Н.М. Могилевская

ВНЕСЦЕНИЧЕСКИЕ ПЕРСОНАЖИ В ДРАМАТУРГИИ Н.В. ГОГОЛЯ

По выразительности и многообразию драматических образов равных Гоголю нет. Для него «тут всякий герой; течение и ход пьесы производит потрясение всей машины: ни одно колесо на должно оставаться как ржавое и не входящее в дело». Это правило относится, без сомнения, и к внесценическим персонажам. Одним из первых, кто подробно описал этих персонажей в «Ревизоре», был В.Набоков. Именно он попытался как-то их рассортировать». Одни у него – «второстепенные существа» (из письма Городничему), другие – «гомункулы» (типа учителя истории), затем следует «нетопырь» (поручик, письмо которого цитирует почтмейстер); второстепенные характеры «сыплются из монолога Хлестакова»: «Ткань их более легкая, почти прозрачная, в соответствии с радужной оболочкой самого Хлестакова. Последние определяются как «фантомы», «потусторонние существа», «позолоченные привидения», они и «влияют на ход пьесы гораздо сильнее, чем идеалистические пируэты мелких персонажей, составляющих фон первого действия».

Таким образом, можно выделить две составляющие понятийного ряда «внесценического персонажа Гоголя» - фон и участие в развитии действия пьесы. Писателю важно было это постоянное напоминание о мире по ту сторону рампы, в представлении Набокова, он и «есть подлинное царство Гоголя… все эти созданья, чья мельтешня создает самую плоть пьесы, не только не мешают тому, что театральные постановщики зовут действием, но явно придают пьесе чрезвычайную привлекательность». Кажется, создается своего рода двойной эффект: с одной стороны, персонажи за сценой всеми силами своими (и приемами автора) пытаются на сцену проникнуть, а с другой – сам автор стремится разрушить все виды барьеров, узаконенные театром и драматургическим родом: между сценой и зрителями, сценическими и внесценическими героями и т.д. Так формируется эта особая атмосфера комедий Н.В.Гоголя.

Способы и варианты «подачи» внесценического персонажа в пьесах Гоголя не имеют традиций в русской комедиографии, да и в драматургии в целом. Основная причина в том, что писатель создает сой особый мир, подчиняя его логике и правилам, самим для себя определенным. В этом мире нет места случайности, все включено в общий круговорот той «пошлости жизни», когда жизнь заменена суетой, будь то приезд ревизора или сватовство. В этом мире автор может позволить себе всё: «…он тут всюду присутствует – не только в обличии автора, что было бы логично, или под псевдонимом специально, по служебному делу прикомандированного лица, а так, кем придется…», - правда, при одном условии: «Взявши дурное свойство мое, я преследовал его в другом званьи и на другом поприще».

В большинстве своем внесценические персонажи Гоголя заключают в себе некую «нравственную несообразность», которая порождает «благодетельный смех». В основе своей этот смех амбивалентен, он «в какой-то момент возбуждает тоску и ужас, переходит как будто в свое отрицание, в слезы, которые временами, однако, также обладают “противоположным свойством смешить”».

Внесценические персонажи – полифункциональные, им свойственна особая гоголевская обратимость, что сказывается прежде всего в их эмоциональном воздействии: «Впечатление ещё сильней оттого, что никто из приведенных лиц не утратил своего человеческого образа: человеческое слышится везде. Оттого ещё глубже сердечное содроганье» (V, 160). Жизнеподобие персонажей определяется их самобытностью.

Впервые именно у Гоголя собираются вместе и предстают в роли главной отличающей черты запах, мимика, жест, фамилия, место обитания, дата рождения, курение табака, смешливость и т.д. И по этому «подчас ординарному или второстепенному признаку Гоголь мастер вытаскивать всего человека, который прекрасно, однако, обходится этим единственным признаком». Так формируется истинная гоголевская атмосфера, объединяющая сцену и зрительный зал, и «персонаж приглашает нас войти в его положение на правах сотоварища, который оттого и смеется, что проникается состоянием ближнего», как, например, в случае с заседателем: запах, исходящий от него, «уже невозможно выгнать: он говорит, что в детстве мамка его ушибла, и с тех пор от него отдает немного водкою» (IV, 14).

