства металлов".

- Да? - с недоумением отозвался замминистра, безуспешно пытающийся сформировать правую пачку. - Где это вы видели такие свойства металлов: ранимость, замкнутость, застенчивость...? А болтливость?

- Ну... мало ли химических терминов, - пожал плечами Зануцки.

- Обидчивость? Общительность, вплоть до назойливости? Мнительность и склонность к меланхолии? Чутье на фальшь? Тонкое чувство прекрасного?

- Я знаю, что за всем этим стоит! - хлопнул по столу лорд Бассет. - Я навел справки. Не далее как несколько месяцев назад национальная... национал-радикальная?.. партия Уэльса " Красный дракон" слилась с " Белым драконом", который прежде вроде бы был левее. А теперь уж я не знаю, кто из них левее! Вы слышали, с чем они выступили в Палате общин? Они внесли проект, вплотную подводящий к мысли о полном отделении Уэльса от Великобритании... Ну, все это имело вид предложений по возвращению исторических названий и усилению мер по охране памятников, но мы-то с вами понимаем...

- Я уверен, что все такие вещи финансируются из-за рубежа, - твердо сказал замминистра.

-...А вот мы с вами уже пожинаем плоды этого, коллеги! - подхватил Зануцки. - Ведь что мы увидели в этой школе? Несомненную политическую акцию огромного размаха! Это розыгрыш со сложнейшим сценарием, и это означает, что глубинные политические течения уже размыли систему образования и скоро хлынут в другие сферы!

- А что там произошло? - спросил сотрудник, который ничего не знал, потому что он был из Суссекса.

- Перед нами разыграли целую комедию, призванную намекнуть, что мы находимся среди людей с гораздо более древней культурой, со своими обычаями и традициями..., - поморщился Зануцки.

- Да, валлийскими, и еще каждый из них - со своими собственными обычаями и традициями! - уточнил Зануцки. - Розыгрыш был подготовлен настолько тщательно, что даже включал в себя какие-то языки, на которых им якобы удобнее и приятнее говорить, чем на английском! Во все это были вовлечены дети! Нам хотели показать, что мы при всем желании неспособны их инспектировать, что мы просто не доросли до них по росту! И вот эта вот гадкая великанша иллюстрировала именно эту идею!..

- А уж на этот вопрос каждый должен ответить себе сам! - резко сказал Зануцки.

Гебриды поражали. Только на этих легендарных островах можно было встретить совершенно первобытное жилище, ушедшее в землю, сложенное из послеледниковых каменных глыб, поросших лишайником и как попало взгроможденных друг на друга, а в нем, если присмотреться, - окошечко с кружевными тюлевыми занавесочками и геранью. В доме Дугалла МакГуайре, где они остановились, на таком окошечке стоял еще и радиоприемничек.

...Песня, найденная наконец донельзя довольным Ллевелисом, была вполне надежна: похоже было, что ее певали еще в королевстве Дал Риада. Не стоит и гадать, как Ллевелису удалось ее вытрясти из угрюмых и неразговорчивых шотландцев: он бегал с одного склона холма на другой, совал всем пресованные плитки чая и табака, налаживал отношения, выяснял, не помнит ли Мурха МакАсгалл первую половину той песни, вторую половину которой певал в свое время дедушка Тормода МакКриммона, и так далее. В волосах у него было полно чертополоха. По заверениям Мак Кархи, он якобы даже перепрыгивал в запарке и суматохе с одного острова на другой, не пользуясь лодкой. Наконец самые старые старики пообещали, что они вспомнят молодость, собрались в доме старого Дугалла МакГуайре и хором спели следующее. Отряд Осгара, сына Ойсина, шел на битву при Габре, и став лагерем у холма Тор-а-Болг, они увидели огненно-рыжую женщину с темным ликом, в темной одежде, которая стирала и полоскала в ручье какие-то кровавые тряпки, и кровь утекала от нее вверх по течению. Осгар послал воина узнать, что она делает, и женщина сказала: " Я пришла издалека, из дома Донна, с отмелей Фодлы. Я стираю кровавую одежду Осгара, сына Ойсина, и его людей". Не понравилось все это Осгару, но не в его привычке было менять направление движения. Назавтра была битва при Габре. И Осгар был ранен в той битве так тяжело, что в кровавой ране у него на груди могла бы плавать и плескаться утка. И Финн, оплакивая его, сказал немало горьких речей, которые все приводились в песне от слова до слова.

