Остров Рен, сентябрь 1992-го

💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

«Скоро зима», — подумала Изабель. Она прекратила упаковывать вещи и села в широкое кресло у окна спальни. Отсюда были хорошо видны осенние поля, сбегающие по склонам холмов к самому озеру. После вчерашнего шторма небо полностью очистилось и засияло голубизной. Одинокая ворона спланировала сверху, спустилась к самой земле и пропала из виду. Изабель проводила ее взглядом, а потом посмотрела на то место, где раньше стоял ее дом и к которому с каждым годом всё ближе подступала молодая лесная поросль. Густой занавес листвы уже начал понемногу редеть, краски утратили былую яркость. Уголком глаза Изабель уловила какое-то движение — это стайка свиристелей опустилась на почти облетевшую рябину. Блестящие желтовато-коричневые птички торопливо склевывали гроздья оранжевых ягод. Изабель вплотную прижалась к стеклу и услышала их пронзительные крики — тзии, тзии.

Осень нравилась Изабель больше всех других времен года. Окружающий ландшафт обнажался, предвещая одиночество и запустение долгих зимних месяцев, но этот унылый пейзаж наполнял ее сердце не меньшей радостью, чем вид первого расцветшего крокуса весной. Когда оголялись деревья и темнели поля и северный ветер приносил первый снег, так легко было забыть, что мир продолжает жить, что не всё еще закончено. Девушка превосходно понимала Эндрю Вьета, удивительно точно описавшего этот сезон: под унылой маской поздней осени наверняка скрывалось что-то важное. Но история оставалась недосказанной. Хотя так бывает всегда и во всём. Нам не дано узнать всех историй — ни о людях, ни об окружающем пейзаже.

Изабель улыбнулась своим мыслям и поднялась с кресла. Она просто тянет время. Она заранее скучает по острову, особенно сейчас, когда наступает пора запасаться всем необходимым на то время, когда будет невозможно добраться до материка. На период от двух до шести недель она оказывалась отрезанной от внешнего мира, если не учитывать телефонной связи. Изабель наслаждалась этим вынужденным отшельничеством. В такие дни она приходила в себя после лета и наплыва неожиданных посетителей, на этот период нередко выпадали ее самые большие творческие успехи. А теперь вряд ли удастся вернуться сюда раньше декабря. Но жалеть уже поздно, она дала слово Алану. Нравится ей или нет, но несколько месяцев придется провести в городе.

Размышления о городе навели Изабель на мысль еще раз позвонить Джилли. Она направилась в студию к телефону, рядом с которым на столе хандрил Рубенс.

— Ты ведь знаешь, что что-то происходит? — спросила его Изабель.

Она набрала номер подруги, зажала трубку плечом, перетащила кота к себе на колени и принялась перебирать пальцами густую шерсть, пока не раздалось громкое мурлыканье. Изабель ожидала, что снова услышит механический голос автоответчика, но после третьего гудка в телефонной трубке раздалось жизнерадостное приветствие Джилли.

— Добрый день, — заговорила Изабель. — Где ты пропадаешь? Я всё утро пытаюсь дозвониться до тебя.

— В самом деле? Я была в магазине «Амос и Кук», подбирала рамы к нескольким картинам, а потом немного задержалась по пути домой. Оказавшись рядом с пирсом, я остановилась чтобы понаблюдать за подростками на роликовых коньках. Ты обязательно должна на них посмотреть, это удивительное зрелище. Я могла бы остаться там на весь день.

Изабель улыбнулась. Джилли нередко отвлекалась на самые разнообразные вещи и события.

— У меня есть некоторые новости, — сказала она.

— Попробую угадать. Ну... Римский Папа приедет ко мне на выходные?

— Чепуха! Это я собиралась остановиться у тебя ненадолго.

— Ты приезжаешь в город? Когда? Сколько пробудешь?

Не пытаясь ответить на каждый вопрос отдельно, Изабель рассказала о визите Алана на остров, о его проекте выпустить сборник сказок Кэти и о своем согласии выполнить иллюстрации к книге.

— Ты будешь работать в своей прежней манере? — спросила Джилли.

— Немного волнуюсь, — после недолгой паузы ответила Изабель.

— Довольно странно. Прошло немало лет, а кажется, что мы с ним виделись только на прошлой неделе.

— Он мне всегда нравился, — сказала Джилли. — В этом парне есть что-то очень хорошее — врожденное сочувствие, что в наше время отсутствует у большинства людей.

— То же самое можно сказать и о тебе, — заметила Изабель.

— Ничуть, — рассмеялась Джилли. — Мне еще долго учиться, чтобы стать хорошей.

Не успела Изабель привести свои возражения, как Джилли перевела разговор на ее собственные проблемы.

