💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

VII. Отмена структурализма (Деррида и Фуко)

VII.1.

A теперь пора посмотреть, к чему мы пришли. Всякий, кто размышлял о судьбах структурализма в философском плане, или со­глашался с идеей неистощимой производительности бытия, представ­ленного разнообразными выявляющими его дискурсами, но несводи­мого ких законам, или же описывал эпохальные события, в которых проявляется бытие, показывая способы их структурирования и пре­красно понимая, что вводимые в оборот структуры являют собой лишь проявления бытия, но не его основу.

По-видимому, оба эти философских подхода были представлены двумя разрушителями послелакановского французского структура­лизма — Деррида и Фуко.

У Деррида упомянутая выше оппозиция между формой и силой, между имеющей пространственное выражение структуры и энергией, которую излучает произведение, выливается в противопоставление Апполона Дионису, противопоставление, находящейся вне истории, как лежащее в основе всякой возможности истории, составляющее саму структуру историчности. Оно — источник развития, потому что оно есть Различение в принципе, непрестанный " сброс", та же bé ance. И в этом противопоставлении отношение Диониса к определяющей его структуре — это отношение смертельного поединка ¹⁶⁵.

VII.2.

Вот некоторые впечатляющие страницы (все же, скорее, упражнения в высоком стиле, а не в герменевтической прозорливости и метафизической чуткости), на которых Деррида использует как метафору текст, написанный еще Фрейдом с совершенно определен­ными научно-позитивистскими целями. Фрейд старается объяснить записи памяти при помощи следов, сохраняемых некоторыми нейро-

¹⁶⁵ " Только те мысли чего-нибудь стоят, которые приходят в голову походя", — напоминает Деррида слова Ницше. — " Письмо — это некий исход вовне во имя прихода смысла, метафора-другого-как-другого-здесь, метафора как возможность другого-здесь, метафора как метафизика, в которой бытие принуждено скрыться, чтобы мог открыться другой... Ибо брат Другой вовсе не почивает в безмятежности, которая именуется интерсубъективностью, но усердствует на ниве взаимного вопрошания; он не купается в безмятежности ответов, сочетающих два утверждения законным браком, но призван к неусыпному ночному труду вопрошания в пустоте" (L'é criture et la diffé rence, cit., pag. 49).

нами после испытанного возбуждения. И эти следы представляют собой некий Bahnung, " переход", " просеку", и еще раз шрам, разверс­тую рану, растяжение, bé ance, разлом (frattura), если возводить ис­пользуемое Деррида французское frayage к латинскому причастию " проложенная" (fracta), относимому, скажем, к дороге. Тогда память " может быть представлена как разнообразие нейронных frayage ".И тогда снова окажется, что ее качество обусловлено системой оппози­ций и различий. На чем Деррида и основывает свое метафорическое прочтение Фрейда: памятный след есть чистое различие. " Психологи­ческая жизнь это ни кристальная ясность смыслов, ни замутненная непроглядность силы, но различия в характере действия этих сил. Ницше это хорошо знал" ¹⁶⁶. И здесь, как и у Лакана, мы сталкиваемся со случаем онтологизация различия, носившего поначалу чисто диа­лектический характер. И в этом смысле получается, что " различие это не некая сущность, при том что оно — не ничто, это не жизнь, если бытие понимается как усия, присутствие, сущность-существование, субстанция или субъект. Прежде чем определять бытие как присутст­вие, нужно понять, что жизнь — это первопроходство, и только тогда мы вправе сказать, что жизнь — это смерть, что повтор и позиция по ту сторону принципа удовольствия коренятся в том и сородственны тому самому, что они превосходят" ¹⁶⁷. Сказать, что разница изна­чальна, значит сокрушить миф присутствия, с которым сражался и сам Хайдеггер, и настоять на том, что если что и изначально, так это сама не-изначальность ¹⁶⁸, это значит напомнить, что если что и конституи­руется, так это изначальный провал, нечто отсутствующее, принесен­ное в жертву неопределенному желанию: " разница между принципом удовольствия и принципом реальности, например, это не только не­сходство, внешние различия, но изначальная укорененная в жизни способность уклонения, отличения (Aufschub), возможность всего того, что входит в хозяйство смерти" ¹⁶⁹. Рожденный как нехватка, отверстая рана, с первых шагов уязвляемый желанием, которое никог­да не будет удовлетворено, приговоренный скрывать его, окутывая символическими одеяниями, человек клеймен как оплошность, кото­рая предрасполагает его к смерти и празднует смерть в каждом его жесте. И в этом смысле наш удел избегать даже бинарности, коль скоро она уходит корнями в ничто ¹⁷⁰.

