💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

Размышления 1980

Настоящее издание " Отсутствующей структуры" выходит в свет через двенадцать лет после первого. Слишком долгий срок для книги, написанной под влиянием дискуссий того времени: с тех пор многое изменилось, заметные перемены произошли и в наших взглядах. Слишком долгий срок, если принять во внимание, что вышедшая в 1968 году книга была постепенно заново переписана на добрую половину в связи с подготовкой переводов, которые, естественно, отличались от настоящего издания. К тому же в 1971 году я опубли­ковал исследование " Формы содержания", частично, а местами зна­чительно, переработав настоящий текст, а в 1975 году упорный труд над подготовкой английского (также расширенного) издания " Отсут­ствующей структуры" закончился тем, что я сдал в печать " Трактат по общей семиотике", который, трактуя проблемы, поставленные в этой книге, и не отказываясь от некоторых выводов, все же представ­ляет собой совершенно новую работу.

Итак, читатель вправе спросить, с какой стати книга переиздается без каких-либо изменений, если автор сам считает ее в значительной мере устаревшей.

Я мог бы на это ответить, что у книготорговцев и у публики она еще пользуется спросом, и в этой серии уже переизданы другие мои старые книги, такие как " Открытое произведение" и " Устрашенные и сплоченные". Кроме того, в данной серии (collana economica), как правило, переиздаются книги, служащие справочными изданиями и напоминающие о спорах минувших лет.

Но можно ответить и по-другому: в книге есть разделы, которыми, несмотря на имеющиеся в них ошибочные оценки, я и по сей день доволен, прежде всего в том смысле, что мне удалось разглядеть, что нас ждет. В частности, именно раздел Г, в котором обсуждаются философские основания структурализма, относится к тем частям, ко­торые сегодня я бы написал по-другому, и тем не менее как раз в нем, как мне кажется, я подметил кое-какие тенденции, впоследствии по-

лучившие развитие, как-то: распад структурализма как онтологии, рождение неоницшеанства, его смычка с марксизмом, явление постла-кановского маньеризма, новых философов, отрекающихся от столь характерных для структуралистского дискурса просветительских ил­люзий, я уж не говорю об общем " откате от структурализма", потому что мне это выражение не нравится, оно неопределенное, двусмыслен­ное и часто столь же неадекватное, сколь и выражение " кризис разу­ма", — однако о многом из того, на что сегодня навешиваются эти ярлыки, шла речь на этих страницах: я хочу сказать, они о многом предупреждали. Возможно, мои установки были неверными, что меня не радует, но я оказался прав, и это меня радует еще меньше. Впрочем, эти два неудовольствия все же доставляют мне некоторое удовлетво­рение.

Но пойдем по порядку. Между 1962 и 1965 годами, когда я подго­тавливал к публикации французское издание " Открытого произведе­ния" (см. введение к последнему изданию книги в этой же серии), мое отношение к проблемам коммуникации претерпело значительные из­менения: если вначале я опирался на теорию информации и англосак­сонские исследования по семантике, то позже мне сделались ближе структурная лингвистика и русский формализм. В 1964 году Барт опубликовал в 4 номере " Коммюникасьон" свои " Начала семиоло­гии". Мне кажется уместным напомнить здесь о том, чем стал для всех нас, интересующихся семиотикой, этот короткий, намеренно непри­тязательный и, в сущности, компилятивный текст, — ведь он подтолк­нул нас к выработке собственных представлений о знаковых системах и коммуникативных процессах, между тем как сам Барт все более отдалялся от чистой теории. Но не будь этой книги Барта, удалось бы сделать значительно меньше.

В 1967 году я преподавал теорию визуальных коммуникаций на архитектурном факультете во Флоренции, так сложился курс визуаль­ной семиологии, посвященный, естественно, коммуникативному ас­пекту архитектуры, и в нем были развиты некоторые идеи, возникшие у меня годом ранее во время летних чтений в Бразилии. Выдержки из него я решил опубликовать. Студенческое движение протеста тогда еще не набрало силы, но мне показалось неэтичным делать ротапринтную публикацию, которая могла обойтись студентам достаточно до­рого, в то время как я оказался бы с прибылью. Я договорился с Бомпьяни о напечатании нескольких сотен экземпляров без права прода­жи исключительно для распространения среди флорентийских студен­тов по цене, возмещающей типографские издержки. После оплаты типографской и переплетной работ цена издания оказалась ниже обычной.

