Производственная травма

Сотрудник парижского отделения бюро Интерпола изучал материалы по факту смерти состоятельного бизнесмена — Шарля Гордона.

Господин Гордон был найден мертвым несколько месяцев тому назад в своей спальне. Тело обнаружила приходящая в дом прислуга, мадам Сарразен. А накануне вечером соседи умершего видели, как из дома

Гордона выходила невысокая, худенькая, светловолосая девушка. Девушка явно была напугана, почти бежала по улице. Затем поймала такси. Номер? Нет, номера машины никто не запомнил…

В спальне, где было обнаружено тело, местных ажанов поразило обилие реквизита для садомазохистских утех, голодная свирепая псина на цепи и обилие видеокассет с заснятыми на них любовными утехами. Главную и единственную женскую роль в этих фильмах исполняла худенькая девушка лет восемнадцати-двадцати с длинными льняными волосами. Боже, что только старый мерзавец с ней не выделывал!.. У видавших виды полицейских волосы дыбом вставали. Может, девушка, не выдержав издевательств, кокнула старикана? «Лично я бы его своими руками придушил», — мрачно прокомментировал видеоряд один из комиссаров полиции.

Экспертиза обнаружила в крови старикана кока-ин — в небольшом, не представляющем опасность для жизни количестве. Смерть наступила от острого обширного инфаркта миокарда. «Так ему, уроду, и надо!» — вынес вердикт все тот же полицейский. И так бы Дело и было закрыто, если бы внимание полиции не привлекла к себе контора, представлявшая девчонку старикану.

Мадам Сарразен сообщила, что после смерти жены ее хозяин пользовался услугами одной и той же фирмы по оказанию интимных услуг…

— Ему всегда привозили одну и ту же русскую девушку. Да и сутенер у нее был русским, — заявила мадам. — Откуда мне это известно? Ну-у что это за горничная, которая не в курсе личной жизни хозяина? Пару раз девушку увозили отсюда уже в моем присутствии. Хозяина это очень смущало, но я женщина образованная, понимаю, что таким способом господин Гордон сублимировал свою тоску по ушедшей супруге, которую безмерно любил…

Ушедшая в иной мир супруга, кстати, была на двадцать лет моложе мужа.

— Может, она и померла от его безмерной любви? — мрачно пошутил один из мужчин.

Учитывая национальную принадлежность героини, киноматериалы были показаны сотрудникам Интерпола. Тут-то и выяснилось, что девушка имеет непосредственное отношение к подпольному борделю, коим владеет один из представителей русской мафии. Собственно, официально это был никакой не бордель, а ресторанчик с варьете. Все проститутки заведения были известны полиции, на каждую была заведена своеобразная учетная карточка, но ни одну ни разу не удалось поймать с поличным. Девушки оказывали услуги исключительно на выезде, заказчики — люди весьма влиятельные и состоятельные — свято берегли свои маленькие секреты. Если бы не смерть Гордона, такой компромат, как видеокассеты, ни за что не попал бы в руки полиции. По сведениям Интерпола, клан занимался не только проституцией. Основной вид бизнеса — наркотики. Главарь действовал весьма осторожно, не подставляясь, имея в подчинении целую преступную группировку. Деньги там, естественно, крутились огромные.

После происшествия в особняке господина Гордона девушка в заведении не появлялась.

Полиция взялась за поиски беглянки. Тогда, несколько месяцев тому назад, они ничем не увенчались.

Но нынче, разглядывая фотографию в одной из газет, сравнивая ее с той, что была в распоряжении полиции, офицер все более убеждался, что на обоих снимках изображена одна и та же девушка. Да, в первом варианте она длинноволосая кареглазая блондинка, во втором — коротко стриженная шатенка, почти брюнетка, с ярко-синими. глазами. Но изменить прическу, цвет волос и даже глаз — дело пустяшное. Овал лица, форма носа, подбородка, разрез глаз — все это совпадало!

