Однажды ночью в Праге

💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

Мне оставалось посмотреть на Гэдона, к которому меня посылал Жоли. Книжный магазин на улице де Бон, хозяйка – сморщенная мымра, в безразмерной черной суконной юбке, в чепчике а-ля Красная Шапочка, закрывавшем ей почти все лицо, и спасибо чепчику за это. Гэдон оказался скептичным, ироничным и ехидным. Мой любимый тип: не верящих ни во что. Он отзывчиво принял просьбу Жоли. Обещал отнести ему еды и немножко денег. В то же время поиронизировал над бедным сидельцем. Зачем было писать эту книгу и садиться в тюрьму, когда известно, что читающие люди – и без того по убеждениям республиканцы, а те, кто поддерживают диктатуру, – ничего не читают, и они-то, безграмотная деревня, получив доступ к общему голосованию, известно кому отдают голоса. – Фурьеристы, вы спрашиваете? Ну, неплохие люди. Но верят же в своего Фурье, пророчившего, что в новом возродившемся мире апельсины будут плодоносить в Варшаве, океаны наполнятся лимонадом, у людей отрастут хвосты, а инцест и гомосексуализм будут признаны естественными импульсами человеческой натуры…

– Но вы же с ними связаны? – спросил тогда я.

– Да, связан. Они единственные честные противники диктатуры подлеца Бонапарта. Вон, видите, красивая дама, это Жюльетта Ламессен. Одна из самых влиятельных дам в салоне графини д’Агу. На деньги мужа открыла и собственный салон на улице Риволи. Она обворожительна, умна, небездарная писательница. Приглашения к ней будут котироваться. Гэдон показал мне и какого-то господина, высокого и приятной наружности.

– Туссенель, тот, что написал «Нравы животных». Социалист, неукротимый республиканец, смертельно влюбленный в Жюльетту, она же не удостаивает его взглядом. Самый ясный здесь ум, на фоне остальных. Туссенель заговорил со мной о проказе современного общества – капитализме:

– Кто же капиталисты? Евреи. Магнаты нашего времени. В прошлом веке революция стоила головы Капету. В нашем столетии революция будет рубить головы Моисеям. Я пишу об этом книгу. Кто такие евреи? Те, кто сосет кровь беззащитных, кровь народа. То есть протестанты и масоны. И конечно же иудеи.

– Я под евреями имею в виду всех протестантов. Английских методистов, немецких пиетистов, швейцарцев, голландцев, всех тех, кто пробует вычитывать волю божию из еврейской книги, из Библии, где воспеваются инцесты, смертоубийства и разбойничества и верх одерживается путем предательства и подлога. В которой цари убивают мучеников, чтоб отбирать у них жен, а жены, которых приводят в пример святости, разделяют ложе с военачальниками, дабы отрезать им голову. Кромвель казнил своего короля под библейские изречения. Мальтус, отказывающий детям бедняков в праве на жизнь, весь напитан библейскими указаниями. Это племя посвящает жизнь воспоминаниям о былом рабстве и всю жизнь рабствует у золотого тельца, супротив всех казней господних. Битва против евреев должна быть целью любого социалиста, достойного имени социалиста. О коммунистах тут речи нет, поскольку их основатель – еврей. Для нас принципиально – изобличить заговор, заговор капиталов. Отчего в ресторане в Париже яблоко стоит в сотню раз дороже, чем в Нормандии? Есть народы-грабители, существующие за чужой счет. Это народы-купцы. Как в давнейшие времена были финикияне, карфагеняне. А сейчас – англичане и евреи.

– Да, почти одно. Почитайте, что пишет в своем романе «Конигсби» этот английский политик, Дизраэли, выкрест-еврей-сефард. Он имеет наглость утверждать, что евреям предстоит господствовать в мире. Не в парламентских выступлениях, конечно, он это утверждает, а в романах. На следующий день Туссенель специально для меня принес книгу этого Дизраэли, в которой были подчеркнуты пассажи: «В Европе нет заметного интеллектуального движения, в котором евреи не принимали бы активного участия. Первые иезуиты были евреями; секретная русская дипломатия, вызывающая такое беспокойство в Западной Европе, в основном осуществляется евреями… Они монополизировали и почти все профессорские кафедры Германии…»

– И имейте в виду, что Дизраэли – не обличитель и не доносчик на собственный народ. Напротив, он воспевает его превосходство. Без стыда он пишет, что министр финансов России, граф Канкрин, – сын литовского еврея, точно так же как испанский министр Мендисабаль – сын арагонского маррана. Один из имперских маршалов Франции, Сульт, был сыном французского еврея. И евреем был Массена – настоящее имя его Манассия, Менахем… Мощная революция, подготавливаемая в настоящее время в Германии, развивается в целом под эгидой евреев, в особенности этого самого Карла Маркса с его коммунистами…

