Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Глава 26. Рождество на Верхнем Ист-Сайде отличалось куда большим официозом, чем того ожидала Хейвен






Рождество на Верхнем Ист-Сайде отличалось куда большим официозом, чем того ожидала Хейвен. Утром никто не обменивался подарками, члены семьи не делились друг с другом историями. Ровно в три часа дня все собрались в огромной столовой – четверо человек разместилось за столом, за которым вполне убралось бы десять персон. Обслуживающий персонал разносил блюда, безмолвно и быстро меняя их тарелки, и исчезая из комнаты.

Хейвен смотрела в свою тарелку, не чувствуя аппетита, в то время как остальные приступили к обеду. Неужели у обслуживающего персонала не было семей? Почему они работали в Рождество?

В ее голову закрались тревожные мысли.

Этого не могло быть, ведь так? Сенатор, человек, уважающий закон, не стал бы держать в своем доме рабов. Или стал бы?

Возможный ответ на этот вопрос ужасал Хейвен.

– Хейден…

Оторвав взгляд от тарелки, Хейвен развернулась к матери Келси – Аните – которая сидела неподалеку от нее. Темные волосы Аниты были собраны на макушке в пучок, ее шею украшала длинная нить жемчуга. Она потягивала из бокала белое вино, успев за время их пребывания за столом уже дважды наполнить свой бокал.

– Да, мэм?

– Расскажи мне о своей семье.

– О моей семье? – переспросила Хейвен, смотря на нее.

– Да, о семье. Мне хочется узнать, почему Рождество ты проводишь не с ними.

– Мама… – сердито сказала Келси, стиснув зубы, тогда как ее отец пробормотал: – Анита, пожалуйста…

– Расслабьтесь, я всего лишь полюбопытствовала, – ответила она, отмахнувшись от них и не сводя взгляда с Хейвен. – Так что насчет твоей семьи?

– Гм… на самом деле, у меня нет семьи, – ответила Хейвен. – Мои родители умерли.

– Сирота? – громко воскликнула Анита, склоняясь над столом. – Как трагично! Как они умерли?

– Погибли в автокатастрофе, – моментально ответила Хейвен, умалчивая суровую правду о том, что единственный родитель, который у нее в действительности был, покончил жизнь самоубийством для того, чтобы избавиться от оков… от оков, наложенных человеком, который должен был быть ей отцом.

– Как печально, – сказала Анита. – А где остальные члены семьи? Братья? Кузины? Дяди? Тети? У тебя есть кто-нибудь?

– Достаточно, Анита, – настойчиво сказал Кейн. – Прекрати.

– О, да брось, – сказала Анита, делая глоток вина. – Как будто тебе самому не интересно, почему молодой девушке некуда поехать на Рождество.

– Но это не так, – возразил Кейн. – Она приехала к нам, разве нет?

Анита усмехнулась.

– Бога ради, Кейн. Никому на самом деле не хочется здесь находиться. Даже наша дочь не хочет находиться в этом доме.

– Потому что ты вечно всех допрашиваешь, – ответил Кейн. – Мне самому зачастую не хочется возвращаться домой из-за твоих расспросов.

– О, расскажи это кому-нибудь другому! Не из-за этого тебе не хочется возвращаться домой! Возможно, тебе удается лгать всем вокруг и кормить их своей чушью, но со мной этот номер не пройдет.

– Чушью? – Кейн ударил ладонью по столу. – Если ты хочешь поговорить о чуши, то давай поговорим об этом.

Они принялись спорить, ссорясь и жаля друг друга резкими словами. Келси продолжала обедать, не обращая внимания на происходящее, тогда как Хейвен вздрогнула и съежилась от их ссоры. Казалось, она продолжалась целую вечность и закончилась только лишь тогда, когда они, наконец, полностью высказались.

В столовой воцарилась гнетущая тишина. Хейвен заставила себя немного поесть, радуясь тому, что ссора закончилась.

– Келси, дорогая, насколько плохи дела в школе на сей раз? – вновь заговорила Анита.

– Все в порядке, – ответила Келси. – Я получила пятерки, четверки и всего лишь одну тройку.

– По какой дисциплине тройка?

– Живопись.

– Как ты умудрилась? – Анита неодобрительно покачала головой. – Даже обезьяна смогла бы добиться в этом успеха. Любой дурак может размазывать краску по холсту.