Книга называлась " Заметки по семиологии визуальных коммуни­каций" и насчитывала двести страниц, включая те разделы, которые сейчас содержатся в " Отсутствующей структуре" под пунктами А, Б и В. Целями, которые я ставил перед собой в " Заметках", можно объяснить недостатки настоящей книги. Теоретическая часть была исключительно вводного порядка, предназначалась для студентов, не очень разбирающихся в современной лингвистике и имела компиля­тивный и нетворческий характер, поэтому сейчас она кажется мне наиболее устаревшей, и фактически я ее постепенно переработал в процессе подготовки всех иностранных изданий, включая " Трак­тат". Напротив, разделы Б (об иконических знаках) и В (об архитек­туре) представляют собой мой личный вклад. В разделе Б я впервые подвергаю радикальной критике понятие иконического сходства, в дальнейшем после некоторых исправлений и дополнений этот текст лег в основу разработанной в " Трактате" теории способов производ­ства знаков. Но сколь бы ни были опрометчивы мои тогдашние резо­ны, они вызвали множество споров, особенно среди теоретиков семи­ологии кино (участников недавних встреч в Пезаро 1967: Делла Вольпе, Пазолини, Метца, Гаррони и др.). Так или иначе, но именно часть, посвященная кинематографическим кодам, по сей день повсеместно переводится, и я ее регулярно встречаю в разного рода антологиях и хрестоматиях. В разделе В я разрабатывал принципы семиотическо­го подхода к архитектуре, которые сегодня мне кажутся небезошибоч­ными, однако я все оставил как есть, и этот текст также постоянно переиздается если и не как актуальное исследование, то по крайней мере как документ, положивший начало некоему дискурсу (см. напри­мер, недавно вышедшую английскую антологию Signs. Symbols and Architecture под ред. G. Broadbent, R. Bunt и Ch. Jenks. London, Wiley, 1980).

Итак, книга, как было сказано, в продажу не поступала. Но по­скольку я разослал несколько экземпляров своим коллегам и появи­лось несколько рецензий, ее стали спрашивать в книжных магазинах. Так, например, Пазолини написал пылкое опровержение (" Код кодов", позже опубликовано в " Ереси эмпиризма"), выразив надежду, что текст сделается доступен не только флорентийским студентам, в связи с чем последовало предложение эту книгу издать. Естественно, мне захотелось включить в нее новые материалы, и двести страниц превратились в четыреста.

В чем же отличие " Отсутствующей структуры" от " Заметок"? В том, что дискуссия, поначалу предполагавшая (в разделе В) разра­ботку семиотики архитектуры, постепенно переросла в дискуссию об отношениях между задачами семиологического (или семиотического)

исследования и структуралистской методологии. Достаточно указать на то, что центральным в книге становится раздел Г, чем и объясняется появление термина " структура" в заглавии и перемещение слова " се­миология" в подзаголовок.

Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что сам замысел был непо­силен. С одной стороны, меня интересовали общие принципы семио-логического анализа, и я понимал, что такое исследование, хотя и обязано иметь в виду все последние достижения в области структур­ных лингвистики и антропологии, все же представляет собой нечто иное. В " Трактате" с этой проблемой покончено, она перестает суще­ствовать как проблема. Но в те времена, в 1967 — 1968 годах, не так-то легко было понять, чем отличается семиология от структурализма. Тогда еще не было ясно, что первая, если и не составляла науки, или монолитной дисциплины, во всяком случае обеспечивала принципи­альный подход к объекту, безразлично какому, СУЩЕСТВУЮЩЕ­МУ или ПОСТУЛИРУЕМОМУ. Тогда как второй представлял собой метод изучения тех или иных объектов.

Но чем объяснить столь частое отождествление " науки о знаках" (мы используем термин " наука" в самом широком и неопределенном смысле) и структурного метода? Конечно, прежде всего тем, что имен­но во Франции структурная лингвистика в то время больше всего стимулировала развитие науки о знаках. Но отчего эти чисто внешние обстоятельства, которые можно назвать культурным поветрием, так долго укрывали от нас истину, в то время как в творчестве Якобсона, например, уже явственно ощущалась много большая гибкость, позво­лявшая вводить в семиотический дискурс неструктуралистские эле­менты, например элементы теории Пирса?

