ABC Терезы Батисты, сражавшейся с чёрной оспой

А [24]

Б

Батиста, Тереза Батиста возглавила сражение проституток Букима: шестидесятилетней старухи Грегории, девчонки Кабриты, четырнадцати лет от роду, Марикоты, Волшебной Ручки, Мягкой Булочки и Вкусной Задницы, которые смело, лицом к лицу встретили объявившуюся здесь чёрную оспу, убивавшую всех подряд, и победили её…

Битва была страшной, но, не прими на себя командование Тереза, вряд ли в округе Мурикапебы остался бы в живых хоть один человек, и никто бы не смог рассказать о случившейся здесь беде. Простые жители городка убежать не смогли, а вот богатые люди, жившие в центре города, да фазендейро[25], да торговцы, да ещё медики, да, да, медики первыми дали дёру с поля боя, хотя кое-кто из них и очутился на кладбище, а кое-кто в столице штата, по случайности, конечно, ведь ехал-то за помощью в Аракажу, спешил, даже не попрощался, но… сел в первый подошедший поезд, даже не интересуясь ни направлением, ни конечным пунктом следования: чем дальше, тем лучше!

Зло набросилась на людей здешних мест чёрная оспа, словно давно таила на них свою ненависть, набросилась с одной-единственной целью — убить, убить мастерски, холодно и жестоко. Смерть от чёрной оспы — самая страшная и безобразная. Теперь жители Букима ведут счёт по собственному календарю: всё, что бы ни случалось, относят на «до» и «после» ужасного события. Естественно, страх овладел каждым. Был ли кто-то, кто не испугался? Был. Не испугалась Тереза Батиста, во всяком случае, если и испугалась, то страха не показывала, сумела скрыть, спрятать, иначе как бы смогла она поднять проституток и повести за собой на битву с ужасом и гноем! Храбрым нельзя назвать того, кто бросает вызов и бросается в драку, пуская в ход руки или огнестрельное оружие, кинжал или нож. Так, в зависимости от обстоятельств и необходимости, может действовать любой. Но вот чтобы ухаживать за больным оспой, дышать зловонием, слушать плач, видеть политые гноем улицы города и пол лазарета, храбрости драчуна недостаточно, здесь нужны самоотверженность и доброе сердце, а этим богаты падшие женщины, зарабатывающие себе хлеб столь тяжким трудом. Они привычны к гною, презирают добродетель хорошо одетых людей, знают, сколь дёшево ценится жизнь и как дорого она стоит, у них дублёная кожа, терпкий вкус во рту, но они не черствы и не безразличны к чужому горю и непомерно смелы.

Мужчины в те дни делались трусами, бежали из города, смелыми оказались проститутки, старуха и девчонка. Если бы жители Мурикапебы имели деньги и власть, они бы воздвигли на главной площади Букима памятник Терезе Батисте и всем проституткам, сражавшимся с чёрной оспой, а может, и Омолу, воплотившейся в Терезе Батисте.

И тут ни спорить, ни оспаривать нечего: всё достоверно и достойно поклонения. Была ли Тереза самой собой, хозяйкой своих мыслей и действий, использовала ли опыт, приобретённый в игре с мальчишками в солдат и разбойников, и свою схватку с жизнью, или богиня Омолу дала ей сверхъестественную храбрость? Не знаю, но противостояла чёрной оспе Тереза Батиста до победного конца. Да, ведь храбрость, красота и доброта людей — это храбрость Ориша, красота ангелов и архангелов, доброта Бога.

В

В Буким чёрная оспа прибыла на товарняке компании «Лесте Бразилейра»; слепая, с пустыми глазницами, вся в гнойных пузырьках и язвах, распространяющая зловоние, прибыла с берегов реки Сан-Франсиско, самого облюбованного ею места среди всех мест её пребывания. Там она не одинока, там свирепствуют тиф и всевозможные тифозные лихорадки, паратифы, малярия, тысячелетняя, но не перестающая молодиться проказа, «болезнь Шагаса», жёлтая лихорадка, дизентерия, убивающая в основном детей, а также бубонная чума, чахотка, испанка и невежество — отец и патриарх всего. Там, на берегах Сан-Франсиско, в сертане, где находится пять штатов, эпидемии имеют множество могущественных союзников: землевладельцев, полковников, комиссаров полиции, командующих «отрядами общественных сил», местных главарей, политиканов, наконец, суверенное правительство.

А вот союзников, заболевших всеми этими страшными болезнями, легко пересчитать по пальцам: святой Иисус из Ланы; кое-кто из низшего духовенства, несколько врачей и медсестра да получающие гроши за свой труд учителя — жалкое войско против многочисленной армии заинтересованных лиц в существовании оспы.

Не будь оспы, тифа, малярии, невежества, проказы, «болезни Шагаса» и шистозомы, равно как и других бедствий, поражающих сельскую местность, как бы удавалось сохранить и расширять границы фазенд, достигающих площади целых стран, как поддерживать страх, внушать почтение и эксплуатировать народ должным образом? Без дизентерии, столбняка, крупа и голода можно ли представить себе в Бразилии подрастающих детей, взрослых, арендаторов, батраков, огромные отряды кангасейро, захватывающих и делящих между собой земли? Болезни нужны и благословенны, как же без них сохранить созданное веками общество, как спасти народ от ещё худших бедствий? Представьте себе, старина, всех этих людей здоровыми и образованными — это же чудовищная опасность!

Г

Где, как не в Пропиа, села оспа в поезд, оставив своё Убежище на берегах Сан-Франсиско и в ущельях Пираньяс, и отправилась в Буким? Не теряя времени, она уже в поезде испробовала своё оружие и сразила кочегара и машиниста, но позволила им умереть не сразу, а по прибытии в Баию, где тут же газеты дали тревожное сообщение. А несколько дней спустя приходившие из сертана телеграммы уже печатались на всю полосу под шапкой: «Новая атака оспы».

Почему она опять появилась и почему столь свирепствовала? Достоверно узнать ничего так и не удалось. Оппозиция утверждала, что эпидемия была сознательно спровоцирована с целью сорвать намеченные на это время торжества. Хотя к утверждениям политиков (да ещё оппозиционеров) следует относиться скептически, с должной сдержанностью, не очень-то им веря, но в народных сказаниях и песнях о сражении народа с оспой как раз упоминаются именно сорванные празднества. Да, пожалуй, кроме этой версии, никакой другой, которая давала бы исчерпывающее объяснение случившемуся, не было, если не считать самого главного — возникновение эпидемий объясняется отсутствием необходимых превентивных мер, безразличием властей к здравоохранению, отсутствием внимания к проблемам эндемий и эпидемий в сельских местностях, растратой бюджетных ассигнований на борьбу с ними, хотя именно этот пункт был опровергнут компетентными органами.

Празднества же были организованы как раз для того, чтобы выразить всеобщую признательность этим органам, объявившим о полном уничтожении оспы, малярии, тифа и проказы, тем более что именно в эти дни в Букиме пребывал сам директор департамента здравоохранения штата со своей весёлой свитой (переезжая из город в город, они навещали пункты здравоохранения и вымогали угощение).

Банкеты, фейерверки, военные оркестры, речи и речи пространно прославляли проведённые мероприятия по оздоровлению района, бывшего ранее рассадником оспы, теперь же, как следовало из правительственных сообщений, даже такое заболевание, как аластрим, медленно, но верно убивающее, исчезло с рынков и дорог, с улиц и закоулков. Навсегда изгнаны из сертана оспа, малярия, тиф, чума — все они были эндемичными при прежнем правительстве штата. А потому — да здравствует наш любимый губернатор штата, неутомимый поборник народного здоровья! Да здравствует всеми уважаемый директор департамента здравоохранения, посвятивший свой блистательный талант здоровью своих сограждан. И наконец, да здравствует префект города, адвокат Рожерио Калдас, который меньше всех запускал руку в ассигнования, предназначавшиеся на борьбу с болезнями, ибо все прочие, занимающие высокие посты, тратили их налево и направо, едучи из столицы в провинцию, не забывая, правда, оставить кое-что и для местной администрации.

