Mashenka. Сбрасывают экипировку, отстегиваются от кресел.

💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

Сбрасывают экипировку, отстегиваются от кресел.

Коля достает из панциря синий член с переливающимися под кожей вставками из жидкого золота, Маша открывает мэньсо, Коля запихивает член ей во влагалище, совершает 69 фрикций, Маша кончает. Mashenka открывает свой мэньсо, Коля запихивает член ей во влагалище, совершает 69 фрикций, Mashenka кончает. Маша и Mashenka берут член Коли в ST-пласт, Коля кончает.

Гуй! Я поимела сенсор-пакет за 1500 вайхуй. В «DINAMO—DINAMO».

— Первое марта, а так метет…— Станислав глянул в окно машины, покачал красивой, с ранней проседью, головой.

— Завтра еще больше навалит. Обещали…— крепкошеий водитель в серебристо-сером костюме кивнул злобно и доброжелательно.

— Мда… супрематизм…— пробормотал Михаил, щурясь на проносящиеся мимо заснеженные подмосковные поселки.

— Что? — повернулся к нему рядом сидящий Станислав.

— Так, ничего…— нервно улыбнулся Михаил.— Просто слово с утра привязалось.

— Какое? — изогнул черную, густую бровь Станислав.

— Просто так…— Михаил вздохнул, шлепнул Станислава по коленке.— Я дико рад тебя видеть! Так хорошо, что все обошлось. И рад за тебя, очень. Мы с Натой думали, что…

— Это все думали! — белозубо засмеялся Станислав.— Обо мне все всегда почему-то думают трагически! В сослагательном наклонении!

— Стас, мы так тогда переживали, это был такой удар для всех, Ната все время плакала… И Тимур, и Бахирев, все, для всех это было просто… ну, шок прямо…

— Все обошлось, Миша. Жив, пьян и нос в кокосе… Нервничаешь? — Станислав накрыл его прохладную, узкую руку своей широкой и всегда теплой ладонью.

— Ну…— пожал плечами Михаил и рассмеялся.— Все вместе как-то… много всего сразу. И ты, и это…

— Нервничай, нервничай! Это хорошо. Обновляет кровь.

— Слушай, Стас, — решительно вздохнул Михаил, — а может все-таки…

— Даже и не думай, — Станислав ткнул его кулаком в бедро.

— Отбой! Отговорила роща золотая. Stop looking back, baby.

— Да я за! Вопрос не в этом, ты хоть выслушай меня. Ведь двенадцатого будет корректней. И проще, и правильней…

— Закрыт вопрос, Миша. Как говорил товарищ Ленин: промедление, батенька, смерти подобно. И хватит, все. Тсс…— Станислав приложил палец к своим полным чувственным губам с узенькой, тщательно подровненной полоской усов.— Со спиной как у тебя?

— Ну…— утвердительно покачал плечами Михаил.

Три массивные черных джипа неслись по белому от снежной пурги Можайскому шоссе, по разделительной полосе, обгоняя частые машины, прочь от Москвы, вслед за юркой серо-голубой милицейской БМВ с проблесковым маячком на крыше. Метель клубилась и стелилась под колеса.

Минут пятнадцать ехали молча, потом БМВ свернул налево, джипы последовали за ним. Кортеж доехал до шлагбаума с двумя солдатами, стоящими в белых полушубках, с автоматами и рациями под заносимым снегом навесом. Солдат громко назвал номера джипов, рация разрешительно прохрипела. Другой солдат открыл шлагбаум. Дорога пролегла через вековой еловый бор и вскоре уперлась в зеленый металлический забор с зелеными стальными воротами. На воротах золотился герб России. Ворота плавно поползли в сторону, открывая шлагбаум, за ним такую же, но уже свежерасчищенную дорогу, и деревянный домик-КПП с окошком, телекамерами и лейтенантом милиции на крыльце. Шлагбаум сразу же поднялся. БМВ, проехав шлагбаум, резко свернул и встал на стоянку рядом с КПП, выключив маячок. Джипы тронулись дальше, но не успели проехать с пол-километра, как вдруг заснеженный бор расступился, открывая вид дивной красоты: посреди широкой, ровной, устланной снегом и окруженный вековыми елями поляны возвышался громадный, затейливый деревянный шатер на четырех могучих столбах. Островерхая четырехскатная крыша его, устланная драницей, дотягиваясь коньком почти до макушек старых елей, размашисто текла вниз и у скатов плавно изгибалась вверх всеми четырьмя углами. Под шатром, строго по центру располагались еще два таких же по форме шатра, один меньше другого, накрывающие друг друга. Под малым шатром темнела небольшая фигурка, похожая на вставшего на задние лапы медведя. Издали она выглядела совсем крошечной под этими тремя размашистыми крышами. Снежная пелена клубилась в вышине над главной крышей, завихрялась вниз по изогнутым скатам, ниспадала и, кружась, норовила затечь под этот громадный шатер. Старые, почти черные ели сурово и торжественно обстояли поляну. В бору, в мешанине заснеженных еловых лап еле различалась простая русская бревенчатая изба с голубенькими наличниками на окошках.