¹⁶⁶ Derrida, cit., pag. 299.

¹⁶⁷ Ibidem, pag. 302.

¹⁶⁸ Ibidem, pagg. 303-315.

¹⁶⁹ Ibidem, pag 295.

¹⁷⁰ Ibidem, pag. 339.

VII.3.

У Деррида пышным цветом расцветает то, о чем с меньшей метафизической проницательностью и с большим уклоном в сторону психоанализа писал Ж. Б. Понталис, комментируя некоторые работы Лакана: фрейдовское открытие состоит в децентрации, оно не подме­няет бывший центр, абсолютный субъект, становящийся чистым фан­томом, и не пытается то, что предстает как обманчивое, подтвердить какой-то иной Реальностью; сознание растворено в процессе выра­ботки смыслов, и смысл, вместо того чтобы навязывать себя как некая поддающаяся определению реальность, предстает перекличкой при­ходов и ухода, уверткой и ухмылкой... " Если непосредственный опыт сразу поставляет нам какие-то значения, то это еще ничего не говорит об их подоснове, не снабжает нас той сетью, в которую мы могли бы их поймать..." ¹⁷¹. Человек изначально угодил в неведомую ловушку, и курс психоанализа вовсе не предполагает восстановления " истинно­го" субъекта, он лишь показывает, " что истина не расположена в каком-то месте, ее нет ни у психоаналитика, ни у пациента, ее нет даже в их взаимоотношениях: у истины нет ни места, ни формулы ¹⁷². " Че­ловек незрел вовсе не из-за природной ущербности, он — извечная недохватка, прирожденно перезрелый, и вот в этой-то витальной bé ance рождаются его желания, швыряющие его в историю, которая состоит из пустот, разрывов и конфликтов" ¹⁷³. Таким образом, уроки Фрейда это уроки трагического, и оптимизм американского психоа­нализа, старающегося снова включить призрачное " я" в систему норм общественной жизни во имя его благосостояния, извращает самый дух фрейдовского учения, видящего в психоаналитической терапии воспитательную процедуру, которая помогает понять наше существо­вание как бытие-к-смерти. И в этом смысле выводы, извлеченные из лакановского учения, совпадают с тем, что написано на тех страницах " Бытия и времени", где говорится о " предваряющем решении". Пси­хоанализ живет под знаком смерти.

И если в дальнейшем в отличие от Хайдеггера для психоаналитика изначальная bé ance обретает все более физиологические очертания, то для наших выводов философского свойства это не имеет особенного значения.

VII.4.

Но самое важное как раз то, о чем Деррида в своем прочте­нии фрейдовского текста судит с безнадежной проницательностью: в тот миг, когда эта воплощенная незадача, субъект, замечает, что он

¹⁷¹ J. В. Pontalis, Арrus Freud, Paris, 1965, pagg. 52-53

¹⁷² Ibidem, pagg. 75

¹⁷³ Ibidem, pag. 80.

вовлечен — пишет ли он, говорит ли — в игру намеков и умолчании, что он оплетен цепью символов, сознание этого не помогает ему выйти из игры. Мы уже знаем: никакого метаязыка Другого нет — и значит, не может быть никакого трансцендентального обоснования отношений субъекта с бытием, о котором он говорит. И у Фрейда его тоже нет, и это становится совершенно ясно (хотя он и строил свое исследование как ряд метафор, сквозь которые просвечивали смутные образы письма, сложных машин, ходьбы) из тех последних цитат из " Толкования сновидений" (Traumdeutung), приведенных Деррида: фрейдовские метафоры и метонимии, используемые им при описании нейронной структуры памяти, всегда означают пенис, коитус, влече­ние к матери.

