Семидесятые 2 страница

— Что?

Она кинулась мимо них, с грохотом задев по дороге шкаф. Вслед ей послышались ругательства, но Талли было все равно. Она ненавидела себя в такие минуты, когда готова была лопнуть от злости.

Больше она не позволит своей так называемой матери заставлять ее чувствовать себя так, будто все внутри завязали в узел. После всех этих лет, когда Дороти бросала и бросала ее раз за разом — нет. Черта с два!

Мать сидела на полу в большой спальне и вырезала ножницами картинки из журнала «Космополитен». Ее длинные нечесаные волосы, водопадом ниспадавшие на плечи, как всегда, были перехвачены чудовищно старомодной кожаной лентой, расшитой мелкими бусинками. Не поднимая глаз, она перелистнула страницу на следующую, с которой улыбался киноактер Берт Рейнолдс, прикрывавший одной рукой свое мужское достоинство.

— Я не пойду в эту школу! — заявила Талли. — Болото какое-то! Все они там — придурки.

— О! — Мама перевернула страницу и принялась вырезать букет цветов из рекламного объявления. — Что ж, хорошо.

Талли хотелось закричать.

— Хорошо? Хорошо? Мне четырнадцать лет!

— Моя работа — любить и поддерживать тебя, малышка, а не лезть в твои дела.

Талли закрыла глаза, досчитала до десяти и заговорила снова:

— У меня нет здесь друзей.

— Заведи новых. Я слышала, в старой школе ты была звездой.

— Послушай, мам…

— Облачко.

— Я не собираюсь называть тебя Облачком!

— Хорошо, Таллула. — Мать подняла глаза, чтобы убедиться, что до Талли дошел смысл последней фразы. Смысл дошел.

— Я чужая в этом месте.

— Зря ты так говоришь, Талли. Ты — дитя Земли и ты своя повсюду. Бхагават-гита учит…

— С меня хватит!

Хотя мать все еще продолжала говорить, Талли вышла из комнаты. Меньше всего она сейчас нуждалась в советах наркоманки под кайфом. Проходя мимо маминой сумки, Талли вытащила оттуда пачку сигарет «Вирджиния слимз» и отправилась на улицу.

Всю следующую неделю Кейт наблюдала за новой девочкой с почтительного расстояния.

Талли Харт резко отличалась от всех вокруг. Она была крутой и независимой, лучше всех тех, кто бродил по выкрашенным унылой зеленой краской школьным коридорам. Талли не считалась с правилами и не боялась школьной администрации. Ей было наплевать, если ее застукают с сигаретой в лесу за школой. О Талли все отзывались с благоговейным страхом. Для детей, выросших на окрестных фермах и в домах рабочих целлюлозно-бумажной фабрики Снохомиш-Вэлли, Талли Харт была экзотическим цветком, и каждый хотел с ней подружиться.

Популярность неожиданно появившейся соседки сделала одиночество Кейт еще более невыносимым. Она и сама не понимала, почему это ранит ее так больно. Но каждое утро, когда они молча стояли, позевывая, все на той же автобусной остановке — рядом, но словно за тысячи километров друг от друга, — Кейт отчаянно желала, чтобы Талли обратила на нее внимание и признала ее.

Но она понимала, что этого никогда не случится.

— …до начала шоу Кэрол Бернет. Все уже готово. Кейт? Кейти?

Кейт подняла голову. Она заснула прямо на учебнике по социологии за кухонным столом.

— А? Что ты сказала? — переспросила она мать, поправляя тяжелые очки.

— Я приготовила спагетти с мясным соусом для наших соседей. Хочу, чтобы ты отнесла.

Кейт отчаянно пыталась придумать предлог, чтобы отказаться.

— Но они ведь живут здесь уже целую неделю.

— Да, знаю, я непростительно опоздала — столько было дел в последнее время.

— Мне много задали на дом. Пошли лучше Шона.

— Но Шону ведь ни с кем не надо там подружиться, правда?

— Мне тоже, — с горечью произнесла Кейт.

