💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

Глава 28. Ревнивый подслушиватель

Если ничей глаз не видел свидания Марион Уэд с Генри Голтспером, нашелся человек, который с гневом и болью видел, как они расставались. Это был Ричард Скэрти.

Встав из-за обеденного стола, капитан кирасиров отправился к себе и посвятил часа два разным служебным делам, но, так как после этого ему нечего было делать, он решил скоротать время в беседе с дамами, в особенности с той, которая за один день зажгла в нем столь пламенные чувства.

Он был влюблен в Марион, насколько такое чувство было доступно человеку его склада. Если бы ему довелось прожить целый месяц в одном доме с ней, он не способен был бы влюбиться сильнее. Невозмутимая холодность Марион, спокойное равнодушие, с каким она принимала его вкрадчивые любезности, которые он расточал с тонким искусством опытного соблазнителя, не только не охлаждали, а, наоборот, разжигали его пыл. Он так хорошо владел искусством побеждать девическую скромность, что отнюдь не отчаивался, встречая такой отпор.

— Она будет моя, я не сомневаюсь в этом, несмотря на все ее равнодушие и эти односложные «да» и «нет»! — говорил он Стаббсу, когда они возвращались к себе. — Все это просто притворство перед посторонними! Клянусь честью, мне это даже нравится! Терпеть не могу легких побед! Пусть эта будет немножко потрудней — это позволит мне убить скуку, от которой можно сдохнуть в деревне. Я сумею уговорить ее, как уговаривал многих других, как уговорил бы само„ Лукрецию, если бы она жила в наше время!

Его подчиненный отвечал на это хвастовство с обычной выразительной краткостью.

— Можно не сомневаться, черт возьми! — пробормотал он с полной убежденностью, ибо он всерьез считал Скэрти неотразимым, так как тот не раз становился ему поперек дороги.

Скэрти решил не терять времени, а сразу повести приступ. Страсть побуждала его к немедленному действию; первым шагом к победе было свидание и разговор с женщиной, которую он твердо решил сделать своей.

Однако желать свидания с дочерью сэра Мармадьюка Уэда было одно, а добиться его — совсем другое. У капитана кирасиров не было никаких оснований ни требовать, ни просить свидания. Всякая попытка с его стороны настоять на этом могла окончиться для него очень плохо, так как, если он именем короля и мог заставить сэра Мармадьюка предоставить ему для него и его солдат жилье, стол и фураж, все же король не решался заходить так далеко в своем самовластии, чтобы нарушить святость семейного очага дворянина. Достаточно было и того, что монаршая милость нарушала неприкосновенность его жилища.

Учитывая все эти обстоятельства, капитан Скэрти отлично понимал, что он может добиться свидания только хитростью, то есть подстроив все так, как если бы это вышло случайно.

Чтобы привести в исполнение свою затею, капитан Скэрти вышел прогуляться перед заходом солнца и стал бродить по парку, то останавливаясь около цветочной клумбы, то разглядывая какую-нибудь статую, как если бы ботаника и скульптура были в этот момент единственными интересовавшими его предметами.

Но всякий, кто наблюдал бы за выражением его лица, не обнаружил бы в нем ни интереса к искусству, ни восхищения природой. Глаза его, когда он останавливался полюбоваться статуей или цветами, украдкой устремлялись к дому, и взгляд его бегло скользил от окна к окну.

Чтобы не повредить своей репутации хорошо воспитанного человека, он держался на некотором расстоянии от дома, по ту сторону цветника, и так он прогуливался вдоль всего фасада, а потом, обогнув дом, пошел вдоль западной стены.

Здесь он повел свою разведку с еще большей тщательностью, так как хотя он и не знал точно, в какой части дома помещаются дамы, у него были некоторые основания предполагать, что их комнаты находятся в западном крыле. Живописный вид, открывавшийся из окон, тщательно ухоженные цветочные клумбы и зеленый газон — все свидетельствовало о том, что именно здесь и должна находиться женская половина.

Скэрти окидывал внимательным взглядом одно окно за другим, тщетно пытаясь заглянуть в комнаты, но, потратив по меньшей мере четверть часа на это усердное разглядывание, он не обнаружил ничего, что могло бы вознаградить его за старания, — ни одного живого лица.