Сбавив ход, джипы стали медленно подъезжать к величественному сооружению. С каждым метром они словно уменьшались рядом с этой громадиной, а подъехав и остановившись, и вовсе словно превратились в три игрушечные детские машинки.

Михаил неотрывно смотрел на сооружение, которое уже не помещалось в окне джипа. Станислав в это время щурился на свой iPhone, отключая его:

Михаил, опустив окно, высунул голову наружу:

Быстрые хлопья снега тут же упали на лицо, но он не обратил внимания.

— Высокий, а? — гордо улыбнулся Станислав.— Тридцать два метра.

— Размах! — шлепнул Станислав его по коленке.— Ладно, закрой, простудимся.

Михаил закрыл окно. В редких волосах его виднелись снежинки.

— Нет, ну я не думал…— возбужденный взгляд его уперся в аккуратный затылок водителя.

— И не надо думать, Миша, — Станислав достал красивый носовой платок, резко высморкался, глянул в окно.— Ага. Идет чистый человек.

От избушки по расчищенной дорожке через пургу шел человек. Он явно никуда не торопился, двигался равномерно, опираясь на посох, не обращая внимания на кружащийся вокруг него снег.

Неспешно человек дошел до джипов и встал шагах в десяти от них. Он был высок, полноват, с непокрытой головою, на которой шевелились от ветра кудрявые, спутанные черные волосы. На плечи у него была накинута долгополая шуба черного меха. Крепкая рука опиралась на медный посох.

— Пора, Михаил Андреевич, — серьезно произнес Станислав.

Станислав взял Михаила за руку и медленно подвел к человеку с посохом. Едва Михаил увидел его лицо, как сразу понял, что человек этот слеп. Лицо его было необычным: бледное, одутловатое, с мешками под белесыми, невидящими глазами, с гладким бледным и спокойным лбом мыслителя и отшельника, с массивным угреватым, упрямым носом аскета и нелюдима, с большим и тоже упрямым, бледногубым ртом, обрамленное клочковатой черной бородой, но при этом безусое, с копной спутанных, давно не мытых, курчавых, смоляных волос, полных набившегося в них снега. В лице этом было достаточно и от монаха и от цыгана, и от разбойника. Было в нем и что-то затаенное, страшное, непредсказуемое. Долго смотреть в это лицо было трудно. Как и многие слепые, человек с посохом держался слишком прямо, слегка задирая голову, отчего казался еще выше, а росту он был солидного.

— Здравствуй, Хранитель, — произнес Станислав.

— Здравствуй, Проводник, — ответил тот глухим грудным голосом.

Хранитель протянул левую руку. Станислав взял руку Михаила и положил ее на широкую ладонь Хранителя. Одутловатые грубые пальцы с грязными ногтями сомкнулись вокруг холеных пальцев Михаила:

— Здравствуй, Хранитель, — произнес Михаил, ежась на ветру.

