Глава 3. Зимин

Клуб я нашла довольно быстро. В туалете поправила скрывающий синяки макияж, накрасила губы. Растянула их в дежурную улыбку. Меня замутило от самой себя.

В клубе царил полумрак и тишина. Толстые ковры в коридорах служебных помещений скрадывали шаги. Интерьер был мрачноватым, в черно-бордовых тонах. Обилие клеток, цепей, хромированных шестов и поручней, создавало жутковатый антураж, навевая мысли о пытках и инквизиции. Сердце забилось сильнее, горло пересохло, в животе скрутился тугой узел.

Угрюмый охранник в черной майке, накачанные руки которого сплошь пестрели вычурными цветными татуировками, бесцеремонно втолкнул меня в приемную управляющего.

Секретарша, крашенная в иссиня-черный цвет, с густо подведенными глазами в стиле «смоки айз» и ярко-красной помадой, окинула меня презрительным взглядом, задержавшись на разбитых губах и проступающих сквозь макияж синяках на скулах.

- Виктория Раменская, - произнесла я тихо, опустив глаза. – Хотела бы работать в клубе.

Девица усмехнулась и нажала на кнопку селектора и произнесла что-то так быстро, что я не разобрала. Мужской голос ответил: «Пусть войдет».

Девица снова презрительно скривилась и кивнула на дверь, обитую темно-красной кожей.

Переступая порог его кабинета, я почему-то знала, что это изменит всю мою жизнь.

Меня приняли. Управляющий, господин Зимин, строгий мужчина лет сорока, с темными волосами, тронутыми сединой, и пронзительными серыми глазами, долго сомневался, разглядывая мое избитое лицо, задавал странные вопросы, потом заставил снять куртку, встал из-за стола и обошел вокруг меня. Отвратительное ощущение, что он ощупывает меня глазами, словно скотину на базаре. Но я стиснула зубы и твердила про себя: «Ты это заслужила, ты это заслужила». Наконец он остановился прямо передо мной и, сдавив пальцами подбородок, заглянул мне в глаза. Его взгляд будто прошил насквозь, отчего ноги примерзли к полу, я перестала дышать.

Не знаю, что он увидел в моих глазах. Но, удовлетворенно хмыкнув, отпустил меня и, повернувшись спиной, бросил небрежно:

- Принята. Можешь начинать сегодня вечером. Пока на кухне. Там посмотрим.

- Спасибо, - пролепетала я и попятилась к двери.

После месяца мытья грязных тарелок, меня допустили до работы в зале. Работа официанткой была мне не в первой. Правда, немного смущала униформа – слишком короткая юбка из лакового кожзама с молнией сзади снизу доверху и такой же корсет без бретелек. Выбора не было. Париться на кухне посудомойкой было слишком тяжело: пальцы распухали от горячей воды и щелочи, становясь как сосиски, глаза разъедало от испарений.

В свой первый вечер я оделась в униформу и разглядывала себя в зеркало, когда сзади подошла девушка лет двадцати, темноволосая, высокая и статная, одетая также, и сказала:

- Новенькая? С кухни перевели? Ну, давай знакомиться, я Лариса.

- Вика, - ответила я, глядя на ее отражение в зеркале.

- Неплохо смотришься. Тебе идет, - улыбнулась Лариса. – Везет тебе, у тебя грудь маленькая, корсет не будет съезжать. А то я вечно его подтягиваю. Да и облапать все норовят.

Она провела ладонью по своей груди, пышной, полного четвертого размера, явно предмету гордости.

- Ты только за тылом следи, - шепнула она мне на ухо, - а то тут хватает любителей шлепнуть по заднице. Особенно по пятницам.

- А что бывает по пятницам? – спросила я с замиранием сердца.

- Шоу бывает. Увидишь, – загадочно усмехнулась Лариса.

К концу вечера я валилась с ног. Туфли на высоченных каблуках, которые были частью униформы, стали орудием пытки. К тому же я умудрилась уронить поднос с грязной посудой, разбить две тарелки и три бокала.

Алексей Петрович, администратор зала, лысоватый, с брюшком мужчина за сорок, отчитывал меня в тамбуре перед кухней, когда проплывавшая мимо Лариса обняла его за плечи и, томно хлопая глазками, мурлыкнула:

- Ой, да ладно вам, ну новенькая она. Научится.

Администратор расплылся в улыбке и с наслаждением погладил Ларисину грудь.

- Что встала? – рявкнул он на меня. – Иди работай!

И вернулся к своему более приятному занятию – поглаживать сокровище Ларисы.

Когда после закрытия мы убирали остатки посуды в зале, я шепнула ей на ухо:

- Спасибо.

Девушка только улыбнулась мне.

