Глава 2. Хастинапур 7 страница

💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

Наш брахман шепотом объяснил, что за спиной у царственной четы стоит Санджая — личный возница Дхритараштры, дваждырожденный, обладающий удивительным даром видеть то, что происходит в дальних землях. Ходили легенды, что сам Вьяса был его наставником. В древности дваж-дырожденные очень осторожно относились к выбору своих учеников, предварительно удостове-рясь в чистоте их намерений и душевной стойкости. Может быть, именно поэтому Санджая наотрез отказался от просьбы Дурьодханы наблюдать за передвижением Пандавов. Впрочем, его преданность престарелому царю была вне сомнений, и Дурьодхана скоро оставил попытки использовать божественный дар не по назначению. Царственная чета и их сута, застывшие на тронном возвышении в центре зала, показались мне чужими, оторванными от всего происходящего, и дело здесь было не только в завязанных глазах…

Вслед за брахманом мы приблизились к трону, спинами чувствуя неприятные взгляды придворных. Санджая что-то прошептал на ухо своему господину. Мы склонились у ног Дхритараштры, произнеся надлежащие слова приветствия.

— Пусть удача сопутствует вам, посланцы бла городного Юдхиштхиры, — произнес Дхритараш– тра ласковым, чуть взволнованным голосов, — я только что узнал о вашем приезде и от всей души радуюсь стремлению ваших вождей заключить мир. Много лет прошло с тех пор, как по реше нию Высокой сабхи они удалились в изгнание. Но, как бы ни изменился мир, нерушимыми остаются наши родственные узы.

Брахман должными словами поблагодарил Дхритараштру за оказанный прием и назвал наши имена.

— Я рад, что мой дворец посетили молодые дваждырожденные, — учтиво сказал Дхрита– раштра.

И мне показалось, что его незрячие глаза проникают куда-то за внешнюю оболочку моего тела, мягко, но настойчиво изучая узор тревожно переплетающихся мыслей. Не знаю, что он прочитал там, но голос его звучал милостиво. Беседа, в ходе которой он расспрашивал нас о жизни в Панчале и заботах Пандавов, показалась мне даже приятной. К сожалению, ей скоро положил конец приход Дурьодханы. Его сопровождал Духшасана с несколькими десятками братьев, которые утопали в раболепном обожании своей свиты, как бриллианты в сандаловой пыли. Теперь я мог почти без страха рассмотреть их вблизи. За стеной льстивого восторга и поверхностного блеска я безошибочно распознавал и подлинное сияние могучего духа и крепость их воли. Я даже смог признаться себе, что испытываю гордость от принадлежности к великому братству, которое и здесь возглавляют тигры среди мужей. Дурьодхана остановился перед троном отца и склонил голову, украшенную великолепным цветочным венком.

О властелин, кому мудрость служит единственным оком, — громко повторил Дурьодхана ритуальное обращение к Дхритараштре, — дозволь мне принять участие в твоих переговорах с посланцами моих заблудших родственников Пандавов. Я слышал, они пришли просить мира.

Со всем возможным почтением я вынужден признать, что мудрый Дурьодхана пребывает в заблуждении, — смиренно сказал наш брахман, — мы пришли просить справедливости. Сын Дхармы — Юдхиштхира — просил меня передать, что потомки твоего брата, о Дхритараштра, согласны получить от тебя даже не полцарства, а город, одну единственную деревню, чтобы там возродить сияющий костер брахмы и венок братства дваж-дырожденных.

Мы в Хастинапуре чтим закон не меньше, чем Пандавы в их тайных убежищах. На наших плечах лежит великое бремя ответственности за охрану этих земель. Именно мы оберегаем своих братьев– дваждырожденных, нашедших убежище под сенью царственного зонта повелителей Хастинапура. Разделить страну сейчас означает поколебать веру людей в законность нашего правления. Если Пандавам действительно небезразлична судьба братства и всей этой земли, они должны отказаться от всех мыслей о власти, заняв подобающее им высокое положение среди моих верноподданных. Только такой путь ведет ко благу.