В силу специфики своего существования в пьесах внесценические персонажи «не дотягивают до локального символа», но за ними сохраняется право на самое живое и непосредственное участие в создании мира (города), в котором они живут. Они являются предметом разговора знакомых или родственников, сослуживцев или первых встречных, объединившихся в какой-то момент своей жизни. Все они: «сторож с гусенками», учитель с «не той рожей», больные, «походящие на кузнецов», «дрянная гарниза», купец, «нанимающий огород на Выборгской стороне под капусту» или «смешливый «мичман Петухов» и другие – составляют, как в мозаике, верную картинку повседневного существования общества. Но они, в большинстве своем, скорее жертвы, чем сценические персонажи. Хотя и те и другие порождают вопросы: как такое могло произойти с человеком? Кто виноват в этом?

Некоторые внесценические персонажи наделяются правом голоса: их цитируют (почтмейстер – поручика в «Ревизоре», Фекла – «трезвого купца» и Арина Пантелеймоновна – своего брата в «Женитьбе»). Иным отводится роль примера для подражания (Тряпичкин для Хлестакова и «человек, которому плюнули в лицо» для Кочкарева). Так, Тряпичкин «отца родного не пощадит для словца и деньгу тоже любит. < …> Он ведь тоже любит часто переезжать с квартиры и недоплачивать» (IV, 68). А для Кочкарева – если это не произошло с ним самим – в приведенной им истории главным аргументом оказался финал: «А жалованья, однако же, все-таки прибавил. Так что ж из того, что плюнет? Если бы, другое дело, был далеко платок, а то ведь он тут же в кармане – взял да и вытер» (V, 40). В то же время комментарий главных героев по отношению к внесценическому персонажу оказывается своеобразным зеркалом, которое высвечивает темные глубины их собственной натуры.

Самыми любопытными оказываются внесценические персонажи со своей «историей». Чем она необычней или абсурдней, тем естественнее вплетается в ткань комедии. Эти персонажи – надворный советник из «Женитьбы», который «что ни скажет слово, то и соврет», Жевакин, рядом с которым «все кажется, что он хочет тебя коленкой сзади ударить», или учитель истории из «Ревизора», который «для науки и жизни не пощадит», - представлены как реально существующие.

Особое место в «Ревизоре» отводится внесценическим персонажам-детям: «пребойкому мальчику» трактирщика Власа, «подающему большие надежды» сыну Добчинского – они «двойным сцеплением… подпирая родителей, стабилизируют композицию… В целом образный строй комедии себя же бессчетно воспроизводит».

Так, благодаря внесценическим персонажам обнаруживается весьма существенный элемент внутренней, идейной связи, при которой «герои… передразнивают и отражают друг друга, размножаются, расподобляются, исчезают». Лица, упомянутые в рекомендациях Городничего, эмпиреях Хлестакова, воспоминаниях Осипа и Жевакина, разговорах Феклы и Арины Пантелеймоновны, - это как бы зеркало для героя на сцене, особый прием самохарактеристики.

Вместе с внесценическими персонажами комедий Гоголя на сцену хлынул поток не просто смешных до невероятности героев, фамилий, деталей, «спародированных фантастически уклончивой манерой вести сюжет (с всплесками как будто бы неуместных подробностей)». Именно благодаря внесценическим персонажам Гоголь расширяет охват человеческой жизни, иногда показывая ту ее сторону, которая до него не считалась достойной художественного изображения. Эти штрихи к портрету рода человеческого, будучи собраны вместе, по-своему отражают сущность бытия.

Примечания:

1. Набоков В. Николай Гоголь // Набоков В. Лекции по русской литературе. М., 1996. С. 61-64.

2. Там же. С. 66.

3. Терц Абрам (Синявский Андрей). В тени Гоголя. М., 2001. С. 207.

4. Цит. по изд.: Виноградов И.А. Гоголь – художник и мыслитель: христианские основы миросозерцания. М., 2000. С. 283.

5. Терц Абрам. В тени Гоголя. С. 78.

6. Там же. С. 304.

7. Там же. С. 92.

8. Там же. С. 117.

9. Там же. С. 123.

10.Набоков В. Николай Гоголь. С.62.

Опубликовано: «Н.В.Гоголь и театр» (Третьи Гоголевские чтения). М., 2004.