Среди красноречивых выступлений ораторов выступление сеньора префекта, который говорил от имени признательного населения (группой скептиков и насмешников он прозван Пожирателем Вакцины), было самым веским и содержало решительные утверждения: с полной ликвидацией эндемий муниципалитет вступает в золотой век здоровья и процветания — пора, пришло время! Вдохновенное выступление заслужило пылкие похвалы директора департамента здравоохранения штата. Взял слово и молодой талантливый врач Ото Эспиньейра, недавно назначенный руководителем утверждённого в Букиме пункта здравоохранения, по его словам, «полностью оснащённого и оборудованного, готового к любой неожиданности, обслуживаемого преданным и компетентным персоналом». Симпатичный молодой человек, наследник традиций и престижа семьи Эспиньейра, рьяно готовился к политической карьере и даже метил в депутатское кресло. Речи возбуждали аппетит, и участники торжеств Уничтожали всё, что подавалось на банкетах.

Но не прошло и недели после торжеств и возлияний по случаю победы над эндемиями, как чёрная оспа сама сюда пожаловала на товарном поезде то ли случайно, то ли намеренно и сразила одним из первых префекта, Пожирателя Вакцины, прозванного так из-за своих махинаций с вакциной, каковые ему давали политическую поддержку и неплохие комиссионные; вакцина же расхищалась в муниципалитете и по дешёвке сбывалась окрестным фазендейро для скота, лишая, таким образом, столь хорошо оснащённые посты здравоохранения необходимого им лекарства. Обвинён он не был, ни он, ни кто другой, так как считалось, что оспа в сертане ликвидирована, а за границу, в отсталые и ещё подверженные оспе страны Европы никто не выезжал, так для кого, спрашивается, нужно было её хранить?

Едва появившись в Букиме, оспа в тот же день свалила префекта, солдата полиции, жену ризничего (к счастью, жену, не любовницу), возчика, двух арендаторов на фазенде полковника Симона Ламего — все они перечислены по своей значимости, и, наконец, троих детей и старую каргу дону Ауринью Пинто, умершую первой от самого лёгкого прикосновения болезни: умерла, когда на лице, руках, ногах и впалой груди ещё не лопнули пузырьки с гноем — не такая она дура, чтобы гнить в постели.

Д

Даже не надейтесь, что побеждена чёрная оспа. Нет, ничего подобного, она продолжает своё шествие по городам и весям. Как и обычная белая оспа — постоянная спутница жизни людей с плантаций и улиц, распространяющаяся даром, и оптом, и в розницу. Когда гнойники подсыхают, оспа ещё заразна: отпадающие корочки болячек разносит ветер по дорогам, базарам и рынкам, где бродит её кум — аластрим, сохраняя постоянно присутствие болезни на просторах сертана.

Белая оспа — это ещё не самое страшное, от неё, конечно, погибают, но не все и не везде, есть места, где она задерживается, приживается, и народ с ней сосуществует: семья, где есть больной оспой, прививок не делает, не поднимает тревоги и не зовёт врача, а применяет дешёвые лекарства, но бережёт глаза, ни на что больше не обращая внимания, аластрим метит лица, кожу, даст жар и бред. Кроме обезображенного, изрытого оспинами лица, изъеденного носа и деформированной губы, белая оспа любит ослеплять свои жертвы, часто нападает на детей, помогая дизентерии уносить их на тот свет. Дурацкая болезнь, чуть более опасная, чем ветрянка или корь, но на этот раз пришла не она, а чёрная оспа с берегов реки Сан-Франсиско на товарняке компании «Лесте Бразилейра», пришла, чтобы убивать.

И, не теряя времени, принялась за дело. Начала осуществлять задуманное в центре города; вначале вошла в дом префекта, потом в дом церковного прихода, в котором жили священник и ризничий со своей семьёй. Она торопилась, в планы её входило не оставить в живых ни одной души ни среди работающих на плантациях, ни среди живущих в городе, чтобы некому было рассказывать о случившемся. Через несколько дней в домах уже бдели у тел покойников, начались похороны, плач и траур.

Зуд, сыпь по всему телу, пузырьки с гноем, превращающиеся в язвы, высокая температура, бред, гноящиеся глаза и слепота, в конце недели повсюду слышны были плач и молитвы. Потом исчезли и плач и молитвы: некогда и некому было плакать над умершими.

Быстрая и злая, она молниеносно распространилась по городу, к субботе добравшись до его предместья Мурикапебы, где живут бедные из бедных и падшие женщины, ютящиеся на улице Канкро-Моле. В маленьком заштатном городишке Букиме значатся с полудюжины проституток-профессионалок, остальные занимаются тем же, но совмещают работу в постели с работой служанки и прачки, это не считая модной портнихи и учительницы начальной школы, блондинки в очках, — и та и другая приехали из Аракажу и обе обслуживают только людей богатых.

В Мурикапебе условия благоприятные: здесь тинистое зловонное болото и горы гниющих пищевых отбросов, вот тут-то оспа обрела силу и окрепла для решительной схватки. Собаки и дети в поисках еды часами копались в этих отбросах, которые свозились сюда из центра города. Стервятники урубу в духоте наступающего вечера кружили над глинобитными домишками, где древние старухи проводили время за единственным доступным им развлечением — поиском вшей, а ветер гнал сюда, на окраину, смердящую заразу. Вот и угнездилась здесь чёрная оспа.

Смолкли в предместье звуки гармоники и гитары. Как и в Букиме, в Мурикапебе первых покойников хоронили на кладбище. Позже было то, что было позже.

Е

Если в Мурикапебе за здоровьем населения приглядывали макумбейро Агнело и знахарка Ардуина, которые пользовались широкой известностью и у которых была обширная клиентура, то в городском пункте здравоохранения Букима работали двое врачей: доктор Эвалдо Маскареньяс и доктор Ото Эспиньейра; медицинская сестра без диплома, приехавшая сюда из Аракажу и страстно желавшая вернуться обратно, её звали Жураси, некто Масимиано Силва, или Маси дас Неграс, совмещавший обязанности санитара, сторожа и рассыльного, и, наконец, аптекарь Камило Тезоура, явно выдающийся клиницист: он осматривал крестьян, прописывал лекарства и пристально наблюдал, стоя за прилавком «Аптеки милосердия», за чужой жизнью.

Почти восьмидесятилетний доктор Эвалдо Маскареньяс, очень слабый диагностик, лечил больных теми немногими лекарствами, названия которых ещё хранила его угасающая память. Он с трудом посещал больных, был глух, слеп и, по утверждению аптекаря, почти выжил из ума. Когда оспа объявилась в Букиме, старик не удивился: живя здесь пятьдесят лет, он не раз слышал от представителей властей, что с оспой покончено, хотя она уже в который раз наведывалась сюда, сопровождаемая смертью.

Молодой доктор Ото Эспиньейра, окончивший университет всего полтора года назад, не заслужил ещё доверия жителей Букима из-за своего возраста. Ему не было тридцати, а выглядел он на двадцать: редкая пробивающаяся бородка, мальчишеская физиономия, очень похожая на кукольную, да ещё при нём содержанка-любовница, что поощрялось в среде адвокатов, но резко осуждалось среди врачей, — довод весьма веский. Однако отсутствие пациентов его нисколько не тревожило. Будучи сыном богатой и почтенной семьи, он получил назначение на службу по линии департамента здравоохранения с шестимесячной — ни дня больше — стажировкой в Букиме сразу же после окончания учёбы и только для того, чтобы получить повышение; клиника его не соблазняла, у него были куда более высокие помыслы, чем стать врачом в сельской местности: он мечтал о политической карьере, хотел стать депутатом федерального парламента и, используя депутатский мандат, махнуть на юг, где живут весело, а не прозябают, как в Сержипе, о чём свидетельствовали знатоки жизни — ловкие доктора и просто бездельники.