Мать внимательно посмотрела на нее. Ее каштановые волосы, так тщательно причесанные утром, чуть растрепались, и косметика за день потускнела. От этого круглое миловидное лицо миссис Муларки казалось сейчас поблекшим. И пестрый фиолетовый с желтым вязаный жилет — подарок на Рождество — был застегнут не на ту пуговицу. Глядя на Кейт, мать пересекла комнату и села за стол.

— Могу я сказать тебе кое-что, не рискуя, что ты на меня набросишься?

— Возможно, нет.

— Мне очень жаль, что так вышло у вас с Джоанной.

Этого даже не было в списке ужасов, которых ожидала Кейт.

— Мне наплевать, — сказала она.

— Вовсе нет. Я слышала, что она дружит сейчас с компанией довольно легкомысленных девиц.

Кейт хотела снова сказать, что ей все равно. Но воспоминания вдруг нахлынули волной. Джоанна и Кейт на бегах на ярмарке, вот они стоят перед стойлами своих лошадей в конюшне и болтают о том, как прикольно будет в старшей школе.

— Да. — Кейт пожала плечами.

— Жизнь бывает нелегка. Особенно когда тебе четырнадцать.

Кейт закатила глаза. В чем она была уверена на все сто, так это в том, что ее мать даже не догадывается, какой может быть жизнь подростка.

— Хватит этого дерьма!

— Я сделаю вид, что не слышала этого слова. И будет лучше, если я больше никогда не услышу его. Хорошо?

Больше всего сейчас Кейт жалела, что не может быть такой, как Талли. Уж та-то ни за что не сдалась бы так быстро. Наверное, даже закурила бы сигарету, не заботясь о том, что скажет мама.

Миссис Муларки, порывшись в обширном кармане юбки, нашла там сигареты, закурила и задумчиво посмотрела на дочь.

— Ты знаешь, Кейти, — сказала она, — что я люблю тебя, всегда готова поддержать и никому не позволю тебя обидеть. Но скажи мне, ради бога, чего ты ждешь?

— О чем это ты, мама?

— Ты проводишь все время, читая и делая домашние задания. Как люди сумеют узнать тебя, если ты так себя ведешь?

— Но люди не хотят меня знать.

Мама легко коснулась ее руки.

— Нет смысла сидеть на одном месте и ждать, когда кто-то или что-то изменит твою жизнь. Именно поэтому такие женщины, как Глория Штайнем, сжигают свои лифчики и устраивают марши в Вашингтоне.

— Чтобы у меня появились подруги?

— Чтобы ты знала, что можешь быть в этой жизни такой, какой захочешь. Вашему поколению очень повезло в этом плане. Вы можете стать кем угодно. Но иногда вам приходится идти на риск, решаться что-то сделать. Одно могу сказать тебе наверняка: люди жалеют в этой жизни только о том, чего не сделали.

Кейт расслышала в голосе матери что-то необычное. Как-то странно он дрогнул на слове «жалеют». Но что может знать ее мать о битве за популярность среди подростков? Ведь она уже сто лет как была взрослой.

— Ну да, мама.

— Это — чистая правда, Кейтлин. И когда-нибудь ты поймешь, какими мудрыми были мои слова. — Мама улыбнулась и потрепала Кейт по руке. — Но если ты такая же, как другие дочери, произойдет это, скорее всего, тогда, когда ты первый раз позовешь меня посидеть с внуком или внучкой.

— О чем это ты?

Миссис Муларки улыбнулась, словно какой-то шутке, которую не поняла Кейт.

— Я рада, что мы поговорили. А теперь иди подружись с нашей новой соседкой.

Да уж! Как будто бы это и вправду возможно.

— Только рукавички возьми — кастрюля горячая.

Замечательно. Еще и рукавички!

Кейт подошла к рабочему столику в кухне и угрюмо посмотрела на темно-красную массу внутри жаровни. Она закрыла кастрюльку фольгой и подвернула края, затем надела синие стеганые рукавицы для горячего, которые подарила ей тетя Джорджия. На заднем крыльце Кейт сунула ноги в стоявшие там ботинки и медленно пошла по хлюпающей под ногами дорожке к калитке.