Разве можно будущее Хастинапура и всего братства дваждырожденных строить на чем-либо, кроме справедливости? — тихо спросил брахман.

Братья Дурьодханы возмущенно задвигались. Я увидел, как у ненавистного мне Духшасаны в такт тяжелому дыханию угрожающе раздуваются ноздри, а руки непроизвольно нашаривают рукоять меча. Холодный сквозняк пробился в широкие окна, прижал чадящее пламя к глиняным плошкам светильников, просыпал мне за шиворот горсть колючих мурашек. О, как бы я хотел оказаться в невидимом кольце брахмы Пандавов и их сторонников, чтобы перестать беспокоиться о каждом неосторожном слове, способном вызвать ярость властелина. Любой из этих людей, столпившихся вокруг Дурьодханы, мог одним движением бровей приказать своим слугам умертвить нас. Мы были посланцами врагов, мы говорили дерзкие речи. Счастье еще, что Дурьодхана уже показал высоту своего благородства. Я не верил, что он унизится до подлости и изменит дхарме нашего братства. Но среди тех, кто окружал трон Дхритараштры, дваждырожденных было немного, и это увеличивало опасность. Впрочем, на этих переговорах вообще мало что зависило от учтивых слов и мудрых мыслей. Все решала карма — устремление Дурьодханы и его братьев, благоразумие их отца, страх и алчность их сановников и боевых командиров. Поняв это, я перестал беспокоиться о том, что был не в силах изменить, и обратил свое внимание на Дурьодхану. В отличие от соратников, он оставался совершенно спокойным. Вся его фигура со сложенными на груди могучими руками излучала достоинство и решимость. Ноги в тонких кожаных сандалиях попирали мозаичные плиты, как трупы поверженных врагов. Надменный взгляд пронзительных орлиных глаз был устремлен сейчас только на нашего брахмана, чьи плечи, казалось, согнулись под бременем лет и тревог.

— Я слышал об одной стране на юге нашей земли, — с легкой насмешкой в голосе сказал Ду-рьодхана, — там цари одевали не бронзовые доспехи, а гирлянды цветов. В залах собраний они слушали певцов и поэтов, а не воинов и сборщиков податей. Веря в благородство кшатриев и трудолюбие крестьян, не накапливали богатства. В своей безумной гордыне они хотели изменить карму своих подданных. И люди начали предаваться праздности и наслаждениям. Крестьяне не утруждали себя работой на полях, у воинов размягчились сердца. Песни чаранов не смогли отвратить армии соседей от грабежа и убийств. Говорят, что боги обрушили на эту землю воды океана, смывая даже память о дерзкой попытке царей повернуть колесо кармы в обратную сторону. Пандавы безумны! — гремел голос Дурьодханы в мертвой тишине зала. — Они говорят о дхарме, а хотят ниспровергнуть власть и бросить нас в пучину беззакония. Они говорят о разуме и любви, но не знают, лишенные богатства и власти, какие законы руководят действиями людей. Разве любовь заставляет моих крестьян своим потом поливать ростки риса на царских полях? Разве разум повелевает моим солдатам сражаться, а придворных радеть о казне и податях? Нет! Жадность и страх рождают в подданных силу и верность. Они не видят Высоких полей брахмы, им неведома радость прозревшего сердца, поэтому им никогда не понять вас, а вам не научиться повелевать ими. На этой земле Пандавы — изгои. Их карма тяжела.

Дурьодхана перевел дух и продолжал уже спокойнее:

—Значит, ваши рассуждения о справедливести и благе — заведомая ложь, призыв к бессмысленному разрушению установленного порядка жизни. Так как же лучезарный Дхритараштра, несущий все бремя власти, пренебрежет своим долгом перед подданными? Вы даже можете искренне верить в то, что наговорили. Все равно неразумное исполнение чужой воли обречет вас на гибель.

Дурьодхана замолчал, и никто не отважился нарушить тишину, распростершую орлиные крылья над собравшимися. Мои мысли смешались.