В первом случае речь шла о Мари Готье, во втором — о Селин Дюссо. Но и перемена имени не такая уж проблема.

Из газетной статьи было ясно, где искать девушку. Но совершенно очевидно, что искать ее будет не только полиция. И следует, пожалуй, не торопить сыщиков. Нужно установить за русской наружное наблюдение. Возможно, бывший патрон решит убрать ослушницу — а это вполне реальное уголовное дело, за которое можно упрятать убийцу за решетку, если оказаться в нужный час в нужном месте. А заполучив в руки одного, можно размотать целый клубок преступлений международного масштаба. Наркоторговля, — как известно, бизнес интернациональный:

Турецкий без труда нашел нужный адрес, позвонил. Дверь отворила невысокая пожилая женщина с тусклыми, безжизненными глазами. Видимо, мать Егора Калашникова. Они с мужем снова перебрались на свою старую квартиру.

— Полина Тимофеевна? — на всякий случай уточнил Турецкий.

Женщина слабо кивнула.

— Моя фамилия Турецкий. Я вам звонил…

— Да-да, проходите.

— Кто там, мать? — раздался из комнаты мужской голос.

— Это следователь, Андрюша. Помнишь, звонил? Вы раздевайтесь, проходите.

Александр прошел в комнату, и ему сразу показалось, что там присутствуют несколько человек, хотя на самом деле возле телевизора сидел лишь ссутулившийся старик. Ощущение многолюдности создавали фотографии, развешанные по стенам, стоящие в рамочках на полках, на телевизоре, на столе. Со всех снимков, групповых и портретных, улыбался широкой, обаятельной улыбкой симпатичный светловолосый парень.

— Это все Егорушки нашего фотографии, — объяснила Полина Тимофеевна и всхлипнула. — Потеряли мы голубя нашего…

— Тихо, тихо, мать, ну чего ты опять?

Отец Егора встал, подошел к жене. Турецкий увидел, что он еще нестар, просто сутул, и выражение лица то же — потерянное… М-да, нет ничего тяжелее, чем разговаривать с родителями погибших детей. Пусть и взрослых. Взрослых-то детей терять, пожалуй, еще тяжелее. По молодости и сил побольше, чтобы горе пережить, да и можно еще народить…

А этим двоим старикам что осталось в жизни? Фотографии рассматривать и плакать…

— Вы чего пришли-то? — не очень дружелюбно спросил Калашников.

— Андрей Иванович, вы уж извините, что потревожил. Я веду дело по факту гибели вашего сына.

— А что его вести, дело-то? Вроде как несчастный случай. Или нет? — Старик глазами впился в Александра.

— Вот это мне и предстоит выяснить. Вы позволите, я присяду?

— Конечно-конечно, вот сюда, к столу. Может, чайку выпьете? — засуетилась женщина.

— Нет, спасибо.

Супруги уселись напротив Турецкого, прислонившись плечо к плечу, безмолвно поддерживая друг к друга. Александр еще раз вздохнул. Смотреть на них было невозможно. Тем не менее разговор нужно было начинать.

— Скажите, пожалуйста, не было ли у вашего сына врагов, недоброжелателей?

— Здесь, в Москве? Да вы что! Егорушку так все любили! — всплеснула руками женщина.

— Тихо, мать, не колготи, — оборвал ее муж. — Ты-то с ним все больше о женитьбе да о внуках, а у меня был с Егоркой мужской разговор… Не все так просто.

— А что именно непросто?

— Так — что? Вы знаете, что его во Франции шпана ножом пырнула?

— Слышал.

— Слышали… Нерв ему какой-то задели, подонки! Он ведь ходить не мог…

— А кто его ранил? Это известно?

— Говорю же, шпана какая-то.

— А за что? При каких обстоятельствах?

— Это я подробностей не знаю.

— Так их задержали?

— Вроде нет.

Полина Тимофеевна тихо залилась слезами.

— Ну чего ты опять, мать?

— Бедный он, Егорушка… Лежал там один…

— Ну не совсем один он там был… Иди-ка все-таки поставь чайник.