Эти слова задели Хейвен за живое. Она невольно ахнула, приняв их близко к сердцу. Кейн перевел взгляд с Хейвен на свою жену.

– Черт побери, Анита.

– О, ты – художник? – спросила она. – Я уверена, что твои работы чудесны, дорогая. Просто чудесны. Что же до моей дочери…

За стол вновь вспыхнула ссора.

Хейвен с облегчением вздохнула, когда обед подошел к концу. Келси удалилась в уборную, Анита же, в свою очередь, прихватила с собой бутылку вина и покинула столовую, оставив Хейвен с отцом Келси.

Обслуживающий персонал принялся убирать со стола. Хейвен с любопытством наблюдала за ними, на мгновение забыв о присутствии Кейна.

– Они уже давно работают на мою семью, – сказал он.

Хейвен перевела взгляд на Кейна.

– Что?

– Эти люди. Они работают на меня с тех пор, когда Келси еще была ребенком. Они самостоятельно решают, будут ли они работать в Рождество или нет, но, поскольку праздничный день оплачивается в двойном размере, все они предпочитают отработать несколько часов своей смены.

– О, – отозвалась Хейвен, по-прежнему наблюдая за происходящим с подозрительностью. – Как Вы…

– Как я догадался, что тебя терзает этот вопрос? – спросил он, опередив ее. – Я вырос в бедной семье. Моя мать подрабатывала танцовщицей. Отец был мошенником. Излишне говорить, что мне хорошо знакомо выражение твоего лица.

– Какое выражение?

– Выражение непонимания того, как жизнь может так обходиться с людьми, – поднявшись из-за стола, Кейн кивнул Хейвен. – Было очень приятно с тобой познакомиться. Мы будем рады тебе в любое время.

Удалившись, он оставил Хейвен одну в огромной столовой. Келси вернулась спустя несколько минут и остановилась в дверях.

– Что скажешь?

– Что ж, – сказала Хейвен, вставая, – возможно, ты не так уж и сильно преувеличивала.

Келси рассмеялась.

– Я же говорила. Ужас.

Ужас? Возможно, и нет, но семья Келси определенно относилась к той категории людей, которых Хейвен всеми силами избегала еще со времен своего детства.

 

* * * *

 

Субботней ночью католическая церковь Святой Марии казалась заброшенной, длинные ряды скамей, ведущих к кафедре священника, пустовали. Закрытые Библии покоились на деревянных подставках в ожидании завтрашней мессы, когда слова, напечатанные на их страницах, вновь станут самыми важными в жизнях десятков людей.

Людей, которые под светом луны беспечно и бесцеремонно нарушали заповеди, которые они клялись соблюдать по воскресеньям при свете дня.

Винсент пришел в церковь под покровом ночи, одетый в большую черную толстовку с капюшоном, которая была покрыта крупными снежинками. Оказавшись среди церковных стен, он снял капюшон, открывая виду свои темные, взлохмаченные волосы. Он не подстригался и не брился уже несколько недель – его челюсть была покрыта щетиной. На его талии свободно сидели мешковатые джинсы. Теперь он казался полной противоположностью опрятному доктору, которым он некогда был.

Пройдя по проходу, он направился к передней части церкви и остановился возле большого органа, располагавшегося слева от кафедры. Спустя пару мгновений Винсент услышал позади себя шаги. Они были едва слышимыми – человек, не привыкший прислушиваться к опасности даже в дуновении ветра, их определенно не расслышал бы.

В последний раз Винсент виделся с отцом Альберто достаточно давно – в последнюю их встречу он излил ему всю душу, отпустив самых сильных, самых темных демонов, но теперь он вновь нуждался в священнике. Ему требовался его совет. Винсенту хотелось узнать, допустимо ли сделать что-то аморальное для того, чтобы избавить других от страданий. Он понимал, что плохие поступки никак не сложатся в один хороший, однако мысль о том, что один плохой поступок может быть простителен в том случае, если он сможет исправить все остальное, никак не давала ему покоя.

Склонив голову, Винсент закрыл свои усталые глаза и медленно перекрестился.

– Простите меня, святой отец, ибо я грешен.

– Ничего другого я и не ожидал.

Винсент распахнул глаза, услышав отчетливый, бесстрастный и пугающе знакомый голос. Встрепенувшись, Винсент ощутил, как сильно забилось его сердце, когда он обернулся и встретился лицом к лицу с человеком, которого он никак не ожидал здесь встретить: Коррадо.

