Жан-Жак Руссо

Печатается по: Руссо Жан-Жак. Рассуждения о науках и искусствах //

Избранные сочинения. В 3 т. Т. 1. – М.: Наука, 1961.

Наши науки и искусства обязаны своим происхождением на­шим порокам; мы не так сомневались бы в преимуществах наук и искусств, если бы они были порождены нашими добродетеля­ми.

Их порочное происхождение ясно видно из их назначения. К чему нам были бы искусства, если бы не было питающей их рос­коши? Нужна ли была бы юриспруденция, если бы не существо­вало человеческой несправедливости? …

В полити­ке, как и в морали, не делать добра – значит творить зло, и всякий бесполезный гражданин может рассматриваться как вредный для общества... [с. 53].

...Если даже труды просвещеннейших ученых и лучших граж­дан приносят нам так мало пользы, то что же мы должны ду­мать о толпе невежественных писателей и праздных ученых, ко­торые высасывают соки из государства, ничего не давая ему вза­мен?

Что я говорю – праздных? О, если бы с божьего соизволе­ния они бы просто бездействовали! Тогда и нравы были бы здо­ровее. Но эти пустые и ничтожные болтуны, вооруженные свои­ми пагубными парадоксами, стекаясь отовсюду, подкапываются под основы веры, уничтожают добродетель. Они встречают пре­зрительной улыбкой такие слова, как отечество и религия, и употребляют свои таланты и философию на разрушение и поношение всего, что священно для людей... [с. 55].

Большое зло – пустая трата времени, но науки и искусства влекут за собой еще большее зло – роскошь, порожденную, как и они сами, людской праздностью и тщеславием. Редко бывает, чтобы роскоши не сопутствовали науки и искусства, последние же никогда не обходятся без нее...

О добродетель, высшая наука бесхитростных душ! Неужели нужно столько труда и усилий, чтобы познать тебя? Разве твои правила не начертаны во всех сердцах? И разве, для того чтобы изучить твои законы, недостаточно углубиться в себя и, заставив умолкнуть страсти, прислушаться к голосу своей совести? Ведь в этом и заключается истинная философия [с. 64].

Печатается по: Руссо Жан-Жак. Об общественном договоре //

Избранные сочинения. в 3 т. Т. 1. – М.: Наука, 1961. – С. 3–27.

Человек рожден свободным, а между тем везде он в оковах. Иной считает себя повелителем других, а сам не перестает быть рабом в еще большей степени, чем они. Каким образом произошла эта перемена? Я не знаю. Что может сделать эту перемену закон­ной? Думаю, что я смогу разрешить этот вопрос...

Древнейшее из всех обществ и единственно естественное – это семья; но и в семье дети остаются привязанными к отцу только до тех пор, пока они нуждаются в нем для самосохранения. Как только исчезает эта необходимость, естественные узы рушатся. Дети, свободные от обязанности повиноваться отцу, и отец, сво­бодный от обязанности заботиться о детях, становятся равно не­зависимыми. Если же они и продолжают жить в единении, то это происходит уже добровольно, а не естественно, и целостность самой семьи поддерживается только путем соглашения.

Эта общая свобода есть следствие человеческой природы. Ее первый закон – забота о самосохранении, ее первые заботы – те, которые человек обязан иметь по отношению к самому себе; и как только человек достигает разумного возраста, он становит­ся своим собственным господином, будучи единственным судь­ей тех средств, которые пригодны для его самосохранения...

Поскольку ни один человек не имеет естественной власти над себе подобными и поскольку сила не создает никакого права, то в качестве основы всякой законной власти среди людей остаются соглашения...

Отказаться от своей свободы – это значит отказаться от сво­его человеческого достоинства, от права человека, даже от его обязанностей. Нет такого вознаграждения, которое могло бы воз­местить отказ от него. Такой отказ несовместим с человеческой природой; отнять всякую свободу у своей воли равносильно от­нятию всяких нравственных мотивов у своих поступков. Нако­нец, соглашение, в котором, с одной стороны, выговорена абсо­лютная власть, а с другой – безграничное повиновение, есть пу­стое и противоречивое соглашение...

Итак, с какой точки зрения ни рассматривать вещи, право рабства ничтожно, и не только потому, что оно беззаконно, но и потому, что оно нелепо и ничего не означает. Слова раб и право противоречивы; они исключают одно другое...

Если, таким образом, мы устраним из общественного согла­шения то, что не составляет его сущности, то мы найдем, что оно сводится к следующему.

Каждый из нас отдает свою личность и всю свою мощь под верховное руководство общей воли, и мы вместе принимаем каж­дого члена как нераздельную часть целого.

Вместо отдельной личности каждого договаривающегося этот акт ассоциации немедленно создает моральное и коллективное целое, составленное из стольких членов, сколько собрание имеет голосов, целое, которое получает путем этого самого акта свое единство, свое общее я, жизнь и волю. Эта общественная лич­ность, составленная путем соединения всех остальных личнос­тей, получала в прежнее время название гражданской общины, а теперь называется республикой или политическим телом, кото­рое именуется своими членами государством, когда оно пассив­но, и сувереном, когда оно активно, державой – при сопостав­лении ее с ей подобными. По отношению к участникам они кол­лективно принимают имя народа, а в отдельности называются гражданами, как участники суверенной власти, и подданными, как подчиненные законам государства...

Переход от естественного состояния к гражданскому произ­водит в человеке весьма заметную перемену, заменяя в его дей­ствиях инстинкт правосудием и сообщая его действиям нравствен­ное начало, которого им прежде недоставало. Только тогда голос долга следует за физическим побуждением, право – за желани­ем, и человек, обращавший до тех пор внимание только на само­го себя, оказывается принужденным действовать согласно дру­гим принципам и прислушиваться к голосу разума, прежде чем повиноваться естественным склонностям. Хотя в состоянии об­щественном человек и лишается многих преимуществ, которы­ми он обладает в естественном состоянии, но зато он приобрета­ет гораздо больше преимущества: его способности упражняются и развиваются, мысль его расширяется, чувства его облагоражи­ваются, и вся его душа возвышается до такой степени, что, если бы злоупотребления новыми условиями жизни не низводили его часто до состояния более низкого, чем то, из которого он вышел, он должен был бы беспрестанно благословлять счастливый мо­мент, вырвавший его навсегда из прежнего состояния и превра­тивший его из тупого и ограниченного животного в существо мыслящее – в человека...

Общественный договор устанавливает между всеми гражда­нами такое равенство, что они вступают в соглашение на одних и тех же условиях и должны все пользоваться одними и теми же правами. Таким образом, из самой природы договора вытекает, что всякий акт суверенитета, т. е. всякий подлинный акт общей воли, обязывает или благодетельствует одинаково всех граждан, так что верховная власть знает только совокупность народа и не делает различия между теми, кто ее составляет.