Глава 21. Лето держал бутылку голыша у ее губ, но Нинн отказывалась пить

Лето держал бутылку голыша у ее губ, но Нинн отказывалась пить. Переносить боль ей удавалось куда лучше, чем пере­жить унижение от того, что ее стошнило перед ее новыми то­варищами. Крепкий напиток лишил бы человека сознания после первой пары унций, но Нинн и другим Королям Дра­кона – им нужно было пить его, как воду, чтобы ощутить хоть какой-то эффект алкоголя. Теплая отрешенность от соб­ственного тела начала подниматься от пальцев ног все выше и выше. Плечо оказалось одной из последних частей тела, поддавшихся этой анестезии.

– Я хочу быть в сознании, – сказала она Лето, который сидел рядом с ней на коленях. Резкие черты его лица не расслаблялись с момента выхода из Клетки. В глубине его глаз Нинн рассмотрела что-то вроде заботы. Он смотрел на нее так, словно ничто не имело значения, кроме воз­можности убедиться, что она не просто выживет, а станет сильнее.

Снова.

Она лежала грудью на широкой плоской детали кресла, похожей на закругленную столешницу студенческой парты или... «Джек?..» – пробормотала Нинн.

Первый ожог раскаленной игры болью прошил мысли. Она прикусила нижнюю губу, ощутила вкус крови, втянула воздух через нос. Она не будет кричать. Всего несколько часов назад она была скована с Лето, и они оба смогли побе­дить. В их мире не было места слабости.

Но это не означало, что боль будет проще терпеть. Она пы­талась отдернуться. Ее тело хотело решать само за себя. Не­удивительно, что Ламот привязал ее к этому странному крес­лу. Те, у кого были хоть какие-то сомнения в получении знака товарищества воинов, сбежали бы от первого прикос­новения жалящей иглы.

Ремни удерживали ее торс, но оставляли свободными ру­ки. Маленькое утешение. Она не хотела отпускать руки Лето. Он был потрясающим мужчиной. Его впечатляющий, идеаль­но подогнанный доспех больше не блестел, но потеки глины и крови лишь добавляли жизненности. Этот доспех был не только для видимости, он отражал природу надевшего его бойца. И шрам на верхней губе служил еще одним доказатель­ством. Нинн вспомнила шрамы на спине Лето, тянувшиеся вниз под перекрещенными ремнями доспеха. Чтобы оставить шрам Королю Дракона, требовалось немало усилий.

У нее были шрамы.

– Откуда у меня шрамы?

Глаза Лето слегка расширились, но он тут же вернул себе бесстрастность. Сжал ее руки, слегка встряхнул их, словно пытаясь восстановить чувствительность, а не помочь ей от­влечься от боли.

– Сосредоточься. Дальше будет только хуже.

– Я не хочу терять сознание.

– Именно этого ты захочешь. Очень скоро.

Ремни впивались ей в поясницу и плечо. Второе плечо, по­сле первоначального шока, постепенно превращалось в очаг агонии. Запах горящей плоти заставил ее поморщиться, слов­но это был не ее собственный запах.

– Нет. Я не хочу отключаться. – Она зашипела и содрог­нулась. – Я уже отключалась, когда... Лето, откуда у меня шрамы?

– У всех воинов есть шрамы.

Она застонала, проглатывая крик.

– Как ты получил этот? С твоими-то реакциями.

– Голиш. Пей.

– Нет.

Она пыталась найти другие зацепки, чтобы отвлечься. Остальные воины возобновили расслабленное празднова­ние, но некоторые то и дело поглядывали на нее. Проблески интереса. Любопытство, которое невозможно было скрыть разговорами. Что же это за инициация, если те, к кому она присоединялась, воспринимали ее шрамирование как при­вычное развлечение? Только Тишина не пыталась скрыть интереса. Она склонила голову набок и не сводила своих странных черных глаз с иглы, которая пронзала плечо Нинн бесконечными ожогами. Что не так с этой женщиной? Со­средоточенный взгляд и ничего не выражающее лицо – ее спокойствие делало Тишину похожей на ожившего ма­некена.

И все же у нее был партнер. Харк принадлежал ей, а она принадлежала Харку.

Нинн зажмурилась от резкого укола зависти, по силе не уступавшего ярости татуировочной иглы.

– Ты хочешь, чтобы я хорошо справилась, – шепнула она. Ему. Только ему одному. – Со всем.

– Конечно. Твой успех...

– Не надо. Даже отбросив логичные причины, ты все рав­но хочешь, чтобы я справилась. Почему?

Он покачал головой.

– Не знаю.