Хранитель пожевал губами, выпустил руку Михаила. Поднял посох и резко, с глухим стуком опустил на припорошенный снегом камень дорожки:

Станислав сделал знак рукой. Тут же дверцы двух сопровождающих джипов распахнулись, из них полезли слуги в строгих одинаковых костюмах цвета окислившегося свинца. Двое вынесли свернутую ковровую дорожку, двое других — небольшой деревянный сундук. Быстро расстелив дорожку от ног Хранителя до ступеней шатра, слуги поставили на дорожку сундук рядом с Хранителем, поклонились и скрылись в машинах.

Михаил опустился на колени перед сундуком, а затем медленно согнулся, коснувшись лбом дорожки и замер в таком положении. Хранитель, не выпуская из правой длани посоха, левой коснулся сундука и ощупал его. Сундук был простым, деревянным, сделанным, как было видно, недавно и с некой нарочитой грубостью. Доски его даже не были толком оструганы. К сундуку были приделаны две железные ручки. Хранитель взялся за одну из них. За другую взялся Проводник.

— Готов! — громко ответил тот, не поднимая лица.

Хранитель и Проводник рывком подняли сундук и поставили его на спину Михаилу. Ощутив нешуточную тяжесть сундука, Михаил схватился правой рукой за одну из ручек, напрягся изо всех сил, судорожно встал на одно колено, крякнул и, дрожа всем телом, подтянув вторую ногу, приподнялся с сундуком на спине. Выдохнув резко дважды, как штангист, он втянул носом морозный, пахнущий снегом воздух и гусиным шагом, с сундуком на спине, двинулся по ковровой дорожке. Хранитель и Проводник пошли рядом, сопровождая его. Ковровая дорожка была цвета переспелой хурмы, с двумя розовыми полосками по краям. Снег быстро припорашивал ее. Михаил видел свои английские туфли от «Alden» и сине-бирюзовый, в желтоватую полоску галстук, раскачивающийся в такт мелким шагам. Этот галстук ему подарила теща, купив его почему-то в Бухаресте. Но галстук понравился и Нате и ему.

Михаил шел, редко втягивая носом воздух и скупо, резко выдыхая ртом. Сундук был тяжел. Но Михаил ожидал эту тяжесть и внутренне был готов к ней.

«Шестьдесят девять…— думал он, стараясь не торопиться и не сбиваться с центра дорожки и подбадривая себя.— Нормально, Мишаня-бушаня… не предел наших возможностей…»

Дорожка уперлась в деревянные ступени, выкрашенные в напряженный бордовый цвет. Ступеней было три, они вели на широкий подиум.

Михаил преодолел первую ступень, вторую. На третьей оступился. Сундук на его спине качнулся.

— Держим, держим, — раздался рядом голос Проводника.

Справившись с сундуком, Михаил застыл на третьей ступени. Отдышался, осторожно занес правую ногу, поставил на подиум. Перенес на нее центр тяжести. Крякнул. И поставил на подиум левую ногу.

Михаил двинулся прямо, чувствуя стремительно навалившуюся усталость. Ступени отняли силы. Радужные круги поплыли у него перед глазами, кровь застучала в висках. Ноги стали подгибаться.

Но он держал и шел уже из последних сил. Справа по дереву подиума равномерно тюкал посох Хранителя. Проводник бесшумно двигался слева.

«Господи, помоги…» — взмолился Михаил, задыхаясь.

Бордовый пол качнулся под ногами. Михаил еле переставлял дрожащие ноги, ботинки скребли по полу. Вдобавок, он вдруг разом почувствовал, что замерз. И снежный ветер, словно назло, достал его и здесь, под шатрами, толкнул в лицо, сбил дыхание. Сундук зашатался на спине. Михаил из последних сил засеменил вперед, сгибаясь все сильнее и уже готовясь завалиться вперед, но вдруг его остановили:

Руки сопровождающих подхватили со спины смертельно давящий сундук и с размаху, со стуком поставили его впереди на подиум. Бордовый пол загудел. В изнеможении Михаил рухнул на колени и уронил голову на грубую, занозистую крышку сундука, прижался щекой.