Дом напротив был длинным и приземистым, в форме буквы L, и окна его смотрели во двор. Ветхую крышу местами покрывал мох. Стены нуждались в краске, а сточная канава была переполнена листьями и обломанными сучьями. Гигантские кусты рододендрона закрывали большую часть окон, а разросшийся можжевельник создавал зеленую изгородь вдоль всего дома. Было видно, что никто не занимался ни домом, ни садом целую вечность.

У входной двери Кейт остановилась и задержала дыхание.

Удерживая кастрюльку одной рукой, она сняла с другой рукавичку и постучала.

Господи, сделай так, чтобы никого не оказалось дома!

И почти тут же Кейт услышала приближавшиеся к двери шаги.

Дверь широко распахнулась, на пороге стояла высокая женщина, одетая в широкий балахон. Лоб ее перерезала кожаная лента, расшитая бусинками в индийском стиле. В ушах болтались две разных серьги. В глазах женщины была какая-то странная пустота, словно ей надо было носить очки, но она этого не делала. Несмотря на странность своего внешнего вида, женщина была красива яркой, хотя и увядающей, красотой.

— Да?

Странная пульсирующая музыка шла словно из нескольких мест одновременно. Верхний свет был погашен, но в зловещего вида красных и зеленых жестянках светились несколько гелиевых ламп.

— З-здравствуйте, — заикаясь, произнесла Кейт. — Моя мама приготовила для вас спагетти с мясным соусом…

— Заходи. — Женщина резко отступила назад, чуть не упав, и освободила Кейт проход.

И тут в прихожую стремительно вышла Талли, держась со взрослой грацией, подходившей скорее кинозвезде, чем провинциальной девочке-подростку. Она была в ярко-синем платье мини, белых сапогах для танцев и выглядела старше своих лет. Ничего не говоря, Талли схватила Кейт за руку и провела через гостиную в кухню, где все было розовым: стены, шкафы, занавески, плитка, стол. Когда Талли взглянула на нее, Кейт вдруг почудилось в ее бездонных карих глазах что-то вроде смущения.

— Это была твоя мама? — спросила Кейт, не зная, как еще начать разговор.

— У нее рак, — выпалила Талли.

— О…

Кейт не представляла, что тут можно сказать, кроме: «Мне очень жаль…».

Затем наступила тишина. Вместо того чтобы посмотреть на Талли, Кейт устремила взгляд на кухонный стол. Никогда в жизни не видела она в одном месте столько дешевых полуфабрикатов: пирожные, чипсы, готовые котлеты, крекеры, печенье, пончики, гамбургеры.

— Вау! — сказала Кейт. — Хотелось бы мне, чтобы моя мама разрешала мне есть все это.

Кейт тут же пожалела, что у нее вырвались эти слова. Она вдруг почувствовала себя полной идиоткой, и, чтобы чем-то себя занять — и уклониться от мрачного взгляда Талли, — она поставила кастрюльку на кухонный стол.

— Еще горячие. — Кейт болезненно ощущала на руках бесформенные рукавички, похожие на китов-убийц.

Талли закурила сигарету и прислонилась спиной к розовой стене кухни, внимательно разглядывая Кейт.

Кейт оглянулась на дверь гостиной.

— А твоя мама не против, что ты куришь?

— Она слишком больна, чтобы обращать на это внимание.

— О!

— Хочешь сигарету?

— Спасибо, нет.

— Я так и думала.

На стене тикали большие черные часы в виде кошки с рекламой «Кит-Кат».

— Что ж, тебе, наверное, пора домой — обедать, — сказала Талли.

— О, — снова произнесла Кейт, казавшаяся себе еще более нелепой, чем минуту назад. — Да, пожалуй.

Талли провела Кейт через гостиную, где мать теперь лежала, раскинувшись, на диване.

— Пока, девочка из дома напротив, которая хочет быть хорошей соседкой.