Узнав о смертельных исходах в городе, он впал в панику, так как поверил речам на торжествах и смутно помнил, какие следует принимать меры в борьбе с оспой, из тех лекций, что читали ему профессора. Он всегда боялся всех болезней вообще, а особенно оспы, такой страшной, которая если не убивает, то обезображивает на всю жизнь. И живо представил своё смуглое кукольное лицо изрытым чёрной оспой и утратившим привлекательность. Вот уж когда ему не завоевать внимания женщин.

За годы учения в Баии Ото привык флиртовать с красивыми девушками. И потому, когда Тереза Батиста, вернувшись из артистического турне в Алагоас и Пернамбуко, появилась в Аракажу, где находился в то время Ото, сбежав на несколько дней из Букима под предлогом необходимости обсудить проблемы здравоохранения с вышестоящим начальством, он познакомился с ней и стал за ней ухаживать.

Тереза чувствовала себя подавленной, ей хотелось плакать, она ни в чём не находила утешения. Ни перемена мест, ни знакомство с новыми краями, с незнакомыми городами, церквами Пенедо, пляжами Масейо, рынком Кариару, местами Ресифе, ни аплодисменты, которыми одаривали её, Королеву самбы, ни покорённые сердца, ни страстные вздохи, ни предложения и объяснения в любви — ничто не утешало её страданий. Не спасали её от страданий и те трудные положения, в которые она попадала, как прежде, борясь против несправедливости, оказывая помощь даже тем, кто её не просит, с одной-единственной целью: избавить кого бы то ни было от беды, не справляясь, однако, со своей собственной.

Эта неуёмная маленькая женщина рождена быть падре или начальством, чтобы защищать ближнего, сказал в Алагоасе любитель уличных драк Марито Фаринья, когда увидел, как Тереза, не раздумывая, отдала жалующейся на жизнь Албертине деньги, необходимые ей для родов. А в один из вечеров на пляже Ресифе даже рахитичные курильщики маконьи, находящиеся на дне общества, дали Терезе новое прозвище — Тереза Божье Провидение. Случилось это, когда Тереза при большом скоплении любопытствующих, но не спешащих никому на помощь, решила спасти молодую девчонку от порочной шайки и громкими криками, которые могли слышать многие, воззвала к Богу и его Божественному промыслу. Любопытство присутствующих сменилось страхом, наиболее из них разумные советовали Терезе не ввязываться в дела этой опасной шайки, но Тереза не послушала их совета и была права: наркоманы похихикали, поотпускали мерзкие словечки и брань и разошлись в разные стороны. И даже эти успехи не утешили печаль Терезы. Ни прогулки, ни увеселения, ни кутежи, ни обман самой себя — ничто не убивало тоски, разрывавшей ей сердце. На земле и на море — повсюду её преследовал образ Жануарио Жеребы. Очень подавленной вернулась Тереза Батиста в Аракажу.

Флори Бездельник, владелец «Весёлого Парижа», хороший её друг, тоже ходил с поникшим гребешком: в кабаре было мало посетителей, постоянно не хватало денег и не было никакой возможности пригласить на работу сразу двух звёзд для сцены своего заведения. А двух потому, что если в кабаре дела его шли плохо, то в любви ему наконец повезло. Сердце Флори учащённо забилось, когда перед ним появилась новая артистка — Рашель Клаус, девица с роскошной рыжей копной волос, на груди которой он забыл свою страсть к Терезе, ведь несколько месяцев он не находил себе места, умоляюще глядя на Терезу, но та вежливо и улыбчиво отказывала ему в любви. И вот с прибытием в город Рашель Клаус — певицы блюзов, возможно, кандидатки на положение звезды в «Весёлом Париже» и любовницы его опечаленного владельца, кончились тоска, боль и подавленность Флори, вызванные безразличием к нему Терезы, возродились кабаре и его хозяин. А что же другие поклонники Терезы? Поэт Сарайва разъезжал по сертану в поисках лучшего климатического места, где он спокойно смог бы умереть, художник Женнер Аугусто отправился в Баию за славой, знаменитый протезист Жамил Нажар был помолвлен с богатой наследницей, которой он поставил пять превосходных пломб. Что касается всеми любимого Лулу Сантоса, то он скоропостижно умер, упал без чувств на трибуне суда, где защищал какого-то налётчика из Алагоаса.

В Аракажу павшая духом Тереза, без друзей и работы, вновь оказалась под обстрелом сыпавшихся на неё предложений того самого богача, о котором рассказывалось выше, самого богатого человека Сержипе — по словам тех, кто осведомлён о чужих состояниях, — промышленника, сенатора и бабника. Настойчивый, не привыкший, чтобы ему отказывали, он даже стал угрожать ей, что, если она не примет его предложений, которые, кстати, были достаточно щедрыми, он сделает её жизнь невыносимой. Сводница Венеранда жала на Терезу, как могла. Да только сумасшедшая отказывается от покровительства такого влиятельного лица.

А «сумасшедшая» и бездомная, попав под влияние молодого врача-красавчика, умеющего столь красноречиво говорить, решила ни за что не уступать отцу города (нет, любовницей пожилого человека она не будет больше никогда и подвергать себя уже знакомой ей опасности не станет!) и приняла приглашение молодого врача сопровождать его в Буким, не связав себя, впрочем, обязательством пребывать там долго: короткое приключение и короткое путешествие.

И хотя Тереза почти не надеялась на встречу с Жануарио Жерёбой, капитаном парусника, с которым встретилась в Аракажу и сила и нежность которого заставили биться её было заглохшее сердце — любовь без надежды всё равно что кинжал в грудь, — она хранила ему верность, не связывая себя никакими более или менее серьёзными обязательствами, грозившими утратой свободы. Сумасшедшая — это, пожалуй, так, Венеранда, — но свободная и в любой момент готовая, если будет надо, уйти с любимым.

Ж

Женитьба или угроза помолвки неминуемо грозили бы молодому человеку, отправься он один в провинцию. И вот полушутя, полусерьёзно врач Ото Эспиньейра попросил Терезу спасти его от такой опасности, поехав с ним вместе, ведь для матерей семейств, охотящихся за зятем, он станет желанной целью, а Тереза будет ему своеобразной защитой и сама отдохнёт с ним.

Сказав ей как-то о дне возвращения в Буким, он услышал от неё, что ей надоели большие города — Ресифе, Масейо, Аракажу — и она не прочь поехать в провинцию, а потому тут же предложил ей отдохнуть с ним в Букиме: там тишина, покой, ничего никогда не случается, кроме ежедневного прибытия двух поездов, одного — следующего в Баню и другого — в Аракажу и Пропиу.

Так, оказавшись в обществе Терезы, он в Букиме сумеет избежать ловушки, связи с какой-нибудь девицей на выданье — ведь врач на брачном рынке этого заштатного городишка высоко ценится — и не подцепит сифилиса у местных проституток. Красотой, легкомысленным поведением и приятными речами Ото напоминал Терезе Дана, первого, кого она полюбила и кому отдалась целиком, но Дан оказался с гнильцой, подлец, насквозь лживый и фальшивый, как камень в кольце тётки Фелипы, за который та продала её капитану. Неожиданное сравнение побудило было Терезу не принимать приглашения врача, однако Ото Эспиньейра был весёлым и открытым и ничего ей не обещал, да и был в общем-то полной противоположностью Дану, и она в конце концов согласилась.