Я знал, что красивые и сильные слова Дурьодханы — лишь майя. Я сам видел Пандавов и верил в их мудрость и приверженность добру. Но на тех, кто привык полагаться на чужие суждения больше, чем на прозрение сердца, речь Дурьодханы должна была оказать огромное влияние. Лишь один человек, стоявший перед троном, не поддался жаркому напору властной натуры Дурьодханы, не потерял ясности мысли и сосредоточенного спокойствия. Это был наш брахман. Он начал говорить с достоинством, обводя глазами всех собравшихся, но обращаясь лишь к одному человеку, к тому, кто сидел с черной повязкой на глазах на высоком сияющем троне. Слушая плавную, умиротворяющую речь нашего брахмана, я понял, почему Юдхиштхира попросил именно его возглавить посольство в Хастинапур.

— Дурьодхана сказал то, что кажется ему благом для всего народа куру. Я же говорю о высшей истине, хранимой братством и опровергающей правильность выбранного вами пути. Ты, о Дурьодхана, опьянен видимостью удачи: границы владений расширяются, подданные повинуются, Высокая сабха благоденствует. Кажется вот-вот весь мир окажется под сияющим зонтом мудрой власти дваждырожденных. По человеческим меркам ты — великий властелин, которому подвластно и доступно все. Не удивлюсь, если даже через сто лет чараны все еще будут петь хвалу твоим подвигам. Но твой успех в глазах дваждырожден-ного — лишь майя. Умершего сопровождают родственники и слуги лишь до погребального костра. Дальше добрые и злые дела остаются его спутниками. Величие твоего царства — обман, ибо ты развратил подданных жаждой богатств.

Твои соратники вслед за тобой начали думать о сохранении власти больше, чем об удержании брахмы в сердце. Послушными, жадными, трусливыми легче управлять. Ты постиг это и преуспел в достижении цели. Но разве это было целью нашего братства? Став властелинами, вы можете сохранить свою власть только используя силу, понятную подданным, а значит, незаметно становясь одними из них. Ты можешь показаться сильным моим юным спутникам, но я-то вижу, насколько зависишь ты от этой толпы, окружающей тебя у трона. И ничего не изменишь ты в них, ничего не пробудишь, ибо способами, которыми ты восторжествовал над ними, нельзя их изменить. Не случайно Сокровенные сказания утверждают: тот, кто ищет почестей, тот лишает себя блаженства постижения брахмы. Чего стоят эти башни и стены теперь, когда угас свет Высших полей? Властелин может и победил, но дваждырожденный проиграл.

Дурьодхана слушал, опустив голову. Я заметил, как стражник у трона бросил удивленный взгляд на своего властелина: «Неужели его царь способен колебаться?» Но эту мысль стражник не стал развивать, а вернулся к мечтам о скорой войне и сопутствующих ей грабежах. Тусклые глаза под низким шлемом дремотно сощурились. Солдат был счастлив своей майей. Тогда из-за плеча Дурьодханы прозвучал вкрадчивый голос Шаку-ни — царя Гандхары:

Разве Кауравы не такие же дваждырожден-ные? Разве поколебался в Хастинапуре их державный зонт? Богатыми дарами и жестоким принуждением утверждает свою власть Дурьодхана. В этом нет его вины. Он лишь сообразуется с общим законом нашего времени, отмеченным знаками Калиюги. (Шакуни говорил, улыбаясь. Его речь, казалось, источала аромат, клубилась и убаюкивала, как дым над жертвенником. Но откуда же тогда тянуло в моем сердце стелящимся сквозняком лжи?)

Правители Хастинапура, — продолжал Шакуни, — раньше других поняли, что идти против законов мира — святотатство и безумие. Они угодны богам, так как смиренно подчиняются их воле, не дерзая вмешиваться в карму народа. Поэтому победа всегда будет на стороне Хастинапура.