Талли распахнула дверь. Сгущавшиеся сумерки окрашивали все вокруг в таинственный фиолетовый цвет, отчего происходящее казалось почти нереальным.

— Спасибо за еду, — сказала Талли. — Я не умею готовить, а Облачко сама давно спеклась, если ты понимаешь, о чем я.

— Облачко?

— Так сейчас зовут мою мать.

— О!

— Было бы здорово, если бы я умела готовить. Или если бы у нас был свой повар, или что-то в этом роде. Но у моей матери рак и все такое… — Талли внимательно посмотрела на Кейт.

Скажи, что научишь ее готовить. Давай же! Рискни!

Но Кейт не могла этого сделать. На сегодня с нее достаточно унижений.

— Ну… пока.

— До встречи.

Кейт вышла на улицу.

Она почти дошла до калитки, когда Талли окликнула ее:

— Эй, подожди!

Кейт медленно обернулась.

— Как тебя зовут?

Мелькнул проблеск надежды.

— Кейт. Кейт Муларки.

Талли рассмеялась:

— Муларки? Звучит дебильно!

Это было уже слишком. Кейт до смерти надоели шутки по поводу ее фамилии. Вздохнув, она повернулась к Талли спиной и пошла дальше.

— Я не хотела смеяться, — крикнула ей вслед Талли, но остановиться уже не могла.

— Ну да, мне, в общем-то, все равно.

— Почему бы тебе не быть такой же сучкой, как все вокруг? Жизнь стала бы проще.

Кейт молча продолжала свой путь.

Талли смотрела вслед удаляющейся девочке.

— Не надо было мне этого говорить, — произнесла она вслух, отметив про себя, каким тонким и жалким был ее голос под раскинувшимся над головой огромным звездным небом.

Талли не понимала, почему ей вообще пришло в голову посмеяться над соседкой. Вздохнув, она вернулась в дом. Прямо с порога у Талли защипало глаза от запаха марихуаны. Мама развалилась на диване, положив одну ногу на спинку, а другую — на журнальный столик. Рот ее был открыт, из уголков вытекала слюна.

И все это видела девочка, живущая по соседству. Талли стало вдруг невыносимо стыдно. Никаких сомнений: в понедельник сплетни поползут по всей школе. Мамаша Талли Харт — наркоманка.

Именно из-за этого Талли никого никогда не приглашала к себе домой. Если хочешь хранить секреты, будь добра сидеть одна, в темноте.

Талли все бы отдала за то, чтобы у нее была мать, которая готовит спагетти с мясным соусом для незнакомых людей. Может быть, именно из-за этого она посмеялась над фамилией Кейт. Мысль об этом разозлила Талли, и она с грохотом захлопнула входную дверь.

— Облачко! Просыпайся!

Мать громко всхрапнула, затем, вздрогнув, села.

— Что такое?

— Пора обедать.

Откинув со лба прядь волос, Дороти попыталась сфокусировать взгляд на стенных часах.

— Мы где — в богадельне? Сейчас пять часов.

Талли удивляло, что ее мать еще может различать время. Выйдя в кухню, она разложила содержимое принесенной Кейт кастрюльки на две одноразовые тарелки, затем вернулась в комнату и протянула тарелку матери.

— Ешь!

— Где ты это взяла? — удивилась Дороти. — Приготовила сама?

— Нет. Принесла соседка.

Облачко обвела комнату мутным взглядом.

— У нас есть соседи?

Талли не стала ничего отвечать. Мама все равно забывала через несколько минут, о чем они говорили, что делало разговор практически бессмысленным. Обычно Талли было наплевать — ей хотелось говорить с Облачком не больше, чем смотреть черно-белые фильмы, — но сегодня она вдруг особенно остро ощутила свою непохожесть на других. Будь у нее настоящая семья — мама, которая готовит вкусное блюдо, чтобы поприветствовать новых соседей, — она не чувствовала бы себя такой одинокой. Присев на пуфик, стоящий у дивана, Талли задумчиво произнесла:

— Интересно, а что сейчас делает бабушка?