Не знаю, прав ли был Туссенель. Но в его филиппиках звучало примерно то самое, что было принято думать у революционеров. Я призадумался. Документы, обличающие иезуитов, сочинить-то было можно, а вот кому их я продам? Масонам? Но с ними у меня пока что не имелось прочных связей. Вот если бы иезуитам, скажем, продать документы, обличающие масонов… Но их я еще не был способен сочинить. Обличающие Луи-Наполеона? Ну не правительству же я их буду продавать… Можно было бы республиканцам. Самый многообещающий рынок. Но там ведь уже поработали и Сю и Жоли. Мало что можно было бы добавить. Сочинить документ, обличающий республиканцев? Тоже, думается, напрасный труд. У правительства уже все на них имеется. Предложить Лагранжу документы, компрометирующие фурьеристов? Да он расхохотался бы. Воображаю, сколько информаторов было уже запущено в их компанию, в книжный магазин на улице де Бон.

Кто оставался? Да евреи, господи ты боже! По правде, я ошибочно думал, что на евреях был свихнут исключительно мой дедушка. Но как послушал Туссенеля, я стал понимать, что рынок ненавистников еврейства вмещает в себя не только последышей аббата Баррюэля (которых очень и очень много), но и революционеров, республиканцев, социалистов. Евреи ненавистны алтарям. Но ненавистны и плебеям, которых кровь они высасывают. А также зачастую евреи ненавистны и монархам.

Имело смысл заниматься евреями. Я сознавал, что задача не из простых. Клерикальным кругам мог импонировать новый ввод в обращение баррюэлевского материала, что-де евреи пособники масонов и тамплиеров, они-де подстроили французскую революцию. Но социалистов, Туссенеля например, это бы совершенно не заинтересовало. Следовало ему предложить что-то более четкое по линии евреев – накопления капитала – тайного плана Британии.

Как-то даже стало жалко, что я никогда не встретил в жизни ни одного еврея. Потому что для работы все же недоставало прямого знакомства с предметом моего омерзения, постепенно разрастающимся в образ врага.

И я маялся и ломал себе голову. Покуда как-то вдруг именно Лагранж не предложил мне выход из положения. Лагранж, как водится, нашел новое экстравагантное место для нашей явки. На этот раз он назначил ее на кладбище Пер-Лашез. Он, по сути, действовал совершенно правильно, потому что все посетители там как будто блуждают в поиске могил своих незабвенных усопших или предаются романтическим грезам о былом. Так и мы кружили уныло около гробницы Абеляра и Элоизы. Обыкновенное паломничество артистов, философов и влюбленных. Призраки среди призраков. – Ну, в общем, Симонини, надо вам познакомиться с полковником Димитрием. Он нам известен только под этим именем. Он русский, работает на Третье отделение Собственной его императорского величества канцелярии. Конечно, если вы приедете в Петербург и станете спрашивать направо и налево про это Третье отделение, все сделают вид, будто впервые услышали. Его официально не существует. Это агенты, уполномоченные надзирать за образованием революционных кружков. Причем у них там это посерьезнее, чем тут у нас. В России мутят воду и наследники декабристов, и анархисты, а сейчас еще и освободившиеся крестьяне. Царь Александр Второй несколько лет назад у них ликвидировал крепостное право. И теперь двадцать миллионов освободившихся крестьян должны платить своим бывшим хозяевам за землепользование. А прокормиться от земли они не в состоянии. И в поиске работы наполняют собой города…

– А зачем я понадобился полковнику Димитрию?