Трус и лицемер Дан выдавал себя за отважного, честного и порядочного человека, он клялся ей в любви и обещал взять её в Баию, освободив от рабства, побоев линейкой и плетью из сыромятной кожи; на самом же деле собирался бросить её на произвол судьбы, даже не попрощавшись. Обо всём этом она узнала в тюрьме. Кто только ей не говорил о планах Дана, начиная с Габи. А разве сама она не слышала на суде чтение показаний Дана? В них он обвинял во всём её, утверждая, что это она, порочная женщина, затащила его в спальню капитана, предложив укрыть от дождя, что доказывает её испорченность; а он, Дан, не железный, и случилось неизбежное, тем более что бесстыжая клялась ему, что больше года уже не спит с капитаном и в его доме только служанка, никто больше, а если бы Дан знал, что их отношения с капитаном Жустиниано продолжаются, он отверг бы её притязания, ведь он был другом капитана и уважительно относился к чужому домашнему очагу и чужой собственности. Да, тогда Тереза Батиста оказалась в ужасном положении и за решёткой, но самым страшным были показания Дана. Она, конечно, и раньше встречала плохих людей, но Дан превзошёл всех и, пожалуй, самого капитана.

Вот почему в тюрьме Тереза превратилась в дикого зверька, забилась в угол камеры и никому не доверяла. И когда перед ней появился Лулу Сантос, посланный из Сержипе Эмилиано Гедесом, она отказалась говорить с ним, считая адвоката таким же, как все, и можно ли хоть кому-нибудь доверять в этом мире страданий и подлости? Тогда, когда Терезу после убийства капитана арестовывали — пришлось это делать трём полицейским, капралу и двум солдатам, — взять её было непросто и брали силой. Не так-то просто было и Лулу Сантосу вызволить её из тюрьмы и поместить в монастырь, передав на попечение монахинь, которые надеялись вернуть ей веру в людей. Ведь Тереза под сомнение ставила и намерения Лулу и, едва представился случай, сбежала, не дождавшись обещанных им перемен в её жизни. Адвокат старался не упоминать имени доктора Эмилиано Гедеса, нанявшего Лулу для защиты Терезы.

Только в доме Эмилиано Гедеса (поначалу она и в нём сомневалась) к Терезе стали возвращаться вера в жизнь и доверие к людям. Почему она согласилась уехать с Эмилиано Гедесом, когда он приехал за ней в пансион Габи и, взяв её руку в свою, сказал ей: «Забудь прошлое, для тебя начинается новая жизнь»? Чтобы сбежать от клиентов, которые одолевали её, выстроившись в бесконечную очередь? Если бы только поэтому, то она могла уйти из пансиона Габи ещё раньше с Маркосом Лемосом, который каждый день ей предлагал стать его любовницей, оставив это заведение. А доктора Эмилиано Гедеса она видела один-единственный раз, ещё когда жила на ферме капитана, тот приехал в гости к Жустиниано, но, услышав теперь его слова, не стала отказываться, а согласилась, почему? Да потому, что из всех мужчин, которых она видела, он был самым привлекательным, нет, красоты Дана у него не было, нет, но была иная, какая? Тереза тогда не знала, но, несмотря на боязнь оказаться ещё раз обманутой, поехала с ним и никогда после о том не пожалела, — стараясь забыть прошлое, она начала новую жизнь, как он ей обещал.

Вот так же она вдруг поверила и Ото Эспиньейре: он ведь не обольщал её, как это делал Дан, и весьма красноречиво, суля царство земное, вечную любовь и ласку, глубокую привязанность, не говорил о любви, а просто пригласил её на экскурсию в провинцию, которая могла быть приятной. А раз он предлагал так мало, то Тереза решила согласиться, ведь не может быть разочарований, если никаких иллюзий у неё нет в отношении компаньона по поездке. — Приятный в общении молодой врач увозил её из Аракажу и, таким образом, спасал от угроз фабриканта-миллионера, приславшего ей отрезы материи со своих фабрик и драгоценность, хоть и маленькую; Тереза вернула подарки — доктор Эмилиано не желал бы видеть её в объятиях сенатора.

З

Земли доктора Эмилиано Гедеса были обширными. Прогуливаясь как-то по ним с Терезой; он показал ей старинный особняк, разрушившийся от времени и запущенный от неухода, это чудо архитектуры было выкрашено в голубой цвет. Доктор обратил её внимание на отдельные детали строения, помогая оценить то, что было ей не под силу сделать самостоятельно. Эмилиано Тедес не скрывал её от глаз окружающих, а, казалось, наоборот, старался, чтобы её видели с ним, а его с ней.

Фабрикант (тогда тот не был ещё сенатором), приземистый и толстый, засеменил к ним, перейдя улицу, и, поздоровавшись, стал болтать с доктором: он говорил много, был весело настроен и время от времени кидал на Терезу алчные взоры. Доктор вежливо прервал беседу и, хотя фабрикант выказывал желание быть представленным Терезе, поспешил распрощаться, чтобы, не дай Бог, тот не коснулся девушки даже кончиком пальца. Глядя на удаляющегося фабриканта, Эмилиано Гедес сказал неожиданно грубовато:

— Он, как оспа, заставляет гнить всё, к чему прикоснётся, и если не убивает, то метит. Чёрная оспа заразна. Спасаясь от домогательств ненавистного фабриканта, Тереза приехала в Буким, сопровождая врача, когда другая, настоящая оспа сошла с курсирующего здесь поезда, чтобы уничтожать людей.

И всё же лучше такая, которая заставляет людей гнить и умирать, чем та, что вынуждает жить с человеком за деньги. Быть проституткой — это одно, эта профессия не налагает обязанностей, не требует чувств, не наносит ран, быть любовницей — совсем другое: жить в доме и спать в постели хозяина, выказывать страсть, быть подругой. «Подруга» — слово сладкое, и его значение Тереза постигла, живя с доктором Эмилиано Гедесом, и ни с кем другим, тем более с этим очень ограниченным врачишкой Ото Эспиньейрой. «Ах, Жануарио Жереба, где ты, любимый, друг, любовь, почему ты не едешь за мной, а оставляешь меня гнить и умирать здесь!»

И

Интимности, настоящей близости, тем более — любви у них не было. Отношения Терезы Батисты с врачом Ото Эспиньейрой были в пределах лёгкой связи, которая очень скоро прервалась из-за неожиданных событий. Так лучше, подумала Тереза, очутившись одна лицом к лицу со свободно разгуливавшей страшной болезнью: лучше с ней, чем в постели неизвестно зачем и с кем — ни проститутка, ни любовница. Она была не способна свободно и просто отдаваться страсти и получать удовольствие, ей нужно было глубокое чувство, любовь; только по любви она загоралась желанием, пылала как костёр — такова была Тереза.

И согласилась она на весёлое путешествие, дружбу и постель врачишки с кукольным личиком, красивенького и циничного, без сердечной склонности только потому, что очень уж она была подавлена и чувствовала себя потерянной, вернувшись в Аракажу, да сердечной склонности Тереза не испытывала ни к кому после отплытия баркаса «Вентания», увёзшего Жануарио Жеребу в порт Баия. Показавшийся ей свободным как ветер, моряк оказался связанным по рукам и ногам.

