💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

У верхнего окна

На следующий день в ранний час, когда в первых солнечных лучах сверкает роса, разноголосое, еще робкое пение птиц разливалось в бодрящем воздухе, а блеклая голубизна небес там и сям была затянута тонкой паутиной бесплотных облачков, ничуть не омрачавших лучезарного утра. Освещение пейзажа было золотисто-желтое, тени - размытых очертаний. Листья вьющихся растений, оплетавших стены ветхого особняка, поникли, унизанные тяжелыми водяными каплями, которые, словно крохотные линзы, увеличивали находившиеся позади предметы.

Еще не пробило пяти, когда Габриэль и Когген миновали сельский перекресток, направляясь вдвоем в поля. Едва они увидели дом хозяйки, как Габриэлю показалось, что распахнулись створки одного из окон верхнего этажа. Работники как раз проходили мимо старого куста бузины, густо увешанного кистями черных ягод, и на минуту остановились в его тени.

Красивый мужчина лениво свесился из окна. Он посмотрел на восток, потом на запад, как хозяин, с утра оглядывающий свои владения. Мужчина был не кто иной, как сержант Трой. Его красная куртка была наброшена на плечи, но не застегнута, и он держался непринужденно, как солдат на отдыхе.

Первым заговорил Когген.

- Видите, она вышла за него, - спокойно заметил он, глядя на окно.

Габриэль уже все видел и теперь стоял спиной к дому; он не ответил ни слова.

- Так я и думал, что нынче мы что-нибудь да узнаем, - продолжал Когген. - Я слышал, как кто-то уже в сумерках проехал мимо нашего дома, - вы в это время были в отлучке. - Он оглянулся на Габриэля. - Силы небесные, да вы совсем побелели, Оук! Как все равно мертвец!

- Неужто? - спросил Оук со слабой улыбкой.

- Прислонитесь к воротам. Я подожду малость.

- Да, да, хорошо.

Некоторое время они стояли у ворот. Габриэль с отсутствующим видом уставился в землю. Он уносился мыслью в будущее и представлял себе, как горько на протяжении долгих лет она будет раскаиваться в своем опрометчивом поступке. Он сразу же догадался, что они поженились. Но почему все это было обставлено такой таинственностью? Все уже знали, что ей очень тяжело досталась поездка в Бат, так как она не рассчитала расстояния, и что она загнала лошадь, добираясь туда больше двух дней. Не в ее привычках было действовать тайком. При всех своих недостатках она была сама искренность. Неужели же она попала в ловушку? Этот брак причинил Оуку нестерпимую боль и как громом поразил его, хотя всю предыдущую неделю его мучили подозрения, что именно так окончатся ее встречи с Троем вне дома. Ее спокойное возвращение несколько рассеяло его страхи.

Едва уловимое движение кажется почти неподвижностью, но, по существу, не имеет ничего общего-с состоянием неподвижности, - так и недавнее состояние Оука, питавшего слабую надежду, граничащую с отчаянием, нельзя было назвать полной безнадежностью.

Через несколько минут они двинулись дальше и приблизились к особняку. Сержант все еще смотрел из окна.

- Доброго утра, приятели! - весело крикнул он, когда они поднялись на холм.

Когген ответил на приветствие.

- Что же вы не хотите ему отвечать? - шепнул он Габриэлю. - На вашем месте я поздоровался бы с ним. Можно ни черта не вкладывать в свои слова, но надобно быть учтивым.

Габриэль и сам сообразил, что раз неизбежное совершилось, то чем лучше он примет это событие, тем приятнее будет любимой женщине.

- Доброго утра, сержант Трой, - отозвался он каким-то безжизненным голосом.

- Что за угрюмая развалина этот дом! - заметил Трой, улыбаясь.

- А ведь они, может, и не поженились, - тихонько сказал Когген. Может, ее там и нету.

Габриэль покачал головой. Военный повернулся лицом к востоку, и солнце заиграло оранжевыми отблесками на его алой куртке.

- А по-моему, это славный старый дом, - возразил Габриэль.