– Тебе и не нужно.

Голиш пробирался по ее спине. И вместо приятного оне­мения, которому она бы обрадовалась, заставлял ее сердце биться быстрее. Она словно покидала свое тело на волне па­ники, и паника казалась знакомой, почти ощутимой – какой-то старый страх, с привкусом железа и лайма на язы­ке поверх крови из прокушенной губы.

– Мне не нужно, – тихо ответил Лето, хотя ей вполне могло и послышаться. Все казалось приглушенным, темным и словно размытым. Перед глазами плыли оттенки угля и глины. – Но я за тебя в ответе.

– Не хочу уходить. – Пытаясь рассмотреть что-то сквозь мешанину темных цветов, так непохожих на ее чудный дар, она заметила, как лихорадочно цепляется за руки Лето. Ко­стяшки ее пальцев побелели. Они ведь не могли замерзнуть, касаясь его теплой кожи? – Они его заберут. Если я уйду, они его...

Она содрогнулась и икнула от неожиданной вспышки бо­ли, которая никак не была связана с ожогами и раскаленной иглой.

Лето освободился от ее хвата и взял ее лицо в ладони.

– Ты меня видишь? Нинн, посмотри на меня.

Она была так далеко, что гипнотическая сила его голоса не достигала ее. Однако властность осталась. Он ее обучал. Он доверял ей настолько, что бился с ней бок о бок. Она не понимала, что происходит – здесь, в комплексе, и в ее со­знании, – но понимала, что он говорит. И, что важнее, она отвечала на его голос.

– Ты хотела этого, – сказал он. – Ты хотела знака, кото­рый покажет, кто ты и чего ты добилась. Никто, никогда не отнимет его у тебя.

Она улыбнулась, чувствуя, что губы ее не слушаются.

– Ты бы попробовал, если бы думал, что это заставит ме­ня слушаться.

Лето не улыбнулся в ответ. И не расслабил удерживающих ее рук – большие пальцы на ее висках, остальные зарылись ей в волосы и поддерживают подбородок.

– Нинн, ты слушаешь?

– Да, сэр.

Он кивнул. Едва заметно. Но прямой взгляд не отпускал ее глаз. Он удерживал ее даже взглядом.

– Засыпай и помни, что это последний раз, когда ты те­ряешь чувствительность. Я не допущу подобного впредь. Вся боль будет только твоей. И удовольствие тоже. Я обещаю.

Она снова улыбнулась, чувствуя себя пьяной, обмякшей, ускользающей.

– Ты обещаешь мне удовольствие? – Слова путались и звучали не так, как она хотела. Совсем не так. Текучими, слабыми, приглашающими.

Он приблизил губы к ее уху. Никто больше нас не услы­шит, подумала она. И, несмотря на их совместные усилия, она теряла его в подступающей темноте. Лишь несколько слов прорвались к ней сквозь туман.

– Да, Нинн. Я обещаю тебе удовольствие.

Лето едва не ссутулился от облегчения, когда Нинн отклю­чилась.

– Никогда раньше такого не видел, – между делом отме­тил Фам. Он развалился на скамье с бутылкой голиша в ру­ке. Три пустых бутылки стояли у его ног. – Ты уверен, что она одна из нас? Вот при этом?

Лето поднялся, чувствуя, как ноют мышцы ног от незна­комого перенапряжения, и уставился на Фама сверху вниз.

– Уверен.

Ответная реакция его не интересовала, и Лето развернул­ся посмотреть, как продвигается дело у Ламота.

– Почти закончил, – сказал старик. – Но... – Он кивнул в сторону Фама. – Парень прав. Я никогда не видел такого со­противления. Большинство начинает хихикать от выпивки до первого укола иглы. Я даже слышал, как говорит Тишина.

Женщина заметно вздрогнула, и это была самая сильная ее реакция из всех, что Лето видел вне боя. Харк приподнял брови. Он по-прежнему широко улыбался. Язык тела напря­женной Тишины явно давал понять, что так или иначе, а кто- то за это поплатится.

– Да ну? – Вэйл подалась вперед, упираясь в колени. – И что она сказала?

Улыбка Харка не изменилась ни на миг.

– Она сказала: «Заткнись на хрен, Жнецово убоище». А, нет, это я сказал. Сейчас. Тебе.

– Вон! – Рык Лето эхом отразился от стен. – Все вон. Немедленно.

– Кому-то нужно больше личного времени с нашим но­вым чемпионом? – Лето, которому и без того хватало при­чин для бешенства, развернулся и увидел Хелликса, присло­нившегося к дверному проему. – Мне кажется, что твоя комната подойдет немного лучше. Или ее. Я слыхал, что без нее ты бы сегодня не справился.