После сдачи выручки оказалось, что даже за вычетом стоимости разбитой посуды, чаевые составили больше тысячи рублей. Небывалая роскошь.

К пятнице я уже бойко бегала на высоченных каблуках, перестала ронять подносы, научилась довольно ловко лавировать среди столиков, не подставляя клиентам мужского пола незащищенный тыл.

В пятницу перед началом работы администратор Алексей Петрович поймал меня за локоть и сказал:

- Так, Раменская. Сегодня приватное шоу, публика будет особая. Я вообще был против того, чтобы ты сегодня работала. Но так захотел сам господин Зимин. Так что цени это. Запомни: ни на кого не пялься в упор, глаз старайся вообще не поднимать. На сцену не глазей, рот не разевай. Если кто будет особо настойчив – говори мне или охране.

Я нервно сглотнула, не зная чего ожидать. Да еще Лариса как назло загадочно усмехалась, глядя на мое испуганное лицо.

Зал постепенно заполнялся посетителями. Ничего особенного пока я не замечала. Публика как публика. Ну разве что попадались мужики одетые в «кожу», густо татуированные, и девицы в нарядах вроде наших, да еще и в собачьих ошейниках с заклепками, шипами, а то и со стразами.

Девочки «гоу-гоу» сегодня работали не на сцене, а в металлических клетках, расставленных по ее углам.

Часов в десять на сцену с потолка спустили блестящие цепи и крюки на веревках, и появился ведущий в кожаных штанах и жилетке и торжественно объявил начало шоу.

Заказов было много, и я, помня предупреждение администратора – не глазеть, бросала на сцену взгляды лишь изредка. Этих взглядов хватало, чтобы мое сердце то замирало, то грозило выскочить из груди от сладкой жути.

Странно одетый мужик в черной маске и с плеткой в руках вытащил из клетки одну из девочек, связал ее руки веревкой, подвесил за них на крюк и принялся стегать по заднице, почти оголенной, не считая тонких веревочек стрингов. Девочка извивалась, выпячивая попку, подставляя ее под удары. Потом мужика сменила женщина в высоких сапогах и кожаном обтягивающем комбинезоне, тоже в маске. Она вывела на сцену на поводке, пристегнутом к ошейнику, молодого парня, тоже почти голого. Откуда-то сверху спустили нечто, напоминающее большое колесо от телеги. Женщина подтолкнула парня к этому колесу и пристегнула к нему, затянув ремни на запястьях, лодыжках и шее. Потом какой-то мужчина подал ей тонкий хлыст, вроде тех, которыми пользуются наездники. Вскоре привязанный к колесу парень стонал под ударами хлыста, выкрикивая что-то вроде «Спасибо, госпожа!».

Так я впервые увидела закрытое шоу. Клуб «Спейсер» в котором я работала, оказался с тематическим уклоном. Конечно, аббревиатура БДСМ для меня не была совсем уж непонятной. В век интернета и свободы печати я и раньше видела странные картинки и видеоролики – жуткие, иногда вызывавшие отвращение, иногда красивые темной, запретной красотой. Но впервые увидела все это так близко.

Управляющий клубом, господин Зимин, не практиковал сам, но имел в сообществе определенный вес и вел активную работу по рекрутированию. Еще ходили слухи, что он подбирает сабов для богатых клиентов под заказ и ведет финансовые дела Московского сообщества. Однажды для разговора по душам в его кабинет вызвали и меня.

Зимин был вежлив и обходителен. Предложил присесть, налил в бокал немного коньяка. Долго смотрел на меня внимательно и изучающе. Потом спросил, довольна ли я своей работой. Я не поднимала глаз, разглядывала свои судорожно сцепленные руки, молча кивнула. Тогда он поинтересовался, понравилось ли мне шоу. Я не знала, что ему ответить. Зимин усмехнулся. И начал говорить сам.

Он рассказал, что существует организованное сообщество людей, практикующих подобные отношения, и состоять в нем значит «быть в Теме». Обычные отношения, немного презрительно именуются «ванильными». Потом объяснил, что тематические отношения всегда строятся на трех незыблемых принципах – добровольности, разумности и безопасности. И что люди, позволяющие себя связывать и пороть, делают это исключительно по своему желанию.

Я все так же молчала, не поднимая на него глаз. Отчего-то выражение лиц тех девушек и парней, которых пороли на сцене во время шоу, напомнило мне жуткую и сладкую картинку из детства. Мамино лицо, когда я застала их с отцом. Та же необъяснимая смесь муки и наслаждения. И тут же сжала бедра, почувствовав возбуждение и стыд. А Зимин, судя по всему, это понял и продолжил говорить о разных направлениях Темы – доминирование и подчинение, бондаж и дисциплина, собственно садизм и мазохизм. Сказал, что последнее не приемлет, и считает крайностями. Вкрадчиво спросил, не хотела бы я попробовать. Я отрицательно покачала головой, испытав страх от того, что он может меня заставить. Отдать кому-то, кто свяжет мне руки, посадит в клетку и будет пороть плетью.