- Может, оно и так. Но я чувствую себя здесь совсем как молодое вино в старой бутыли. Я считаю, что повсюду нужно сделать подъемные окна, а эти старые панели на стенах как-нибудь подновить, а то можно и совсем убрать дубовую обшивку и оклеить стены обоями.

- На мой взгляд, это было бы жалко.

- Ничуть. Один философ как-то сказал при мне, что древние строители, которые творили в эпоху расцвета искусств, не уважали творений своих предшественников, - они сносили их или же перестраивали на свой лад. Почему бы и нам не поступать так же? " Творчество не уживается с охраной старины, уверял он, - и антикварии, будь их хоть миллион, никогда не изобретут нового стиля". Я с ним вполне согласен. Мне хочется придать этому дому более современный вид, чтобы нам жилось в нем повеселей, покуда живется.

Военный обернулся и стал оглядывать обстановку комнаты, прикидывая в уме, какие бы там ввести улучшения.

Габриэль и Когген двинулись дальше.

- Эй, Когген! - крикнул им вдогонку Трой, словно вспомнив что-то. - Вы не знаете, в роду мистера Болдвуда никогда не было сумасшедших?

Джан на минуту задумался.

- Помнится, я от кого-то слышал, что один его дядюшка был не совсем в себе, да не знаю, правда ли это, - отвечал он.

- Впрочем, это не имеет значения, - небрежно бросил Трой. - Так вот! На этой неделе я как-нибудь поработаю с вами в поле, но сперва мне надо уладить кое-какие дела. До свидания! Мы с вами, разумеется, будем по-прежнему на дружеской ноге. Я не из гордых. Никто этого не скажет про сержанта Троя. Но, видно, такая уж мне выпала судьба. Вот вам полкроны, молодцы, выпейте за мое здоровье!

Трой ловко метнул монету через огороженную лужайку, прямо к Габриэлю, но тот резко отшатнулся, покраснев от гнева. Когген ринулся вперед и поймал монету, отскочившую рикошетом от земли.

- Берите ее себе, Когген, - с презрением и даже с некоторой злобой сказал Габриэль. - А я уж обойдусь без его подачек.

- А вы не слишком задавайтесь, - глубокомысленно проговорил Когген. Ведь если он и впрямь на ней женился, то, помяните мое слово, он купит себе отпускное свидетельство и станет нашим хозяином. Так уж лучше выказывать ему уважение, хотя бы про себя вы и обзывали его вертопрахом.

- Что ж, пожалуй, лучше помалкивать, но пресмыкаться перед ним я не стану. Не умею льстить, и если бы пришлось его ублажать, чтобы остаться на этой должности, то пропади она пропадом!

В эту минуту с ними поравнялся всадник, которого они еще издали увидели на дороге.

- Вот мистер Болдвуд, - сказал Оук. - Любопытно знать, почему это Трой задал такой вопрос.

Когген и Оук почтительно поклонились фермеру и замедлили шаги на случай, если бы он спросил их о чем-нибудь, но, видя, что ему не до них, посторонились и пропустили его.

Жестокое горе, с которым Болдвуд боролся всю ночь и все еще продолжал бороться, не слишком бросалось в глаза, только побледнело его строго очерченное лицо, вздулись жилы на лбу и на висках и залегли глубокие складки вокруг рта. Лошадь уносила его все дальше, и казалось, даже в поступи коня отражалось безысходное отчаяние всадника. На минуту Габриэль отвлекся от своего горя при виде страданий Болдвуда. Он смотрел на широкую спину фермера, который сидел, выпрямившись в седле, не поворачивая шеи и прижав локти к бокам, и широкополая шляпа неподвижно держалась у него на голове. Наконец квадратная фигура Болдвуда скрылась за холмом. Того, кто знал трагедию этого человека, не так поразило бы его внезапное падение, как пугала его неподвижность. Он затаил в недрах сердца горькую тоску, вызванную жестоким столкновением его чувства с действительностью, и как в иных случаях хохот бывает ужаснее слез, так и оцепенение сраженного горем человека было выразительнее любого крика.