В песне было никак не меньше тридцати куплетов, а между куплетами нагоняли жути волынка и бойран.

Под страшным впечатлением от песни сидели второкурсники. Всем казалось, что сейчас откроется дверь, и вплывет по воздуху кровавая плакальщица - это в лучшем случае, а в худшем окажется, что вообще эта дверь открывается не на улицу, а прямо во внутренности холма Круахан. В это время открылась дверь, и вошел абсолютно весь кровавый с ног до головы Гвидион. Одежда его превратилась в засохшие кровавые тряпки, руки были покрыты кровью по локоть. Все уставились на него диким взглядом.

- Откуда кровь? - спросил Мак Кархи не вполне своим голосом, отгоняя встающие перед его мысленным взором картины битвы при Габре.

- Я принимал роды у овец, - объяснил совершенно счастливый Гвидион. - Мартовский окот. Они здесь такие белые-белые, с черными мордами!

И не было в тот миг в мире второго человека, который бы лучился таким восторгом.

Доктор Мак Кехт засиделся в библиотеке за полночь. Три из четырех свечей, стоявших на столе, догорели. Из темноты показался библиотекарь, деликатно позвякивавший ключами.

- Кто вам сказал, что я святой? - испуганно спросил тот.

- Конечно, святой, если до сих пор меня отсюда не выгнали, - сказал с улыбкой Мак Кехт.

- Да вот, вы знаете, я ведь убил своего сына, - сказал Мак Кехт. - Я часто об этом думаю.

Отец библиотекарь отодвинул лавку и уселся напротив.

- Я что-то упустил в его воспитании, - сказал Мак Кехт и надолго замолчал.

- Да, я давно догадывался, что это не по медицинским причинам, - сказал святой.

- Я обновляю их каждый месяц на всей своей одежде. Аирмед, моя дочь, уже не может видеть эти пятна. Она была единственной, кто пытался помешать мне в том деянии, но сейчас даже она говорит мне, что я уже перешел все границы в своей скорби. Она советует мне отстирать эти пятна и начать думать о чем-нибудь другом. Но до сих пор мне как-то не удавалось последовать этому совету.

- Теперь, по правде говоря, я не знаю, что делать. Не могу же я навязывать себя женщине таким, как я есть теперь? Я не могу взваливать на нее всю эту тяжесть, пользуясь ее добротой. Как бы я посмел сделать ей предложение, не отстирав прежде от себя все эти пятна?

- Погодите, может быть, еще Рианнон и не примет вашего предложения, - успокаивающе сказал святой Коллен.

- Вы думаете? - с надеждой спросил Мак Кехт, для которого счастье Рианнон было превыше всего.

- А что это блеснуло там, в пыли, - не медная монетка? - начинал Ллевелис монолог короля-изгнанника, кутаясь в серую мешковину. - Ну конечно! И тут мой профиль. Гм, ее не примут нигде на рынке. Я уж не в ходу. А что-нибудь съестное я купил бы, - прибавлял он мечтательно. - По берегам ручьев еды довольно - там в изобилии растет салат. Да я-то вот в своем уме покуда!.. По рынкам же ходить вообще не сахар. Такого там услышишь о себе, что уши вянут, как на ветке листья. Гарун-то аль-Рашид по доброй воле ходил в народ и все вот это слушал! Ну, а меня-то выперли пинком!.. Я о своем правленье сам все знаю! И нечего меня перевирать. Я говорил и вновь скажу: Уэльсу побыть полезно разделенным на три, а то и на четыре разных части. Чтоб крепче ощутить себя одним!.. И я не развалил страну на части, как говорят безмозглые невежды, а твердою рукою разделил. И ввел налог на слишком громкий кашель... ну, что вчера содрать с меня пытались, - не для того, чтоб хуже всем жилось, а чтоб надстроить городскую стену!..

- Ллевелис! - кричал из зала Мак Кархи. - Ну что опять за импровизация?!..

В конце того же месяца с Мак Кехтом произошла необъяснимая вещь: он оказался совершенно несостоятелен как врач в случае, рядовом с точки зрения его обычной практики. Рано утром к нему в дверь постучался архивариус. Архивариус Хлодвиг был не тем человеком, которого можно было встретить рано утром, и он отнюдь не являлся завсегдатаем кабинета Мак Кехта, так что сонный Мак Кехт слабо удивился.