– Он подбирает досье… ну, скажем… компрометирующие факты… Ну, по еврейскому вопросу. Евреев в России больше, чем тут у нас. В сельской местности они – угроза для русских крестьян, потому что евреи умеют читать, писать и в особенности считать. Не говоря уж о городах, где многие из них принадлежат к революционным движениям. У моих российских коллег двойная проблема. Первая их цель обезвреживать евреев. Евреи для России риск. Вторая их цель – настрополять на евреев агрессию крестьянства и плебса. Но пусть Димитрий вам подробнее объяснит. Нас не касается это. Наше правительство поддерживает добрые отношения с еврейскими финансовыми кругами во Франции и не имеет планов вызывать недовольство у них. Мы желаем только оказать любезность русским коллегам. В нашей деятельности, так сказать, рука руку моет: мы учтиво одалживаем полковнику Димитрию вас, Симонини, не имеющего с нами формально никакой связи. Да, вот еще. Пока Димитрий едет, разузнайте что можете об организации «Альянс Израэлит Юниверсель», «Всемирный еврейский союз», которая была основана тут у нас в Париже лет шесть назад. Это врачи, журналисты, юристы, предприниматели – сливки еврейского Парижа. Либеральных воззрений. Ближе, конечно, к республике, чем к бонапартизму. На словах-то это всемирное еврейское единение создано для помощи тем лицам, независимо от их религии и национальной принадлежности, которые испытывают политические притеснения. Общество защиты гражданских прав. Первое впечатление: безупречный союз безупречных граждан. Запустить туда наших информаторов трудно, потому что евреи друг друга знают, а если не знают, то быстро распознают, кто есть кто, обнюхиваясь, как собаки. Но я бы мог связать вас с одним из наших, втершихся все-таки в «Союз». Это Якоб Брафман, выкрест, преподаватель еврейского языка в Минской духовной семинарии. Он проездом в Париже как раз по поручению полковника Димитрия, то есть Третьего отделения. Он без труда сблизился с представителями «Всемирного еврейского союза», будучи, как и они, евреем. Он и расскажет вам об организации. – Прошу извинить меня, месье Лагранж. Но если этот Брафман – осведомитель полковника Димитрия, значит, все, что я от него услышу, Димитрию уже известно. Зачем же я стану рассказывать Димитрию наново то же самое? – Не прикидывайтесь, Симонини! Зачем? Затем! Если вы повторите Димитрию все то, что он уже слышал от Брафмана, тем самым вы в глазах Димитрия окажетесь носителем самоправдивейшей информации. И укрепите в нем чувство, что его правильно информируют.

Брафман выглядел не так, как я думал. По рассказам деда, еврею полагалось иметь хищный профиль, мясистые губы, из которых нижняя отвислая, как у негра, глубоко посаженные водянистые, заболоченные глаза. Веки сощуренные (это примета их расы), волосы курчавые, уши врастопырку… У Брафмана был скорее монашеский вид. Пышная белая борода и кустистые брови, оканчивающиеся какими-то мефистофельскими кисточками, что встречается у русских и у поляков. Делаю вывод, что обращение в христианство облагораживает и черты лица, отражая облагорожение души. Еще одно нечастое свойство. Он, несомненно, интересовался хорошей кухней, хоть и не чужд был провинциальной

прожорливости. Провинциалы вечно пробуют все и не умеют составить меню. Мы обедали в «Роше де Канкаль» на улице Монторгёй, где некогда водились лучшие устрицы в Париже. Десятка за два лет до того его было закрывали; после закрытия ресторан возродили уже новые хозяева. Ресторан, надо полагать, сделался совершенно другим. Но устрицы имелись и вполне могли сойти для русского еврея. Брафман ограничился дегустацией дюжины-другой «белон», после чего заказал себе раковый суп.

– Чтобы просуществовать сорок веков и сохранить свою внутреннюю мощь, столь живучий народ должен был образовывать подпольное правительство в каждой стране, в которой оказывался. Такое государство в государстве, поддерживаемое всегда и где бы то ни было, даже в периоды тысячелетних странствований. Так вот, я нашел документы, подтверждающие существование этого тайного государства со своим законом, законом кагала.

– Этот закон восходит ко временам Моисея. После рассеяния он никогда не действовал открыто. Всегда в тени синагог. У меня в распоряжении документы минского кагала с 1794 по 1830 год. Все записано. Каждая мелочь запротоколирована. Разворачивал передо мной свитки, испещренные знаками, которые я не мог понять.

– Всякая еврейская община управляется кагалом и подчиняется талмудическому судилищу, бет-дин. У меня бумаги одного кагала, но совершенно ясно, что они аналогичны бумагам любого другого кагала. В них содержится указание, что члены общины должны подчиняться только своему внутреннему суду, а не суду государства, предоставившего им проживание. Указывается, как следует справлять праздники и как умерщвлять животных для их традиционного потребления в пищу. Причем нечистое и испорченное мясо рекомендуется сбывать христианам. Указывается, что всякий еврей может приобрести у кагала в свою эксплуатацию нееврея и порабощать его посредством дачи тому денег в долг, покуда не овладеет всем имуществом того. И ни один другой еврей не может простирать свои права на того самого христианина. Отсутствие сочувствия к общественным низам, эксплуатация бедных богатыми – все это с точки зрения кагала не преступления, а, напротив, достоинства Израиля. Часто подчеркивается, что в России евреи нищи. Это правда. Большинство их нище, будучи жертвами тайного меньшинства – правительства, основанного богатыми евреями. Я не против евреев, я сам еврейского происхождения. Я против еврейской идеи, пытающейся подменить собой христианство. Я люблю евреев, Иисус свидетель. Иисус, которого они умертвили.

Брафман отдышался и заказал заливное из куропаточьих филейчиков. И почти сразу снова отвлекся на свои листы, шурша, блистая глазами: – Все здесь подлинное, видите? Какие могут быть сомнения! Бумага ветхая, почерк нотариуса неизменный, подписи неотличимы, хотя и проставлены в разные даты!