Отдышавшись и придя в себя, он открыл глаза. В трех шагах от него, прямо по центру трех шатров возвышалась та самая фигура, которую он издали принял за вставшего на дыбы медведя. Но это был вовсе не медведь, а скульптурная композиция, состоящая из двух человеческих фигур, соответствующих реальным человеческим размерам. Одна из этих фигур сидела на закорках у другой. Нижняя фигура была деревянной, искусно выточенной из дерева, текстурой похожего на дуб: судя по пропорциям, низкорослый человек в костюме, при галстуке, в ботинках стоял на подиуме в спокойной и уверенной позе. На закорках у него, обхватив руками за плечи и шею, сидел голый человек, отлитый из темного металла, похожего на простое железо. Руки деревянного человека поддерживали за голени ноги железного. По пропорциям обе скульптуры были почти одинаковые, но выражения лиц у них сильно различались. Лицо деревянного человека было простоватым, широковатым, самоуверенным и слегка благодушным. Дубовые, коротко подстриженные волосы слегка курчавились на его голове, деревянные губы чуть расходились в полуулыбке. Голова железного человека была лысоватой, жилистое лицо сужалось к маленькому упрямому подбородку и смотрело напряженно, с неприветливой внимательностью. Небольшие, но мускулистые руки железного человека цепко оплелись вокруг широкой шеи деревянного, пальцы вцепились в предплечья, по которым бежали подробные дубовые складки.

Не успел Михаил толком разглядеть скульптуру, как Хранитель стукнул посохом в пол и заговорил глухим сильным голосом:

— Великий Медопут, держатель тайных пут, прими дары от твоей детворы. Для дела, для братства, для русского богатства, супротив мирового блядства.

И сразу же перед изваянием в полу открылась круглая темная дыра. Рука Проводника коснулась плеча Михаила. Не вставая с колен, Михаил открыл сундук. Он был полон золотого песка. Сверху на песке лежал кусок медвежьего сала, вырезанного из медвежьей спины вместе с шерстью. Михаил вцепился пальцами в эту шерсть, подполз к изваянию и стал обтирать медвежьим салом дубовые ботинки стоящего. Обтерев их как можно тщательней, он принялся обтирать железные ступни сидящего на закорках. Едва он завершил сальное обтирание, как властная длань Хранителя выхватила сало у него из рук. Михаил подполз к сундуку, схватился за ручку, подтянул его к дыре. В дыре, пониже толстых досок пола неподвижно стояла темная вода. Михаил зачерпнул пригоршней золотой песок и высыпал в воду. Она приняла его бесшумно, едва шелохнувшись. Облегченно вздохнув, Михаил стал черпать песок пригоршнями и сыпать в воду. Золотые песчинки исчезали в ней со сдержанным блеском. Он черпал и сыпал, черпал и сыпал приятно тяжелое, текущее сквозь пальцы золото, постепенно приходя в себя после заноса и успокаиваясь. Лицо его смутно отражалось в темной воде, он понял, что вода эта — чистая, прозрачная, колодезная, хотя под тремя шатрами она и казалась такой темной. Сундук постепенно пустел. От этой работы Михаил согрелся, да и метель, как ему показалось, поутихла. Хранитель и Проводник неподвижно стояли рядом, каждый со своей стороны.

«Быстрое золото…— думал он обрывочно, поглядывая вскользь на изваяние, — быстрое золото и чистая вода… ледяная вода… ни рябинки, ни следа… слава Богу, что я донес, не споткнулся… шестьдесят девять килограммов золотого песка… какие подробные ботинки у него… даже шнурки выточили… какая же это фирма… неужели старый добрый «Edward Green»?

Время словно остановилось, золото перетекало из сундука в воду, Михаил работал все спокойней и уверенней, словно делал это каждый день. Дыхание его стало ровным, вернулось внутреннее равновесие, а вместе с ним и чувство глубокого, полного удовлетворения. С каждой пригоршней золотого песка в темную воду уходило тяжкое, вязкое беспокойство последних месяцев, а вместе с ним и накопившиеся за эти месяцы душевная усталость и смутная тревога.

«Как хорошо, что это случилось…» — думал он.

Наконец, золото было вычерпано из сундука. И тут же Хранитель кинул в сундук сало, захлопнул крышку, они с Проводником подхватили опустевший сундук, пошли в сторону от изваяния и размашисто водрузили сундук на широкую черную тарелку на треножнике, которую Михаил заметил только теперь. В тарелке вспыхнул газовый огонь, охватил сундук и вскоре грубые доски его затрещали в голубоватом пламени. Хранитель и Проводник подошли к Михаилу, повернулись к изваянию.