Женщина послушно кивнула, вышла.

— Совсем извелась она, — кивнув в сторону кухни, вздохнул Калашников. — Да еще вы здесь с расспросами…

— Я ж не из праздного любопытства, — мягко заметил Турецкий. — Нужно выяснить обстоятельства.

— А чего выяснять? Кто нам сына вернет?

— Это верно, но все же… Вы сказали, что у вас разговор был с сыном…

— Нуда. После ранения шефевонный, Соболевский этот, на Егоре крест поставил, решил, что сын не поднимется. Но мы, Калашниковы, — народ крепкий! Егорка на ноги встал и снова тренироваться начал. А у Соболя здесь другой фаворит появился, Серега Зе-леняк. Ну вот… Егор приехал, а Соболь ему что-то такое типа не сможешь ты по-прежнему выступать! Мол, давай в тренеры переходи. Но наш-то не таков! Я, говорит, докажу, что могу гонку выиграть! И выиграл! Это теперь навсегда останется!

— Это верно. А кто же за ним во Франции ухаживал после ранения?

Калашников оглянулся на кухню и зашептал:

— Не хочу я об этом при старухе, но была там у Егора зазноба. Он мне говорил, что думает жениться на какой-то полуфранцуженке-полурусской. Чтобы, значит, я мать подготовил… Вот она-то, француженка, за ним и ухаживала. Да только что-то в конце концов не заладилось… Подробностей не знаю, но в последний раз, накануне этапа, вернулся он сам не свой. Да и здесь у него не все гладко шло. Были недоброжелатели. Тот же Зеленяк.

— Может, он боялся соперничества с Егором?

— Боялся, а то как же! Мне Егор чего говорил? Дескать, никто мне на родине особо не рад. Соболевский, мол, крест на мне поставил. Серега волком смотрит. Да и журналисты уже забыли, кто таков Калаш. Егор ведь скромный парень был, не любил эту шумиху газетную. А Зеленяк — тот с прессой заигрывал, все перед ними выставлялся: мол, я да я… Короче, получалось так, что Егор вроде как лишний. Вот он им и доказал, какой он лишний!

— Может быть, от него требовал и «договорного результата»? Ничего он вам по этому поводу не рассказывал?

— Это как — договорного?

— Ну явление известное и, к сожалению, достаточно распространенное. Да вот хоть в футболе: команды заранее договариваются о результате матча. Может, кто-нибудь требовал от Егора, чтобы он проиграл? Тому же Зеленяку. Он откуда родом, кстати?

— Не знаю, откуда он, да и знать не хочу. А вот то, что Егор ни на какой договорной, как вы говорите, результат не подписался бы, это я вам голову на отсечение… Да вы что? Он мечтал в «Формуле» выиграть! Это важнее всех денег!

— Да-да, денег-то он нам оставил, — вставила Полина Тимофеевна, внося чайник.

— Да я не об этом, мать! — досадливо поморщился мужчина.

— А чего такого? Деньги честно заработанные. Он на наш счет крупную сумму перевел, как раз перед гонкой этой, пропади она пропадом!

— Перед последней гонкой? Московский этап «Формулы»? — уточнил Турецкий.

— Нуда. Мы отказывались, но он настоял. Сказал еще: мало ли что! Как в воду глядел! — вздохнул Калашников.

— И нам, и Катеньке! — похвасталась Полина Тимофеевна.

— Тьфу! Вот язык бабий! — рассердился отец семейства.

— Да что такого-то? Катенька нам как невестка. Даже как дочка. Егорка жениться на ней хотел.

— Это ты хотела, чтобы он на ней женился! А он что-то не больно… А зря! Девка-то и вправду хорошая.

— Они встречались?

— Встречались… Если можно так назвать. Она его встречала, да ждала, да надеялась. Она по Егорке давно сохла.

— Это правда, любила она его очень, Катюша. Одна она теперь радость у нас, — всхлипнула Полина Тимофеевна.

