Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






  • К. Из Лондона






     

    Монархи меж собой нередко брань творят,

    Военным духом все писатели горят;

    Коль так, пииты суть те власти остроумны,

    Что для таких же вин войн ы заводят шумны;

    Впоследок о царях дают потомки суд,

    Ту ж с ними честь певцы и жеребий несут.

    Не всякий славу царь мог в вечность распростерти,

    Не всякий и пиит был славен с год по смерти,

    Хоть в жизни принимал от многих плески рук,

    Как царь, приветства в знак, -- из многих пушек звук.

    Хвал наших в жизнь труба, знакомых нам ватага

    Ревет, что мы уже бессмертия у прага,

    Руками что уже касаемся верей.

    Мы пишем, умерли -- верст со сто от дверей.

    Честь наша после нас подвержена опале,

    Что больше дней, то мы от храма славы дале;

    Со мрущей так хвалой сквозь время чуть бредем,

    Пока в бездонну хлябь забвенья упадем.

    Вот наше кончится чем в свете стихотворство

    Певцы! чем отвратить в потомках к нам презорство:

    Сатиру ли, наш меч, на них употребить

    Или заранее их имном ухлебить?

    О просвещенные веков грядущих роды,

    Примите вы мои всемилостиво оды!

    Не баснословный бред, не обща то дрема,

    Препоручаю вам -- сокровище ума.

    Я пел; струны мои казались очень звонки;

    Приятелей моих рассудки сильно тонки.

    Бывало, как стихи прочту я в их кругу,

    Свидетель Аполлон, все хвалят, я не лгу.

    Я в жизни не с одним имел знакомство домом,

    Где ни обедывал, меня зывали громом;

    Я прах теперь, моя жива ль то в свете честь;

    Молю, стихи мои не дайте моли съесть

    Но до? йдет ли сия к потомкам челобитна,

    То тайна, никому из смертных неиспытна.

    Коль стихотворну плоть червь в гробе мог поясть,

    Диковинка ль стихам от червя же пропасть?

    То правда, в разные идут они потребы:

    Их под испод кладут, как в печь сажают хлебы;

    Купцы, что продают различный смертным злак,

    Завертывают в них хрен, перец и табак.

    Идут они в дела, идут и в забобоны,

    На мерки для портных и войску на патроны;

    Ребятам на змеи, хлопушки и пыжи,

    Свечам, окорокам копченым, на брыжи;

    Плод разума, стихи ко всячине пригодны;

    Со жребием людей судьбой своею сходны.

    Всем общ нам к жизни вход; в ней разны тьмы смертей;

    Стихам в свет путь один; из света -- сто путей.

    Я признаюсь, в стихах я сам жужжу, как муха --

    Но это моего не оскорбляет уха;

    Не всякий папою быть может кардинал;

    Всяк ждет, чтоб на него сей жеребий упал

    Спроси писца стихов, желает ли он славы, --

    Смиренный даст ответ: он пишет для забавы,

    Избыток в том лишь дней препроводить хотя;

    Он меж парнасских чад невинное дитя;

    Но загляни сему ты в сердце отрочати --

    Там н а йдешь: " Я пиит: стихи мои в печати".

    Но если дело всё в печати состоит,

    То всякий грамотей вмиг может быть пиит;

    Поставь слова твои в пристойные шеренги,

    Поди в печатный дом и заплати там деньги,

    Там вмиг твой тиснут слог, и выйдет мокрый лист,

    Ты в ту ж минуту стал сатирщик иль лирист;

    Пошел в дом с вечною в своем кармане славой;

    Дерзай, ты деньги дал, ты стихотворец правый.

    Теперь друзей своих к обеду пригласи

    И слог твой по большим боярам разнеси;

    Блаженства твоего и воссияло время,

    Смотри, и канул лавр на стихотворче темя.