Победа Хастинапуру! Слава Дхритараштре и его сыновьями! — закричали собравшиеся у трона. На многих лицах я увидел неподдельный восторг и умиление. Даже на слепом лице Дхрита-раштры появилось некое подобие улыбки, как отсвет солнца на покрытых инеем камнях. Дурьодхана тоже улыбался. Выражение холодного торжества погасило в его глазах лучистый свет брахмы.

Слышишь, как они радуются? — спросил он, нависая над брахманом и указывая рукой на свою челядь, — это не я установил, не я расставил их по местам, возбудил в одних жестокость и алчность, в других — трусость. Так распорядилась жизнь, и не нам, смертным, пытаться вмешиваться в ее течение. Попробуй вмешаться, и они разорвут тебя. Убей властелинов, и они бросятся друг на друга.

Кто же тогда мы, дваждырожденные, если, обладая властью, смиряемся со злом? — спросил брахман.

Мы — чужие, — вдруг с горечью процедил Дурьодхана, сбросив на секунду маску надменного бесстрастия, — мы чужие для этого мира. Наше время прошло… Посмотри на этих юношей, которых вы обрекаете на смерть. Где найдут они прибежище на этой земле, если рухнет Хастинапур, уйдут в небытие патриархи? Им не расстаться с проклятой способностью воплощаться в мысли других. Одного этого будет достаточно, чтобы наполнить страданиями их жизнь среди злых и невежественных людей. Может быть, те, кто унаследует этот мир, будут отлавливать наших учеников по городам и деревням, считая колдунами. Они обречены, потому что заметны. Их видно по горящим глазам, по тонкой гармонии мыслей и движений– И все это послужит их гибели.

Юными дваждырожденными не следует пренебрегать, ибо даже маленький огонь способен обжечь, — прозвучал вдруг голос над нашими головами. Это неожиданно разомкнул уста Дхритараштра. Значит, все это время он не предавался старческой дремоте, как было подумалось мне, а внимательно слушал весь наш разговор. Духшасана, стоявший рядом со своим братом, лишь криво усмехнулся и сказал:

Эти чахлые ростки, пробившиеся на свет из темноты ашрамов — уже не дваждырожденные. С этими-то бойцами Юдхиштхира хочет оспаривать наше прове вести за собой племена куру?

И низкорослое деревце считается взрослым, если может приносить плоды, — смиренно ответил брахман, — но если оно не приносит плодов добра, значит, еще не достигло поры зрелости, как бы ни были велики его размеры.

Глаза Духшасаны полыхнули гневом, но его остановил Дурьодхана:

— Я не караю за умные и правдивые речи, — сказал он, — тем более, перед нами не враги, а посланцы моих родственников. Молодые дважды рожденные, — и он повысил голос, чтобы его слы шали все в зале, — находясь в Хастинапуре, бу дут оставаться под моей защитой, особенно если они одеваются, ведут речи и совершают поступ ки, предписанные их дхармой.

Дурьодхана посмотрел на нас с Митрой, и я ясно понял, что ему уже известно о наших переодеваниях и негласных путешествиях по городу. Но, судя по всему, кара за находчивость нам пока не угрожала. Мы с Митрой лишь молча поклонились. Наш брахман повернулся к трону Дхрита-раштры и учтиво спросил, каков будет ответ.

Мы не должны рассуждать поспешно, — ответил Дхритараштра, — слишком многое лежит на чашах весов, которые вы хотите покачнуть. Разве не показали игральные кости, чья карма легче, и к кому благоволят боги? Разве мой сын был плохим защитником подданных, пока Пандавы, сбросив бремя власти, скитались где-то в лесах?

Те, что подстрекают тебя на вражду с Пан-давами, переложат бремя страданий на плечи других, — заговорил брахман с уверенностью и задором юности. — Боги не могут быть на вашей стороне. Игральные кости, определившие судьбу Пандавов, были не во власти богов, а в воле Шакуни, царя Гандхары.