Дело в том, что как раз во Франции, как мне кажется, и возобла­дало желание скрыть тот факт, что структурализм это метод, и очень плодотворный, выдав его — более или менее осознанно — за некую философию, видение мира, онтологию.

Так ли это? Ответ на этот вопрос содержится в разделе Г " Отсут­ствующей структуры". Изучение работ Леви-Строса убедило меня в том, что соблазн онтологизма ощущается во всех его произведениях, хотя, возможно, я был слишком несправедливо подозрителен по от­ношению к Леви-Стросу. Впрочем, я надеюсь, совершенно очевидно, сколь многим я обязан критикуемому мной мышлению. Появившиеся тогда исследования Деррида и Фуко (Делез еще не опубликовал своего " Различия и повторения") побудили меня засвидетельствовать рожде­ние постструктурализма, приводящего к созданию некой антионтоло­гии, выстраивающейся на основе противоречий структуралистской онтологии. Все признаки такого развития событий я усматривал в де-

ятельности НОВОЙ КРИТИКИ во главе с Бланшо... И наконец, двумя годами ранее были опубликованы " Сочинения" Лакана, впро­чем, точнее, что произошло за год до выхода моей книги, так как они появились в конце 1966, а я писал о нем в начале 1968.

Я так подробно останавливаюсь на этих датах для того, чтобы объ­яснить, почему весь раздел Г в сущности оказался ПАМФЛЕТОМ. Я писал под впечатлением от только что прочитанного и от только что пережитых споров, это были не аналитические штудии, а полемика.

Я все это говорю потому, что сегодня мое прочтение Лакана мне представляется не вполне верным. Но что значит " верное прочтение", если сами уроки Лакана — не берусь судить, было ли у него такое намерение, — легли в основу теории деконструкции, свободного об­ращения с материей текста и, стало быть, права на почти богослов­ский подход к этому новому Писанию? Ясно, что мое прочтение Лакана было " симптоматическим", и я склонен согласиться с тем, что симптоматическое прочтение ущербно, коль скоро из текста надо извлекать только то, что хотел сказать автор, а не то, что хотя бы и вопреки авторским намерениям сказалось в тексте. Но мне трудно учиться у человека, оказавшегося весьма предрасположенным к тому, чтобы мое симптоматическое прочтение в свою очередь прочитать симптоматически.

Между тем не было недостатка в тех, кто старался объяснить мне мою ошибку. Я относился к Лакану как к философу, оперирующему философскими понятиями (а он действительно этими понятиями опе­рировал, причем сам возводил их к Хайдеггеру!). Но мне было сказа­но, что философские понятия, когда ими пользуется психоаналитичес­кий дискурс, обретают иной смысл. Такие термины, как Бытие, Исти­на или Другой, отнесенные к бессознательному, фаллосу и Эдипову треугольнику, это не то же самое, что те же понятия, отнесенные, скажем, к Богу или бытию как таковому. Так ли это? Возможно, это верно по отношению к Лакану, но я не уверен в том, что это так и для того, кто позже взялся бы перечитать Платона или Парменида, Хайдеггера или Ницше. Я хочу сказать, что мне и сейчас кажется, что, когда я писал: " начав отсюда, мы непременно придем туда-то", я, возможно, понимал Лакана слишком широко, но я указал путь, по - которому пошли многие из тех, кто так же свободно, как и я, прочитал Лакана. Вот почему я считаю, что, хотя я и предупредил читателя о полемическом, случайном и поверхностном характере моих выска­зываний, содержащихся в 5 главе раздела Г (" Структура и отсутст­вие"), все же я не совсем оказался в ней неправ. Пусть я не знаю, что такое " правота", но тут я прав.

Когда встал вопрос о том, чтобы переписать некоторые части книги для издания за границей, то именно эту главу я и попытался переделать, учтя упреки, которые к ней предъявлялись. Югославский, бразильский и польский переводы вышли слишком быстро и остались идентичными первому итальянскому изданию, которое здесь и вос­производится. Напротив, текст испанского, французского, немецкого и шведского переводов частично пересмотрен и обновлен. Во фран­цузском издании 1972 года я писал: " Эти переделки связаны не только с тем, что автор пересматривает свою книгу через несколько лет после написания, они обусловлены самой природой семиотической науки, дисциплины, которая, складываясь и перестраиваясь чуть ли не каж­додневно, обязывает ученых и читателей рассматривать всякое про­изведение как некий палимпсест".