— Наверное, вышивает очередную из этих своих ужасных вещиц во славу Иисуса. Как будто это спасет ее душу. Кстати, как дела в школе?

Талли даже вздрогнула от неожиданности. Надо же — матери пришло в голову поинтересоваться ее жизнью.

— Вокруг меня вьется куча народу, но… — Талли нахмурилась, не зная, как облечь в слова свою неудовлетворенность. Она знала только одно: она чудовищно одинока здесь, даже среди своих новых приятелей. — Но я жду чего-то…

— У нас есть кетчуп? — спросила Облачко, хмуро взглянув на спагетти у себя на тарелке. Она сидела, покачиваясь в такт музыке.

Талли ненавидела себя за то разочарование, которое вдруг испытала. И как это ей могло прийти в голову ожидать участия от своей матери?

— Я к себе в комнату, — вставая, заявила Талли.

Последнее, что она услышала, прежде чем захлопнуть дверь, было бормотание Облачка о сыре, которого, на ее вкус, не хватает в блюде.

Поздно ночью, когда весь дом уже спал, Кейт пробралась тихонько на заднее крыльцо, надела отцовские резиновые сапоги и вышла на воздух. Последнее время у нее вошло в привычку выходить из дома, когда она не могла уснуть. Огромное черное небо у нее над головой было усыпано звездами. Кейт смотрела на небо и чувствовала себя маленькой и никчемной. Одинокая девочка, глядящая на пустую улицу, ведущую в никуда.

Горошинка, приветственно заржав, пошла в ее сторону.

Кейт взгромоздилась на забор.

— Привет, старушка, — сказала она, доставая из кармана куртки морковку.

Кейт посмотрела на дом напротив. Несмотря на поздний час, там еще горел свет в окнах. Наверняка у Талли вечеринка с самыми интересными в их школе ребятами. Небось смеются, танцуют и воображают, какие они крутые.

Кейт отдала бы все, что имела, чтобы быть приглашенной хоть на одну такую вечеринку.

Горошинка тихо фыркнула, потершись носом о ее колено.

— Я знаю — все это пустые мечты, — сказала ей Кейт.

С тяжелым вздохом она слезла с забора, потрепала Горошинку по холке и вернулась в дом.

Несколько дней спустя, пообедав готовым пирожком и растворимой кашей, Талли приняла горячий душ, побрила ноги и подмышки, затем долго сушила и укладывала волосы, пока они не стали абсолютно прямыми, без единой кудряшки. Подойдя к шкафу, она долго решала, что надеть. Это была ее первая вечеринка со старшеклассниками. И очень важно было выглядеть правильно. Ни одну девчонку из средней школы не пригласили, сегодня она была Единственной. Пэт Ричмонд, самый красивый парень из футбольной команды, выбрал ее своей девушкой на этот вечер. В прошлую среду они были на вечеринке в местном кафе — его друзья и ее. Молодым людям оказалось достаточно одного взгляда друг на друга, после чего Пэт отделился от компании высоченных парней и подошел к Талли.

Наблюдая, как он приближается, Талли чуть не упала в обморок. Музыкальный автомат как раз играл «Лестницу в небеса». В общем, все настраивало на романтический лад.

— У меня будут неприятности уже потому, что я заговорил с тобой, — объявил ей Пэт.

— Люблю неприятности, — стараясь выглядеть искушенной особой, ответила Талли.

И он одарил ее такой улыбкой, с которой не могло сравниться ничто в жизни Талли Харт. Впервые в жизни она и вправду почувствовала себя такой красавицей, какой считали ее окружающие.

— Хочешь пойти со мной в пятницу на вечеринку?

— Пожалуй, это могло бы сработать. — Талли слышала эту фразу из уст героини сериала «Все мои дети».

— Заеду за тобой в десять. — Пэт наклонился к ней. — Если, конечно, тебя не заставляют ложиться спать раньше, малышка.

— Улица Светлячков, семнадцать. Мне никто не диктует, когда ложиться спать.

Парень снова улыбнулся.