Это ложное обвинение, — воскликнул Шакуни, но брахман даже не удостоил его взглядом. Не открывая глаз, он устремил поток своей воли на растерянного Дхритараштру, вцепившегося морщинистыми руками в костяные подлокотники трона.

Заключи мир с Пандавами, — говорил брахман, — откажись от мыслей о выгоде. Это будет на пользу тебе самому, спасет жизни твоим сыновьям, равно как и многочисленным родственникам и друзьям. Резко повернувшись к Дурьодхане и взглянув ему в глаза, брахман добавил: — Я не хочу возвращаться к Пандавам с разбитыми надеждами и недостигнутой целью. Подумай еще несколько дней, прежде чем сказать губящее надежду слово. Я знаю, что Карна похвалялся в одиночку повергнуть на землю обладателей лука Гандива и сияющего диска. Но Сокровенные сказания гласят: «Над человеком, который дал волю страстям и отринул закон, скоро будут смеяться его враги».

Дурьодхана пожал могучими плечами: — Если мудрость Сокровенных сказаний не спасает без войны и насилия, то к чему ваши умные разговоры?

Переговоры закончились. В зал вбежали музыканты, танцовщицы и слуги с подносами. Придворные собрались вокруг столов с жирной обильной пищей. Наш брахман, ничем не выдавая своего разочарования, присел на подушки у трона Дхритараштры, и оба мудрых старца углубились в беседу. А нам с Митрой ничего не оставалось делать, как присоединиться к праздничному пиру, воздавая должное искусству местных поваров под аккомпанемент музыки и восхвалений добродетельных правителей Хастинапура.

Удивительно, что Дхритараштра действительно добрый: и за народ он переживает, и сыновей любит. Даже когда Пандавов в изгнание отправлял, падал без чувств и лил слезы сожаления, — говорил Митра, когда мы наконец вернулись домой, вынырнув из мутного водоворота пира.

Все восторгаются добротой Дхритараштры. На его отцовскую любовь опирается в борьбе за власть Дурьодхана, — сказал брахман, —– у нас говорят, что похвала бывает мужу, безумному худшей пагубой. Сердце теряет зоркость в дыму жертвенных костров, зажженных в его честь.

А Дурьодхана? Он способен слушать? — с надеждой спросил я.

Он властелин, но и он кружится, как щепка в водовороте кармы. Ему нельзя уронить себя в глазах придворных, он не может переступить через собственную гордость. Я, наверное, сам допустил ошибку. Нельзя говорить с царем тоном наставника, да еще при его подданных. С птицами бессмысленно изъясняться священными заклинаниями, но насыпь им зерен, и они прилетят к тебе. С каждым надлежит применять тот язык и манеру поведения, которые ему понятны. Властелины внемлют языку кротости.

Или языку войны, — добавил Митра. — Вы же и сами знаете, какой ответ даст Дурьодхана. Его заставят собственные кшатрии. У меня нет к ним ни ненависти, ни сочувствия. Это карма. До последнего вздоха они будут мешать нашим попыткам спасти их жизни и души и еще будут гордиться своей доблестью и верностью долгу. Ни переубедить, ни переупрямить их. Мне кажется, я могу предсказать, как все будет. Кауравы выиграют войну или, по крайней мере, оттеснят Пандавов в джунгли, и на долгие годы на этой земле воцарится Хастина-пур. Брахманы будут молиться, государи завоевывать новые земли, крестьяне собирать урожаи. Все будут трудиться не покладая рук на поприще, предписанном дхармой. И все вместе, взаимно умножая страдания и ненависть, круг за кругом будут опускаться в черную бездну Калиюги.

На другое утро мы проснулись полными сил и надежд. Все встало на свои места. Наш брахман вновь принял на свои плечи бремя кармической ответственности, и мы убедились, что не только возраст и святость служат ему защитой. Все происшедшее в зале собраний Дхритараштры показывало, что он обладает силой и мудростью, с которой вынужден считаться даже Дурьодхана. Мы едва успели совершить обязательное утреннее омовение, как к нам пришел брахман и сказал:

— Вы еще не выбросили одежды, в которых тайно путешествовали по городу? Сегодня они пригодятся вам во дворце Дхритараштры.