И это могло бы послужить предостережением тем, кто все еще воображает, что он занимается выявлением последних структур: по­вествуя о них, вы всегда повествуете о чем-то другом, и уж во всяком случае вам не удается их обосновать, потому что язык, с помощью которого вы намереваетесь это сделать, это тот самый язык, чью ложь и должны были разоблачить структуры.

И тогда лучше понимаешь, что так раздражает критику феномено­логического толка, и отчего она задает ликвидаторам структурализма вопросы, которые последним кажутся лишенными смысла. Именно такая история и произошла с полемикой, развернувшейся вокруг книги Мишеля Фуко " Слова и вещи" ¹⁷⁴.

VII.5.

Действительно, уФуко нашумевшая и неверно истолкован­ная " смерть человека" совершенно очевидно предполагает отказ от трансцендентального обоснования субъекта и, следовательно, осо­знание того факта, что направления Гуссерль — Сартр, с одной сто­роны, и Ницше — Хайдеггер, с другой, совместимы только в узко определенном смысле. Но что любопытно, так это то, что (вопреки первоначальному впечатлению) сделав выбор в пользу направления Ницше — Хайдеггер, предполагающий ликвидацию структурализма, автор на протяжении всей книги только тем и занимается, что разра­батывает структурные решетки в разительном противоречии со свои­ми публичными декларациями о непричастности структурализму.

Задачи Фуко очевидны: начертить некую карту археологии гума­нитарных знаний от их возрождения до наших дней, в которой он выявляет некие " исторические априори", эпистему той или иной эпохи, " конфигурации, лежащие в основе различных форм эмпиричес-

¹⁷⁴ Ср., например, критические замечания Эцио Меландри в " Lingua e Stile", II, l

кого знания, то. что делает возможным формирование знании и теории...¹⁷⁵.

Для символического универсума средневековья и Возрождения (Ренессанс у Фуко сохраняет многие черты средневековья) идея сход­ства имеет решающее значение; характерная для восемнадцатого века идея представления, базирующаяся на вере в то, что порядок языка вторит порядку вещей, позволяет классифицировать существа по осо­бенностям внешнего вида; наконец, в XIX веке понимание жизни, труда и языка как энергии привело к тому, что генетическое описание сменило таксономическое, на место формального описания пришла органическая витальность, место представления заняла творческая активность, вследствие чего бытие того, что представлено, не вмеща­ется в рамки представления ¹⁷⁶. И тогда возникает проблематика ис­токов, человек становится проблемой для себя самого как возможнос­ти бытия вещей в сознании, ему открывается завораживающая бездна, в которую его увлекает жажда трансцендентальных обоснований. Что касается наук, изучающих те сферы, в которых нечто отличное от человека так или иначе конституирует и предопределяет его: психоло­гии с ее диалектикой функции и нормы, социологии, противопостав­ляющей конфликт и правило, — всего того, что относится к изучению мифов и литературы, осуществляемому под знаком оппозиции значе­ния и системы, то, в конечном счете, речь в них идет о соотнесении сообщений и кодов, правила которого заимствуются у двух наук, чей предмет перекрывает собой прочие, у этнологии и психоанализа, ко­торые как раз и изучают системы глубинных детерминаций, коллек­тивных и индивидуальных, являющихся фундаментом для всех ос­тальных оппозиций.

Но Фуко неизменно отказывается от обоснования используемых им структурных решеток. Посмотрим, например, как описываются оппозиции, к которым сведены различия (рассматриваемые как пере­становки) между утилитаристами и физиократами XVIII столетия:

" Утилитаристы основывают на артикуляции обменов приписы­вание вещам определенной стоимости, в то время как физиократы именно богатством объясняют формирование стоимости. Но и у тех и у других теория стоимости, как и теория структуры в естественной истории, связывает приписывание с формированием" ¹⁷⁷.

¹⁷⁵ Michel Foucault, Le parole e le cose, cit., pagg. 1-12. (Фуко М Слова и вещи. М., 1994. С. 34-35.)

¹⁷⁶ Ibidem, pag.259.

¹⁷⁷ Фуко М., ук. соч. С 228.