— И Егор ее любил?

— А кто ж его знает? Много вы матерям своим рассказываете? Все «не лезь, мама» да «оставь, мама». — Женщина накинулась на него так, будто это он, Турецкий, был ее неразговорчивым сыном.

— А где она живет? Я бы хотел с ней поговорить.

— А и нечего с ней говорить! — с жаром воскликнула Полина Тимофеевна. — Чего ей-то душу бередить? Хватит с вас и меня с отцом. Нас и пытайте, а ее не трожьте! Ей волноваться нельзя!

Турецкий даже растерялся от такого напора, подыскивая слова. Не пугать же ее статьями УПК: препятствие проведению предварительного следствия… и так далее.

— Зря вы так со мной. Я не гестаповец, никого не пытаю. Я выполняю свою работу, вот и все. Как фамилия девушки? Возраст?

— Ну Ростова. Катерина Ильинишна Ростова, девятнадцать лет, — ответил Калашников. — Живетона рядом, в соседнем дворе. А ты не кипятись, мать! Ты чего это разошлась-то? Но вообще-то, товарищ следователь, не трожьте девку, это правда! Она и так переживает.

— Ну хорошо, хорошо, оставим это. А фамилия Сомборская ничего вам не говорит?

— Сомборская? — Старики переглянулись. — Нет, не знаем такую. В дом он только Катю приводил.

— Я все мечтала на свадьбе сына погулять, а вона как… — Полина Тимофеевна тяжко заплакала, уткнувшись в пуховый платок.

— Ну вот, совсем вы ее расстроили… — Калашников недружелюбно зыркнул в сторону Турецкого. — А у нее сердце слабое…

— Я в общем-то закончил. Извините уж, что потревожил. Спасибо, что нашли силы поговорить. И поверьте, я вам бесконечно сочувствую. До свидания.

Визит к родителям Егора задержал Турецкого против обычного, так что к своему дому он подъехал уже в сумерках. Впечатление было тяжелым, Александр все пытался отвлечься от чужого горя, старался думать о посторонних, не относящихся к расследованию вещах.

Он загнал машину в «ракушку» — целый ряд их выстроился в дальнем конце двора. Может, и права столичная мэрия — не больно-то красиво, да зато как удобно! Честное слово, жаль будет, если власти все-таки заставят их снести.

Вот, между прочим, думал Турецкий, запирая свой легкий гараж, все говорят: на Кубани красный пояс, на Брянщине красный пояс, еще где-то. Да самый красный пояс у нас здесь, в Москве. Красный пояс — это когда у власти коммунисты, когда люди тянутся к прежним, советским порядкам. Так вот, по советскому наплевательству на людей — наши городские власти, наверно, самые красные. Нет бы построить по всему городу парковки, общественные туалеты, дешевые гостиницы и пункты питания, — они вместо этого городят какие-то уродливые пузыри на Манежной площади, отводят земли под суперэлитные дома, выселяя старожилов на окраины, вместо новых станций» метро строят третье кольцо, которое вовсе даже не решает проблем автомобильного движения, а рождает десятки новых, и тут же проектируют четвертое. А почему? Потому что большая стройка — это и большие, плохо контролируемые деньги, недаром итальянская мафия который год весь общак вкладывает в строительство — таких прибылей, наверно, даже наркотики не дают…

«Впрочем, это, наверно, заговорила во мне усталость сегодняшнего дня, иначе откуда бы взяться таким вот обывательским обобщениям, — мысленно пожурил себя Александр. И в этот момент увидел троих парней, молча окруживших его. — М-да, видно, и вправду подустал… Как это я их не заметил?»

Турецкий разглядывал довольно крупного малого, преградившего ему дорогу.

Тот, видно, был в троице заводилой. Двое других были пожиже, держались вихляво, оба курили, часто затягиваясь, и то и дело сплевывали себе под ноги. От одного явственно несло алкоголем.