— Я буду рада, если ты остановишься у меня, — сказала она. — Но, как я поняла, ты намереваешься провести в городе некоторое время, боюсь, нам будет тесновато.

— Я собиралась пробыть у тебя пару дней, пока не найду себе что-нибудь подходящее.

— Да, конечно, но твой любимец затруднит поиски жилья, — вздохнула Джилли. — Эй, а ты помнишь старую обувную фабрику на Церковной улице?

— Да, точно. Кто-то купил ее в начале лета и превратил в уменьшенную копию Уотерхауз-стрит.

Изабель вспомнила статью на эту тему в одной из городских газет. Нижний этаж был отдан под маленькие магазинчики, кафе и галереи, а на двух верхних расположились жилые квартирки, офисы, студии и комнаты, сдающиеся в наем.

— Они назвали это место «Joli Cоeur» [1], в честь одного из полотен Розетти, и даже сделали гигантскую репродукцию на стене во внутреннем дворике.

— Я видела фотографию в газете, — сказала Изабель. — А ты сама там уже была?

— Пару раз. Нора обзавелась там студией. Она говорит, это что-то вроде коммуны, и все беспрестанно бегают друг к другу в гости. Но я уверена, тебя никто не будет беспокоить, если ты дашь понять, что не нуждаешься в компании.

— Я, конечно, не уверена, — сказала Изабель, — но, кажется, немного богемного хаоса мне не помешает — даже поможет создать соответствующее настроение, как в те времена, когда Кэти писала свои книги.

— Ну, я бы назвала это место скорее барочным, чем богемным, но это неважно, — со смехом ответила Джилли. — Хотя на Уотерхауз-стрит такого не было. Хочешь, я позвоню им и узнаю, есть ли свободные студии?

— Нет, конечно нет. Я думаю, тебе там понравится. Ты себе не представляешь, сколько знакомых лиц я встретила за одно или два посещения. Даже твоего бывшего приятеля.

Изабель напряглась. Возникший внутри холод сковал грудь, мешая дышать. Перед мысленным взором возникла охваченная пламенем картина.

Она хотела сказать «невозможно», но вовремя спохватилась.

— Это так странно, — поправилась Изабель. — Я не вспоминала о нем много лет.

До вчерашнего дня. До визита Алана, до его предложения, разбудившего старых призраков.

— Теперь он отказался от прежнего имени, — продолжала Джилли. — Он называет себя Мизаун Кинни-кинник.

Изабель вспомнила давний разговор за ужином в Ньюфорде, рассказы Джона о племени кикаха и о значении имен. Напряжение в груди немного ослабло, но холод остался. Как Джилли могла его увидеть? Изабель выглянула из окна студии. Окружающий пейзаж менялся с каждым днем. Заросшие диким шиповником поля потемнели, лес за ними казался почти черным. Глядя на густые заросли, нетрудно было представить себе таящиеся в них секреты.

— Изабель, ты еще слушаешь? — окликнула ее Джилли.

Девушка машинально кивнула, забыв о том, что подруга ее не видит.

— Превосходно. Словно ни на год не постарел. Но у меня не было времени с ним поговорить. Я уже выходила, а он попался мне навстречу, и больше мы не виделись. Но я спросила о нем у Норы, оказалось, его друг держит маленький магазинчик, в котором продаются поделки индейцев кикаха. Ты должна с ним встретиться, как только переберешься в город.

У нее всё равно нет выбора. И скорее всего Джон первым найдет ее в городе.

— Тогда я продолжу паковать вещи, — сказала она Джилли. — Через пару часов буду готова к отъезду.

— Поставлю дополнительный прибор к ужину. К тому времени, когда ты сюда приедешь, у меня, вероятно, будут всё необходимые сведения о «Joli Cceur».

Но Изабель не смогла сразу же возобновить возню с вещами. Она повесила трубку, но осталась сидеть на том же месте, гладя Рубенса в попытке обрести хоть немного спокойствия от прикосновения к его мягкой шерсти и от тяжести теплого комочка на коленях. Она могла думать только о Джоне и прячущихся где-то в лесу призраках — странствующих свидетелях безвозвратно ушедшего времени, вырванных из прошлого, но не ставших частью настоящего. Они затаились в лесу и ждали. Но чего? Чтобы она снова вернулась к своему творчеству? Чтобы взяла в руки старую кисть, нанесла мазки на холст и пополнила их ряды новыми призраками?