    Вот тайна вся стихов: рука да голова,

    Чернилица, перо, бумага да слова;

    И диво ль, что у нас пииты столь плодятся,

    Как от дождя грибы в березнике родятся?

    Однако мне жалка таких пиит судьба,

    Что их и слог стоит не долее гриба.

    Когда же все мы толь недолговечны крайне,

    Другой какой-нибудь тут должно крыться тайне;

    Знать, не от рифм одних и точных стоп числа

    Зависит нашего удача ремесла.

    Как те, что зрелища в театре представляют,

    Людьми со стороны лиц скудость добавляют, --

    Я зрел, толпился в них безграмотный игрок,

    Но что он значит там? какой его урок?

    Пусть он в театре был и в платье наряжался,

    Стоял с копьем в руках и раза с два сражался,

    С Дмитревским рядом шел; кто ж скажет: он игрец?

    Он силы действ не знал; так точно и писец:

    Как путный, на театр он рифменный выходит,

    Берет перо меж перст и по бумаге водит.

    " Вот етто, -- говорит, -- поставил я творог,

    Так должен уж стоять в другой строке пирог".

    Прибравши так слова, он мыслит: сделал чудо,

    Что пред читателя вдруг выставил он блюдо.

    Со всею худобой нескладицы, бредни?,

    Слывет он у своей писателем родни;

    Великий умница и со смеха уморец, --

    У знатоков прямых он жалкий рифмотворец.

    Меж ним и игроком в том только разность вся:

    Тот кликнут в дело был, а этот сам вплелся.

    Обоим, станется, им быть в театре любо,

    Тот, милой, спроста рад, наш писарь буй -- сугубо.

    Природа, видит всяк, в дарах к нему скупа;

    Он мыслит: голова других людей тупа,

    И, не сошлясь на свет, себя всех выше ставит;

    Другой кто стань писать, он к буйству злость прибавит,

    Вдруг вышлет на тебя сто надписей, сатир:

    Ты смел потрясть его в умах людских кумир.

    Даст жалом знать, кто он; он колокол зазвонный,

    Гораций он в Морской и Пиндар в Миллионной;

    В приказах и в рядах, где Мойка, где Нева,

    Неугомонная шумит об нем молва;

    Ходя из дома в дом, он сам ее сугубит;

    Всем чтет свои стихи, чужих насме? рть не любит.

    И то сказать: он прав, кому не мил свой труд?

    Стихи нам вместо чад; мы мозг ломаем тут.

    Кто знает? может быть, при каждой он странице

    Пыхтел и мучился, подобно роженице;

    Так пусть, когда он чад с таким трудом родит,

    Пусть матерски на них любуется, глядит.

    Гляди! лишь не кричи: " Мои другой породы!

    Мои -- как ангелы; у всех других -- уроды".

    Коль ты б за ангелов мне их не навязал,

    Я детушек твоих за обезьян бы взял.

    В чужих они глазах толико некрасивы,

    Горбаты, сплющены, и хворы, и паршивы,

    И живости-то нет, и в каждом три бельма,

    И мысль-то сви? хнута, и рифма-то хрома.

    Совсем увечные и гнусные калеки;

    От совершенства миль на тысячу далеки;

    Иной бы от людских в подполье крыл их глаз --

    А ты нарочно их всем су? ешь на показ.

    " Да как же? -- скажешь ты. -- Мой люди слог читают

    И хвалят; толку в нем, знать, много обретают".

    Я, чаю, хаживал ты в театральный дом,

    Комедиантов в честь слыхал в нем плесков гром;

    Как скоро князь иль граф ударит там в ладони,

    То каждый из простых, подобием догони,

    Без пощаженья рук сугубит общий треск,

    Хотя не знает сам, чему сей платит плеск.

    Спроси, зачем он бьет? -- ударил, де, вельможа;

    Толпа твоих чтецов на чернь сию похожа.