В ответ на наш немой вопрос он покачал головой:

Нет-нет, нас сегодня там не ждут. Сегодня Дхритараштра и Дурьодхана совещаются с патриархами Высокой сабхи. От их решений зависит будущее всех нас. Мое искусство тут бессильно… Попробуйте свои пути.

Но тогда зачем посылать еще и Митру? — спросил я. — Я уже выполнял подобное поручение при дворе Вираты…

Лучше, если вы оба будете знать, что произошло на этой встрече, на тот случай, если одного из вас убьют, — просто сказал брахман. Мы с Митрой бегом отправились по залитым утренним солнцем улицам Хастинапура к дому Прийи. Впрочем, на этот раз помощь пришла от ее отца. Там, где есть цари, там есть и слуги, а значит, нет запретных путей и сохраненных тайн. Брат хозяина трапезной знал надсмотрщика за уборщиками мусора во внутренних покоях, а те как-то рассказывали о небольшой кладовой, которую лишь стена отгораживала от зала собраний Дхритараштры, а стена эта сложена из массивных плит, которые от времени разошлись, открыв щели…

Вот так простой подкуп и предательство открыли нам доступ в собрание властелинов и патриархов Хастинапура. Если бы о нашем пути узнал Дурьодхана, то всех: и надзирателей, и уборщиков, и поваров наверняка ждала бы мучительная казнь под ногами боевых слонов. Но серебро и наше умение воплощаться в чужие мысли распечатывали все уста. К концу дня уже окончательно измученные и голодные мы проникли вместе со слугами, несшими мешки с провизией, прямо под носом у охраны в небольшую кладовую, где, к огромному облегчению, обнаружили тонкую щель, из которой в затхлый воздух нашего убежища тянуло благовониями, светом и тайнами. Мы приникли глазами к отверстиям.

На мозаичном полу посреди зала стоял кипящий гневом Карна и, судя по всему, заканчивал свою речь.

— Как слуги на посылках, мы ждем, почти тельно сложив ладони, возможность сделать при ятное нашему царю. Именно на нас: на Дурьодха– ну, Духшасану, Ашваттхамана и Шакуни возложил Дхритараштра бремя верховной власти. И мы на рушим свой долг, если не соберем сейчас всех со юзников и не ударим по Пандавам, пока они ко пят силы.

Тогда Бхишма, старейший из патриархов, начал укорять сына возницы за то, что, став дваж-дырожденным, он не приобрел мудрости.

Я не понимаю, почему вы, патриархи, сочувствуете Пандавам! — воскликнул Карна. — Вы храните верность давним воспоминаниям о Братстве, не видя, что оно само уже стало другим.

Но не стали другими понятия мудрости и доброты, — сказал Бхишма, — для будущего этого мира одинаково важны и Пандавы, и Кауравы. Поэтому мы и взываем к вашему благоразумию. Война, убийство не могут быть путем к высокой цели.

Тогда рядом с Карной встал Дурьодхана и заговорил, обращаясь к патриархам:

Сокровенные сказания, которые мы все чтим, гласят, что кшатрий не должен отклоняться от стези долга. Так почему же вы упрекаете Кар-ну и меня? Бесчестие тому, кто отрекается в этой жизни от своего дела. Как же я теперь могу отдать царство? Если Пандавам суждено пасть в бесплодных попытках отбить наше достояние, то не мы будем тому виной. Пандавы враждебны этой жизни, — убежденно сказал Дурьодхана, — поэтому они должны пасть.

Не наноси вреда живому! — так гласят Сокровенные сказания. — громко возгласил Дрона.

Но сколько ни думай, не найдешь даже среди патриархов такого, кто бы в прошлом не обнажил меча. — возразил Дурьодхана. — Сколько людей отправил в царство Ямы ты, о несравненный стрелок из лука? Как сократил жизнь безвинной царевны Амбы Бхишма?