Изабель так и не смогла до конца разобраться, она ли сделала их реальными с помощью своего творчества, или они были реальными с самого начала, а она лишь создала на холстах подходящие образы, чтобы дать им возможность появиться в этом мире. Но она твердо верила в их существование. Все эти годы она была убеждена в этом, как и в своей причастности к их переходу из одного мира в другой. Но, если Джон до сих пор жив, это всё меняет. И опровергает утверждения Рашкина. Перед ней встают новые загадки. Рашкин. Почему она до сих пор продолжает ему верить, несмотря на всё, что ей пришлось вынести? Но Изабель могла бы не спрашивать себя, она знала ответ заранее. Несмотря на всё, что сделал с ней Рашкин, даже для него некоторые вещи оставались священными. И он никогда не осквернил бы их ложью. Если не верить этому, то вообще нельзя ничему верить.

Она связана с теми блуждающими духами, которые с ее помощью пришли из другого мира. Это не подлежит сомнению. Изабель ощутила себя в центре паутины, каждая из нитей которой соединена с одним из призраков. Стоит закрыть глаза, и она может их увидеть. И если не ее творчество создало эту связь, тогда что же?

На темно-красном длинном диване посреди небольшой полянки, окруженной старыми березами, сидели две рыжеволосые женщины. Лесная полянка вполне могла сойти за гостиную — стволы берез вместо стен, небо вместо потолка и сотканный из цветов ковер под ногами. Несмотря на свежий ветерок, шевеливший кроны берез, на полянке воздух оставался неподвижным. Сюда никогда не проникал холод.

На белых ветвях висели фонари, но сейчас в них не было необходимости: солнечные лучи заливали полянку и придавали ей праздничный вид. Напротив дивана стояли два разных кресла с кедровым шахматным столиком между ними. Позади старшей из женщин стоял пустой книжный шкаф со стеклянными дверцами. Единственная книга сейчас лежала на ее коленях. Женщина держалась с величавой грацией. Ей можно было дать около тридцати лет, стройную фигуру подчеркивало длинное серое платье, а рыжеватая нижняя юбка сочеталась с роскошными волосами. Она словно сошла с одной из картин Уотерхауза — леди Шэлотта, опустившая руку в заросший лилиями пруд; Миранда, наблюдающая, как корабль разбивается о скалы на острове ее отца.

Ее компаньонка казалась вдвое моложе, по сравнению со своей стройной и ухоженной подругой она выглядела нескладной и неряшливой. Но несомненное сходство между ними заставляло предполагать, что перед вами сестры или мать с дочерью. Спутанные волосы девушки и выбранная ею одежда — поношенные джинсы и свитер не по размеру, свисавший почти до колен, объяснялись ее неуемной энергией. Ей было некогда причесываться и приводить в порядок одежду, когда вокруг было так много дел.

Но сейчас она притихла и сидела рядом со старшей женщиной на диване. Обе они не могли оторвать глаз от едва различимых фигурок, резвящихся на поле сразу же за березовыми стенами этой необычной гостиной. Рыжеволосые существа выпрыгивали из травы, ловили солнечные блики и впитывали в себя яркие лучи, пока сами не начинали светиться изнутри.

— Взгляни на них, Розалинда, — произнесла младшая. — Они новенькие. Наверно, еще помнят, как было там, в прошлом.

— Они слишком малы, чтобы хранить память, — покачала головой Розалинда. — Через какой-нибудь час они все могут исчезнуть.

Козетта печально кивнула. Она уже заметила, что некоторые фигуры стали почти прозрачными. Отдаленные холмы просвечивали сквозь тела или поднятые руки, блики озера пробивались через рыжеватый туман волос.

— А что ты помнишь из прошлого? — спросила она свою подругу, оторвав наконец взгляд от фигурок в поле.

Козетта никогда не уставала повторять этот вопрос снова и снова.

— Там была сказка, — задумчиво произнесла Розалинда, пытаясь вспомнить. — Много сказок. И одна из них — моя.

Козетта уже и сама не понимала, были ли сказки в ее прошлом, или она просто помнила часто повторяемые слова Розалинды. Она твердо знала только одно: в ее груди была постоянная боль из-за безвозвратной потери чего-то важного при переходе в этот мир.

— Мы не видим снов, — как-то объяснила ей Розалинда. — В нас нет крови, и поэтому мы не можем видеть снов.

— Но Изабель видит сны, — запротестовала Козетта.

Временами Козетта стремительно бегала по полям над самым обрывом, бегала до тех пор, пока не падала без сил прямо на землю, разметав волосы по траве, а потом смотрела в небо, на красновато-коричневую точку на фоне лазури. Она представляла, что внутри у нее в такт быстрым ударам сердца бьются красные крылья.

— Красная птица, красная птица, прилетай в мое тело, — напевала тогда Козетта своим хрипловатым голосом.