Да и приехала Тереза в Буким с врачишкой, чтобы скрыться от преследований фабриканта, не оказаться снова взаперти и битой, ведь она не верила в возможность жить с ним без обязанностей и обязательств. В таком случае уж лучше вернуться в Масейо или Ресиф и жить как свободная женщина, ведь недостатка в предложениях там не было; хозяйки пансионов, домов терпимости и всяких прочих заведений её вниманием не обходили. От предложений она отказывалась, пытаясь жить на заработок танцовщицы, но в кабаре платили жалкое жалованье, почти символическое, да и пение и танец лишь прикрывали истинное занятие таких вот танцовщиц кабаре, а то, что они артистки и срывали аплодисменты, только повышало им цену. В Аракажуто Флори платил большое жалованье, надеясь завоевать её любовь, страдая от страсти. Теперь он платил Рашель Клаус, но на этот раз получал, что желал. В турне хозяева кабаре предлагали Терезе гроши, но, если она желает получать больше, обещали увеличить жалованье за счёт щедрых посетителей заведения: звание артистки, имя на рекламе, афишах и в газетах повышают цену женщине, дают успех и хороший сбор. И вот перед Терезой опять встал вопрос: продавать ли себя, своё истерзанное болью и тоской тело?

Почему она думала, что, возможно, будет весело жить с врачишкой, получать удовольствие, ложась с ним в постель, а может, даже желать его? Находя его привлекательным, она вообразила, кто знает, может, его дружба поможет ей забыть того капитана парусника; вырвать из её груди любовь к Жануарио Жеребе, что как кинжал торчит в её сердце. Мечтать просто, а осуществлять трудно, Жануарио владел ею целиком; она же была глуха и безразлична ко всем и ко всему. Что только придумала, дурная голова!

Когда в Букиме она легла с врачишкой, когда он взял её, холод сковал Терезу. Да, такой холод в постели проститутки позволял ей быть безразличной к происходящему, далёкой от совершающегося акта, в котором продаются красота и умение в подобных делах. Но здесь-то, идиотка, чего ждала она? Ждала чувств, которые помогут забыть вкус соли и морского ветра и той груди, что походила на киль корабля.

Тело её было холодным и безразличным, почти враждебным и закрытым, опять девственница, и потому особенно желанная. Врачишка обезумел от неожиданности, никогда он не видел ничего подобного, никакая девственница с ней не сравнится, можно с ума сойти! Но Терезу в очередной раз мучили всё те же мысли: как могла она надеяться, глупая? «Это ты, Жануарио Жереба, запер моё сердце, грудь и тело!»

К

Как могла выносить Тереза Батиста такую вот неистовую, всевозрастающую страсть врачишки, который желал её и днём и ночью, думая, что и она испытывает те же самые чувства? Ведь таким же был капитан, в его руках она была рабой, её чувства его не волновали. К тому же в Букиме врач располагал своим временем как хотел, а потому ночь его длилась до полудня, и он не замечал безразличия Терезы, он-то получал удовольствие и считал его взаимным. Нет, для Терезы это была тяжкая обязанность.

Но как сказать ему, что она уезжает, что ничто и никто её здесь не держит, что она устала, не может больше играть, на такое способна проститутка, но не подруга и любовница? Как сказать ему всё это, если она согласилась с ним ехать, ведь он был с ней вежлив, нежен и даже стал менее циничным и самовлюблённым? Как оставить его здесь одного, в городке, где нечем заполнить время? Однако она должна это сделать, всё это ей больше не под силу, как и надетая маска, под которой она задыхается.

И длилось всё это четверо суток — как раз то время, в течение которого заражённое оспой тело покрывается гнойными пузырьками в обречённом на смерть городе.

Л

«Любовь, я жду тебя!» — зазывают прохожего написанные чёрной краской буквы на двери плохонького погребка, в котором даже нет электрического освещения. Здесь горит коптящая керосиновая лампа. Несколько человек пьют кашасу, жуют табак, компанию им составляют очень похожие на бабушку и внучку старая Грегория и худющая, бледная, почти зелёная, девочка по прозвищу Козочка. Обе они ждут клиентов в надежде хоть что-то заработать, сколько бы ни было, это ведь так редко случается.

Входит Закариас, здоровенный детина, арендатор с фазенды полковника Симона Ламего, он облокачивается на стойку, свет лампы освещает его лицо. Миссу, хозяин заведения, в немом испуге поднимает брови.

— Чистой!

Миссу выливает кашасу по мерке, указанной арендатором, тот с любопытством посматривает на жмущуюся к стене девочку: целый месяц он постился, не было денег. Вытирает рот тыльной стороной руки, перед тем как опрокинуть стакан со спиртным. Миссу переводит взгляд с лица посетителя на его руки. Закариас поднимает толстый стакан, открывает рот, гнойные пузырьки вокруг его губ становятся выпуклее. Миссу хорошо знает оспу, он сам болел и выжил, но кожа его лица и тела изрыта этой страшной болезнью. Закариас опрокидывает стакан, ставит его на прилавок, сплёвывает на глинобитный пол, расплачивается и снова оглядывает девочку. Миссу берёт монеты и говорит:

— А знаешь ли, друг, что у тебя оспа?

— Оспа? Да нет, это прыщи.

Старая Грегория подходит к арендатору в надежде: если вдруг девочка не подойдёт, может, приглянется она, ведь ей-то добыть клиента с каждым днём всё труднее и труднее. Услышав слова Миссу, она внимательно всматривается в лицо парня, ей эта болезнь тоже знакома: пережила не одну эпидемию оспы, и почему не заразилась, неизвестно, да, это оспа, и чёрная. Она быстро отходит; хватает за руку Козочку и тащит её к двери.

— Эй, куда вы?! Подождите! — кричит Закариас.

В черноте вечера женщины скрываются. Закариас обращается к другим посетителям, что молча жуют табак, уставившись в пол:

— Это же прыщи, простые прыщи.

— А я считаю, что оспа, — настаивает Миссу. — И лучше бы вам идти к доктору, пока не поздно.

Закариас обводит взглядом тесное помещение, сидящие молчат, он смотрит на свои руки, вздрагивает и выходит на улицу. Где-то впереди маячит фигура старой Грегории, которая тащит Козочку, а та сопротивляется, не понимая, почему же старуха не даст ей заработать немного денег, хоть это и очень трудно. Зловоние болота, грязная земля, огромное звёздное небо, и пришибленный страхом Закариас пускается в сторону города.

М

Может, всё-таки закон издаётся, чтобы его выполняли? Закон, распорядок, часы работы? Часы работы пункта здравоохранения написаны на самом видном месте — на входной двери: с девяти утра до полудня и с двух до пяти вечера. Но одно дело написать, а другое — выполнять. Так вот, ни Масимиано, ни Жураси не любят, чтобы их отрывали; его — от изучения и заполнения карточек лотереи, её — от сочинения ежедневных трогательных писем жениху — священное время. Что же касается самого врача, то он и вовсе не придерживается никакого расписания, появляясь на пункте, когда ему взбредёт в голову, утром или вечером, но всегда на короткое время и второпях; в случаях же срочной необходимости достаточно медсестре или сторожу перейти улицу — квартира врача находится на противоположной стороне, — и можно позвать его, вытащив, как правило, из постели, где он если не забавляется с Терезой, то спит мёртвым сном, забыв обо всём на свете, даже о своих честолюбивых мечтах и политике, проекте организовать избирательный округ в муниципалитете.

Закариас, устав хлопать в ладоши и кричать: «Эй, есть кто в доме?» — колотит в дверь кулаками. Аптекарь Тезоура отсутствует — уехал в Аракажу, доктор Эвалдо — у больного, на пункте здравоохранения лишь один молодой врач. Закариас, охваченный страхом, грозит выломать дверь. Из-за угла появляется какой-то человек, убыстряет шаг, подходит к арендатору:

— Что вам нужно?

— Вы здесь работаете?

— Работаю, а что?

— Где доктор?

— Что вам надо от доктора?

— Хочу, чтобы меня принял.