– Я едва узнал тебя, – сказал Коррадо, стоя в нескольких футах от Винсента у передней скамьи. – Ты ведь не крал одежду у сына, нет? Тебе не очень идет.

Винсент подозрительно посмотрел на него. Коррадо казался расслабленным – смотря на Винсента и ожидая ответа, он держал руки в карманах брюк своего черного костюма.

– Как ты меня нашел? – спросил Винсент.

Коррадо покачал головой.

– Мне повезло. Честно говоря, ты очень предсказуем. Как и твой сын.

– Что ты здесь делаешь?

– Я могу задать тебе аналогичный вопрос, Винсент, – ответил Коррадо. – Церковь много веков назад перестала быть убежищем. Они больше не в силах тебя защитить. Хотя, возможно, они смогут защитить тебя от Бога, но не от человека. Ничто не защитит тебя от людского гнева. Ни полиция, ни священник.

– Я не искал убежища, – ответил Винсент. – Я пришел за советом.

– В таком случае, я, возможно, смогу тебе помочь. Пожалуйста, продолжай. Простите меня, святой отец, ибо я грешен. С момента… – Коррадо замолчал, приподняв брови в знак ожидания.

Винсент осмотрелся по сторонам. Коррадо блокировал главный выход из церкви. Он сможет покинуть ее только в том случае, если Коррадо позволит ему это сделать.

– С момента моей последней исповеди минуло шесть месяцев.

– Шесть месяцев, – повторил Коррадо. – Уверен, есть вещи, в которых ты хочешь покаяться.

Винсент усмехнулся.

– Пожалуй, их куда меньше, чем у тебя.

Рассмеявшись, Коррадо достал руки из карманов. Чувства Винсента обострились, когда он увидел черные кожаные перчатки. Винсент хорошо знал этот вид человека за работой. Коррадо походил на жнеца, на посланца смерти, лишающего людей жизни и бесследно исчезающего без единого следа.

Его жертвы редко знали, что именно положило конец их жизни. Многие из них его даже не видели – он поджидал их ночью и пускал пулю им в череп, разрывая их спинной мозг и моментально их убивая. Ловко и аккуратно, безболезненно и быстро. Он расправлялся с делом за несколько минут. Коррадо не был сторонником пыток – за исключением тех случаев, когда он был рассержен.

Когда Коррадо злился или воспринимал случившееся как личную обиду, он становился другим человеком. На свободу вырывался отвратительный, злобный монстр, прорывавшийся через его спокойную натуру. Когда подобное случалось, никто не был застрахован от его ярости. Он не совершал ошибок и делал все исключительно аккуратно, однако вторая его натура не знала пощады. Он мог разорвать человека на куски – медленно и методично – до такой степени, что в итоге его жертву было невозможно опознать.

– Тебя прислал Сал? – спросил Винсент, пытаясь сохранять спокойствие.

Коррадо покачал головой.

– Это было мое решение.

Не бизнес. Личное.

Сделав шаг вперед, Коррадо поправил свои перчатки, проверяя, хорошо ли они сидят. Винсент моментально сделал шаг назад. Он сделал это еще несколько раз, их движения напоминали смертельный танго.

– Мне не хочется в это верить, – сказал Коррадо, – но, видя тебя здесь – видя тебя таким – я не могу не задаваться вопросом о том, не правда ли это.

– Все не так, как кажется, – ответил Винсент.

Коррадо покачал головой.

– Разве когда-то бывает иначе? Но это неважно, и ты это знаешь. Ты пересек черту, и не имеет значения, по какой причине ты это сделал и что именно ты планировал осуществить на другой стороне. Сам факт того, что ты оказался по другую сторону, непростителен. Lupo non mangia lupo. Сколько раз мы слышали эти слова от твоего отца, когда он был жив? Сколько? Волки волков не кусают. Мы не идем против своих.

– Ты прав, – сказал Винсент. – Если ты не можешь доверять своим, то кому сможешь?

– Никому, по мнению твоего сына, – ответил Коррадо. – Non fidarsi di nessuno. Ты хоть подумал о том, как это скажется на нем? Как это уже сказывается?

Мысли о Кармине причиняли Винсенту боль.

– Он в порядке?

– Конечно же, нет. Он никогда больше не будет в порядке! Ему приказано убить тебя!

