Август 1978-го

Через пару недель после открытия Детского фонда Иззи, возвратившись после пикника с Томом Даунсом, обнаружила, что ее студия разгромлена. Повсюду валялись блокноты для эскизов и вырванные из них листы бумаги. Пол был испещрен пятнами краски, карандаши и палочки пастели разлетелись по всей комнате. Мольберт лежал на полу, а начатое полотно валялось рядом, к счастью, лицевой стороной вверх, и Иззи поблагодарила за это судьбу.

Онемев от потрясения, она прошла через этот хаос, подняла мольберт, повесила на место полотно, а потом заглянула в шкаф, где хранились законченные картины. В первый момент Иззи решила, что ее ограбили, но она не обнаружила никакой пропажи. Все картины-врата ее ньюменов оказались на своих местах, и ни одна из них не пострадала. Так что же здесь произошло?

Иззи нагнулась и стала собирать карандаши пастели, укладывая их в коробку, но какое-то шестое чувство заставило ее заглянуть под рабочий стол. Там в самом углу скорчилась знакомая рыжеволосая фигурка.

— Козетта, — прошептала потрясенная Иззи. Дикарка подняла залитое слезами лицо.

— Я... я знала, что так нельзя... даже когда это делала, я знала... Но я просто не могла остановиться, — произнесла она тихим, прерывающимся голосом.

Иззи почувствовала злость, но смущение и растерянность на лице Козетты погасили раздражение. Она молча посмотрела на свою гостью, а потом встала на четвереньки, залезла под стол и уселась рядышком. Иззи обняла дикарку и стала пальцами приглаживать ее рыжие вихры.

— Что случилось? — спросила она.

— Я пыталась... нарисовать картину, но ничего не получалось. Я очень старалась, но всё было так плохо, так ужасно. А я всё продолжала и продолжала, пока не почувствовала, что... начинаю задыхаться, и тогда смахнула со стола всё, что там было. Потом поняла, что поступаю неправильно, но слезы душили меня, и я продолжала разбрасывать вещи, хотя знала, что так нельзя. Я не хотела, но никак не могла остановиться.

— Я и сама нередко впадала в ярость, когда только училась рисовать, — сказала ей Иззи.

В глазах Козетты мелькнула благодарность.

— Я должна научиться, — сказала она. — Обязательно должна.

— Никто не может знать заранее, на что он способен. Чтобы достичь желаемого, приходится долго и напряженно трудиться.

— Но у меня ничего не получится, потому что внутри меня пустота. Я думала, что рисование заполнит ее, но для этого надо сначала стать настоящей. Как ты. Я хочу быть такой же, как ты.

— Тебе вовсе не обязательно быть похожей на меня, чтобы научиться рисовать, — ответила Иззи. — Все художники разные.

— Нет, я хочу быть такой же, как ты, — упрямо покачала головой Козетта.

— Но почему?

— Я хочу быть настоящей.

— Ты и так настоящая, — сказала Иззи.

— Нет, я такая же, как Серьезный Джон.

— Джон тоже настоящий. — Козетта снова замотала головой:

— Он говорит, что ты сама в это не веришь. А если ты не веришь, значит, так и есть, потому что это ты нас создала.

— Я вас не создавала, — возразила Иззи. — Я всего лишь открыла дверь, чтобы вы могли прийти.

— Тогда почему Джон так говорит? — Иззи вздохнула.

— Мы с Джоном никак не можем решить некоторые личные проблемы, — сказала она, что было явным преувеличением, поскольку они не виделись уже очень давно, но Иззи попыталась не заострять на этом внимание, главным сейчас было успокоить Козетту. — Поэтому не всегда его слова соответствуют действительности.

— И то, что он говорит о темном человеке, тоже? — спросила Козетта.

Иззи не сразу поняла, о ком идет речь.

— Ты имеешь в виду Рашкина? — спросила она и, увидев, что Козетта кивнула, попыталась ответить: — Джон недолюбливает его, поэтому подозревает в страшных преступлениях.

— Так он... он не питается нами?

Иззи не знала, что ответить. В голове пронеслись отрывки ужасного сновидения — снежная буря, Рашкин с арбалетом в руках, умирающая крылатая кошка, Пэддиджек, спасенный Джоном. Но потом она вспомнила слова Энни:

Я слышала, что во сне люди видят самые невероятные вещи, а когда просыпаются, то всё исчезает.

— Я так не думаю, — сказала она.

— И всё равно я хочу стать настоящей.

— Ты настоящая, поверь мне. Посмотри мне в глаза, Козетта. Неужели ты не видишь, что я в это верю?

— Кажется, вижу.

Иззи и Козетта еще некоторое время молча просидели под столом, потом девочка вздохнула:

— Ты сильно разозлилась на меня?

— Нет, — покачала головой Иззи. — Я поняла, что с тобой произошло. Ты поможешь мне навести порядок?

Козетта застенчиво кивнула.

— Ну, тогда давай начнем. Посмотрим, насколько быстро мы управимся.

Уже через полчаса студия приобрела свой обычный вид; нельзя сказать, чтобы в ней всё лежало на своих местах, но это был рабочий беспорядок, который вполне устраивал Иззи.

— Мне пора возвращаться на остров, — сказала Козетта, когда уборка была закончена. — Я не предупредила Розалинду, куда ухожу, и она будет волноваться.

— А как ты попадешь обратно?

К Козетте вернулась ее обычная бравада.

— О, не стоит обо мне беспокоиться. Я частенько наведываюсь в город.

— Ну хорошо, — с сомнением произнесла Иззи. — Если ты пообещаешь быть осторожной...

— Я всегда веду себя осторожно, — начала Козетта, но потом оглянулась вокруг и добавила: — Ну, почти всегда.

Иззи не смогла удержаться от смеха. Она подошла к столу и выбрала чистый альбом и несколько карандашей.

— Вот возьми, — сказала она, протягивая всё это Козетте.

— А можно?

— Конечно. Я хочу, чтобы ты попрактиковалась в рисовании. Если потребуется помощь, приходи в любое время.

— Мне бы очень хотелось научиться, — сказала Козетта.

— Тогда продолжай свои попытки. Хочешь взять с собой краски?

— Нет, — ответила Козетта, прижимая альбом к груди. — Всё отлично. — Потом она нерешительно помолчала и добавила: — Ты ведь не станешь рассказывать Розалинде о моем поступке? Она очень расстроится из-за меня.

— Я не скажу ей, — заверила ее Иззи.

— Огромное спасибо! — Козетта стремительно повернулась и поцеловала Иззи в щеку. — А знаешь, ты совсем не такая, как говорит Джон.

С этими словами она завертелась на месте как дервиш, а потом выскочила из студии.

Иззи стояла посреди комнаты и смотрела на распахнутую Козеттой дверь. От резкого толчка створка некоторое время качалась взад и вперед, потом остановилась.

— Мне бы очень хотелось, чтобы и Джон понял это, — тихо произнесла она.

XVIII