— Кстати, меня зовут Пэт.

— А меня Талли.

— Что ж, хорошо, Талли. Увидимся в пятницу в десять.

Талли до сих пор не могла в это поверить. Прошедшие с тех пор сорок восемь часов она не могла думать ни о чем, кроме предстоящего свидания. Первого в ее жизни настоящего свидания. До этого она ходила с мальчиками на танцы только в компании с другими парочками. Но сегодня все было по-другому. Да и Пэт был практически взрослым мужчиной.

Они могут полюбить друг друга. И потом, рядом с ним Талли, может быть, перестанет чувствовать себя такой одинокой.

Наконец она выбрала одежду на этот вечер: джинсы, сидящие на бедрах, розовый трикотажный топ с вырезом, в котором так соблазнительно виднелась впадинка между грудей, и любимые босоножки на пробковой платформе. Талли уделила целый час макияжу, пока не отметила с удовлетворением, что выглядит отлично. Ей так хотелось показать Пэту, какой хорошенькой она может быть!

Взяв пачку маминых сигарет, Талли вышла из спальни.

Сидевшая в гостиной Дороти оторвала мутный взгляд от своего журнала.

— Эй, уже десять. Куда это ты?

— Парень пригласил меня на вечеринку.

— Он здесь?

Хороший вопрос. Как будто Талли решилась бы пригласить кого-то в этот дом.

— Мы встречаемся на дороге.

— О, отлично! Не буди меня, когда придешь обратно.

— Не буду.

На улице было уже темно и холодно. Млечный Путь мерцал на безбрежном небе.

Талли подождала немного у почтового ящика, переминаясь с ноги на ногу, чтобы не замерзнуть. Обнаженные руки покрылись мурашками.

Колечко для определения настроения на среднем пальце сменило цвет с зеленого на сиреневый. Талли никак не могла вспомнить, что это означает. Через улицу, на холме, светился окошками в темноте небольшой фермерский дом. Каждое окно было словно кусочек тающего сливочного масла. Наверное, там сейчас все дома, играют, собравшись вокруг большого стола, в какую-нибудь игру. Интересно, как бы они себя повели, если бы в один прекрасный день Талли зашла к ним в гости? Просто появилась на пороге и сказала: «Привет!»

Талли услышала шум подъезжающей машины Пэта, прежде чем увидела свет фар. Она тут же забыла о домике на холме и вышла на дорогу, махая рукой.

Зеленый «додж-чарджер» остановился рядом, машина словно вибрировала от оглушительной музыки внутри салона. Талли скользнула на пассажирское сиденье. Музыка играла так громко, что Талли понимала: Пэт не услышит ее, что бы она ни сказала.

Улыбнувшись девушке, Пэт надавил на газ, и они сорвались с места, подобно ракете, и понеслись по тихой улочке.

Когда они наконец свернули на гравиевую дорожку, Талли поняла, что вечеринка в самом разгаре. Десятки машин с включенными фарами были припаркованы кру́ гом на поле. Пэт припарковался под деревьями у самого ограждения. Молодежь была везде — вокруг большого костра и рядом с бочонками пива, выставленными прямо на траве. Поляну освещали свечи, поставленные в прозрачные пластиковые стаканчики. Чуть дальше, у сарая, группа парней играла в футбол. Стоял конец мая, и погода была далеко не летней, так что на большинстве ребят были куртки и свитера. Талли пожалела, что не оделась потеплее.

Пэт, крепко держа ее за руку, провел Талли сквозь толпу к ближайшему бочонку и нацедил им обоим по полной кружке пива.

Взяв свою кружку в руки, Талли позволила Пэту отвести ее в укромное местечко прямо за стоянкой машин. Там Пэт расстелил на земле свою школьную куртку и жестом предложил Талли присесть.

— Когда я увидел тебя первый раз, глазам своим не поверил, — сказал юноша, опускаясь рядом. — Ты самая красивая девчонка, которая жила когда-либо в этом городе. Все парни хотят тебя.