Но она и сейчас могла проткнуть палец острым шипом, а красная птица не показывалась в ранке. Не было ни красной человеческой крови, ни волшебной голубой, никакой крови вообще.

Козетта не нуждалась в отдыхе, но, когда она ложилась и закрывала глаза, в ее голове возникала сплошная черная пустота, и так продолжалось до тех пор, пока она не вставала. Она просто проваливалась в темноту, а потом не чувствовала себя отдохнувшей, и красная птица не приносила на своих крыльях волшебных сказок.

— Это из-за того, что мы не настоящие, — прошептала однажды Козетта.

Тогда ее потрясла мысль, что жизнь дана им на время, их существование зависит от чьего-то постороннего желания, в то время как люди от рождения до самой смерти подчиняются только полету красной птицы внутри них. Но Розалинда тогда отрицательно покачала головой в ответ и, обняв Козетту, прижала ее к своей груди.

— Мы настоящие, — сказала она с горячей убежденностью, которой Козетта никогда раньше не слышала в ее голосе. — И никогда не верь обратному.

Козетта взяла в свои ладони руку Розалинды и повторила эти слова, будто заклинание. Ее взгляд снова привлекли к себе красновато-коричневые тени, пляшущие под солнцем.

Не такие, как они. Они исчезнут и вернутся в прошлое, а мы останемся, потому что мы настоящие.

— Ты знаешь, Изабель собирается вернуться в город, — сказала она Розалинде. — Она снова будет писать такие же картины, как раньше.

Козетта не отводила взгляда от танцующих теней. Почти все они стали прозрачными, рук и ног не было видно совсем. По мере того как солнце этого мира сжигало их, существа превращались в сгустки красноватого тумана.

— Я решила последовать за ней. — Козетта наконец отвернулась от поля и перенесла всё свое внимание на подругу. — На этот раз я собираюсь выяснить, как ей удается проникать в прошлое и вызывать нас оттуда.

— Мы и так знаем, как она это делает, — сказала Розалинда. — Она пишет картины.

— Но Изабель видит сны, а значит, ее картины совсем другие.

Козетта вздохнула. Правда, это совсем другие картины.

— Я сама проникну в прошлое и добуду красных птиц для каждого из нас.

— Если бы ты только могла, — пробормотала Розалинда, и невеселая улыбка приподняла уголки ее губ. — Это было бы как в сказке — воспоминания и сны.

— Но только не для того человека, у которого нет души.

В представлении Козетты человек без души был воплощением угрозы, только темной фигурой, не имеющей никаких примет. Но одно воспоминание о нем лишило тепла солнечные лучи. Козетта зябко поежилась и теснее прижалась к своей подруге. Она никогда не встречала его, только видела издали, но уже не могла забыть пустоту в его глазах, за которой открывалась бесконечная черная бездна, искусно спрятанная под маской обаяния и веселья.

— Только никому не говори, — попросила Козетта. — Не говори, что я ухожу.

— Да, — кивнула она. — Но ему и в голову не придет последовать моему примеру, если кто-нибудь не подскажет. Если уж представилась такая возможность, то пусть рискует только один из нас.

— Я обещаю, — сказала Розалинда, сжимая рукой пальцы Козетты. — Но только и ты обещай мне быть осторожной. Постарайся, чтобы тот черный человек тебя не обнаружил.

Козетта дала слово, но в душе не была уверена, что сдержит его. Она могла только попытаться.

Девушка снова выглянула между стволов берез. Перед глазами расстилались осенние поля — желтые, красные, коричневые, а дальше виднелось озеро, сменившее голубизну на серый цвет. Красновато-коричневые фигурки пропали, словно акварельный набросок, смытый чистой водой.

«Так может случиться и со мной, — подумала Козетта. — И с любым из нас».

Но она сдержала страх и спрятала его в душе, не сказав ни слова.

— Мне нравится этот Алан, — заговорила она, сменив тему. — Если Изабель он не нужен, может, я возьму его себе.

— Он слишком стар для тебя, — со смехом возразила Розалинда.

— Я только выгляжу такой молодой, — сообщила она своей компаньонке.

— Это верно, — кивнула Розалинда, всё еще улыбаясь. — И ты никогда не дурачишься. Для этого ты слишком взрослая.

Козетта в ответ легонько ткнула ее локтем в бок.

Розалинда выпустила из ладони пальцы Козетты и обняла девушку за плечи. В своих разговорах они больше не возвращались ни к опасностям, ни к предстоящему расставанию. Две женщины просто наблюдали за течением дня, за тем, как менялся цвет полей, когда стали подкрадываться сумерки, и делали вид, что никогда не расстанутся. Что ничего не изменилось, красная птица всегда будет биться в их телах, а когда они заснут, им приснятся сны.