Боги сделали так, что никто из ныне живущих не может избежать нанесения вреда живым существам. Я не ищу для себя ни богатства, ни почестей, усерден в подношении даров и почитании патриархов. Я раскинул свет вашей власти на огромные земли. Так почему же вы колеблетесь поддержать меня?

— Сложен, извилист путь кармы, — ответил Дрона. — Истинно лишь то, что служит вечному благу сущего. Витиеватые речи — ненадежная за щита от воздаяния. Как бы ни был хитер и смет лив предводитель, груз нечестивых деяний обрушится на его плечи и на тех, кто последует за ним. Пока не взвешены все кармические последствия деяний, лучше сохранять покой и хладнокровие. Дурьодхана пожал могучими плечами и отвел глаза:

— Патриархи воистину отличаются от всех нас. Где нам даже пытаться достичь такого сми рения и бесстрастия при размышлениях о своих и чужих жизнях. Только не проистекает ли это спо койствие от возраста? Душа, плененная в теле дольше положенного срока, теряет вкус к жизни. Я понимаю, как разорительны для покоя патриар хов наши страсти. Время их подвигов прошло. Те перь, истощив свою брахму, они способны лишь сидеть, укрывшись за стенами дворцов и укорять и увещевать нас… Но их карма останется с ними, а нашу еще предстоит создать. Если бы действие было лишь ненужной помехой на пути к Высоким полям, то мы и рождались бы без рук и без ног. Мы приходим в этот мир в обликах, соответству ющих нашим прошлым заслугам, но перед ухо дом мы еще должны свершить свое… Воплотить в дела свою волю, силу, пыл свершений, что зало жены в нас от рождения.

Глаза царевича пылали. Вокруг его головы и плеч беззвучно разрасталось пурпурное сияние нагнетаемой брахмы. Впрочем, мне это могло только показаться, ибо жара потайной комнаты становилась нестерпимой. Я чувствовал, как пот стекает со лба, пропитывает брови, жжет глаза, прижатые к щели в каменной стене. Смотреть было трудно, но зато слова Дурьодханы долетали ясно, звонко отдаваясь в каменных стенах, буквально толкая меня в сердце своей открытой яростной силой. Царевич не желал и не мог остановить поток, смывающий плотины его сознания. Уже не человек, воспитанный в ашрамах дваждырожденных, а огненный смерч, сгусток разрушительной силы сиял в центре зала, опаляя своим пурпурным пламенем лица и сердца сановников Дхритараштры.

— Мудрость без силы не имеет будущего на этой земле, — продолжал Дурьодхана, обращаясь к патриархам, — ваше время уходит, но не наше! Мы — разные, о могучерукий Бхишма. Мы зна ем, что некогда для тупых и суеверных раджей твое слово было законом. Теперь требуется нечто большее, чтобы заставить себя слушать. Новые силы вошли в этот мир, и мы должны овладеть ими, дабы преумножить славу и мудрость брат ства дваждырожденных.

— Ты напрасно причисляешь себя к новой расе, — глухо, с усилием вымолвил Бхишма, — жадные, властолюбивые цари были во все време на. Не надо принимать свой ратный пыл за боже ственные силы, ниспосланные тебе с Высоких полей. Новая раса отвергнет тебя так же, как ты отвергаешь нас. Они тоже будут брать жадно, то ропливо, не считаясь с дхармой. И не отяготят эти преступления их карму, как не отягощает совесть младенца сломанный в неведении стебелек травы. Но ты-то ведаешь! Ты, обладающий мудростью нашего братства, не можешь даже желать обрести власть ради власти. Если в твоем сердце поселилась жажда обладания, значит, ты побежден рак-шасом. И нового в этом не больше, чем в любой человеческой болезни.

—– Не подобает тебе, долговечному, говорить такие слова, — с жаром ответил Карна. — Дурь-одхана сделал меня царем, и я нарушу дхарму кшатрия, если не подниму оружия в его защиту.