- Вас зовем мы. Рианнон нездорова... то есть не стану вас обманывать, она просто-таки больна.

Прибежав к Рианнон, Мак Кехт убедился, что она лежит в постели без сознания; профиль ее как будто истончился от жара и стал просвечивать, как китайский фарфор. Кругом суетился Мерлин.

- Что это, что это, Диан? Какой ужас! - вскричал он, завидев доктора.

Мак Кехт с одного взгляда определил энцефалит. Это была страшная скоротечная болезнь, но Мак Кехт раньше ее лечил.

- Где, когда она подцепила энцефалит? - возопил директор. - Как это может быть?

- В лесах Броселианда, я полагаю. Во всяком случае, это клещевой энцефалит, тяжелая форма.

- Просто не верится: Рианнон не сумела договориться с клещом?!

Вполне полагаясь на Мак Кехта, директор немедленно успокоился и вышел на цыпочках. Мак Кехт же, оставшись наедине с Рианнон, впервые в жизни растерялся до того, что у него просто опустились руки. Он слишком любил Рианнон для того, чтобы сохранять ясность мышления. Великий врач Диан Кехт сидел у постели Рианнон, ужасно паникуя. Так прошло два часа, и за это время он не предпринял ничего.

Через два часа заглянул Мерлин, заметил, что что-то не так, присмотревшись, понял причину прострации, в которой находился Мак Кехт, на всякий случай пропесочил его хорошенько и побежал за другими врачами. Он вернулся со Змейком и смуглым небольшого роста шумерским лекарем, которого Гвидион обычно принимал за араба. Этот консилиум переглянулся.

- Тарквиний... Неужели вы пришли? - сказал Мак Кехт и посмотрел умоляюще.

Змейк воздержался от комментариев, однако взглянул на полевого хирурга и основоположника экстремальной медицины Диана Кехта с неподдельным интересом.

- Она без сознания, - с ужасом сказал Мак Кехт.

- Это одна из самых счастливых реакций на данный вирус, - сказал Змейк. - Вы бы предпочли, чтобы у нее были эпилептиформные припадки?

Змейк сделал Рианнон внутривенную инъекцию и достал набор игл. Его коллега молча стерилизовал эти иглы и подавал ему по одной, и Змейк в минуту повтыкал их Рианнон в строго определенные точки вдоль позвоночника. Мак Кехт наблюдал за их действиями, медленно выходя из столбняка.

- Потрудитесь взглянуть: доктору Мак Кехту там не требуется медицинская помощь? - кивнул в его сторону Змейк, готовя вторую инъекцию.

Через пять минут доктора вытащили иглы, убедились, что жар спал, и вышли. За дверью их поджидала толпа изнывающих от беспокойства преподавателей.

- Ну что там? Что там такое? - спросили взволнованным шепотом Курои, Финтан и Нахтфогель. - Что вы сделали?

- Мы-то? Да ничего такого. Пришли, привели Мак Кехта в чувство и ушли, - пожали плечами лекари.

...Мерлин долго еще говорил, что он лично найдет того клеща, но потом это постепенно забылось за делами.

Морвидд и Керидвен с распущенными волосами, приплясывая вокруг котла, развивали диалог ведьм:

- Сестра, мы все исполнили на совесть, но оба тана, хорошо поддав, не очень-то поверили виденью: я видела, как поутру Макбех с своим кузеном Артуром МакБрайдом шли вдоль прибоя возле скал Кеннтрайг, валясь в припадке смеха друг на друга, и, кланяясь, друг друга величали один ковдорским таном, а другой - отцом каких-то будущих династий. И оба ржали, словно жеребцы, - говорила Морвидд, потрясая кулачком. - Так в душу мне закралось подозренье: уж не сочли ли славные мужи пророчество своим же пьяным бредом?.. Нам хорошо бы им явиться вновь, чтоб закрепить внушенное им знанье, и ясно и раздельно повторить все прорицанье современной прозой.

- Притом являться надо не в дыму, - наставительно сказала Керидвен, уставив палец в нос товарке.

- И лучше днем, - деловито подхватила Морвидд, и обе они хором добавили:

- Теперь получше. Даже все прекрасно, - сказал Мак Кархи из зала.

