💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

Наблюдение. Искусство писать есть искусство видеть и чувствовать

Искусство писать есть искусство видеть и чувствовать. «Видеть» и «чувствовать» не только себя, но и других может лишь тот, кто не остается в границах самонаблюдения. Как остроумно заметил Стендаль, «чтобы узнать человека, достаточно заняться самим собою, чтобы узнать людей, надо с ними водиться».

Писатель — человек с преобладающим интересом наблюдения, ненаблюдательный человек не может быть писателем. Каждый подлинный писатель жаждет этого соприкосновения с жизнью, стремится возможно полнее и разностороннее отобразить ее впечатления, накопленные в разное время наблюдения. Один из советских беллетристов, М. Козаков, не без основания сравнил эту работу первоначального писательского накопления со знаменитой плюшкинской кучей: «И где бы вы ни увидели писателя, в какой бы обстановке вы с ним ни встретились, что бы вас с ним ни связывало в тот момент, — знайте: «Вон уже рыболов пошел на охоту!» Знайте: вас обирает незаметно Плюшкин и тащит вашу «старую подошву» и отскочившую «шпору» в свою скопидомскую кучу!» С течением времени этот процесс собирания реалий автоматизируется и перестает ощущаться художником: что бы он ни делал, у него все время происходят процессы наблюдения, сравнения, подбора впечатлений.

Вместе с этим писатель не довольствуется пассивной регистрацией того, что ему попадется на глаза, — он активно ищет нужный ему жизненный материал, из необозримого богатства жизненных фактов отбирая наиболее устойчивое, характерное, типичное. Гёте принадлежит совет, который вслед за ним не раз повторял Тургенев: «Запускайте руку внутрь, в глубину человеческой жизни. Всякий живет ею, не многим она знакома — и там, где вы ее схватите, там и будет интересно!» Писательское наблюдение проявляется не столько в пассивном отборе реалий, сколько в активном процессе «схватывания» существенного и характерного.

Искусство наблюдения с особой настойчивостью культивировали сторонники художественного реализма. Уже такой виднейший предшественник его, как Мольер, указывал писателям своего времени: «Когда вы изображаете людей, вы обязаны их описывать с натуры». Всего шире техника наблюдения развилась в критическом реализме. Диккенс рано проявил интерес к наблюдению жизни своего народа, с которой он знакомился по больницам, судам, долговым тюрьмам, улицам Лондона и других английских городов. Вспомним о привычке Бальзака следовать за прохожими и угадывать их психологию, жить с ними «одной жизнью», чувствовать «их лохмотья на своей спине» и «ступать своими ногами в их дырявой обуви». «Я, — говорил Бальзак, — располагаю громадной силой наблюдения потому, что прошел сквозь все профессии». Бальзак гордился своей наблюдательностью, говоря, что она у него «приобрела остроту инстинкта»: не пренебрегая телесным обликом, она вместе с этим «разгадывала душу».

«Громадная сила наблюдения» была присуща и многим русским писателям — и в первую очередь Гоголю. Друзья, жившие с ним в Италии, рассказывают, как живо интересовала Гоголя любая мелкая подробность итальянского быта, — целый час он, например, подсматривал за возней двух молодых и смешливых водоносов. «Мелочи» имели в глазах Гоголя глубокое характеризующее значение, и он никогда не пренебрегал ими. Автор «Ревизора» способен был часами вести разговор об игре в бабки или детально выспрашивать специалиста о различных формах судебных исков. Встречая интересного и сведущего человека, Гоголь впивался в него, «как пиявка». Гоголь терпеть не мог парадно-романтического подхода к человеку, связанного с идеализированием, с изображением его на особенно красочном и эффектном фоне. «Мне, — говорил он, — нужно радикально и основательно пощупать общество, а не взглянуть на него во время бала или гулянья». Гоголю была дорога не только объективная, но и субъективно преломленная правда тех или иных слоев общества: «...страх люблю слышать все толки, особенно жесткие толки и взгляды с неблагосклонных сторон».

Писатели, воспитавшиеся в недрах «натуральной школы» 40-х годов, продолжили и углубили это гоголевское искусство наблюдения. Островскому свойственна была необыкновенная способность привлекать к себе. Окружающих он наблюдал всегда, даже во время игры в карты, не только вглядываясь в человека, но и вслушиваясь в его манеру выражаться.

60-е, 70-е и 80-е годы прошлого столетия приблизили литературу к крестьянству, поставив задачу возможно более детального и всестороннего отображения условий народной жизни. Этим требованиям удовлетворял Короленко, любивший простые и задушевные беседы с встретившимися ему крестьянами и настойчиво знакомившийся с народным бытом: «познакомился с целой массой народа, впечатлений набрался — страсть!» Этой техникой великолепно владел и Л. Толстой. Читая его записные книжки конца 70-х годов, поражаешься исключительной зоркости, разнообразию и тонкости наблюдения над явлениями природы. Еще более внимателен Толстой был к человеку. Часто ездя по железной дороге в самом дешевом «третьем классе», Толстой забирался поближе к крестьянам, слушал их и вступал в разговор со всеми присутствующими. Он любил расспрашивать своих собеседников и узнавал их взгляды на различные вопросы. Регулярные прогулки по Яснополянскому шоссе способствовали его общению с крестьянами. Там же он встречался с глубоко интересовавшими его богомольцами; в частности, здесь произошла его беседа с отходником, впоследствии изображенным им в образе косноязычного праведника Акима («Власть тьмы»).