— Но заполучил меня ты. — Талли улыбнулась своему спутнику, чувствуя, как тонет в его темных глазах.

Он сделал большой глоток пива, почти опустошив кружку, которую поставил рядом с собой, и поцеловал Талли.

Талли уже целовали другие парни. Обычно это были неуклюжие попытки во время медленных танцев. Но сегодня все было совсем по-другому. В поцелуе Пэта была настоящая магия. Талли счастливо вздохнула, прошептав его имя. Когда Пэт посмотрел на нее, отстранившись, глаза его сияли.

— Я так рад, что ты здесь.

— Я тоже, — откликнулась Талли.

Допив пиво, Пэт поднялся на ноги.

— Мне нужно еще горючее.

Когда они стояли в очереди к бочонку, Пэт вдруг нахмурился, посмотрев на девушку.

— Эй, да ты совсем не пьешь! Я-то думал, что ты завсегдатай на вечеринках.

— Так и есть. — Талли натянуто улыбнулась. Она никогда не пила всерьез. Но она перестанет нравиться Пэту, если станет вести себя как ботаник. А Талли так хотелось понравиться Пэту всерьез. — Пьем до дна, — с этими словами Талли опрокинула кружку и выпила залпом все, что там оставалось. Она быстро опьянела и глупо захихикала.

— Вот так-то лучше, — одобрительно кивнул Пэт, снова наполняя кружки.

Вторая кружка пошла уже легче, а допивая третью, Талли вообще перестала ощущать вкус. Когда Пэт достал бутылку крепленого вина, девушка выпила и его. Почти что час они сидели рядом на разложенной на земле куртке, крепко прижавшись друг к другу, потягивая алкоголь и разговаривая. Талли не знала людей, о которых рассказывал ей Пэт, но это не имело никакого значения. Имело значение только то, как он смотрел на нее и как нежно держал ее руку в своей.

— Пойдем, — прошептал ей на ухо Пэт. — Пойдем потанцуем.

Встав на ноги, Талли почувствовала, что у нее кружится голова. Она едва удерживала равновесие, все время спотыкалась во время танца, а в конце концов и вовсе упала. Пэт со смехом помог ей подняться и увлек в романтическую темноту под деревьями. Хихикая, девушка шла за ним. Остановившись, Пэт обнял и поцеловал Талли. У нее перехватило дыхание.

Это было так приятно, кровь словно бурлила, тело охватил жар. Талли прижалась к Пэту, ластясь, словно кошка, и смакуя свои ощущения. Пэт вот-вот отстранится немного и скажет: «Я люблю тебя!», как Нил Райан в «Истории любви».

И может быть, Талли тоже назовет его мальчишкой, признаваясь в любви в ответ. Их любимой песней будет «Лестница в небеса». А потом они будут рассказывать своим друзьям, что познакомились, когда…

Язык Пэта вдруг проник в ее рот, Талли стало трудно дышать. Она попыталась остановить Пэта, но из горла не вырывалось ни звука. Пэт словно высасывал из нее воздух.

Руки Пэта были везде — шарили по спине, сжимали бедра, пытались справиться с застежкой лифчика. Послышался щелчок, и в следующую секунду Пэт уже трогал ее грудь.

— Нет, — прошептала Талли, пытаясь оттолкнуть его руки.

Это было совсем не то, чего ей хотелось. Ей хотелось любви, романтики, волшебства. Хотелось, чтобы кто-то заботился о ней. Но не… этого.

— Нет, Пэт, не надо!

— Ну же, не ломайся, Талли! Ты ведь тоже знаешь, что хочешь этого.

Пэт вдруг с силой толкнул ее, и Талли опрокинулась на спину, больно ударившись головой. На секунду у нее помутилось в глазах, а когда зрение вернулась, девушка увидела, что Пэт стоит на коленях между ее ног и одной рукой прижимает к земле обе ее руки.

— Мне нравится вот так. — Он коленом раздвинул ее ноги.

Задрав на Талли топ, он посмотрел на ее обнаженную грудь.