Что ж, это нам в плюс… Можно и ноги сделать, хрен догонят, а сбив им дыхание, можно, пожалуй, и повязать без особых проблем… Но это, конечно, при условии, если завалить крепкого.

Верзила между тем подал голос:

— Ты Турецкий?

Вот так штука! Оказывается, нас здесь специально поджидали…

— А что это вы мне тычете? — спросил он, понимая, что молчать больше нельзя.

— Ишь ты какой нежный! — хмыкнул тот, что был справа.

— Заткнись! — цыкнул на него крепкий. — Ладно, генерал, не хорохорьтесь. Сами видите — вы не в очень выгодном положении.

— Вы так считаете? — сказал Александр, чтобы хоть что-то сказать, и на всякий случай, стараясь, чтобы движения выглядели как можно естественнее, положил руку на кобуру.

— Да, я так считаю, — твердо ответил главарь.

— Что вам, собственно, надо?

— Вот это-то мы как раз и собираемся вам сказать, а вы зачем-то за оружие хватаетесь…

— Ну так говорите, если собрались, черт бы вас побрал!

— Нет, правда, оружие — это вы как-то того… слишком… Мы всего лишь должны передать вам настоятельные рекомендации спустить дело на тормозах. Понимаете, о чем я?

— Честно говоря, нет, — сказал Турецкий, усмехаясь. Хотя конечно же прекрасно все понял: кто-то хочет, чтобы он перестал заниматься расследованием причин гибели Егора Калашникова. Вот теперь бы еще узнать, кто послал этих приблатненных товарищей?

— Не, мужики! — как бы удивился тот, что стоял справа и от которого потягивало выпивкой. — Он, ментяра, не понял. Можно я ему, козлу безрогому, объясню? — И замахнулся.

— Ну что ж, орлы, это ваш выбор. — Турецкий легко ушел от удара любителя выпивки и, отклонясь назад и вбок, оказался в такой удачной позиции, из которой грех было не сделать подсечку. Чем он и воспользовался. Приблатненный, видать, серьезно приложился затылком: он подозрительно затих, корчась на асфальте.

«Эх, где мои семнадцать лет!» — подумал Александр, распрямляясь и разворачивая корпус таким образом, чтобы лицом встречать удары двоих оставшихся на ногах; рука снова сама легла на кобуру, расстегивая ее.

— Зря вы это, — сказал крепкий, щелкая выпавшим ему в ладонь из рукава выкидным ножом.

Второй стоял, не зная, что делать, — видно, ждал приказа от старшего. Наконец, когда Турецкий достал пистолет, этот второй дрогнул.

— Гриня, у него правда пушка! — заорал тот и рванул в дальний конец двора, петляя на ходу так, будто по нему уже вели прицельный огонь. Александр для острастки пальнул в воздух, бегущий повалился на землю, потом вскочил и снова побежал, стараясь прижиматься к гаражам-«ракушкам». Где-то рядом надрывно залаяла собака.

— Ну смотри, генерал! — процедил здоровяк, глядя за спину Александру. — Тебе жить.

Он неспешно повернулся и шагнул прочь.

— Стой, стрелять буду! — на всякий случай крикнул Турецкий и упал, сраженный ударом в затылок. Он не слышал, как нападавший сам упал, отбиваясь от здоровенной псины, вцепившейся в руку с зажатым металлическим прутом. Не слышал криков: «Милиция! Товарищи, вызывайте милицию и «скорую»!»

Александр очнулся от сильной головной боли. Перед глазами плавала белая фигура. Фигура что-то делала с его рукой… Мгновенный укол сфокусировал изображение, оказавшееся симпатичной барышней в белом халате и шапочке.

— Больно же! — сообщил Турецкий, пытаясь выдернуть руку.

— Но-но! Тихо! Вы под капельницей! Семен Семеныч, он очнулся!

Тут же возник тучный, высокий, улыбчивый доктор:

— Ну-с, батенька, как ваше ничего? Как вас звать-величать?

— Турецкий Александр Борисович.

— Хорошо. Где живете, работаете?