— Это сейчас? Вы с ума сошли? Или читать не умеете? Вот смотрите расписание, здесь с…

— Ваша милость думает, что у болезни есть расписание? — хрипло выкрикивает Закариас и поднимает к глазам Масимиано (это был он) свои руки. — Смотрите. Я думал, это прыщи, а это, похоже, оспа, к тому же чёрная.

Инстинктивно Маси отступает, ему тоже кое-что известно об оспе, и он узнаёт её. Тяжёлый аластрим, или чёрная оспа. Сейчас десять вечера, городок спит, молодой врач, должно быть, в постели с красоткой, привезённой из Аракажу, этой потрясающей кабоклиньей, от которой не отказался бы и сам Масимиано. Стоит ли будить доктора, чтобы получить нахлобучку? Вытаскивать его из-под тёплого одеяла, а может, и с Терезы? Кому нравится, когда его прерывают в самый ответственный момент? Маси колеблется. А что, если это действительно чёрная оспа? Он снова вглядывается в лицо арендатора, да, гнойные пузырьки, коричневые, тёмно-фиолетовые, типичные для смертельной оспы. Масимиано вот уже восемнадцать лет работает в департаменте здравоохранения, перебывал во многих пунктах провинции и кое-что усвоил.

— Ладно, кум, дом доктора тут поблизости.

На хлопки Масимиано откликается женщина, её зовут Тереза Батиста, как узнал он и запомнил её имя.

— Это я, дона, Масимиано. Скажите доктору, что здесь на пункте больной оспой. Чёрной оспой.

Н

Н-да, медицина постигается на практике, как верно утверждал профессор Элено Маркес, читая лекции на медицинском факультете об эпидемиях в сертане. Глубокая ночь, пункт здравоохранения в Букиме, холодный пот прошибает доктора Ото Эспиньейру, он совсем недавно получил диплом и теперь на практике пытается постичь то, чего не постиг, изучая теорию, а на практике это много труднее, отвратительнее и страшнее.

По всей вероятности, речь идёт об оспе самой тяжёлой формы, чёрной, как зовут её в народе, и, чтобы узнать это, нет нужды шесть лет учиться, достаточно взглянуть на лицо Закариаса с вытаращенными глазами и услышать его перепуганный голос:

— Скажите, доктор, это чёрная?

Что это, единичный случай или эпидемия? Врачишка закуривает сигарету, сколько он их закурил и бросил с той самой минуты, как Тереза передала ему это неожиданное известие? На полу куча окурков. Какого дьявола он согласился ехать в Буким?! Как разумно говорил Бруно, коллега по службе, человек опытный: нет такого соблазна, который вытащил бы его из Аракажу, провинция — это скопище болезней, там тоскливо жить и просто умереть, сеу Ото. Тоску-то он победил, привезя сюда Терезу, но как победить оспу? Он бросает сигарету на пол, давит её ногой. Протирает руки спиртом ещё и ещё раз.

С улицы доносится звук шаркающих ног, дрожащая рука берётся за дверную ручку, в помещение пункта входит, прихрамывая, доктор Эвалдо Маскареньяс, у него в руках чемоданчик, видавший виды, потёртый, подслеповатыми глазами он оглядывает комнату, отыскивая молодого врача.

— Я увидел свет, дорогой коллега, и зашёл сказать, что Рожерио, Рожерио Калдас, наш префект, при смерти. Хуже всего, что это не единственный случай. Лусию знаете? Жену ризничего, не любовницу, ту зовут Тука. Так вот, Лусия тоже в плохом состоянии, это вспышка оспы, Дай-то Бог, чтобы не эпидемия. Но вы, дорогой коллега, как видно, уже информированы, раз вы здесь в этот час и, верно, собираетесь принять необходимые меры. Прежде всего нужна вакцинация всего населения.

Всего населения, сколько же это человек? Три, четыре, пять тысяч, считая городок и плантации? Сколько на пункте вакцины? Где она хранится? Он, доктор Ото Эспиньейра, ни разу этим не поинтересовался, не подумал о столь драгоценном запасе. Даже если и есть хоть какой-то запас вакцины, то кто этим будет заниматься? Ото закуривает новую сигарету и отирает пот со лба. Ну и свинская жизнь в этом Букиме, а ведь он, Ото, мог бы находиться в Аракажу всё с той же Терезой или какой другой, так он здесь, где объявилась оспа, и умирает от страха. Если оспа не убивает, то уродует лицо, оставляя оспины. Он тут же живо представил себе лицо, изрытое оспинами, своё кукольное, но привлекательное лицо, оно неузнаваемо, о Боже! Или он умрёт, сгнив от гноя.

Доктор Эвалдо Маскареньяс проходит в глубь помещения, останавливается возле Закариаса, вглядывается в его лицо. Неужели это санитар пункта Масимиано? Нет, это неизвестный ему человек, лицо его в пятнах, доктор вглядывается пристальнее, да это не пятна, это гнойники, оспа.

— Тоже схватил проклятую. Да, дорогой коллега, это эпидемия; мы видим её начало, но никому не известно, кто останется жив и увидит её конец. Я уже пережил три эпидемии, но от этой, может, и не спасусь. Да и кто спасётся?

Ото Эспиньейра бросает на пол очередной окурок, хочет что-то сказать, но не находит слов. Закариас спрашивает:

— Что же мне делать, доктор? Я не хочу умирать, почему я должен умереть?

Наконец появляется вызванная доктором медсестра Жураси, она мирно спала, видела во сне своего жениха, когда Маси поднял весь дом, где она снимала комнату с пансионом, на ноги. В голосе сестры звучали нотки досады и раздражения.

— Вы послали за мной в такой час, доктор, почему? Какой-то сумасшедший, видно, днём выспался. Что за срочность?

Ото Эспиньейра не отвечает, слышится только хриплый голос Закариаса:

— Ради Бога, спасите меня, доктор, не дайте умереть. —

И тут же обращается к доктору Эвалдо, известному во всей округе.

Медсестра — человек деликатный, она видит лицо Закариаса в маленьких язвах и больше не спрашивает, почему её подняли с постели.

— Это эпидемия, дорогой коллега, эпидемия оспы.

Леча больных, ободряя умирающих, помогая при погребениях, ухитрившись спасти несколько человек от смерти, доктор Эвалдо пережил три эпидемии. Переживёт ли четвёртую? «Доктору Эвалдо не так страшно умирать, он ведь преклонного возраста, старик, — размышляет Ото Эспиньейра, — но я, Ото, только начинаю жить». Однако полуслепая и полуглухая развалина, как злословит аптекарь, доктор Эвалдо любит жизнь и собирается бороться за неё жалкими средствами провинциального медика. Из присутствующих здесь только он и Закариас думают, как бы спастись от болезни. У медсестры Жураси начались позывы к рвоте, Маси дас Неграс пытается вспомнить, когда он делал себе прививку в последний раз, похоже, лет десять назад, она уже, должно быть, неэффективна. Доктор Ото закуривает и гасит сигареты одну за другой.

В дверях появляется чья-то фигура.

— Доктор Эвалдо здесь?

— Кто это?

— Я Витал, внук доны Ауриньи, доктор. Моя бабушка умерла, я вас всюду искал и вот пришёл сюда. Надо засвидетельствовать смерть.

— Сердце?

— Может быть. Её всю обсыпало сыпью, потом поднялась температура, мы даже не успели вас позвать, как она умерла.

— Сыпь? — Доктор Эвалдо стал выяснять подробности. Уверенность, что это эпидемия, крепла.

— На лице, на руках, доктор, а в общем, по всему телу, она чесалась, потом поднялась температура, и она умерла, градусник мы брали у соседа, на нём было больше сорока.