—Только человек, отринувший гнев, проявлят свой сердечный пыл во всей полноте. Чтобы повелевать брахмой, надо обуздывать свои страсти. В гневе человек совершает безумные поступки. Я сейчас вижу перед собой не властелинов брахмы, а обычных кровожадных царей, пораженных ненавистью.

— Но ведь праведность и незлобивость не ук репили ни одного царского трона, — заметил Ша– куни.

Бхишма вперил в него взгляд своих бездонных глаз и лишь промолвил:

Вот об этом я и говорю. Роскошь и власть помутили ваш разум. Кто из вас может сражаться с Арджуной? Разве он с небольшим отрядом не разбил ваше войско в стране матсьев? Пусть прекратится вражда, пока неистовый Бхимасена не заставил головы Кауравов катиться по земле, как созревшие плоды пальмы. Пока тяжелые стрелы Арджуны не разбили ожерелья на груди ваших воинов, и аромат сандала не сменился смрадом крови, пусть прекратится вражда.

Это Пандавы раскололи братство, — теряя самообладание, гневно воскликнул Дурьодхана, — за всеми твоими словами, о старейший в роде, я вижу только желание захватить трон моего отца и выгнать нас из Хастинапура. Ты обвиняешь нас в забвении дхармы дваждырожденных. Но разве ты забыл, как невоздержан в гневе Бхимасена? Ард-жуна искусен только в метании стрел. Близнецы преданы своим старшим братьям и прекрасной Драупади, а не Высокой сабхе. Хватит ли мудрости у одного Юдхиштхиры смирять своих братьев да еще и управлять Хастинапуром? И это ради них я должен поступиться властью? Пусть все решит битва, раз они не верят в решение игральных костей. Мы несомненно победим, а павшие успокоятся на ложе из стрел, как и подабает кшатриям.

Ты мечтаешь о ложе героев? — тихо спросил Видура, — ты скоро его получишь. Но не заблуждайся, не численность армий решит исход битвы.

Воля богов не в нашей власти, — раздраженно сказал Дурьодхана, — человеку не достичь их обителей, чтобы спросить совета…

Если этот человек не Арджуна, — тихо сказал Карна. И Шакуни за его спиной едва слышно промолвил:

Заключи мир с Пандавами, — сказал Бхишма, — если ты не сделаешь это, тебя прозовут губителем собственного рода. Дурьодхана вскочил на ноги и резко повернулся к Дхритараштре, доселе не сказавшему ни слова.

Почему во дворце моего отца, где я главный защитник, все только бранят меня? Я не вижу за собой ни одного поступка, достойного порицания. Из мира ушла брахма, и теперь не духовный пыл патриархов, а огненный меч кшатриев будет решать, кому править, а кому идти в царство Ямы.

Сказав это, Дурьодхана повернулся спиной к патриархам и, не спросив дозволения, вышел из зала собраний. Карна и Шакуни последовали за ним.

— Найдется ли человек, будь он даже неподв ластен старости и смерти, который осмелится вступить в битву с Обладателем лука Гандива? Разве под силу нам теперь рассеять ненависть Пан– давов к тем, кто ненавидит их так страстно? Раз ве забудут они тринадцать лет изгнания?

Дхритараштра замолчал. Его лицо оставалось бесстрастным, но даже из своего укрытия я увидел, как, предательски блестя, выкатилась из-под черной повязки на темную морщинистую щеку слеза бессильного отчаяния.

— Это война! Дурьодхана уже все решил, — сказал Митра, когда мы крадучись выбрались из дворца на волю. За нами никто не следил. Сумер ки стояли темные и спокойные, как вода в пруду. Откуда же тогда в ноздрях моих смрадный запах смерти?

Мы все убыстряли и убыстряли шаги по гулким пустым улочкам Хастинапура.

И какой же выход ты видишь? — спросил я моего друга, начиная уже чуть задыхаться от быстрой ходьбы.

Выполнить свой долг, как и положено кшатриям, преданным своему пути, — ответил Митра.