Теперь Брафман, который уже успел перевести документы на французский и немецкий языки, узнав от Лагранжа, что я имею способности создавать подлинные документы, попросил меня произвести французскую версию, так, чтобы выглядело, будто она написана в тот же самый отрезок времени, что и оригиналы-прототипы. Полезно было располагать рукописями этих бумаг на разных языках, чтобы убедить российские секретные службы, что кагал серьезное явление в различных европейских странах и, в частности, немало влияет на организацию «Еврейский союз» в Париже.

Я засомневался: возможно ли, имея только эти документы, созданные бог знает в каком далеком углу Восточной Европы, доказать на их основании могущество Всемирного кагала? Брафман ответил, что мне не следует совершенно волноваться, что это требуется только так, для порядка, чтобы подтвердить, что цитируемые им факты взяты не с потолка, а вообще в его книге более чем убедительно обличен истинный кагал, эта цепкая гидра, оплетающая щупальцами весь цивилизованный мир.

Лицо его закаменело, приобрело именно тот хищный характер, который и выдавал еврея, каким он и был и оставался, невзирая ни на что. – Основа талмудического духа – неукротимое стремление к мировому господству, стремление захватить все имущество неевреев, злоба на христиан и на Иисуса Христа. Покуда израилиты не войдут в веру Христову, так и будет длиться: христианские страны, предоставляющие им пристанище, всегда будут восприниматься как территория, подобная некоему свободному озеру, в котором каждый еврей свободно может удить. Это слова Талмуда, так говорится в Талмуде.

Начисто выдохшись в своем бичующем раже, Брафман попросил принести ему эскалопы из пулярдки в бархатном соусе, но, попробовав, остался недоволен и велел заменить на куриные отбивные, шпигованные трюфелями. Потом он достал из жилетного кармана серебряную луковицу и покачал головой: – О, поздно. Французская кухня превосходна, однако обслуживают они медленно. У меня есть срочное дело, я должен идти. Вы поставите меня в известность, Симонини, удалось ли достать нужного сорта бумагу и правильные чернила.

Брафман едва попробовал, перед тем как откланяться, ванильное суфле. Я думал, признаюсь, что по-еврейски он меня принудит оплатить счет. Однако широким жестом Брафман взял на себя расходы за эту, как он выразился, безделицу. Надо полагать, что российские секретные службы держат агентов на царском довольствии.

Домой я плелся озадаченный. Пятидесятилетней давности, написанная в Минске бумага с подробными инструкциями, кого можно и кого нельзя приглашать на праздник, ни в коей степени не являлась доказательством, что теми же правилами руководствуются и крупные банкиры в Париже или в Берлине. И кроме того, это противоречило моему принципу! Ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах не связываться с подлинными документами, даже с полуподлинными! Если они действительно существуют где-то, всегда есть риск, что кто-нибудь до них доберется и выявит, что мы их процитировали неаккуратно… Настоящей убедительностью обладают только те документы, которые построены самостоятельно с нуля. Оригиналы, естественно, не предъявляются, а описываются понаслышке, подчеркивая, что к источникам невозможно взойти. Возьмите волхвоцарей; они упомянуты только у Матфея в двух полуфразах. Не сказано ни как звали их, ни сколько их было, ни были ли они царями. А люди верят в них, как в Иосифа и Марию. Где-то лежат их мощи и пользуются поклонением. Разоблачения должны всегда быть исключительными, дерзкими, романтичными. Только тогда они вызывают доверие и негодование. Какая разница виноградарям в Шампани, так или сяк евреи справляют бракосочетания своих дочерей? Это разве значит, что евреи зарятся на деньги виноградарей?

И вдруг я сообразил: есть, есть ведь именно то, что нужно. Есть несравненная штука, посильнее, чем «Фауст» Гуно, по которому вот уже несколько лет сходят с ума зрители-парижане. Неопровержимой убедительности! Остается только заполнить ее подходящим содержанием. Я, естественно, имел в виду сборище масонов на Громовой горе – план Джузеппе Бальзамо и слет иезуитов ночью на кладбище в Праге.

Что будет первичной целью замысла евреев, нацеленного на мировое господство? Правильно, первым делом – захват мирового золота, как подсказывал недавно Туссенель. Мировое господство – страшилка для монархов и правительств, овладение золотом – это чтоб огорошить социалистов, анархистов и революционеров, а подрыв нравственных основ христианства – это чтоб шугануть папу, епископов и священство. Подбавлю щепотку бонапартистского цинизма, который так удачно сформулировал Жоли. И иезуитского лицемерия, которое и Жоли и я позаимствовали у Эжена Сю.

