IV. Есть путь, ведущий к прекращению страдания

/…/ Постараемся точно выяснить, что такое счастье. Оно, конечно, признано величайшим и лучшим из чело­веческих благ. Мы называем его «человеческим», поскольку возможно, пожалуй, счастье и какого-то другого, высшего, существа, например бога. Из прочих же живых существ, чья природа хуже человеческой, никому не присваивается это имя: ведь не бывает счастлива ни лошадь, ни птица, ни рыба, ни иное какое существо, если только само имя его не говорит о причастности к чему-то божественному в природе, и то, лучше или хуже живет такое существо, определяется по какой-то иной причастности к благам.

Впрочем, что дело обстоит именно так, мы рассмотрим потом, а сейчас скажем, что одни из благ осуществляются в человеческих поступках, а другие — нет. Мы говорим об этом, потому что существуют вещи, которые вовсе не­причастны изменению, а, следовательно, и благам, и в то же время по своей природе это вещи высшего порядка. Некоторые же блага хотя и осуществляются в поступках, но теми, кто превосходит нас. Выражение «осу­ществляется в поступках» имеет двойной смысл: оно может означать то, ради чего мы действуем, а также то, что участвует в деятельности для достижения этого. Так, например, к тому, что осуществляется в поступках, мы относим здо­ровье и богатство, а также и то, что делается ради них, то есть вещи, способствующие здоровью и накоплению имущества. Ясно поэтому, что и счастье следует признать высшим из благ, осуществляемых в поступках.

Итак, должно рассмотреть, что есть «высшее благо» и в скольких значениях употребляется это слово. По этому поводу существуют три основных мнения. Утверждают, что высшее из всех благ — это благо само по себе, а благо само по себе — это то, чему свойственно быть первым из благ и своим присутствием в других вещах служить причиною того, что они бывают благом. Оба этих свойства присущи идее блага; говоря «оба», я имею в виду «быть первым из благ» и «служить причиною того, что они бывают благом». Ведь именно о ней, идее блага, с наибольшим правом можно сказать, [с одной стороны], что она есть благо, поскольку остальные блага суть блага по причастности к ней и по подобию, и, [с другой стороны], что она — первое из благ. Действительно, когда упраздняется то, к чему есть сопри­частность, то упраздняются и вещи, сопричастные идее, получающие свое имя в силу сопричастности с ней. Этим обусловлено отношение первичного ко вторичному. Следова­тельно, «само по себе благо» должно быть идеей блага, а она ведь должна быть отделима от сопричастных вещей подобно прочим идеям. /…/

О благе ведь говорится во многих смыслах, в стольких же, в скольких и о бытии. В самом деле, бытие означает и сущность, и качество, и количество, и время, и, вдобавок, оно бывает в состоянии «движимого» и «движущего», и каждая из этих категорий имеет свое благо: для категории сущности — это ум и бог, для качества — справедливое, для количества — мера, для вре­мени — своевременность, а к области движения от­носится способность учить и обучаться. И как нет в упо­мянутых категориях единого какого-то бытия, так нет в них и единого блага, и не существует единой науки ни о бытии, ни о благе.

Мало того, даже блага, подпадающие под одну кате­горию, например своевременность или меру, не может изучать одна наука, но одна наука изучает одну своевремен­ность, другая — другую. Так, своевременность и меру в пище изучают врачебная наука и гимнастика, а в военном деле — военачалие, и вот так для каждой деятельности особая наука, так что трудно [представить себе], чтобы само по себе благо изучалось одной наукой.

/…/ Следует же исходя из общепризнанных благ, таких, как здоровье, сила, благора­зумие, доказывать, что и в неизменных вещах в еще большей мере присутствует прекрасное. Действительно, все те обще­признанные блага суть порядок и покой, а если это так, то в еще большей мере таковы эти последние, то есть не­изменные вещи, ведь им это присуще еще больше. Ненадежно также для доказательства того, что «единое — это благо», прибегать к доводу, что числа обладают стрем­лением; при этом ведь не говорится ясно, каким именно стремлением, а утверждается это в самом общем виде, да и кто мог бы допустить стремление там, где нет жизни? Эти вещи должно тщательно изучать, а не принимать без обоснования то, чему и с обоснованием нелегко поверить.

Неверно и утверждение, что все существующие вещи стремятся к некоему единому благу; напротив, каждая вещь влечется к собственному благу: глаз — к зрению, тело — к здоровью, разное тем самым — к разному.

Итак, мы рассмотрели недоуменные вопросы, которые возникают по поводу некоего «блага самого по себе»: оно не существует, оно бесполезно для государственной деятельности, у которой есть свое особое благо, как и у остальных занятий, например, для гимнастики — это хорошее состояние тела. Далее, сюда относится и то, о чем написано в нашем сочинении, — сама идея (эйдос) блага либо не используется ни при одном занятии, либо используется одинаково во всех.

И еще: она не осуществляется в поступках.

Равным образом и общее понятие «“благо” не есть «благо само по себе», поскольку может относиться к весьма ничтож­ному благу и не осуществляется в поступках. Ведь врачевание производится не для того, чтобы произвелось что угодно, но чтобы произвелось здоровье, и так бывает при всяком занятии. Все дело в том, что «благо» многозначно, и прекрасное тоже входит [в состав] его; благо бывает осуществимо в поступках и неосуществимо. Осуществляется в поступках благо, ради которого что-то делается; не осуществляется же то, которое заключено в неизменяемых вещах. Очевидно, что искомое «благо само по себе» — это не идея блага и не общее понятие блага, поскольку первая не­изменяема и неосуществима в поступках, второе же изменяемо, но не осуществимо в поступках. А вот то, ради чего что-то делается, что служит конечной целью, — вот это-то и есть высшее благо, причина вещей, которые ему подчинены, и первое из всех благ. Итак, то, чем будет благо само по себе, — это цель того, что осуществимо в человеческих поступках.

Эту цель ставит перед собой наука, главенствующая надо всеми, а именно государственная деятельность, домаш­нее хозяйствование и рассудительность; этим три этих состояния отличаются от других занятий, а об их отличии друг от друга мы скажем позже.

В том, что цель - причина подчиненных ей вещей, убеж­дает наука обучения. Ведь сначала определяют цель, а потом обращаются к прочим вещам, показывая, что каждая из них хороша. И то, ради чего [делается дело], выступает тут в качестве причины. Так, если «быть здоровым» означает то и то, полезным для здоровья неизбежно будет то и то. «Приносящее здоровье» [со своей стороны] есть движущая причина здоровья, и притом причина наличия здоровья, а не причина того, что здоровье - благо. И еще: никто не доказывает, что здоровье - благо, разве лишь софист какой-нибудь или не врач, люди, которые пускаются в не от­носящиеся к делу рассуждения; точно так же никто не до­казывает ни одного другого первопринципа.

Исследовать мы должны то, что в качестве цели служит благом для человека и есть наивысшее благо из тех, что осуществляются в поступках; мы должны исследовать, в скольких случаях оно есть наивысшее из всех благ, и после этого перейдем к новому предмету.