Старый врач обратился к молодому коллеге:

— Вам, дорогой коллега, надо пойти со мной. Если это ещё один случай оспы, то мы установим, что это эпидемия, и зарегистрируем первый смертельный исход.

В руке Ото новая сигарета… Лоб в поту. Не произнося ни слова, доктор Ото кивком головы даёт согласие. Что делать? Надо идти! Медсестра Жураси тоже намерена сопровождать их, никакая сила не удержит её здесь, в этом помещении, куда уже проникла зараза — этот человек с осыпанным оспой лицом! Если она, Жураси, умрёт от оспы, повинен в том будет директор департамента здравоохранения штата; и все о том узнают, ведь это он преследовал её по политическим мотивам, он отправил в ссылку в Буким! Он знал, что она в оппозиции к руководству департамента и девственница, а его превосходительство не выносит ни того ни другого.

Прежде чем уйти, доктор Эвалдо советует Маси дать больному раствор марганцовки для протирания тела и аспирин для понижения жара.

— Что же касается тебя, парень, отправляйся-ка домой с раствором марганцовки, обложись банановыми листьями, избегай попадания света в глаза, лежи и жди.

— Чего ждать, доктор?

— Божьей милости или смерти, чего же ещё?

О

Она, Ауринья Пинто, лежит на столе в комнате, из которой вынесена вся мебель, где нет никого, даже родственников, и спит под глухой плач седой женщины. Сон последний и вечный принесла ей чёрная оспа.

Молча смотрят на труп старухи доктор Эвалдо, Ото Эспиньейра и медсестра Жураси.

— Умерла от оспы, это эпидемия, — заключает шёпотом доктор Эвалдо, и тут, дрожа, он закрывает глаза, чтобы не видеть этого ужаса — ни опыт, ни возраст тут помочь не могут.

И хотя душа Ауриньи Пинто отлетела, болезнь в её уже мёртвом теле продолжается: пузырьки вырастают в волдыри, волдыри в гноящиеся язвы, кожа лопается, течёт чёрный зловонный гной. Мерзкая оспа не оставляет в покое человеческий труп.

Медсестру Жураси опять начинает рвать, прямо тут, в комнате.

П

Почему, почему, сеу Масимиано Силва дас Неграс, за всё то время, что я здесь, на пункте здравоохранения, работаю главным врачом, я в глаза не видел спасительной вакцины, где она лежит, где столь тщательно хранится? Почему мне не пришло в голову найти её раньше? Но, когда я соглашался занять этот пост, мне гарантировали, что в Букиме хороший климат, идеальные условия для работы и отдыха, здравоохранение налажено, всё в порядке, клялись, Буким — райский сад, эдем в сертане, а мрачный призрак былых времён, страшная, смертельная чёрная оспа уничтожена прогрессом, ликвидирована, и не только она, покончено с любыми эпидемиями, да здравствует наше родное правительство! Выходит, меня обманули, ах, как же меня обманули! Где вакцина, сеу Маси? Нам нужно немедленно начать вакцинацию, пока ещё есть время и есть живые люди.

Ах, как же вас обвели, мой врачишка, вокруг пальца эти ваши начальники, наслаждающиеся в Аракажу жизнью, вас, такого красивого жеребца, протежируемого губернатором, обещавшим после недолгого заточения в Букиме, этом раю, пупе земли, перевести в другое место с повышением по службе, но если вдруг здесь, в Букиме, объявилась оспа, припомните, сеньор, будьте мужчиной, те знания, что получили вы на медицинском факультете. Что же касается вакцины, то остатки присланной сюда последний раз партии хранятся в шкафу с лекарствами, в котором почти ничего нет, ключ у Жураси — этой глупой высокомерной зазнайки с кислым лицом, которая готова писать жалобу на любого, кто посягнёт на её девственность. Больше года назад здесь побывала группа вакцинаторов-добровольцев, состоявшая из девушек-студенток, возглавлявшаяся, мой врачишка, красивой женщиной. Так вот, я помогал этим прибывшим студенткам убедить местных жителей в необходимости вакцинации, но эти невежды ничего не хотели слушать. Ни разъяснения, ни угрозы не помогали, они боялись заболеть оспой при вакцинации и даже убегали в лес и там прятались. Бросая непослушных, девушки-студентки оставшееся время каникул проводили, разъезжая по провинции за счёт отпущенных средств на здравоохранение. Вакцину уже несколько месяцев не присылают, но обещать обещают, обещания — это тоже труд для отцов здравоохранения Аракажу, они заняты заботами о самих себе, а народ здешний убивайся на работе как знаешь, — вот так-то, врачишка, вы со своей красоткой, а истеричная Жураси со своим беспокойством о женихе. Так вот, ключ у этой ведьмы, доктор.

А, дона Жураси, поворачивайтесь, поворачивайтесь, делайте хоть что-то, что можете, только не хнычьте, не грозите, что упадёте в обморок, хватит и того, что вы воротите нос от больных и вас тошнит при их виде, несите вакцину и готовьтесь с Маси дас Неграс, ваше превосходительство, идти на улицу и делать прививки людям, за это ведь вам государство платит деньги, взыскивая их с налогоплательщиков. Несите вакцину и шприцы и делайте прививки всем подряд; если будут несогласные, вызовем солдат, можете начать с меня, нужно показать пример людям и воодушевить их. Только я не пойду с вами, мой долг оставаться здесь, на пункте здравоохранения.

А вы, врачишка, знайте, знайте, что вакцины, даст Бог, хватит, только чтобы сделать прививки детям начальной школы да ответственным лицам города. Засучите рукав, я сделаю вам прививку, может, как раз вовремя, там будет видно. Мне-то самой не надо, я её сделала до отъезда из Аракажу: мой жених объяснил мне, что разговоры о ликвидации оспы — пустая болтовня директора департамента здравоохранения, который меня преследует за политические взгляды моего отца и за то, что я уже помолвлена. В домах богатых я ещё смогу делать прививки, в домах богатых, торговых заведениях, но не рассчитывайте, что я буду ходить по трущобам и делать прививки всякому сброду, возиться с заразившимися оспой и смотреть на гной, я — из приличной семьи, а не какая-нибудь, вроде вашей девицы, которую вы неизвестно где нашли и поселили среди приличных людей, это оскорбляет честные домашние очаги Букима. Если хотите делать прививки всем подряд, зовите свою девку и идите с ней на пару.

Ах, не спорьте, не спорьте, сеньорита, и не оскорбляйте меня, я того не заслуживаю, я всегда относился к вам с уважением, но сейчас требую послушания, выполнения указаний, пунктом здравоохранения заведую я, так что слушайте, что я вам говорю, и поторапливайтесь, разве вам не ясно, что я перепуган случившимся.

Когда откроется почта, вы, сеу Маси дас Неграс, отправьте в Аракажу телеграмму с просьбой прислать как Можно больше вакцины, здесь оспа и уже есть смертельные случаи.

Раньше всех покинула Буким медицинская сестра второго класса департамента здравоохранения штата. Бывшая регистраторша приёмной медицинской консультации, Не окончившая учебного заведения, без диплома и дракой, но она — дочь председателя избирательной кампании прежнего правительства штата, и она получила эту Должность. Однако, как только новое правительство сменило старое, ушедшее в оппозицию, оно тут же перевело её к чёрту на кулички — в Буким. Но она не смогла выносить вонь и гниение, ведь городок за несколько дней превратился в смердящую выгребную яму.

К концу суток в городке насчитывалось уже семь больных, на рассвете следующего дня — двенадцать, на пятый день число заболевших дошло до двадцати семи. И так день ото дня, от часа к часу больных становилось всё больше и больше. Теперь по заклеенным красной бумагой окнам (при ярком дневном свете оспа, прежде чем умертвить, ослепляет) можно было знать, где и сколько больных. От сжигаемого коровьего навоза, прекрасно очищающего от миазмов оспы, дым просачивался через щели дверей и окон.