Я опять двинулся в библиотеку. В Париже наискалось значительно больше, чем в Турине. Я нашел не одну, а много гравюр с изображением пражского кладбища. Со Средних веков оно росло, но не в стороны, а в высоту и глубину, и громоздило стелу на стелу, плиту над плитою, вместив едва ли не сто тысяч покойников, и криво лезли друг на друга в ближайшем соседстве под кронами бузины тысячи стоячих досок без портретов, то есть без мало-мальски очеловечивающих черт. Евреи ненавидят человеческие лица… Может быть, художники очаровывались странным зрелищем и несколько преувеличивали сумбурность этой каменной грибницы, этого безжизненного кустарника, накрененного всеми ветрами, леденящего душу пейзажа, напоминающего разинутый рот беззубой ведьмы. На других гравюрах, более романтичных, было кладбище под лунным светом. Я размышлял, как выгодно подать на фоне вспученных паркетных плашек, разметанных землетрясением, весь шабаш настороженных, сгорбленных, укутанных и нахлобученных, седо– и козлобородых раввинов, шушукающихся и сговаривающихся, тоже погнутых в разные стороны, как и гробовые доски, на которые они облокачиваются. Ночь, гробницы и раввины застыли как лес задубелых призраков. В середине гробница рабби Лева, создателя в семнадцатом столетии ужасающего Голема, призванного осуществить взлелеянную иудеями мечту о мщении.

Естественно, что документ должен быть издан в форме устного свидетельства очевидца, бывшего там в черную и жуткую ночь. Очевидца, чью личность необходимо скрывать под страхом смерти. Ночью он проникнет на это кладбище еще до начала объявленной церемонии, переодетый раввином, и прильнет к той груде камней, которая представляет собой усыпальницу рабби Лева. В самую в полночь – кощунственно употребляя удар церковного колокола как призыв на иудейское сходбище – войдут двенадцать человек, укутанных в темные плащи. Загробный голос обратится к ним как к Рошам двенадцати Бейт-Аботов, то есть предводителям двенадцати домов отцов Израилевых. И каждый из них ответит голосу: «Привет и тебе, о сын проклятия».

Вот она, сцена. Как тогда на Громовой горе, голос созвавшего спросит: «Прошло сто лет с последнего собрания. Кто вы и от кого предстательствуете?» В ответ послышится: реб Иуда из Амстердама, реб Вениамин из Толедо, реб Левий из Вормса, реб Менахем из Пешта, реб Гад из Кракова, реб Симеон из Рима, реб Зевулон из Лиссабона, реб Рувим из Парижа, реб Дан из Константинополя, реб Ашер из Лондона, реб Иссахар из Берлина, реб Нафтали из Праги. Тогда тот же голос, то есть тринадцатый созванный, потребует от каждого рассказать о богатствах его общины и присчитает богатства прочих иудеев-банкиров, верховенствующих в мире. Выйдет два миллиарда франков. Сумма, которая, разделенная на три миллиона пятьсот тысяч евреев, обитающих в Европе, даст результат в шестьсот франков на каждого! Этого недостаточно, сообщает тринадцатый голос, дабы уничтожить двести шестьдесят пять миллионов христиан. Но уже есть возможность начинать. Надо подумать как следует, что они там будут говорить. Но понятно, чем все кончится. Тринадцатый голос вызовет с того света рабби Лева. Из усыпальницы выйдет голубоватый свет, все более жгучий, все более слепящий. Двенадцать предводителей положат по камню на могильную плиту. Свет постепенно затухнет. Двенадцать разойдутся по разным направлением, и тьма, как принято выражаться, поглотит их. На кладбище снова рассеется химеричная, малокровная грусть. Так: Дюма, Сю, Жоли, Туссенель. Но явно недоставало хитроумия отца Баррюэля. Не хватало духовной направляющей во всей этой реконструкции. Ревностно-католической ноты. И именно как раз в это время Лагранж, в нетерпении – когда же наконец я завяжу отношения с «Еврейским союзом», – просветил меня насчет некоего Гужено де Муссо. Вообще-то я о нем уже слышал. Журналист, католик, легитимист. Охотник до мистических тем: магия, демонические обряды, тайные общества, масонство.

– Сколько мы знаем, – сообщил Лагранж, – Гужено заканчивает книгу о иудеях и иудеизации христианских народов. Думаю, вы поняли. Повидайтесь с ним – наберете достаточно материала, чтобы порадовать наших русских друзей. Заинтересованы в этом и мы. Нам желательно получить более четкое представление, что он там сочиняет, потому что не хотелось бы, чтобы добрые отношения между нашим правительством, церковью и еврейскими финансовыми кругами неожиданно омрачились. Обратитесь к нему, будто вы гебраист и почитатель его исследований. Вас может представить аббат Далла Пиккола, это наш помощник в деликатных делах.