Харк собрал свои вещи, прихватил последнюю бутылку и зашагал прочь, Тишина последовала за ним. Даже Вэйл, все еще раскрасневшейся от наглости Харка, хватило здравого смысла последовать за ними.

– Воин, который бьется в паре, побеждает и терпит по­ражение вместе с партнером, – ответил Лето. – Я хочу, что­бы ты ушел.

– Значит, ты не хочешь, чтобы тебе напоминали об оче­видном. Шрамы от моего кнута отметят ее не хуже любой та­туировки.

Лето чувствовал себя бесстрастным, как камень, и непо­движным, как ледяные реки. Хорошо. Любая другая реакция стоила бы Хелликсу головы. Пришлось представить, как он хватает нигнор Харка, дробит череп Хелликса и молит Дра­кона о том, чтобы этот ублюдок очнулся и можно было по­вторить удар.

– Не тебе поднимать тему шрамов. Сколько им пришлось прижимать тот нож к твоей коже? Надеюсь, тебе было боль­нее, чем Нинн.

– Не надейся. Твоя девчонка вопила так, что у всех в этом комплексе встал.

Да, Лето определенно собирался оставить Хелликсу пару постоянных отметин. Когда-нибудь. Но только когда Нинн сможет стать свидетельницей происходящего и получить за­служенное удовольствие.

– У тебя не все в порядке с головой.

– Подождите. Что это? – Фам пробрался к Ламоту и хлоп­нул того по спине, согнувшейся над плечом Нинн. – Дра­кон? Это не делает ее Астером.

Другие воины вернулись. Даже Тишина нахмурилась. Пе­ревела взгляд с татуировки Нинн на лицо Лето. Вэйл тихо выругалась на выдохе и привычным жестом пригладила свои встрепанные волосы. Харк откровенно зевнул, но да­же это не помогло ему скрыть вспышки откровенного удив­ления.

Фам занял свое обычное место рядом с Хелликсом, отче­го сразу же показался еще слабее. Пародией на воина.

– Тебе отвечать за это перед Стариком. Он велит Хеллик­су содрать эту штуку с ее плеча все тем же кнутом. И не мо­гу сказать, что мне не нравится перспектива.

– Старик – не твоя забота, – ледяная река все еще удер­живала Лето, и к лучшему. – Ты закончил, Ламот?

Старый Король Дракона выключил свой паяльный писто­лет и вытер с него потеки чернил и крови. Несколько секунд все смотрели на татуировку, не двигаясь и не произнося ни слова. Идеальное изображение Дракона. Не огнедышащего монстра из мифов клана Пендрей, и не змееподобное созда­ние с огромной головой и длинным языком, как представля­ли его в клане Гарнис. Тигони, с их склонностью заигрывать с людьми, видя в тех источник своей долговременной силы, дошли до того, что изображали Дракона в виде женщины по имени Медуза.

У каждого клана была своя интерпретация.

Однако это... татуировка на плече Нинн была истинным Драконом. Рисунок сочетал в себе элементы мифологий всех Пяти кланов, смешанные в единое идеальное существо.

– Черт, у меня от него волосы дыбом, – Харк покачал го­ловой. – Откуда он знает?

– Заткнись, Вор, – ответила Вэйл. – Или мы спросим, от­куда ты знаешь. У твоего рода слишком уж много секретов.

– Я не старейшина Сат, хотя не отказался бы пару дней им побыть. Только представь, сколько тайн нашего рода я мог бы узнать. – Он наклонился к Вэйл, которая была зна­чительно ниже. – А какие секреты хранят Пендрей?

Она вызывающе вскинула рыжие брови.

– Как избавляться от тел Королей Дракона, и в этом нам нет равных.

– Уходите, – сказал Лето. На этот раз не повысив го­лос. – Ламот, ты тоже. Благодарю за работу.

Вздорная и раздражающая толпа потянулась к выходу. Не­которые не без фанфар. Лето решил не думать о последнем услышанном вопросе Фама, обратившегося к Хелликсу: «Как думаешь, он трахнет ее до или после того, как она про­снется?»

Сжав кулаки и стиснув зубы, Лето остался один. Только звуки его дыхания и очень-очень тихих вдохов и выдохов Нинн разбивали тяжелую тишину. Он не хотел больше ее пу­гать. Голиш, по словам Ламота, был неплохим. Лето и сам не раз пользовался его эффектами. Однако в случае с Нинн оне­мение от алкоголя сыграло плохую шутку с барьерами, кото­рые Улия возвела в ее мозгу. Напомнило о наркозе? Ужасы лаборатории возвращались к ней, осколки воспоминаний за­ставляли перепуганно сглатывать.