Великолепный мастер бесед, Успенский искуснее, чем какой-либо иной русский писатель, вызывал крестьян на самые откровенные разговоры: они никогда не видели в Успенском любопытствующего литератора и с сочувствием поверяли ему свои нужды. Беседуя с людьми, принадлежащими к демократической интеллигенции, Глеб Успенский никогда не занимался шаблонным выспрашиванием: внимательно слушая, он только общими вопросами или замечаниями направлял речь собеседника в желательную для него сторону. Принимаясь писать всегда под свежим впечатлением поразившей его встречи и разговора, Глеб Успенский отличался исключительной чуткостью к веяниям времени. На лету усваивал он то, что еще только носилось в воздухе, блестяще умел по ничтожным, казалось бы, проявлениям подмечать то или иное течение общественной жизни. Оказавшись близ Чудова в непосредственном соседстве с одной крестьянской семьей, Глеб Успенский в результате наблюдения над экономикой и бытом этой семьи пришел к важным выводам. Это был, конечно, самый «оперативный» по своим методам наблюдатель в русской литературе второй половины прошлого века.

«Нужно приучать себя к наблюдению. Полюбить это дело», — заметил А. Н. Толстой. Для творчества отнюдь не безразлично, ведется ли это наблюдение принужденно, по-ремесленному, или с неизменным подъемом душевных сил, с тем жадным вниманием к происходящему, которое так отличало работу Бальзака и Диккенса, Гоголя и Успенского. Для того чтобы наблюдение вошло в программу каждодневного труда писателя, последний должен выработать в себе бескорыстный интерес к каждому человеку, к бытовым и природным условиям жизни.

Еще в лицейские годы Пушкин с осуждением отозвался о драматурге А. А. Шаховском, как о поверхностном и небрежном наблюдателе: «Шаховской никогда не хотел учиться своему искусству и стал посредственный стихотворец, Шаховской не имеет большого вкуса, он худой писатель, — что ж он такой? — Не глупый человек, который, замечая все смешное или замысловатое в обществах, пришед домой, все записывает и потом как ни попало вклеивает в свои комедии». В результате этого торопливого и небрежного труда Шаховской создал «своих комедий шумный рой» (в черновой «Евгения Онегина» сказано было еще выразительнее: «Своих комедий шумный рой там вывел колкий Шаховской и был увенчан легкой славой»). Грибоедов, который имел перед собою примерно ту же столичную барскую среду, что и Шаховской, изучал ее, однако, гораздо более основательно и методично: «чтобы вернее схватить все оттенки московского общества», он «ездил на обеды и балы, до которых никогда не был охотник».

У Некрасова его «герои времени» потому-то и вышли такими рельефными, что поэт множество раз наблюдал их в фешенебельных петербургских ресторанах. Он же сделался в 1850 году невольным свидетелем погони за человеком, укравшим на рынке калач, и, может быть, именно этим личным наблюдением и рождены самые драматические детали его стихотворения «Вор»: «...закушенный калач дрожал в его руке...» «Закушенный» — потому ли, что бедняк не мог более терпеть голод, или потому, что он знал, что иначе калач у него отнимут? Как бы то ни было, такие подробности было трудно придумать — их доставило поэту искусство зоркого и проницательного наблюдения.

Среди средств подобного наблюдения важную роль играет беседа. Выше мы уже отметили высокую культуру этого способа активного наблюдения у Гоголя или Глеба Успенского. Чехову порою надоедали ялтинские обыватели, и все же он не упускал случая беседовать с ними и тем обогащать себя полезными наблюдениями. «У Ибсена был удивительный дар направлять разговор на темы, могущие доставить ему материал для изучения характеров, нужных для произведения, над которым он в данное время работал, и он выхватывал из таких разговоров иногда целые тирады». Норвежский драматург искусно затевал спор по тому или иному вопросу, высказывая от своего лица нарочито парадоксальные суждения. «Почтенный собеседник, не подозревая целей Ибсена, начинал защищать свое мнение, а этого только и надо было Ибсену, и вот простак бессознательно часами позировал писателю, служа живой моделью для фогта, кистера или школьного учителя в Бранде»[54].

Превосходной школой для молодого писателя является наблюдение своеобразной действительности. Таковы, например, наблюдения Брет-Гарта над золотоискателями. Эта сфера жизни много дала писателям, обогатив их знания и опыт. Изучая для романа «Брат и сестра» быт босяков Петербурга, Помяловский почувствовал потребность спуститься на самое «дно» столицы, сделаться завсегдатаем ее многочисленных трущоб, чтобы изучить психологию их обитателей.

Иногда возможность наблюдения над своеобразной средой открывалась в результате неожиданных катастроф в жизни писателя. Достоевский, осужденный на долгие годы каторги и ссылки, столкнулся в Сибири со множеством интересных людей, он услышал там столько «историй бродяг и разбойников и вообще всего черного, горемычного люда»... «Вообще, — заключал Достоевский, — время для меня не потеряно».

Лишь постепенно, и притом с большим трудом, вырабатывается у писателя техника наблюдения. Главным и определяющим элементом этой техники является умение писателя «выбрать натуру», определить объект наблюдения. Те писатели, которые этого не умеют сделать, обычно не идут далее поверхностных, хаотичных и никак не осмысленных зарисовок. А. Н. Толстой начал деятельность писателя с ряда литературных стилизаций, чрезвычайно далеких от жизни. Для плодотворного наблюдения у него не было еще достаточного опыта. А. Н. Толстой постепенно овладевает умением видеть и замечать существенные, типические явления действительности, которые в то же время фиксируются им во всем их конкретном многообразии.