Вздрогнув от враждебного тона, Винсент поспешно сделал несколько шагов назад.

– Не дай ему этого сделать.

– Я и не планирую, – Коррадо едва заметно прошел вперед, не упуская ни одного движения.

Внимание обоих внезапно привлек громкий голос, эхом прокатившийся по церкви. Отец Альберто вышел из своего кабинета и нахмурился. Коррадо сделал несколько шагов назад, создавая дистанцию между собой и Винсентом, когда священник спешно направился в их сторону.

– Джентльмены, не мне вас судить, и я никогда не порицал ваши жизненные решения, но это уже перебор! Этому не место в доме Господа. Это пристанище благодати, любви, понимания. Мы всегда открыты, но только для тех, кто прекращает грешить, входя через эти двери.

– Вы правы, – согласился Коррадо, вновь засовывая руки в карманы. – Сейчас не время и не место для этого.

– Из-за чего вы вообще враждуете друг с другом? – спросил священник. – Вы же одна семья!

– Это было недоразумение, – ответил Винсент. – Только и всего.

– Верно, недоразумение, – сказал Коррадо, откашлявшись. – Если вы меня извините, я пойду. Меня ждут дела.

Отец Альберто приподнял брови, смотря на него.

– Надеюсь, они не затянутся допоздна. Завтра я ожидаю увидеть тебя на одной из этих скамей.

– Я ни за что не пропущу Вашу мессу, святой отец, – ответил Коррадо, переводя взгляд на Винсента. – Я управлюсь до восхода солнца.

Развернувшись, он неторопливо направился к выходу. Винсент и отец Альберто молча наблюдали за тем, как Коррадо покидает церковь, исчезая в ночи. Вздохнув, Винсент расстроено провел руками по лицу. Это не сулило ничего хорошего. Совершенно.

– Ох, Винченцо, что приключилось на сей раз?

– Ситуация, из которой нет выхода, – тихо ответил Винсент.

– Я в это не верю, – сказал отец Альберто. – Всегда можно найти выход.

– Оставшись в живых?

Отец Альберто промолчал, смотря на дверь, за которой исчез Коррадо и обдумывая вопрос Винсента.

– Так я и подумал, – пробормотал Винсент, так и не дождавшись от священника ответа. – Полагаю, смерть – не самое страшное на свете.

– Придите ко мне все труждающиеся и обремененные, и я успокою вас, – сказал отец Альберто, цитируя евангелие от Матфея. – Как бы там ни было, мне не нравится то, что ты опустил руки. Никогда нельзя сдаваться.

– Я не сдаюсь, святой отец. Я отдаю себя происходящему. Я так долго пытался плыть против течения, но в итоге меня все равно смыло. И я больше не могу плыть. Я чертовски устал.

– И что же, ты просто пойдешь ко дну? – с удивлением спросил отец Альберто.

– Нет, – ответил Винсент. – Я дождусь спасательного круга и удалюсь на покой.

– Вдруг ты его не дождешься? На свете существуют непростительные вещи. Не делай ничего такого, о чем впоследствии пожалеешь.

– Я верю в то, что мне уже не придется о них жалеть.

Отец Альберто покачал головой.

– Ты ужасно выглядишь, Винченцо. Пойдем, у меня есть раскладушка, на которой ты сможешь поспать.

– Это лишнее.

– Тогда хотя бы поешь и прими душ.

Винсент хотел отказаться от этого предложения, однако мысль об еде и душе были слишком соблазнительными. Пройдя за отцом Альберто, он съел два сэндвича и пакет чипсов, в то время как священник с беспокойством наблюдал за ним.

– Что привело тебя сюда сегодня?

– Мне нужен совет, – ответил Винсент. – Мой отец всегда говорил: chi tace acconsente. Мне стало интересно, что Вы об этом думаете.

Chi tace acconsente. Что посеешь, то и пожнешь. Антонио ДеМарко верил в то, что за все нужно бороться – если ты чего-то хочешь, если ты во что-то веришь, то ты должен взять на себя ответственность и бороться за это. Если ты молчишь, отступаешь и ничего не делаешь, то и винить в том, что ты ничего не имеешь, ты можешь только себя самого.

– Я считал твоего отца мудрым человеком, – сказал отец Альберто. – Я мог не соглашаться с его поступками и решениями, но я всегда восхищался его убеждениями по поводу семьи и ответственности. И это правда – те, кто не имеет принципов, поддадутся любому соблазну.