Откуда у меня шрамы?

Джек...

Он надеялся, что выпивка притупит боль и не даст воспо­минаниям вернуться. Предположение оказалось неверным настолько, что теперь он не знал, какая из версий Нинн очнется в этом кресле. И не сотворит ли ее расколотое созна­ние совершенно новую личность.

Он встряхивал руки, пока все кости, сухожилия и ткани не начали работать, как должно. Нужно было надежно за­крыть в подсознании все инстинкты, чтобы не изувечить Хелликса прямо сейчас. Лето осторожно расстегнул ремни, которые удерживали Нинн на кресле. Она мягко ткнулась ему в грудь.

И в этот момент он впервые пожалел, что в свое время не снял доспех и не принял душ. Ему бы понравилось ощуще­ние ее тела, мягко прижавшегося к его груди. Между ними было слишком мало нежности. Неважно, насколько сильно он хотел ее саму, больше всего он жаждал нежности, на ко­торую Нинн, он знал это, была способна.

Лето погладил ее по виску, стирая пот. Ее глаза были за­крыты, лоб и брови расслаблены. Прокусы на нижней губе уже начали заживать. Этот признак ее страданий и боли лишь подчеркивал невозможную красоту Нинн и ее пора­зительных губ. Она была слишком бледной, неестественно бледной, и веснушки на ее носу складывались в созвездия.

Он никогда не видел созвездий, только слышал сказки о них от матери.

Лето из клана Гарнис. Полный смешных и странных идей. Его мозгу не было места в теле, если это тело хотело выжить. Пэлл не окажется в безопасности. И ему не придется биться в Конфликте, чтобы помочь ей продолжить их род.

У него никогда не будет собственных детей.

Почему мои сестры, но не я?

Движения, которыми он поднимал Нинн с кресла, вышли грубее, чем он задумывал. Она все так же прислонялась к нему, и в таком положении он ясно видел ее татуировку. Лето чертовски хотелось, как Харку, спросить у Ламота, откуда тот мог так подробно узнать об идее Дракона. Она принадлежала всем кланам, и в то же время по сравнению с ней другие представления казались намеренно искаженными.

Но при всей своей странности этот вопрос должен был по­дождать. Сейчас его беспокоила только Нинн. Он начинал беспокоиться о ней. Настолько, что не хотел, чтобы ее навсег­да пометили знаком людей, которых она презирала – и ко­торых однажды вспомнит.

Более эгоистичный мотив заключался в том, что она бы не простила его, допусти он подобное.

Его оскорбляли и раньше. Воздух вокруг был пропитан вонью нереализованной злобы, зависти, ярости, большая часть которых была направлена на него. Быть чемпионом означало вызывать уважение и страх, однако последний при первой возможности обращался против него же.

Но беспокоило его не это, а возможная ненависть Нинн.

Он покачал головой, поднимая ее с кресла. Все казалось бессмысленным. Она ненавидела его все минувшие недели тренировок. Она ненавидела его, когда он обращался с ней как с лабораторной грязью, смотрел, как она одевается, сре­зал ее волосы. Она ненавидела его, когда он использовал Кил­гора в качестве наказания. Почему теперь все было иначе?

Потому что он стал уязвим.

Ему нравилась компания Нинн, когда она была неофитом. Он видел в ней вызов. Еще больше ему понравилось стоять рядом с ней, как партнеру. Никто другой никогда не держал его в темноте за руку, никто другой не нуждался в его под­держке.

Она не торопилась убраться с его дороги, прекратить раз­говор, отказаться от прикосновений к нему. Прикосновений к нему. Как он мог не открыться этой женщине? Сейчас он размышлял о возможных способах этого не делать. Потому что однажды, когда она будет свободна от ментальных бло­ков и воссоединится со своим сыном, она будет ненавидеть его так же сильно, как Астеров.

Ему нравилось, что она здесь. Забрасывая ее на плечо и ша­гая в направлении своей комнаты, он наслаждался знанием того, что они разделят постель – тихо поначалу, ей ведь нуж­но исцелиться и выйти из ступора после голыша. И страстно – после.

Он обещал ей удовольствие. И он обещал ее беречь.

Что касалось ее тела, оба обещания было легко сдержать. Но как насчет разума? Не сойдет ли она с ума, когда вновь станет прежней? Его Нинн исчезнет. А Одри МакЛарен ни­когда его не простит.