Но Зимин мягко улыбнулся и сказал, что не собирается на меня давить. И что если вдруг я передумаю – он всегда будет рад помочь.

Теперь я понимаю, что, наверное, должна быть ему благодарной. Именно Тема расставила по полочкам всё в моей никчемной жизни. Указала мне на мое место. Позволила разобраться в себе и принять себя такой, какой я была. Перестать себя ненавидеть. Заставила себя уважать.

То, что рассказал мне Зимин, стало лишь отправной точкой. Он не заставлял и не уговаривал. Просто дал информацию для размышления.

Днем между сменами в своей маленькой съемной комнатушке в старом сталинском доме я пролистывала страницы тематических сайтов и знакомилась с этим странным и страшным миром. Читала статьи, размышления на форумах. Смотрела видео, разглядывала картинки, иногда отвратительные, иногда странно красивые. Многое сразу отмела, как совершенно невозможное для меня. Многое и не имело к Теме никакого отношения, являясь, по сути, грязной порнухой или играми психически нездоровых людей. Но все чаще ловила себя на мысли, что мне хочется испытать все самой. Что-то во всем этом было притягательное и возбуждающее.

Зимин вызывал меня к себе еще несколько раз. Я упрямо качала головой. Страх был сильнее любопытства.

Однажды я решилась поговорить об этом с Ларисой, которая стала мне почти подругой, продолжая меня выделять среди других девчонок и почти по-матерински опекать.

На мое малопонятное бормотание, в основном состоящее из междометий, она только улыбнулась.

- Зимин тебя обрабатывает?

Я кивнула, покраснев.

- Не парься. Он со всеми так. Ко мне почти год приставал. Все рассказывал, как это здорово и замечательно. Я сразу ответила, что слишком себя люблю, чтобы позволить обращаться с собой как с собакой. Это как надо себя ненавидеть, чтобы ловить кайф от того, что тебя хлещут по щеками, связывают и вытягивают плетками?

Ее слова крепко засели у меня в голове. Кажется, я начинала понимать, отчего в отличие от Ларисы, я испытывала это странное любопытство и сладкий ужас. Я не любила себя. И не просто не любила. Я себя ненавидела. Какое-то смутное чувство, что этот жуткий гротескный сумрачный мир, вербовщиком которого был господин Зимин, может дать мне то, что я так отчаянно и безуспешно искала.

Конечно же, работа официантки не была пределом мечтаний. Распухшие после смены на каблуках и стертые в кровь ноги, вечные синяки на мягком месте от проявления симпатии нетрезвых клиентов, прокуренный, пропахший дешевыми духами и потом зал. Все это вскоре мне стало недоедать и вызывало глухое раздражение.

Через полгода Лариса мне дала телефон одного своего знакомого, который искал помощника по бизнесу – девушку без особых претензий, усидчивую и готовую к рутинной бумажной работе. Я позвонила и вскоре, бросив работу в клубе, устроилась в крошечную фирму, занимавшуюся грузоперевозками. Мой шеф, немолодой, вечно уставший, иногда с похмелья, по счастью, не проявлял ко мне никакого сексуального интереса. Это меня устраивало больше всего. Я все еще панически, до истерики боялась всего, что хоть как-то могло напомнить о сексе. У Бориса Аркадьевича была молодая и эффектная жена, а я старалась изо всех сил выглядеть незаметной серой мышью. Работа с накладными, заказами, счетами на бензин и маршрутными листами была скучной, но она как нельзя лучше успокаивала и приводила в гармонию мой внутренний мир.

Но, уходя из клуба «Спейсер», я, наконец, решилась, как мне казалось, преодолела свой страх, и оставила у Зимина свою анкету, где после недолгих раздумий написала в графе «ваш статус» английское слово ‘bottom’. Это означало, что я готова играть роль подчиненного нижнего партнера, сабмиссива или саба в сокращенном варианте. А нижних женского рода в Теме ласково называли сабочками.

Принимая от меня анкету, Зимин победно улыбался и произнес, сжав мою руку:

- А я знал. У меня чутье на сабочек. Почуял это в тебе, как только увидел. Но ты с характером. И без опыта. Не думай, что быстро найдешь себе хорошего верхнего. Это не так просто. Только смотри, не ищи на стороне. Можешь нарваться на банального маньяка. За своих клиентов я отвечаю. Да, и еще: если когда-нибудь кто-то нарушит правила, ты обязана сообщить. То же самое относится и к тебе. Ясно?