Винсент нахмурился.

– Это Писание?

Отец Альберто улыбнулся.

– Нет, думаю, эти слова принадлежали Александру Гамильтону.

– Спасибо, святой отец, – Винсент поднялся. – Я приму душ, если Вы не возражаете.

Отец Альберто показал ему небольшую душевую. Сняв одежду, Винсент вздохнул, сняв с шеи золотую цепочку и положив ее на полку рядом с полотенцами. Он зашел в тесную кабинку, которая была настолько маленькой, что он едва в ней поместился, и вымылся куском обычного мыла. Вымыв волосы, он вышел из душа и, вытершись, надел грязную одежду.

Он направился к выходу, избегая встречи с отцом Альберто и каких бы то ни было прощаний. Он вышел на улицу и накинул на мокрые волосы капюшон. Приятный бриз обдул его лицо, когда он шагнул на первую ступеньку лестницы и обвел взглядом пустую на вид улицу.

По его телу пробежал холод, который не имел никакого отношения к прохладному ночному воздуху.

– Коррадо, – тихо поприветствовал Винсент, даже не смотря в сторону скрытой тенью лестницы фигуры. Винсент знал, что он будет его здесь ждать.

– Что ж, Винсент, мы могли бы назвать тебя кем угодно, но ты, вне всяких сомнений, не трус.

 

* * * *

 

– Скорее! У нас мало времени!

Коррадо стоял в ванной наверху, смотря на свое отражение в небольшом зеркале. Ранним утром через окно в ванную комнату лился солнечный свет. Коррадо принял душ и оделся, однако ничего больше для того, чтобы подготовиться к новому дню, он не сделал. Усталость проникла в каждую клетку его тела, отразившись в его чертах. Всматриваясь в свое лицо, он изучал его недостатки, параллельно осматривая седые просветы в волосах и кровеносные сосуды в усталых глазах.

– Ты меня слышишь, Коррадо? Мы опоздаем!

Зайдя в ванную, Селия нахмурилась. Не сказав ни слова, она подошла к нему сзади и поправила воротник его рубашки.

– Двадцать семь лет, – сказал Коррадо, встречаясь с ней взглядом в зеркале. – Мы женаты уже практически тридцать лет, а тебе, как и прежде, зачастую приходится поправлять мой галстук.

Селия улыбнулась.

– Просто не верится, что прошло столько лет.

– Я знаю, – ответил он, переводя взгляд на свое лицо. – Мой возраст становится все очевиднее.

Селия рассмеялась, когда он развернулся к ней.

– Ты так же красив, как и в день нашего знакомства.

– А ты стала еще прекраснее.

Наклонившись, он нежно поцеловал ее, наслаждаясь ощущением ее губ. Спустя несколько минут она прекратила поцелуй и, поморщившись, отстранилась.

– Щетина у тебя теперь явно больше, – сказала Селия, погладив его челюсть.

– Мне не хотелось бриться, – ответил Коррадо. – У меня сегодня нет энергии.

– Ты выглядишь уставшим, – заметила Селия, запуская руку в его волосы. – Ты спал?

– Немного.

– Ты вернулся очень поздно.

– Да.

Смотря на нее, Коррадо заметил вопросы, крывшиеся в ее теплых, карих глазах. Где ты был? Куда ты отлучался? Чем ты занимался? С кем ты был? Кому ты причинил боль? Эти вопросы мучили ее, всякий раз грозя сорваться с языка, однако она никогда их не задавала, и он был благодарен ей за это. Ему не хотелось лгать Селии, но он определенно не смог бы признаться ей в том, что несколько часов назад, он, словно жертву, выслеживал ее единственного брата, настигнув его, как раненого зверя, в той же самой церкви, в которую они собирались.

– Нам пора, – сказала Селия, отводя взгляд. – Нам еще нужно заехать за мамой, а она, как ты знаешь, ненавидит опаздывать. Если мы не поторопимся, она будет всю дорогу ворчать.

Выйдя из ванной, Коррадо выключил свет и проследовал за своей женой к машине. Они практически не разговаривали по дороге в центр «Sunny Oaks», где Джиа ДеМарко проживала на протяжении последних нескольких лет. Коррадо никогда не питал теплых чувств к этой женщине и ее резкости, однако он очень сильно ее уважал.