Турецкий ответил, с интересом разглядывая здоровяка. Его что, за психа здесь держат?

— А какой нынче день?

— С утра был вторник. А вечером меня по башке шандарахнули — и я отключился. Так что, извините, не очень в курсе.

— Ха-ха-ха! Крепкая у вас башка, доложу я вам. Это вас кепочка спасла. Ну и собачка… Так что повезло вам, милейший. А день сегодня все тот же — вторник. Через два часа начнется среда. Так-с. А теперь следите глазами за молоточком… Сюда… Хорошо. Теперь сюда… Молодец. Но компьютерную томографию все же сделаем. Чтобы гематомку не пропустить, не дай бог…

— Доктор, я умру? — пошутил Турецкий.

— А как же? — весело подыграл врач. — Думаю, лет через тридцать — сорок всенепременно! Голова болит?

— Знаете, уже меньше! — с удивлением отметил Александр.

— Тогда я вашу супругу приглашу, а то жалко женщину. Она в коридоре тихо с ума сходит.

…Ирина сидела возле постели, роняя на его руку горячие слезы.

— Ну чего ты? Еще не хватало! Подумаешь, по башке стукнули. Не я первый, не я последний. Ты мне лучше скажи, что это было? Свидетели есть? — профессионально спросил Александр, одновременно подумав: «Опыт и квалификацию из мозгов не вышибешь!»

— Господи, да я же и свидетель! Я все в окно видела! Ждала тебя и поглядывала в окошко — когда мясо начинать жарить. И видела, как они к тебе подошли, как ты с ними разговаривал, как пальнул в воздух… Я сразу наряд милицейский вызвала. Но милиция, конечно, не успела. Если бы не собака…

— Что за собака?

— Лорд, овчарка соседа с третьего этажа. Сосед тоже свидетель. Они с Лордом гуляли и тоже все видели.

— Самый ценный свидетель, разумеется, Лорд. Он-то нам все и расскажет!

— А ты не смейся, он, может, тебе жизнь спас. Сосед сначала подойти побоялся: их все же трое было, а потом, когда на тебя подонок этот прутом замахнулся, он Лорда спустил, тот и кинулся.

— Бандюка задержали?

— Да! Лорд его на земле держал, пока милиция не приехала.

— Что ж, безумству храбрых поем мы песню. Куплю ему мешок сухого корма. «Педи гри» или как там?

— Ты не разговаривай, ты молчи! У тебя травма!

— Что, серьезно? А в Петропавловске-Камчатском полночь?

— Да ну тебя! — рассмеялась Ирина.

На тумбочке запиликал мобильный.

— Ириша, дай трубочку.

— Начина-а-а-ется! — вздохнула та, протягивая трубку.

— Але, Саня, ты? — закричал в трубку Грязнов.

— Нет, это моя телесная оболочка.

— Тьфу ты! Я уж перепугался! По «ящику» передали, что у тебя тяжелая травма черепа. Что ты без сознания в реанимации!

— Ир, я что, в реанимации?

— Нуда.

— Оказывается, да — в реанимации. Я и не знал, что здесь здоровых мужиков держат.

— Так на тебя напали или как?

— Напали, напали, не беспокойся. И даже объяснили — зачем и почему.

— Вот как? Ладно, я к тебе сейчас прилечу!

— Ни в коем случае! — выхватив трубку, воскликнула Ирина. — Побойся Бога, Слава! Тебя и не пустят!

— Как — не пустят? А мне нужно показания с пострадавшего снять! Кто это на нашего Турецкого руку поднять посмел?

— Вот и разбирайся! Тем более что нападавшего бойцы твои взяли! А Турецкому нужен покой!

— Вот именно, сударыня! — в проеме возник Семен Семенович. — Что это у вас здесь за разборки семейные? Все, время свидания окончено. Посмотрели на мужа? Жив? Жив. И почти здоров. Завтра утром мы его в отделение переведем. Вот там можете хоть сутки напролет сидеть. Вместе со всем угрозыском.