— Да здравствует Великий Медопут! — громко и торжественно произнесли они и склонились в глубоком поясном поклоне.

Михаил, по-прежнему стоящий на коленях, тоже склонился, лицо его нависло над водой. И вдруг четыре крепкие руки схватили его и с силой швырнули в дыру. Он вошел в воду, успев выкрикнуть «что?» и больно ударившись пятками о край дыры, заставив пол угрюмо загудеть. И закричал в эту ледяную, темную, смертельно объявшую его воду так неистово и отчаянно, что проснулся.

Подмосковный дом Михаила в коттеджном поселке «Светлые ручьи» на 1-ом Успенском шоссе. 1 марта 2009 года. 9: 02 утра. Спальня. Михаил и его жена Ната в постели.

Михаил (приподнимается на локтях, садится)

Ната (надувает пухлые, недавно надутые губы)

Ну. Не ругайся с утра. У вас сегодня Великий пост начался.

Такой сундук, полный золота… золотого песка…

Шарит на мраморном столике сигареты, закуривает.

я нес этот сундук… золотой песок… я сыпал его в такое… круглое… типа очка…

Мы с ним ехали туда… он смеялся… а я говорю: Стасик, как хорошо, что ты жив.

Да, тяжелый сон. А я его во сне видела сразу после похорон.

Миш, ну зачем ты сразу куришь? Это вредно, мы же говорили.

Ната снимает с себя пеньюар, умело ласкает Михаила ртом, потом садится на него спиной к нему, начинает двигаться.

О-о-о, Мишенька кончил, так быстро?! Безумец! Безумец и террорист!

Ната слезает с Михаила, ложится рядом, обняв его.

Ната (достает из-под кровати бархатную коробку)

Польская зубровка — дерьмо. Борька ее так любит…

Ната (достает из коробки изящный вибратор, прикладывает к своим гениталиям)

Почему они всегда у нас ночуют? Живут в Переделкино, в двух шагах… загадка…

Загадка… загадка, Мишенька… мир, это вообще загадка… огромная…

Зарекаюсь пить зубровку… Боря все-таки мудак…

Мудак… конечно мудак… ой, какой мудак… А Мишенька возьмет Наточку за сосочек?

Ой… как Наточке хорошо… ей сейчас будет совсем хорошо… ой, Мишенька, твоя Наточка… твоя нежная Наточка… твоя любимая Наточка… твоя единственная Наточка… твоя Наточка, твоя Наточка, твоя Наточка, твоя Наточка, твоя Наточка, твоя Наточка… конча-а-а-а-а-ает!

Кончает, отбрасывает вибратор, обнимает Михаила. Лежат некоторое время молча.

Михаил встает, снимает с вешалки халат, подходит к трюмо жены, стоит, переводя дыхание. Отсоединяет мобильный телефон от подзарядки, включает, кладет в карман халата. Поворачивается к иконостасу, быстро крестится, кланяется.

Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня, грешного.

Михаил зажигает лампадку, выходит из спальни. Оказывается в просторной ванной комнате. Сбросив халат, мочится стоя в унитаз, подходит к раковине, смотрится в зеркало.

Отговорила роща золотая… Ёптеть, как же я играть-то буду…

Умывается, чистит зубы, берет электробритву, подумав, кладет на место. Заходит в душевую кабину, принимает контрастный душ, подбадривая себя вскриками и кряхтением. Выходит из кабины, растирается полотенцем, прыскается дезодорантом, смазывает руки кокосовым маслом, растирает, надевает халат, выходит из ванной, спускается вниз по лестнице. На ходу достает мобильный, набирает номер.

Таня? Здрасьте. Вы уже в пути? Ааа… понятно. Да нет, я просто хотел перенести на попозже… Нет, нет, ничего. Сделаю усилие. Это полезно. Жду вас.

Убирает мобильный в карман, проходит через пустую гостиную, сворачивает в малую кухню. Там готовит завтрак кухарка Людмила и пьет кофе слуга Сергей.