– А что, Гужено знает? Не думаю. Чтобы ненавидеть кого-то, не обязательно разговаривать с ним. Ого! Я смог припомнить свое первое знакомство с аббатом Далла Пиккола. Вижу его прямо перед собой. И явно никакой он мне не двойник, потому что ему по меньшей мере шестьдесят, он сгорблен, косоглаз и с кроличьим прикусом. Аббат Квазимодо, про себя я так обозвал его. Говорит с немецким акцентом. Первым делом он мне стал шептать, что нужно хорошенько приглядывать не только за евреями, но и за масонами, потому что заговор в конечном счете у них один. Я же полагал, что воевать на несколько фронтов нецелесообразно, и постарался замять разговор. Но из некоторых намеков аббата я догадался, что информация о масонских съездах интересует иезуитов, ибо церковь готовит широкую кампанию против масонской чумы.

– И все же, – говорил Далла Пиккола, – если вам занадобится связаться с масонами, скажите. Я брат в одной парижской ложе и неплохо изучил их среду.

– Вы, аббат? – переспросил я. Тот усмехнулся:

– Знали бы вы, сколько масонов среди аббатов… Тем временем меня обещали познакомить с кавалером Гужено де Муссо. Ему было под семьдесят, духом он уже слабел, несколько идей всецело заполняли его мозг. Он все доказывал существование дьявола, волшебства, колдунов, спиритистов, месмеристов, евреев, а также иереев-идолопоклонников и даже «электриков», провозглашающих какой-то там электрический жизненный принцип. Речи его лились потоками. Начинал он с самого начала. Мне были исчерпывающе поведаны истории Моисея, фарисеев, рассказано о Верховном Синедрионе, о Талмуде. По ходу дела Гужено подливал мне отменный коньяк, в промежутках всякий раз удерживая бутылку на столике у себя под рукой, так что я все терпел и слушал.

Меня оповестили, что процент позорных женщин в еврействе выше, чем у христиан (что, это разве новость, спросил я себя, читали же Евангелие, там Иисус, куда ни ткнется, встречается с блудницами?). Потом разговор перепал в другую тему – что талмудическое учение вообще не допускает существования ближнего, не говорит о долге каждого перед ближними его, чем и объясняется и в некотором роде оправдывается бесчувственность евреев, разоряющих семьи, обесчещивающих дев, умаривающих голодом вдов и стариков, чью кровь эти ростовщики всю уже высосали. Как и число проституток, число преступников в иудейской нации превосходит то, что у христиан. – Да вы знаете, что из двенадцати судебных процессов по кражам в Лейпцигском суде одиннадцать подсудимых – евреи? – вскрикивал Гужено и добавлял с ехидной ухмылкой: – И на Голгофе у них набралось два вора на одного честного человека.

Вообще же преступления евреев самые извращенные, утверждал Гужено: мошенничества, подделки, ростовщичество, злостное банкротство, контрабанда, производство фальшивых денег, взяточничество, растраты. Право, позвольте не продолжать.

После часового выкладывания подробностей по части ростовщичества наконец он доехал до самых пикантных вопросов: детоубийства и каннибализма, после чего, наоборот, будто желая добавить к этим потаенным злодеяниям нечто совершаемое при свете дня, на виду у всех, перешел к откровенному финансовому еврейскому вредительству, которому потворствуют французские власти, неспособные противиться евреям и покарать евреев.

Самое же интересное (хотя будет трудно это использовать) началось, когда Муссо заговорил, да так пылко, будто сам был как раз евреем, об интеллектуальном превосходстве евреев над христианами. Он опирался именно на те утверждения Дизраэли, которыми меня уже потчевал Туссенель. Так что я убедился, что социалисты, фурьеристы и католики-монархисты одинаково подходят к еврейскому вопросу. В частности, Муссо восставал против расхожей догмы о рахитичном, чахлом еврее. Правда, конечно, что у их нации ни телесные упражнения, ни военная наука не в чести (в сравнении, например, с древними греками! Сколько внимания уделяли те физическому упражнению!). И правда, что иудеи тщедушны и слабоваты телом. И тем не менее они умудряются прожить дольше нашего и отличаются немыслимой плодовитостью, вследствие, надо полагать, своего безудержного полового аппетита. Евреи неуязвимы для многих заболеваний, не щадящих прочее человечество. Поэтому они опасные захватчики остального мира.

– Ну вот пусть мне объяснят, – не унимался Гужено, – отчего евреев не разили холерные поветрия, хоть они жили в самых болезнетворных, самых пагубно перенаселенных частях больших городов. В чуму 1346 года, как подметил один историк того времени, евреи не болели ни в одной стране.

Фраскатор пишет, что только евреев не заражало тифом в 1505 году. Денье рассказывает, что евреи уцелели в эпидемию дизентерии в Неймегене в 1736 году. Ваврух выявил, что глисты не заводятся у еврейского населения в Германии.

