Глава 17. Я открыла две кладовки, прежде чем нашла уборную без опознавательных знаков и проскользнула внутрь

Я открыла две кладовки, прежде чем нашла уборную без опознавательных знаков и проскользнула внутрь. Я оперлась руками на фарфоровую раковину и прислонилась головой к холодному зеркалу. Не знаю, почему это так сильно на меня повлияло, но мне казалось, что меня ударили в живот.

Джексон был хорошим парнем. Замечательным парнем. Меня накачали наркотиками, а он позаботился обо мне. Я с быстротой молнии колебалась между невероятной неудачницей и сучкой, а он был все еще здесь. И где-то посреди всего этого, я разрушила его годовой успех.

И теперь поражалась, что он продолжал отвергать меня.

Не в первый раз я задавалась вопросом, почему. Почему этому замечательному парню не плевать на меня? Думаю, он волновался о том, что произошло, больше меня.

Неважно, где я находилась или на скольких самолетах и поездах путешествовала, тьма всегда настигала меня. Не из-за невезения или кармы, или чего-то еще. Несчастья преследовали меня, потому что я была несчастьем. Я была ходячим, говорящим ураганом, и моя идея образа жизни всех тащила вниз за собой.

Я посмотрела в зеркало, которое было обрамлено ржавым металлом, а в отражении горел приглушенный желтый свет. В центре зеркала я увидела девушку с бледными волосами и розовыми губами. Объект для Королевы красоты. Именно так всегда говорила моя мама во время моего взросления. Она хотела, чтобы я была следующей Мэрилин Монро. Она говорила мне это по утрам, когда была пьяна и лежала в кровати из-за " головной боли". Но красота — это яд. Ложь. Это фасад и ничего больше.

Когда я смотрела в зеркало, то видела то, что они старались не видеть. Мешки под глазами. Размазанный макияж и впалые щеки. Очень тонкие руки и линии вокруг рта от морщин. Но все эти несовершенства не имели ничего общего с истрепанной душой, которая покоилась внутри.

Это я не могла изменить. Я могла закрасить макияжем. Отвлечься с помощью вечеринок, парней и путешествий. Но нельзя убежать от того, кто ты есть на самом деле... никогда.

И здесь, в этом маленьком кафе в маленьком немецком городке, возможно, с самым идеальным парнем в мире... эта тьма, наконец, меня настигла.

Раздался стук в дверь.

— Келси?

Господи. Как я должна смотреть ему в лицо, когда мы оба знали, что ему лучше без меня? Мы просто должны свернуть все это недельное путешествие и разойтись по разным сторонам. Он мог продолжать путешествовать туда, куда собирался. Я могла вернуться в Техас и выяснить, есть ли там центры реабилитации для вредящих себе сучек.

— Минутку.

Он не слышал, потому что через несколько секунд раздался еще стук, и дверь, которую я не заперла, распахнулась.

Я поспешила вытереть тушь под глазами и схватила бумажное полотенце, чтобы притвориться, будто мыла руки.

— Эй, — сказал Хант.

— Господи. Слишком нетерпеливый? Если продолжишь вести себя также плохо, я уберусь с твоей дороги.

Я практически прошла мимо него, когда он поймал меня за локоть и повернул к себе.

— Не надо, — сказал он. — Не делай этого.

— Не делать что?

— Не притворяйся, что все хорошо, когда это не так.

Весело. Ты должен знать, что настоящее, а что нет, чтобы прекратить притворяться, а я уже очень давно абстрагировалась от этого.

— Я не притво...

— Келси.

Черт.

Его глаза. Его проклятые глаза проникали в каждую суть меня.

— Почему тебя это заботит? — Я ужаснулась, когда услышала заминку в своем дыхании.

— А почему это не должно меня заботить, принцесса?

— Потому что я ужасная. Все, чем я занимаюсь, это порчу все. Включая тебя. Ты должен бежать в другом направлении настолько быстро, насколько сможешь.

— Но кто тогда будет заботиться о тебе, когда ты притворно подвернешь себе лодыжку?

Из меня вырвался смешок, который превратился во всхлипывание, и я прикрыла свое лицо руками прежде, чем он смог увидеть, как я распадаюсь на части.