В нижнем этаже ему удалось увидеть мельком какую-то фигуру в темной одежде. Приглядевшись повнимательнее, он разобрал, что это сэр Мармадьюк, который расхаживал взад и вперед у себя в библиотеке.

— По-видимому, никого из женщин нет дома! — с досадой пробормотал капитан. — А может быть, они гуляют в парке? Да, в самом деле, вечер такой прекрасный, чудесный закат… Неудивительно, если они пошли полюбоваться им. Ах, если бы я мог только встретить ее в парке! Ведь это как раз то, что мне нужно. Попробую пройтись — может, и впрямь встречу ее. Вполне возможно!

С этими словами он отошел от статуи, которую так долго рассматривал, и ступил на мостик, чтобы перейти через ров.

Но не успел он отворить калитку, как вся кровь бросилась ему в лицо, и он как вкопанный остановился на месте.

С моста открывалась аллея, ведущая к западной ограде парка. В конце этой аллеи, у самых ворот, стояла оседланная верховая лошадь, на которую, казалось, вот-вот вскочит всадник.

Лошадь была не на привязи, никто не смотрел за ней, и поблизости никого не было видно.

Как ни странно было видеть лошадь без хозяина в парке сэра Уэда, вряд ли это произвело бы такое сильное впечатление на капитана кирасиров, если бы по длинной, изогнутой шее и гладкой спине, блестевшей, как атлас, и отчетливо выступавшей даже в сумерках, Скэрти не узнал коня, который так рьяно способствовал его унижению.

— Конь Голтспера, клянусь Небом! — вырвалось у него. — Наверно, он и сам здесь, где-нибудь за деревьями. Но что он здесь делает? Пойду посмотрю, — решил он после недолгого колебания.

Открыв калитку, Скэрти быстро зашагал к тому месту, где стояла лошадь.

Но он пошел не прямо по тропинке, а углубился в чащу деревьев, тесно обступавших ее с обеих сторон. У него были свои причины скрываться.

— Голтспер в парке сэра Мармадьюка Уэда! — бормотал он, крадучись между деревьями осторожным шагом охотника, выслеживающего дичь. — Интересно, а где же дочь сэра Мармадьюка?

При этом ревнивом подозрении кровь закипела в его жилах, и он зашатался на месте, потому что ноги отказывались ему служить.

Муки его усилились, когда он, укрывшись в листве каштанов, растущих вдоль аллеи, осторожно высунул голову и увидел, как из-за деревьев вышел человек и подошел к коню; и в ту же минуту в листве мелькнуло что-то белое — женское покрывало или платье.

Мужчину он узнал: Генри Голтспер! Женщину он не успел разглядеть, но это не мог быть никто иной, кроме нее — Марион Уэд, владевшей его мыслями!

Хотя Скэрти не был трусом и привык к любым внезапным и опасным столкновениям, на этот раз его охватило чувство нерешительности и страха. Он мог бы, не помня себя от ярости и обиды, броситься на Голтспера и заколоть его без всяких угрызений совести. Но он не хотел действовать столь неосмотрительно. Вчерашний поединок, о котором ему усиленно напоминала боль в раненой руке, отбил у него всякую охоту связываться с Черным Всадником. Он только не знал, как ему поступить: спрятаться за деревьями и позволить Марион вернуться домой или подождать, пока она поравняется с ним и тогда присоединиться к ней?

Теперь у него уже больше не было сомнений. Женская фигура в белом, видневшаяся отчетливо на тропинке, была Марион Уэд. Ни у кого другого не могло быть такой горделивой осанки, по которой ее нельзя было спутать ни с кем, даже в сумерках.

Только после того, как всадник вскочил в седло и медленно поехал прочь, Скэрти вышел из состояния нерешительности. Он чувствовал, что сейчас он просто смешон, и потому лучше не попадаться ей на глаза. Но уязвленная гордость причиняла ему невыносимые страдания; он теперь уже не сомневался, что Марион — возлюбленная Голтспера. Эта мысль вызывала в нем жгучее чувство ревности, которое заглушало все его благоразумие и осторожность и неудержимо толкало заговорить с Марион.

Призвав на помощь все свое самообладание и хитрость, он взял себя в руки, постаравшись принять спокойный вид, и решил завязать с ней любезный разговор.