Что вы скажете? Как это может быть у самого грязного племени в Европе, вырождающегося к тому же, ибо у них одни родственные браки? Это ведь против натуральных законов. Может, дело в диете, принципы которой остаются непостижимы для нас? Может, дело в обрезании? Какая тайна дает им силу, превосходящую нашу силу, даже тогда, когда они кажутся такими слабыми? Столь коварный, столь могущественный враг подлежит уничтожению любыми средствами, говорю я вам. Понимаете ли вы, что в день возврата на землю обетованную их всего-то было шестьсот тысяч мужчин, то есть с семьями (считаем каждую семью по четыре) два миллиона с половиной! А во времена Соломона у них насчитывалось уже миллион и триста тысяч бойцов. То есть не менее пяти миллионов душ. Удвоились! Ну а сегодня? Пересчитать их трудно. Рассеялись ведь по континентам. Но при самых осмотрительных подсчетах мы получаем около десяти миллионов. Размножаются! Размножаются!

Казалось, он выдыхается от криков. Я поспешил поднести ему его коньяк. Но он перевел дух, опамятовался, продолжил речь. Под лекцию о мессианизме и каббале (с подробным пересказом его же собственных книг о магии и сатанизме) я впал уже в блаженный ступор и чудом оказался в состоянии встать, поблагодарить и откланяться.

Ну уж дудки, приговаривал я, не дождутся они, чтобы я все эти сведения всерьез затолкал в докладную записку для Лагранжа; за них, поди, меня самого затолкают в каталажку. В замок Иф, в честь любимого Дюма. Каюсь, я воспринял сочинения де Муссо без приличествующего почтения. И напрасно, потому что впоследствии этот его опус «Еврей, иудаизм и иудаизация христианских народов», напечатанный в 1869 году, шестьсот страниц мелким шрифтом, сподобился благословения Пия Девятого и пользовался значительным успехом у читающей публики. Но у меня как раз таки и было вот это ощущение, что со всех сторон созревают и печатаются антиеврейские книжата и книжищи, в силу чего мне следовало действовать очень осмотрительно. В моем «Пражском кладбище» раввины должны были изречь нечто легко запоминаемое, для народа понятное и в некотором смысле новое… ну, поновее ритуального убийства христианских младенцев, о котором твердят вот

уж сколько веков и в которое верят не больше, чем в ведьм. А кто верит, пусть не пускает своих детей играть около гетто. Поэтому я снова стал расписывать ужасы той лихой ночи. Первым говорит тринадцатый голос:

– Отцы наши завещали избранным сынам Израилевым собираться раз в столетие у надгробия святого раввина Симеона-Бен-Иегуды. Восемнадцать столетий назад крест похитил у нас могущество, обетованное Авраамом. Попираемый, уничижаемый врагами, вечно под страхом смерти, под страхом поругания, народ Израиля уцелел. Он разринулся, да, по лику всей земли. Это значит, что земля должна принадлежать нам. Она судилась нам со времен Аарона. Наш удел со времен Аарона – золотой телец.

– Да, – сказал на это рабби Иссахар, – когда мы станем единственными хозяевами золота всей земли, истинная сила соберется в единый кулак.

– Это десятый раз, – снова грянул главный голос, – после тысячи лет неутихающей и рьяной борьбы против наших врагов мы сходимся у гроба нашего раввина СимеонаБен-Иегуды, мы, избранные всех колен народа Израилева. Но ни в одном предшествовавшем веке наши пращуры не накопили в своем владении столько золота, а следовательно, столько силы. В Париже, в Лондоне, в Вене, в Берлине, в Амстердаме, в Гамбурге, в Риме, в Неаполе и у всех Ротшильдов! Израилиты ныне – хозяева финансового положения. Говори ты, реб Рувим, ты знаешь парижскую ситуацию.

– Все императоры, цари и правящие властелины, – говорил реб Рувим, – отягощены долгами, они должают нам за содержание своих армий, за поддержание своих колеблющихся тронов. Так продолжимте опутывать их. Облегчимте им условия займов. Наша цель – получить контроль над залогами: их железными путями, их копями, их лесами, их крупнейшими кузнями и мануфактурами, над прочими недвижимостями. Над налоговыми управлениями, наконец!

– Не забудемте о земледелии, ведь оно всегда останется величайшим богатством каждой страны, – вмешался реб Симеон из Рима. – На обширную земельную собственность мы формально не притязаем, но если мы убедим правительства дробить крупные латифундии, приобретать их по кускам станет легко. Потом реб Иуда из Амстердама:

– Однако многие из братьев наших во Израиле выкрещиваются…

– Что за беда! – отвечал тринадцатый. – Выкресты полезны. Хотя телом они и охристианиваются, духом и душой остаются верны Израилю. Пройдет сто лет, не будет больше сынов Израиля, желающих стать христианами: напротив, христиане запросятся переходить в нашу святую веру. Израиль брезгливо отвергнет их.