— О… да…

Сжав одну грудь в руке, он подергал за сосок, а другая рука тем временем скользнула под джинсы Талли и проникла под трусики.

— Не надо! Пожалуйста! — Талли отчаянно пыталась освободиться, но ее ерзанье, казалось, только распаляло Пэта.

Его пальцы двигались между бедер Талли, грубо проникая в нее.

— Ну, давай же, малышка, расслабься — и получишь удовольствие!

Талли почувствовала, как по щекам текут слезы.

— Не надо…

— О да! — Пэт улегся на нее сверху, впечатывая тело девушки в мокрую траву.

Теперь она плакала так сильно, что чувствовала вкус собственных слез, но Пэт словно не видел этого. Поцелуи его стали теперь совсем другими — слюнявыми, хлюпающими и противными. Талли было больно и от поцелуев, и от его ремня, врезавшегося в голый живот, когда он стаскивал брюки, и от его пениса, который…

Талли зажмурилась, и в этот момент ее пронзила боль.

И вдруг все неожиданно закончилось. Пэт скатился с ее тела, лег рядом и поцеловал Талли в щеку. Словно то, что он делал перед этим, означало, что они занимались любовью.

— Эй, да ты плачешь? — Пэт нежно откинул с ее глаз прядку волос. — Что случилось? Я думал, тебе этого хотелось.

Талли не знала, что сказать. Как и любая девочка ее возраста, она представляла себе, как однажды потеряет невинность, но она и подумать не могла, что при этом будет чувствовать себя так мерзко. Талли изумленно посмотрела на Пэта.

— Хотелось — этого?

Пэт раздраженно поморщился.

— Ну же, Талли, хватит! Пойдем потанцуем.

От того, как он сказал это — тихо и виновато, словно и вправду удивившись ее реакции, — Талли стало только хуже. Она сама сделала что-то неправильно. Это она раздразнила Пэта своим поведением, возбудила его. И случилось с ней то, что и случается обычно с девушками, которые играют в такие игры. Пэт еще несколько секунд смотрел в упор на Талли, затем поднялся и поддернул штаны.

— Ну, вот что, — сказал он. — Мне по-любому надо еще выпить. Пойдем.

Талли перевернулась на бок и сказала:

— Уходи!

Она чувствовала, что Пэт стоит рядом и разглядывает ее.

— Ты вела себя так, как будто этого хочешь, черт побери! Нельзя завести парня, а потом дать задний ход. Пора вырасти, маленькая девочка! Сама виновата!

Талли закрыла глаза и стиснула зубы, мечтая об одном — чтобы Пэт наконец ушел и оставил ее в покое.

Так она и лежала на траве, чувствуя себя совершенно разбитой. Все тело болело. Но, что хуже всего, она чувствовала себя полной дурой. Примерно через час Талли услышала, что вечеринка закончилась, потом до ее слуха стали доноситься звуки моторов отъезжающих машин и шорох покрышек о гравийную дорогу.

А она продолжала лежать, не в силах заставить себя пошевелиться.

Пэт прав: она во всем виновата сама. Она наивная и глупая, и все, чего ей хотелось, это чтобы ее любили.

— Вот дура! — прошипела Талли, садясь.

Медленно двигаясь, она оделась и попыталась встать. Талли тут же почувствовала тошноту, и секунду спустя ее вырвало прямо на любимые босоножки.

Когда все закончилась, она нашарила в траве свою сумочку и медленно, пошатываясь, побрела в сторону дороги.

В этот поздний час машин на шоссе не было, и Талли это обрадовало. Не придется никому объяснять, почему в голове у нее сосновые иголки, а на босоножках следы рвоты.

Всю дорогу до дома она перебирала все детали случившегося. Вспоминала, как Пэт улыбался ей, когда приглашал пойти с ним на вечеринку. Каким нежным был его первый поцелуй и как серьезно он разговаривал с ней, как будто она действительно что-то для него значила. Но затем в ее воспоминания врывался другой Пэт — с трясущимися руками, настойчивым языком и сильными пальцами, с жестким членом, который он так грубо вонзил в ее плоть.