Палимпсестом, должным образом выскобленным и заново напи­санным, был раздел А главы " Перипетии смысла", вошедшей в " Формы содержания"; я пересмотрел и сократил различные пункты раздела Г и, в частности, полностью переписал всю злополучную пятую главу. Короче говоря, я выбросил полемику с Лаканом. Посчи­тав свои доводы уязвимыми, я решил элиминировать полемику. Но ее упразднение вело к тому, что я мог лишиться того самого скрепляю­щего звена, которое позволяло мне обосновывать внутреннюю про­тиворечивость всякого онтологического структурализма и неизбежность его распада, если только структурализм не начнут восприни­мать как некий метод.

Как найти выход из этого тупика? В 1966 — 1968 годах я рассуждал приблизительно так: мне казалось, что в лакановском психоанализе имеют место более или менее эксплицитно выраженные философские идеи (от которых сам Лакан, собственно, и зависит), которые не могут не привести к таким-то и таким-то следствиям. Стало быть, речь идет о том, чтобы разобраться с этими самыми философскими идеями, и, таким образом, вся моя дедукция от предпосылок к следствиям пере­носится на почву философии, при этом я не ступаю на почву психоа­нализа, на которой чувствую себя неуверенно (и напрасно я сражался на чужом поле). Конечно, читатель с помощью некоторых примеча­ний сообразит, что мои доводы касаются также и Лакана, но в какой степени — уточнять не стану, ведь когда я расставлял все точки над i, ничего хорошего из этого не выходило. В этой истории Лакан высту­пает только передатчиком идей, которые могли бы иметь хождение и развиваться и без посредничества лакановского психоанализа. Я отдаю себе отчет в том, что у меня получается контрфактическое предложение типа " если бы Наполеона не было, то порядки в Европе 19 века все равно были бы теми же самыми, что и те, что установились

после Венского конгресса", истинность которого вытекает — и, как сказал бы логик, вполне законно — из истинности следствия, не зави­сящей от истинности антецедента. Но пусть " ахронисты" оценивают, в какой мере мое решение предполагало понимание истории как ис­тории идей. Что мне точно известно, так это то, что сегодня постструктурализм, французский или какой-либо иной, пользуется теми самы­ми понятиями, о которых я писал, даже не очень разбираясь в лаканизме и в психоанализе.

Раз уж разговор пошел начистоту, я хотел бы отвести от себя подозрение в том, что, коль скоро книга переводилась во Франции в начале семидесятых, когда лакановское слово доминировало в куль­турной жизни страны, я просто боялся прослыть еретиком. Но отлу­чение все равно воспоследовало, и очень громкое, книга была откло­нена как моими прежними, так и новыми издателями, как могущая нанести ущерб достоинству Его Величества. Замечу в двух словах, что издание в Меркюр де Франс осуществлялось при поддержке именно тех французских интеллектуальных кругов, которые не разделяли ла-кановских взглядов и которым, следовательно, могла бы понравиться более развернутая полемика. Внесенные исправления связаны с жела­нием сделать строже аргументацию, а не с соображениями " полити­ческого" свойства. Впрочем, нельзя отрицать и психологических мо­тивов: когда все кругом говорят, что ты не прав, со страху начинаешь во всем на свете сомневаться. Но в конечном счете все образовалось, и переоценка не принесла никаких крутых перемен, по крайней мере, с теоретической точки зрения.

И все же новая версия не сводилась к исправлению как таковому, это была попытка доказать, что в чем-то я все-таки прав. Вот почему; отголоски моего тогдашнего отлучения слышны до сих пор. Мне остается добавить, что единственным человеком, в котором я никогда не замечал ни враждебности, ни желания прервать знакомство, — почему-то во Франции такое желание фатально сопутствует расхождению во мнениях, — но напротив, только искреннюю благожелательность, был сам Жак Лакан.

Итак, я думаю, что после рассказа о теоретических превратностях, сопровождавших работу над разделом Г, и о частичных изменениях, на которые я пошел, надо сделать только одну вещь, чтобы покончить с этим предисловием: опубликовать впервые на итальянском языке ту часть, которая в иностранных изданиях заменяла собой параграфы с I по IX.4 (начиная с IX.5 и далее текст не менялся).

2. Размышления 1971/1972