— Видишь? Ужасно.

Он отвел мои руки, поэтому я опустила лицо.

— Ты не ужасная, Келси. Ты яркая и красивая, и ты горишь. Горишь так живо. Пожары могут разрушать, но они также красивы и полны жизни, и могут очистить все и дать шанс начать все с начала. Ты не ужасная. Совсем нет.

Мне хотелось слушать его, хотелось верить в те вещи, которые он говорил, но мой мозг, казалось, мог только сконцентрироваться на том, что он знал, что я разрушительна. Я всю свою жизнь прожила с желанием быть чем-то большим, быть замеченной, гореть как свечи в романах Керуака, но никогда не переставала думать о вреде, который могла причинить.

— Думаю, я должна отправиться домой, — сказала я.

Его руки на моих локтях придвинули меня ближе, и он сказал:

— Я не знаю, что сделать, чтобы убедить тебя.

— Ничего, — сказала я. — Ты ничего не можешь сделать.

Я грустно улыбнулась ему, и руки с моих локтей скользнули на талию, а его губы прижались к моим в жгучем поцелуе.

Кроме этого. Ты можешь сделать это.

Я сопротивлялась секунду, пытаясь оттолкнуться, но его руки удерживали меня за талию, вжимая меня в его грудь. И меня хватило только на несколько секунд сопротивления. Я вцепилась в его спину, мои пальцы царапались, чтобы удержаться за него. Его язык скользнул между моих губ, поглаживая мой собственный.

Это был пожар. Жар, огонь между нами пылал, и я не могла быть достаточно близко к нему. Я провела одной рукой вниз до нижней части его спины и скользнула под футболку, чтобы прижаться к его разгоряченной коже. От этого контакта его поцелуй стал бешеным, и я почувствовала, как холодный фарфор раковины прижался к нижней части моей спины. Я вцепилась ногтями в его кожу, и из его рта вырвался громкий стон. Его руки соскользнули с талии на мои бедра, он приподнял меня и посадил на раковину.

— Я должен остановиться, — прошептал он мне в рот.

Я обвила его ногами за талию и притянула к себе. Нашла ту точку в уголке линии его челюсти под ухом, которая, как я знала, волновала его, и слегка прижалась к ней поцелуем. Затем я коснулась чувствительной кожи своими зубами и услышала над собой его свистящее дыхание.

— Не смей, — произнесла я.

Я вернулась к его губам и воспользовалась рукой, которая не находилась под его футболкой, чтобы притянуть его лицо ближе к своему. Моя спина прижалась к зеркалу, и по моей разгоряченной коже побежали мурашки от этого контакта. Его руки скользнули с моих обнаженных коленей вверх к бедрам, к краю моих шортов. Кончики его пальцев проникли под край, пробираясь по коже внутренней части бедер, вырывая из меня тихий стон.

Я откинула голову назад к зеркалу, и его губы проложили дорожку по моей шее. Я настолько была поглощена им, что мои руки и ноги тряслись, но это не остановило меня от того, чтобы отчаянно притянуть его ближе. Я провела рукой по твердым мышцам его спины, и его бедра в ответ сильнее вжались в мои.

Я могла чувствовать, как его длина прижалась к ширинке моих шорт, а его рот путешествовал с невероятным волшебством по моей шее. Я была уверена, что в любой момент могла сойти с ума, и собиралась гореть так жарко и так быстро, что просто развалилась бы на части в его руках.

Его бедра качнулись к моим, его возбуждение толкнулось прямо к моему паху, и я выгнулась, постанывая. Он прошелся поцелуями по шее и вниз до ключицы, а затем отодвинул в сторону мою футболку, чтобы прижаться горячим поцелуем над ложбинкой.

Я опустила руку, намереваясь стянуть с него футболку, когда прозвучал нерешительный стук в дверь.

Голос, который последовал после, принадлежал владельцу милого кафе.

— Еда, сэр. Мэм, — сказал он.

Хант опустил голову в изгиб между моим плечом и шеей и простонал.

— Черт возьми.

Было ли ужасно то, что я не волновалась насчет того, чтобы вернуться туда? Конечно, это будет выглядеть плохо, но мы были молодоженами. Или они так думали. Я была всеми руками за то, чтобы остаться здесь и закончить то, что мы начали.