    Какой-то там живет на Мойке меценат,

    Что пестует твой слог, а ты тому и рад,

    И думаешь, что в нем неведь какая сдоба,

    Но истинных красот не знаете вы оба;

    Не видит проку он, кроме тебя, ни в ком;

    Причина вся тому, что ты ему знаком.

    Так с богом успевай, пленяй, брат, пресны души,

    Бесхитростны сердца, где Мидасовы уши.

    " Как так, ---ты говоришь, -- я шлюсь на словаря,

    В нем имя ты мое найдешь без фонаря;

    Смотри-тко, тамо я, как солнышко, блистаю,

    На самой маковке Парнаса превитаю! "

    То правда, косна желвь там сделана орлом,

    Кокушка -- лебедем, ворона -- сокол о м;

    Там монастырские запечны лежебоки

    Пожалованы все в искусники глубоки;

    Коль верить словарю, то сколько есть дворов,

    Столь много на Руси великих автор о в;

    Там подлый наряду с писцом стоит алырщик,

    Игумен тут с клюкой, тут с мацами батырщик;

    Здесь дьякон с ладаном, там пономарь с кутьей;

    С баклагой сбитенщик и водолив с бадьей;

    А всё-то авторы, всё мужи имениты,

    Да были до сих пор оплошностью забыты --

    Теперь свет умному обязан молодцу,

    Что полну их имен составил памятцу;

    В дни древни, в старину жил-был, де, царь Ватуто,

    Он был, да жил, да был, и сказка-то вся туто.

    Такой-то в эдаком писатель жил году;

    Ни строчки на своем не издал он роду;

    При всем том слог имел, поверьте, молодецкий,

    Знал греческий язык, китайский и турецкий.

    Тот умных столько-то наткал проповедей,

    Да их в печати нет. О! был он грамотей.

    В сем годе цвел Фома, а в эдаком Ерема;

    Какая же по нем осталася поэма?

    Слог пылок у сего и разум так летуч,

    Как молния, в эфир сверкающа из туч.

    Сей первый издал в свет шутливую пиесу,

    По точным правилам и хохота по весу.

    Сей надпись начертал, а этот патерик;

    В том разума был пуд, а в этом четверик.

    Тот истину хранил, чтил сердцем добродетель,

    Друзьям был верный друг и бедным благодетель;

    В великом теле дух великий же имел,

    И, видя смерть в глазах, был мужествен и смел.

    Словарник знает всё, в ком ум глубок, в ком мелок;

    Рассудков и доброт он верный есть осе? лок.

    Кто с ним ватажился, был друг ему и брат,

    Во святцах тот его не меньше, как Сократ.

    О други, что своим дивитеся работам,

    Сию вы памятцу читайте по субботам!

    Когда ж возлюбленный всеросский наш словарь

    Плох разумов судья, плох наших хвал звонарь:

    Кто ж будет ценовщик сложений стихотворных,

    Кто силен различить хорошие от вздорных?

    Бери сто раз перо и по бумаге мычь,

    Со всех концев земли к себе идеи кличь,

    Три лоб свой, пружься, рвись -- вмиг скажут наши строки,

    Лжевдохновенны мы иль истинны пророки.

    Оставь читателей судьями дум твоих,

    Есть Аполлоновы наперсники и в них;

    Им шепчет в уши Феб, чей лучше слог, чей хуже,

    Кто в Иппокрене пил, кто черпал в мутной луже.

    Прямой стихов творец и та? инственник муз

    Есть тот, что в жизнь блюдет с добротами союз,

    Из сердца истины в других сердца преносит

    И никого, чтоб чел стихи его, не просит.

    Свет знает и без нас, полезно что ему,

    Где сердце зиждется, где пища есть уму;

    Пчела не чересчур виется круг навоза,

    Любимы ей места -- нарцисс, пион иль роза.

    Купцы товар лицеи, не горлом продают,

    И только лишь в набат, коль нездорово, бьют.

     

    1772 (?)

     

     






    © 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
    Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
    Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.