- Мне только вот не нравится котел, - сообщила Морвидд. - Зачем же обязательно варить все это? И нельзя ли жар уменьшить? Я так уже бекон напоминаю. И может, змей не надо расчленять и наполнять котел барсучьим жиром? Учтите, что во время постановки все это будет очень плохо пахнуть. Включая нас.

- Все это потому, что этот вот вонючий гриб не надо туда бросать. Вы нюхали его? - обернулась к Мак Кархи Керидвен. - Тогда понюхайте, могу вам дать кусочек. Весь дом ваш будет пахнуть двадцать лет. И весь ваш род от мала до велика, - добавила она.

- Благодарю, не надо. Я согласен. Бросать мы будем бутафорских змей, и жабу я найду из пенопласта, - сказал Мак Кархи.

Фингалл МакКольм был не робкого десятка: он решил, что он поговорит с профессором Финтаном, и он поговорил с ним. МакКольм пришел к Финтану на закате, нашел тот из семи входов, к которому была в тот момент приставлена дверь, и постучался. К остальным проемам дверь не была приставлена, поэтому постучаться там не удалось бы, а Фингалл хотел, чтобы все было честь по чести.

Финтан выгребал из печи уголек для своей трубки.

- Здравствуйте, - сказал Фингалл вместо обычного " Ха! ". Каким-то третьим чутьем он почувствовал, что его обычное приветствие сюда не идет. - Я вот что, - Фингалл стащил с головы свой шотландский берет с пришпиленным к нему чертополохом. - Почему вы не хотите взять меня в ученики?

- Вы же сами сказали, что у меня, вроде того, редкий дар говорить с камнями. Неужели вы не видите, что у меня здорово получается? Вы же на днях видели меня в деле. Я умею разговаривать с камнями!.. Почему вы отворачиваетесь от меня? Что вам еще нужно? Чтобы я приполз на коленях со всеми этими валлийскими штучками, поклонами, " дорогой учитель", туда-сюда...?

- Ошибаетесь, - медленно сказал Финтан. - Это не вы умеете разговаривать с камнями, это камни умеют разговаривать с вами. Видите ли, камни, из которых сложено здание школы, - это отесанные камни. Они давно сосуществуют с человеком. Вам не показалось странным, что они говорят с вами о моде, о погоде, о людских делах, о недавних событиях? Эти камни приспосабливались к вам, Фингалл. Вспомните, о чем вы говорили с ними. Разве нормальный камень станет об этом говорить?

Оскорбленный шотландец издал какой-то свистящий звук от негодования и настоял на том, чтобы этот разговор был, в таком случае, продолжен за пределами школы. Финтан, кряхтя, поднялся, накинул рыбацкий плащ и, опираясь на палку, отвел МакКольма на берег реки Аск. Некоторое время он шел вдоль русла Аска по змеиным пригоркам. За ним, то и дело отдирая подол килта от шиповника, мрачно ломился через кустарник МакКольм. Финтан, чертыхаясь, преодолел гребень небольшой дюны, тыкая палкой туда и сюда, пока наконец не указал МакКольму на поросший мхом синеватый валун с отбитым острым краем.

- Пять минут вам на то, чтобы выяснить, как был отбит этот край.

Финтан положил руки на камень. Он не чувствовал ничего.

- Правильно, - сказал Финтан. - Этот камень не разговаривал с людьми десятки тысяч лет. Это необработанный камень. Чтобы говорить с ним, вы должны сами до некоторой степени стать камнем. Детали жизни людей в целом для него - блошиная возня. Возраст геологических пластов, история земной коры, тектонические сдвиги, - вот о чем удается побеседовать с обычным диким камнем, МакКольм. Последние три недели вы занимались светской болтовней.

Финтан тяжело повернулся и двинулся обратно в школу, не глядя больше на МакКольма.

- Черт! - закричал МакКольм. - Да я плевать хотел!.. Очень мне нужны ваши неотесанные камни!.. Да я вообще всю жизнь хотел заниматься... заниматься, - он подыскивал что-нибудь порезче и пообиднее для Финтана, - английским языком!..

Брякнув это, он сам призадумался, но слово не воробей.

Мак Кархи принес на приметы времени свежую газету. Держа ее двумя пальцами на отлете, он осторожным отстраняющим жестом запретил кому бы то ни было к ней прикасаться.

- Итак, это газета, - обреченно сказал он. - О сущности этого предмета мне хотелось бы порассуждать вместе с вами.