День и ночь молились верующие в городском соборе, где отпевали законную супругу ризничего, наконец-то он стал свободным и мог спокойно жить с любовницей, если, конечно, их не убьёт оспа. Богомолки молили Всевышнего снять проклятие, ниспосланное людям в наказание за грехи и разврат, поминая в числе развратников и врача Ото Эспиньейру, и его сожительницу Терезу Батисту. Отсюда, сверху, они видели идущую по дороге к станции медсестру Жураси с чемоданом и зонтиком, ворчавшую себе под нос: «Увольте, увольте меня, если считаете нужным, но я здесь не останусь ни на минуту. Я не хочу рисковать жизнью, если же хочет того доктор, пусть берёт свою девку в помощницы и сам делает прививки».

Сразу же после первой тревожной ночи, когда были выявлены первые случаи оспы, медсестра и Маси пошли в начальную школу с вакциной и шприцами. Учителя выстроили детей в очередь и обнаружили, что трёх учеников не хватает, и тут же получили плохие известия: увидев у детей сыпь, матери сначала решили, что это корь или ветрянка, но теперь стало ясно, что это за волдыри тёмно-фиолетового цвета. По городу поползли слухи, преувеличивавшие число заболевших. С остатками вакцины Жураси и Маси пожаловали на главную улицу в богатые дома. Ждать же часа, когда придётся отправиться к беднякам в глухие переулки города, Жураси не стала, она уже имела контакт с больным оспой в доме турка Скэфа, крупного коммерсанта. В четвёртом по счёту доме было то же самое. «Увольняйте меня, мне безразлично, не стану я здесь гибнуть из-за объявившейся оспы. Берите вакцину и идите со своей девкой, ей привычней возиться с гноем, она и умрёт в гное, а я — невеста и помолвлена».

С отъездом Жураси персонал пункта уменьшился ровно вдвое. Ото воззвал к небесам: что же делать? Он шлёт новую телеграмму в Аракажу, требуя способных и смелых помощников, пусть приезжают с первым же поездом. Дома же, то и дело протирая руки спиртом и куря сигарету за сигаретой, он приходит в отчаяние. Просит совета у Терезы. Кто же может помочь, пока департамент Аракажу соберётся послать им санитаров? Ведь как только придёт запрошенная вакцина, потребуется четыре-пять групп, чтобы делать прививки. До сих пор в его распоряжении были Масимиано и медсестра, что делать без Жураси? Ведь не может же он, Ото, главный врач пункта здравоохранения, идти на улицу и, как простой санитар, сам делать прививки. Достаточно и того, что он и утром, и вечером даёт указания и советы, обследует больных, констатируя новые и новые случаи. Ох, Тереза, это ужасно!

Тереза слушает молча, серьёзная и внимательная. Она прекрасно понимает, что он боится, просто умирает от страха, надеясь, что она подскажет ему, что надо последовать примеру Жураси. Скажи она ему: уедем отсюда, зачем нам, молодым, умирать здесь, врачишка бы имел предлог бежать немедленно — я тебя привёз сюда, я тебя и увезу отсюда, мы должны защитить нашу любовь. Но нет ни любви, ни дружбы, ни удовольствия в постели.

Шагая из угла в угол, врач Ото Эспиньейра становится всё нервознее и нервознее.

— А знаешь, что сказала эта сукина дочь Жураси, когда я обвинил её в бегстве от врачебного долга? Чтобы я взял в помощницы тебя!

Ответ Терезы был твёрд и даже весел:

— Что ж, я иду…

— Ты? Да что ты?

— Пойду делать прививки. Нужно только, чтобы Маси научил меня.

— Ты с ума сошла! Я не позволю.

— А я и не спрошу у тебя позволения. Разве тебе не нужны люди?

И вот богомолки увидели, что Тереза и Маси дас Неграс идут со всем необходимым для вакцинации. Шеи их повытягивались от желания видеть всё своими глазами, но молиться они продолжали. Однако молитвы их не достигали ни неба, ни ушей Божьих, ни церковных сводов — у старых ханжей Букима просто не было сил, чтобы взывать к Богу. И куда это пошла сожительница врачишки с инструментами?

В момент погребения супруги ризничего раздались удары церковного колокола. Сильнее, звоните сильнее, в два колокола сразу, надо оповестить власти и Всевышнего, что чёрная оспа опустошает город Буким. Звоните, звоните, сеу викарий.

С

Скажите-ка, приятель, можно ли отдать последние почести умершему, если боишься сам, что умрёшь, если каждую минуту оглядываешь руки, смотришься в зеркало, чтобы убедиться, не появилась ли у самого смертельная зараза?

Бдение у гроба покойника требует спокойствия, преданности и порядка. Нельзя под страхом смерти достойно проводить усопшего.

Когда эпидемия только начиналась, ещё приглашали друзей готовить поминки, открывать бутылки кашасы. Но позже, когда она набрала силу и косила людей без жалости и передышки, от принятого обычая пришлось отказаться: у охваченных отчаянием родственников не было сил для церемоний с торжественными речами, плачем, причитаниями. Эпидемии кладут конец всему.

Где найти людей и денег, чтобы организовать бдение одновременно возле гроба двух-трёх покойников? Да и нельзя держать разлагающиеся трупы в доме несколько часов подряд, от заражённого тела надо освобождаться как можно скорее, чтобы не заразиться. Позже уже не хватало ни сил, ни времени для похорон на кладбище, и всем умершим приходилось довольствоваться ямами, вырытыми у грязных дорог, где земля была мягче и легче было копать яму.

Когда приходят эпидемии и людей охватывает страх смерти, они заняты тем, что жгут навоз, отмывают гной, прокалывают волдыри и молятся Богу. До бдений ли им, друг?!

Торжественного погребения умершего префекта Рожерио Калдаса, прозванного Пожирателем Вакцины из-за отсутствия оной по его вине, с оркестром, длинной процессией учеников, солдат военной полиции, членов религиозного общества и масонской ложи и других выдающихся личностей, произносивших бы вдохновенные речи, превозносивших бы достоинства покойного — не каждый день представляется возможность отправить на кладбище префекта, скончавшегося при исполнении служебных обязанностей, — Буким был лишён из-за чрезвычайных обстоятельств. Проводы были немноголюдными, кратко выступил президент муниципальной палаты. «Префект пал жертвой гражданского долга», — заявил он, говоря о печальном конце изворотливого администратора, который в последний день был страшен: гнойники слились и образовали большие язвы по всему телу — обычное дело чёрной оспы в час смерти. Народ считает чёрную оспу самой опасной и страшной, её зовут матерью всех осп: белой, аластрима, ветряной. По мнению президента муниципальной палаты, покойный префект не иначе как на себе решил, выполняя свой гражданский долг, испытать оспу, чтобы удостовериться, что она первоклассная, та самая, чёрная, прародительница всех остальных, а потом уж препоручить ей население города.

Доктор Эваддо Маскареньяс был последним, кого проводили в последний путь с искренними словами сожаления. Восьмидесятилетний старик, почти глухой и слепой, со странностями, не заперся в доме, хоть и еле таскал ноги, и не уехал. Пока сердце работало, он ухаживал за больными — за своими пациентами и всеми остальными, кому требовалась его помощь и о ком ему сообщали, ведь были больные, которые прятались от врачей, боясь попасть в лазарет. Он делал всё, что мог, но много ли можно сделать, сражаясь с такой болезнью, как оспа? Подготовить лазарет для больных распорядился он, а в жизнь претворила его идею Тереза Батиста — правая рука доктора в столь трудные дни в Букиме, помогавшая ему до тех пор, п