Иными словами, у утилитаристов артикуляция (стихийное форми­рование потребностей и способов их удовлетворения) объясняет ат­рибуцию (наделение стоимостью), у физиократов наоборот, атрибу­ция (наличие естественной стоимости) объясняет артикуляцию (систе­му потребностей). Как видим, перед нами некая структура, объясняю­щая две разные идеологические позиции с помощью одной и той же комбинаторной матрицы. Читатель может думать, что эта структур­ная решетка извлечена из контекста классической эпистемы и, стало быть, предъявлена как данность мышлением изучаемой эпохи.

Однако ниже, объясняя переход от классической теории познания к гносеологии XIX века, Фуко пишет следующее:

" Таким образом, условия возможности опыта ищут в условиях возможности объекта и его наличия, тогда как трансцендентальная рефлексия отождествляет условия возможности объектов опыта с воз­можностью самого опыта" ¹⁷⁸.

Здесь, как и в первом случае, одна и та же матрица открывает возможность двух разных способов обоснования истинности фило­софского дискурса. Но если в одном случае структурная решетка может считаться инфра-эпистемной, она словно открывается навстре­чу тому, кто ищет глубинные основания мышления классической эпохи, то в другом — перед нами решетка, которая, позволяя связать обе эпохи, носит откровенно трансэпистемный характер. И если она открывается исследователю, она тоже данность или она постулирова­на, ибо представляет собой удобный инструмент для объяснения фак­тов? Ответ на этот вопрос для Фуко не очень важен, он им так же мало интересуется, как и обоснованием используемых наукой решеток, а равно его не заботит внятное разъяснение того, обладают ли решетки, поставляемые этнологией и психоанализом, трансцендентальным или онтологическим статусом, в свою очередь позволяющим обосновы­вать решетки наук. А если у него поинтересоваться, что он думает по этому поводу, Фуко скажет, что пресловутые решетки ему явились в тот миг, когда он вопрошал историческую ситуацию, и он ими вос­пользовался, и нет никакой нужды в том, чтобы придавать им тот или иной гносеологический статус. И он будет прав, ведь вся его книга представляет собой не что иное, как обвинительный акт безуспешной попытке современного человека разработать трансцендентальные обоснования познания.

Итак, в свете вышесказанного ответ не составит труда, особенно если повнимательнее перечитать начальные страницы книги.

" Итак, между уже кодифицированным взглядом на вещи и рефлек­сивным познанием имеется промежуточная область, раскрывающая порядок в самой его сути: именно здесь он обнаруживается, в зависи-

¹⁷⁸ Ук. соч. С. 269-270.

мости от культур и эпох, как непрерывный и постепенный или как раздробленный и дискретный, связанный с пространством или же в каждое мгновение образуемый напором времени, подобный таблице переменных или определяемый посредством изолированных гомоген­ных систем, составленный из сходств, нарастающих постепенно или же распространяющихся по способу зеркального отражения, органи­зованный вокруг возрастающих различий и т. д. Вот почему эта про­межуточная" область в той мере, в какой она раскрывает способы бытия порядка, может рассматриваться как наиболее основополагаю­щая, т. e. как предшествующая словам, восприятиям и жестам, пред­назначенным в этом случае для ее выражения с большей или меньшей точностью или успехом (поэтому эта практика порядка в своей пер­вичной и нерасчленяемой сути всегда играет критическую роль), как более прочная, более архаичная, менее сомнительная и всегда более " истинная", чем теории, пытающиеся дать им ясную форму, всесто­роннее применение или философскую мотивировку. Итак, в каждой культуре между использованием того, что можно было бы назвать упорядочивающими кодами, и размышлениями о порядке располага­ется чистая практика порядка и его способов бытия" ¹⁷⁹.

Подставьте вместо " порядок в самой его сути" " бытие как источ­ник всякого порядка" — и вы в который раз получите позицию Хай­деггера. Вот потому-то Фуко и не обосновывает структурные решет­ки, которыми пользуется: в процессе предпринятого им истолкования эпохальных событий бытия они предстают ему как способы, в кото­рых в разное время самовыражается бытие, и которые опознаются благодаря связывающему и разделяющему их родству, при этом ни одна из укорененных в бытии решеток не в состоянии определить его раз и навсегда, а равно сама не может быть обоснована действием какого-либо известного и предсказуемого механизма.