Но прежде чем я смогла соединить нужные слова для этого предложения, Хант отступил и повернулся лицом к стене.

Я думала о том, чтобы остаться здесь. Может я могла бы искусить его на еще один поцелуй. Но затем он застонал, снова выругался и провел руками по глазам и вверх к своим коротким волосам.

Он не был озадачен. Я была вполне уверена, что он мог бы просто усмехнуться или пожать плечами. Но все было по-другому. Он был зол на самого себя. И ласковый блеск желания, который ранее блокировал мою неуверенность в себе и страхи, пропал. Я почувствовала себя более изнуренной, более сломленной, чем когда-либо.

Это объясняло, почему Хант привез меня в этот определенный город с этим специфическим замком, когда можно было выбрать другие замки. Потому что именно этот, хотя и красивый, замок был разрушен временем и остался позади, сломленный и погубленный.

Я соскользнула с раковины, мои ноги все еще тряслись от нашего поцелуя, и Хант повернулся ко мне.

— Извини, Келси. Я... — сказал он.

— Не надо, Джексон. Просто не надо. — Что бы это ни было, мне не хотелось это слышать.

Я потянулась к двери, и он снова притянул меня к себе.

Он настойчиво прижался поцелуем к моему виску, ласково, но все еще со злостью, и произнес еще раз:

— Мне так жаль.

Затем он вывел меня из уборной.

Владелец, слава богу, убежал после своего появления. Хант снова выдвинул для меня стул, но теперь между нами повисло напряжение, которого прежде не было.

До этого были притяжение и, возможно, дружба. И они все еще остались, но превратились во что-то большее. Притяжение стало сильнее, и было пропитано тьмой, которая приходит только тогда, когда не можешь иметь того, что хочешь.

Каждый шаг, каждое дыхание приобретало голос, и я могла слышать, как он шептал мне, почему. Этого было недостаточно, чтобы принимать этот пробел между нами как черту или стену. Мне нужно было больше, чем метафора. Мне нужно было знать, что точно стояло между нами.

Мы провели оставшуюся часть вечера, притворяясь, что тьмы не было, притворяясь, что мы только что не делились самым жарким поцелуем в моей жизни. Мы заставляли себя разговаривать и смеяться надо всем, что даже отдаленно расценивалось, как смешное. Например, над тем фактом, что еда, которую я заказала, была каким-то странным супом, который выглядел смешением масла и крови, и пах как что-то мертвое и из чего вытекала кровь. Я воспользовалась одним из своих вызовов, чтобы заставить его поменяться со мной едой, потому что если бы дотронулась до своей, то меня стошнило бы на стол.

Для сравнения, его едой было картофельное пюре с луком и какой — то почерневшей, сочившейся сосиской. Я точно отказалась бы от сосиски, но пюре выглядело обнадеживающим. Я так считала, пока я не взяла порцию и не обнаружила кусочки чего-то сладкого, что, возможно, было яблоками, смешанными с картофелем.

Небо и Земля, черт возьми.

Мы поддерживали свой внешний вид, пока ели. Хант взял меня за руку, когда мы встали, чтобы уйти, и поблагодарили владельца, который улыбался нам как маньяк с тех пор, как мы вместе вышли из уборной.

Он подошел к нам и взял наши переплетенные руки в свои.

Он сказал что-то на немецком, что я не поняла, но мне показалось, что это было благословение, которого мы не заслуживали.

Наши руки оставались переплетенными, пока мы шли по потемневшему городу к вокзалу, куда приехали ранее.

— Мы сейчас уезжаем? — спросила я.

Хант кивнул.

— Я подумал, что тебе лучше путешествовать ночью. Но мы можем найти место для проживания, если хочешь.

Он не смотрел на меня, когда предлагал. Очевидно, идея того, чтобы находиться где-то рядом с моей кроватью прямо сейчас была вне обсуждения.

— Нет, я согласна насчет поезда. Кроме того, нам нужно придерживаться расписания.

Мне хотелось думать, что мой тон не был раздражительным, но его опущенные плечи сказали обратное.