Многие знали, что такое газета, но постарались абстрагироваться от этого знания и взглянуть на проблему непредвзято. Гвидион, происходя из неописуемой глуши, честно ничего не знал.

- Упаковочный материал? - спросил Лливарх, который сидел поближе и видел, что газета шуршит и мнется.

- Повнимательней, Лливарх. Вы видите, как я держу ее? Вы думаете, почему я не даю ее вам в руки? Она пачкается свинцовой краской. Ваше предположение отпадает. Ну, смелее - какие еще есть мысли?

Все сунулись посмотреть объект поближе и обнаружили, что поверхность газеты сплошь покрыта каким-то текстом.

- Наконец вы ухватили самую суть, - похвалил Мак Кархи. - Газета - это печатное издание. Думаю, больше всего я удивлю вас, если скажу, что газета издается ежедневно, причем за исключением заголовка - видите, " Дэйли Телеграф" готическими буквами, - весь остальной текст газеты от одного издания к другому меняется полностью.

Гвидион с некоторым трудом представил себе сагу " Смерть Кухулина", содержание которой при каждом следующем переиздании меняется от первого до последнего слова. Из типографии выходит множество разных версий смерти Кухулина, объединенных только заглавием. Потом он представил себе, что такие переиздания осуществляются ежедневно, и проникся чувством собственной незначительности.

- Но... как это может быть? - спросил он. - Люди, которые этим занимаются, гениальны?

- Отнюдь, - сказал Мак Кархи. - Просто это не художественная литература. Это вообще не вымысел. В газетах помещают безыскусный рассказ о реальных событиях, - он оборвал на полуслове, вчитываясь в шапку на первой полосе, и глаза его уперлись в одну точку.

Пауза серьезно затянулась. Мак Кархи слегка побледнел, встал и вышел, не дав никаких объяснений.

Через час, благодаря тому, что Ллевелис немножко подслушал под дверью, вся школа знала, что началась Третья Мировая война.

- Скоро шарахнет, - озабоченно говорил Мерлин за дверью. - У нас считанные дни, и потом - вечность. То есть мне-то уже давно пора. Я ничего не говорю. Других вот жалко. Когда там истекает этот мораторий... меморандум...?

- Ультиматум, - поправил Мак Кархи. - Через неделю. Нужно распускать студентов по домам.

- Безусловно. И объясните всем как следует, что происходит, а то я тут немножко подзапутался... в политическом раскладе. Впрочем, это не так уж важно. Вот эту часть, про параметры ядерных боеголовок, лучше выпустите. Нечего детишек раньше времени пугать. Вот когда предстанут перед Страшным Судом, тогда и испугаются... перспектив. Но не раньше.

- А почему бы профессору Курои не спрятать их в прошлом? Они бы там как-нибудь устроились: писцами, белошвейками, - встрепенулся Мак Кархи.

- Страшный Суд - это вам не цунами, Оуэн, - ворчливо сказал Мерлин. - Он прекращает сразу все времена. Идите давайте... к ученикам. Впрочем, нет, погодите: идите в город и разузнайте что-нибудь. Я пойду найду этого чинушу... Эванса.

Через пятнадцать минут Мерлин обнаружил на одной из узких улочек Кармартена встрепанного советника Эванса, который согласился с ним на бегу, что да, он всегда знал, что именно Ближний Восток послужит детонатором, что он с огромным удовольствием эвакуировался бы куда-нибудь сам и эвакуировал бы туда весь город, но некуда, и извинился, сославшись на то, что у него сумасшедшее количество дел в связи с последними событиями. Мак Кархи, вернувшись с автобусной станции, деловито сообщил, что там настоящее столпотворение, флаги Уэльса, люди взвинчены, и негде упасть не только яблоку, но и поддавшему Тэффи-ап-Шону, который уже наклюкался в честь дней былой славы Уэльса, по его собственным словам.

- Вот и собаки выли сегодня утром, и сорока стрекотала, - заключил Мерлин. - Переходим к действиям, Оуэн.

И через час Мерлин объявил с балкончика Бранвен студентам всех курсов следующее: в связи с внезапным началом Третьей Мировой войны среда объявляется днем дополнительных консультаций. Любой из студентов может обратиться к любому из преподавателей со всеми возникшими у него вопросами. Темой консультации может быть все, что непонятно. Начиная с четверга, все распускаются по домам. В том числе преподаватели.