Марион в эту минуту приблизилась к тому месту, где он стоял. Она невольно вздрогнула, увидев выскользнувшего из-за деревьев Скэрти. Дикая страсть, сверкавшая в его глазах, не могла не испугать ее, но она ничем не обнаружила своего испуга. Марион была слишком хорошо воспитана, чтобы выдать свое смятение даже в минуту опасности.

— Добрый вечер, сэр, — сказала она коротко в ответ на его приветствие.

— Простите мне мой вопрос, мисс Уэд, — сказал он, поравнявшись с ней и идя рядом. — Вы не боитесь выходить одна в такой поздний час, особенно теперь, когда здесь в окрестностях орудуют свирепые грабители, вроде того, о котором мне рассказывал ваш брат? Ха-ха-ха!

— О! — возразила Марион в том же шутливом тоне. — Это было до того, как капитан Скэрти со своими грозными кирасирами поселился у нас в доме. Под их защитой нам, я думаю, уже нечего бояться не только грабителей, но даже разбойников с большой дороги!

— Благодарю вас за комплимент, мисс Марион. Если бы я мог льстить себя надеждой, что Марион Уэд считает наше присутствие защитой для себя, это весьма облегчило бы мне мое неприятное положение в качестве вынужденного гостя в доме ее отца.

— Вы очень любезны, сэр, — сказала она, легким кивком давая понять, что принимает его извинения.

Но, бросив украдкой испытующий взгляд на лицо капитана, она подумала невольно: «Если это честный человек, тогда, значит, и сатана не так страшен, потому что, если то, что он сказал, — правда, я никогда не видела, чтобы взгляд так противоречил словам».

— Поверьте, мисс Уэд, — продолжал лицемер, — меня очень тяготит мое положение здесь. Я чувствую, что мое присутствие здесь всем досаждает. Да иначе и быть не может! Несмотря на удовольствие, которое может доставить гостеприимство вашей благородной семьи, я охотно отказался бы от столь высокой чести, если бы я не изменил этим своему долгу службы, а служба королю — это превыше всего!

— В самом деле?

— Для офицера кирасирского полка его величества иначе не может быть.

— Это только во Франции или во Фландрии, где вы, кажется, изволили воевать. В Англии, сэр, на взгляд каждой английской женщины, существует нечто более высокое, чем служба королю. Неужели вам никогда не приходило в голову, что у вас есть долг и по отношению к народу, или, если вы предпочитаете другое выражение, к государству?

— Государство — это король! Ибо, как изрек монарх: «Государство — это я!»

— вот кредо Ричарда Скэрти.

— Если даже ваш король — тиран?

— Я солдат. Мое ли дело судить о королевской власти! Мое дело — лишь повиноваться ее приказам.

— Благородное кредо! Благородные чувства для солдата! Хотите выслушать мое кредо, сэр?

— С великим удовольствием, мисс Уэд! — ответил Скэрти, присмирев под ее презрительным взглядом.

— Если бы я была мужчиной, — сказала Марион, и глаза ее засверкали, — я скорее выбрила бы себе макушку и покрыла ее монашеским клобуком, чем владеть мечом на службе недостойного короля! О! Есть люди в нашей стране, слава которых переживет жалкую известность властителей. Когда имена тиранов будут преданы забвению, имена Вена, Пима, Кромвеля, Гемпдена и Голт… — она запнулась, не решаясь произнести имя того, кто был в ее глазах достойней всех, — будут помнить и чтить в каждом доме!

— Опасные речи, мисс Уэд! — возразил Скэрти, чья преданность королю и еще не остывшая злоба боролись с невольным восхищением прекрасной бунтовщицей. — Боюсь, что вы бунтовщица, и будь я так верен интересам моего короля, как мне подобает быть, я должен был бы заключить вас в тюрьму! Ах! — воскликнул он и, наклонившись, промолвил с мольбой в голосе: — Сделать вас узницей, своей узницей — вот это был бы поистине сладостный долг воина, награда всей его жизни!

— Ого! — воскликнула Марион, делая вид, что не понимает этой двусмысленной фразы. — Раз уж речь зашла о том, чтобы сделать меня узницей, мне нужно скорее скрыться от вас! Спокойной ночи, сэр!

И, весело рассмеявшись, Марион бросилась бегом и, оставив позади разочарованного поклонника, легко перебежала через мостик и скоро скрылась за высокой стеной кустарника, окружающего цветник.