– Однако прежде всего, – вставил реб Левий, – да не забудем, что христианская церковь наш наипервый и наиопаснейший враг. Станемте насаждать в среде христиан идеи свободомыслия, скептицизма. Разлагать нравственность священнослужителей.

– Внедрять повсюду идею прогресса, из которой вытекает идея равенства всех религий, – вступил реб Менахем, – и вытеснять из учебных программ закон Божий. Израилиты с их способностями, с их ученостью без труда продвинутся на все кафедры и профессорские места, в том числе в христианских школах. Религиозное христианское воспитание перейдет в исключительное ведение семей, а поскольку большинству семей недостанет времени для того, чтоб брать на себя эту отрасль образования, то религиозный дух постепенно станет захиревать. Была очередь реба Дана из Константинополя:

– Главным образом, торговлю и спекуляцию не следует никогда выпускать из рук. Застолбим за собою сбыт алкоголя, масла, хлеба и вина, поелику этим образом мы становимся неограниченными хозяевами в земледелии, да чего там, и вообще в сельском хозяйстве. И реб Нафтали из Праги продолжил:

– Нацелимся на прокуратуру и адвокатуру. Почему бы израилитам не делаться также и министрами образования, притом что министрами финансов они часто становятся? Раввин Вениамин из Толедо:

– Ни одну профессию не упускать из тех, которые имеют вес в обществе. Философия, медицина, право, музыка, экономика, в одном слове, все разделы науки, искусства, литературы представляют собою поле, на котором нам суждено возвеличить наш гений. Главное из них – медицина! Врач имеет доступ к секретам семей, в его руках жизнь и благополучие христиан. Потворствовать брачным союзам израилитов с христианами. Незначительное количество нечистой крови в наши жилы не испортит породы, а зато наши сыновья и дочери породнятся с влиятельными христианскими семьями.

– Окончим же совещание, – прогремел тринадцатый голос. – Если первая по могуществу сила – это золото, то вторая – печать. Необходимо расставить наших на командные посты всех газет во всем мире. Сделавшись абсолютными хозяевами прессы, мы сможем изменять общественные представления о чести, добродетели, прямоте. Подорвем авторитет семьи. Сделаем вид, что нас интересуют модные социальные темы. Взнуздаем пролетариат. Запустим наших агитаторов в революцию. Тогда мы сможем по усмотрению руководить ею. По нашей указке рабочий пойдет на баррикады. Общественные катастрофы приблизят нас к желанному результату: главенствовать на земле, что и было обещано нашему праотцу Аврааму. Всемогущество наше возрастет, как гигантское дерево, плоды которого – богатство, наслаждения, довольство, власть. Это вознаградит нас за жалкое существование во множестве веков. За тяжкую судьбу народа Израиля.

Так кончался, насколько я помню, рапорт о тайном собрании на кладбище.

Я восстановил, что сумел. Совершенно измотался. Может быть, оттого, что постоянно подкреплял и физические и духовные силы неоднократными возлияниями. А вот что до аппетита – со вчерашнего вечера не могу помыслить о еде. Все время тошнит. Проснулся – меня вырвало. Переработал, вероятно. А может, меня просто вывернуло от ненависти? По прошествии стольких лет, возвратясь усилием памяти ко мною же сочиненной интриге о пражском некрополе, я теперь понимаю, что эта работа, эта моя столь убедительная версия еврейского заговора – детище того отвращения, которое было в меня в детстве заложено. Вначале это была, ну, идеальная и головная антипатия. Головная, вбитая мне в голову дедушкой одновременно с катехизисом. А тут вдруг все это обрело плоть и кровь. И тогда, как раз с тех пор, как я сумел воплотить свои идеи в картину этой анафемской ночи, вся моя лють, вся желчь на иудейское вероломство преобразовались из абстракции в безудержную, глубокую страсть. Вот уж точно, если кто не побывал этой жуткой ночью на еврейском кладбище в Праге, черт возьми, или хотя бы не прочел мое правдивое повествование об этом факте, не сможет осознать, до чего нестерпимо переносить, что эта проклятущая раса так преподло отравляет нашу жизнь!

Лишь прочтя и перечтя документальный отчет, я осознал, сколь судьбоносна моя миссия. Теперь я должен был во что бы то ни стало продать кому-нибудь созданный мною отчет. Покупатели в него поверят, лишь если выложат за него золотую цену. Поверят и помогут сделать так, чтобы поверилось другим…

Но на сегодня хватит. Ненависть (просто даже само одно воспоминание о ненависти) калечит душу. Руки трясутся. Лягу-ка я спать, лягу-ка спать, спать.