Когда они приехали, Селия направилась наверх за матерью, в то время как Коррадо остался ожидать у входа. Увидев их, он открыл дверцу машины – проигнорировав его, Джиа села на заднее сиденье его «Мерседеса». Поджав губы, она скрестила на груди руки.

Закрыв дверцу машины, Коррадо вздохнул и заметил многозначительный взгляд Селии, говоривший о том, что грядущие жалобы со стороны ее матери им придется выслушивать по его вине.

Он был готов принять эту вину. Это меньшее, что он мог сделать.

– Вы чудесно выглядите, Джиа, – сказал Коррадо вежливо, выворачивая на дорогу. – Новое платье?

– Новое платье? – пробормотала она, насмехаясь над ним. Упрямо смотря в боковое окно, она не удостоила Коррадо даже взглядом. – Я не ребенок, знаешь ли, и мне не нравится, когда со мной обращаются как с маленькой – особенно в тех случаях, когда это делаешь ты. Антонио снес бы тебе голову, если бы был жив – упокой, Господи, душу этого засранца.

– Разумеется, – тихо согласился Коррадо. – Антонио был бы крайне разочарован.

– Платье и вправду прекрасное, мам, – вмешалась в разговор Селия, с улыбкой смотря на заднее сиденье. – Тебе очень идет синий цвет.

– А другие, что, не идут? – спросила Джиа, переводя, наконец, взгляд на свою дочь и осматривая ее с головы до пят. – Нельзя так часто носить черное, Селия. Ты теряешься в черном цвете, и, ко всему, кажется, что у тебя траур. Люди подумают, что ты несчастлива. Начнут судачить о твоем браке. Ты этого хочешь? Чтобы они думали, что ты не можешь удовлетворить своего мужа?

– Не глупи, – ответила Селия, отворачиваясь. – Все знают, что я ношу одежду черного цвета из-за того, что он стройнит.

– Похоже, это не помогает, – сказала Джиа. – Возможно, тебе следует заняться спортом.

Селия натянуто рассмеялась, однако по выражению ее лица Коррадо понял, что замечание матери задело ее. Взяв жену за руку, он безмолвно попытался успокоить ее.

Они остановились на красном сигнале светофора, на дорогах, несмотря на ранний воскресный час, были пробки. Когда Джиа громко вздохнула, Коррадо перевел взгляд на зеркало заднего вида и заметил, что она вновь принялась смотреть в боковое окно.

– Поверить не могу, что мы опоздали. Нам придется сидеть позади всех.

– Мы всегда там сидим, мам.

– Потому что мы сами так решаем, а не из-за того, что у нас не остается другого выбора, – ответила Джиа. – Терпеть не могу отсутствие выбора. Он должен у меня быть. Когда твой отец был жив, все дожидались нас. Это был вопрос уважения. Теперь же никому до этого нет никакого дела.

Коррадо с облегчением вздохнул, когда на светофоре загорелся зеленый свет.

К их прибытию церковь была заполнена людьми. Припарковав машину за углом, Коррадо предложил Джии руку, однако она отказалась от его предложения и, ворча, направилась вперед. Селия попыталась догнать мать, в то время как Коррадо даже не подумал утруждаться, медленно подходя к дверям церкви.

Спустя несколько минут он сел на заднюю скамью рядом со своей женой, попутно разглаживая свой пиджак. Месса уже началась, отец Альберто стоял в передней части церкви, неся людям любовь и прощение. За время службы Коррадо не проронил ни слова, едва замечая происходящее. Во время причастия он остался на своем месте. После того, как служба закончилась, он первым покинул церковь.

Селия и Джиа вышли следом за ним и поприветствовали друзей. Коррадо стоял в стороне, терпеливо дожидаясь их, когда к нему подошел отец Альберто.

– Я не видел тебя в начале службы, Коррадо. Я подумал, что ты все же пропустишь сегодня посещение церкви.

– Конечно же, нет, святой отец, – отозвался Коррадо. – Мы просто немного опоздали.

Священник внимательно изучал его взглядом.

– Встретимся ли мы на грядущей неделе?

– Для чего?

– Повод может быть любым, – ответил священник. – Мои двери всегда открыты, но, как ты знаешь, по средам я обычно исповедую.

Он пытался выудить из него информацию, осознал Коррадо. Информацию, которую он не планировал ему давать.

– Возможно, – ответил Коррадо. – Неделя еще даже не началась. Никогда не знаешь, что может произойти.

 






© 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.