Я молча кивнула.

Первое письмо пришло мне на почту лишь спустя месяца три. Мое нетерпение и жгучее любопытство первых дней давно успело улечься. Я почти забыла о том, что оставила анкету, закрутившись в рутине своих монотонных бумажных дел на работе и унылых одиноких вечеров перед стареньким телевизором.

Первая моя сессия, которую я ждала с таким трепетом, не принесла мне ничего, кроме синяков, боли, ужаса и стыда. Я не смогла заставить себя беспрекословно выполнять приказы чужого мне мужчины, который к тому же и не пытался наладить со мной никакого контакта или как-то объяснить, за что он шлепает меня стеком и бьет по щекам. До сексуальных воздействий и вовсе не дошло. Когда он сковал меня наручниками и пристегнул к кровати, я снова почувствовала себя избитой оттраханной сукой. Меня охватил панический ужас, я истошно закричала, из глаз ручьем полились слезы. Мой неудавшийся верхний, перепугался, тут же освободил меня и выпроводил вон, назвав психованной истеричкой.

Я в слезах позвонила Зимину и сказала, чтобы он уничтожил мою анкету, что Тема не для меня. Он ответил, что уберет. Пока. Но что я все равно вернусь.

Может, так бы оно и было. Но тут случилось то, что выбило меня из колеи на несколько месяцев. Из выпуска новостей я узнала, что погиб мой отец. Глупо. Жестоко. Разбился на служебной машине, как я потом узнала по секрету от его друзей, сев пьяным за руль.

Не помню, как собирала вещи и ехала домой. Не помню самих похорон, на которые еле успела. Помню только запах хвои, пронизывающий ветер на кладбище, вырывающий ледяными пальцами сердце из груди. Незнакомых людей, что-то мне говоривших, обнимавших, сжимавших мои холодные руки. Выстрелы прощального караула, разрывавшие мне мозг. Горький вкус водки. Пустоту внутри. И тяжелое, непосильное осознание, что в мою копилку смертных грехов, в мешочек с черными камнями на моей шее, положили еще один. Теперь я должна была Богу еще и за смерть своего отца. Я не сомневалась – это была моя вина. Только моя.

Я прожила в родном городке две недели - больше не смогла. Пустая холодная квартира, все еще пропахшая жутким запахом похоронных венков, портрет отца с черной ленточкой рядом с таким же, маминым, отцовская форма, висящая в шкафу, его фуражка на вешалке и мамино пианино - это все, что осталось мне от моего детства. Я понимала, что если не уеду – снова попаду в психушку или выброшусь из окна. Родственников у меня больше не было. Мамины родители умерли довольно давно, когда мне было лет шесть или семь. Бабушка со стороны отца и того раньше, а дедушка, тоже милиционер, погиб еще до его рождения. Друзья отца помогли мне получить деньги за квартиру родителей и отцовскую машину, не дожидаясь шестимесячного срока для оформления наследства. Забрав разные мелочи – мамины украшения, отцовские награды, фотоальбомы и еще пару-тройку вещей, я вернулась в Москву. Больше у меня в родном городе никого не осталось и ничего не держало.

Денег, что я привезла, и тех, что успела скопить, хватило на маленькую квартирку на Краснофлотской. Только вот работу я потеряла. Фирмочка моего босса разорилась после того, как по фальшивым документам у нас украли несколько тонн дорогой аппаратуры. Расплатиться он не мог, а на страхование грузов всегда жалел денег.

После недолгих раздумий я снова пошла к Зимину. Официанткой работать мне больше не хотелось. Но мой опыт работы с бухгалтерскими документами показался ему полезным. Я стала помощником бухгалтера – пожилого благообразного человечка со смешной фамилией Кац. Для идеального образа ортодоксального еврея ему не хватало пейсов и кипы. По словам Зимина, он был асом в бухгалтерии. Моих скромных способностей хватало на то, чтобы делать рутинную работу. Платили больше, чем официантке, да и работа была намного легче и не в ночную смену.

Иногда Зимин с загадочной ухмылочкой спрашивал меня, не передумала ли я насчет анкеты. Я только качала головой и снова вздрагивала от ужаса.

Но вечерами в своей полупустой квартирке я обхватывала себя руками и тихо выла. От тоски, одиночества, ненависти, презрения и отвращения к самой себе. Хлестала себя по щекам. А однажды утром проснулась в крови. Я расцарапала ногтями внутреннюю поверхность бедер. Я по-настоящему испугалась. Снова попасть в психушку, как тогда, после смерти матери, я не хотела. Но и угодить в таком состоянии в руки какого-нибудь маньяка тоже было страшно.

Судьба смилостивилась надо мной. Наверное, впервые.