Глава 4. Дворец 5 страница

💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

Многие дваждырожденные, видя, что удача идет только к жестоким царям, начинают остерегаться Дурьодхану. Они призывают Юдхиштхиру взяться за оружие, пока не свершилось большее зло.

И правильно, — выдавил сквозь зубы Митра, продолжая держать на весу вытянутые руки, дрожащие от напряжения. Крипа взглянул на него, как мне показалось с некоторым сожалением:

Тебе не терпится в бой? Бхимасене, я думаю тоже, но ведь если начнется борьба за власть силой оружия, то сойдутся не герои на сверкающих колесницах, а тысячи и тысячи кшатриев и простых крестьян. За что они должны проливать кровь? Смогут ли Пандавы победить, или все закончится простым истреблением воюющих сторон? Одно дело совершать подвиги на турнирах и совсем другое — руководить сотнями слонов, колесничими армиями. Да и вы сами, сможете ли не сойти с ума в горниле кровавой битвы? В ашраме Учитель говорил вам о пользе сомнений. Взгляните на себя глазами мудрости и поймете, что время еще не настало!

Мы с Митрой выслушали эти слова, стыдливо опустив головы, но продолжая держать на весу вытянутые руки. А Крипа продолжал говорить:

— Вы еще не видели, как сражаются дважды рожденные.

Наставник Пандавов Дрона как-то возглавил поход на страну панчалов. Он взял с собой царевичей, а я оказался в их свите. Да, — мечтательно зажмурился Крипа, — эту стычку надо было видеть. Друпада, когда он еще не был тестем Пандавов, вывел на поле против войск Хастинапура сто тысяч пехотинцев, а Дрона атаковал его небольшим отрядом колесниц. Он сам вместе с пятью царевичами возглавил наступление. Что это было за зрелище! Дикие кони несутся прямо на копья. Их могучие груди защищены кожаными фартуками с медными бляшками. Колесницы окованы медью и сияют в лучах солнца, как жертвенные костры. Пока возницы гнали коней, кшатрии стреляли на скаку в густую толпу врагов. Колесницы с быстротой ветра пересекли поле и прорезали строй пеших воинов подобно тысячерукому богу войны. Что могли сделать деревянные копья и кожаные щиты с медью блещущих колесниц? Нет, воистину, война — удел богатых. В том сражении царь Друпада был разбит и даже попал в плен. Ему пришлось заключить союз с Хастинапуром и лишиться северной части своего государства. В той битве Арджуна стрелял из лука с такой быстротой, что, казалось, стрелы летели сплошной линией.

Впрочем, и остальные Пандавы прекрасно владеют кшатрийской наукой. Юдхиштхира великолепен в управлении колесницей. Бхимасена одним ударом палицы может сбить с ног коня, а Накула и Сахадева не имеют равных во владении мечом. Но смогут ли они командовать сотнями колесниц, тысячами людей, объединенных в войско-акшау-кини? Это мы узнаем только, когда начнется война за престол. Вот только останется ли кто-нибудь после нее, чтобы оценить искусство полководцев?

В многочасовых напряженных тренировках дни скользили быстро, словно звенья одной бесконечной цепи, которую мы с Митрой тянули собственными руками. Ни сил, ни мыслей не оставляли дневные труды, и, пожалуй, я был рад этому. Митра, правда, иногда роптал — ему времени не хватало для развлечений. По вечерам он часто оставлял меня в одиночестве и с разрешения Крипы отлучался, а потом восторженно описывал мне все прелести дворцовой жизни, которых я себя лишил:

— Ах, Муни! Если бы ты видел этих танцов щиц, гибких, как бамбук, выдающих в танце пре лесть своих чувств, ты бы принял их за небесных апсар. Пойдем со мной, я познакомлю тебя с од ной подружкой. Ее лицо подобно бутону лотоса, на тонких запястьях звенят золотые браслеты, а в волосах нить жемчуга.

Крипа в отличие от нашего учителя в ашраме не препятствовал любовным приключениям Митры, думаю, не запретил бы он и мне. Но что-то удерживало меня, то ли воспоминания о Нанди, то ли надежда встретить Лату. С каждым днем противостоять соблазну было все труднее и однажды, когда Митра особенно долго восхищался прозрачными платьями танцовщиц и описывал их дорогие украшения, я разозлился:

— Не понимаю, как тебе могут нравиться эти жеманные придворные красавицы, — не очень лю безным тоном прервал я Митру. — Мне милей наши южные девушки, которые не носят лишних тряпок и украшают себя не тяжелыми браслета ми, а гирляндами живых пахучих цветов. Разве какая-нибудь горожанка может сравниться с де вушками из моей деревни! Это о таких поют:

Тут взгляд Митры стал тягучим и отстраненным. Он пробормотал что-то про обуздание плоти. Но в тот же вечер снова ушел в поисках развлечений. На другой вечер у нас как-то сам собой зашел разговор с Крипой об обетах воздержания, которые принимали на себя аскеты и странствующие риши.

Неужели, чтобы стать обладателем брахмы, надо отказаться от любви? — спросил Митра. — Но тут вообще все непонятно. У пятерых Панда-вов одна жена, у Кришны — царя ядавов — их, говорят, целая тысяча…

Не те проблемы беспокоят тебя, — сказал Крипа с насмешливым укором.

Но ведь ты не запрещаешь встречаться мне с женщинами. А вдруг они лишат меня брахмы? Наверное, Муни правильно поступает, что не поддается соблазну. Но я просто не могу… Даже богиня Ганга, припав к ногам аскета, однажды сказала, что никакой мужчина не в праве отказать женщине, полюбившей его! Так гласят сказания, освященные древностью. Могу ли идти против их мудрости?

Так тебя беспокоит, как бы Муни не превзошел тебя во владении брахмой! Конечно, сейчас наши законы стали более снисходительными. Несколько поколений назад ученикам приходилось отказываться и от развлечений, и от вина, и от общения с женщинами. Но ведь и за оружие им браться не приходилось. Во всем важна мера. Все мы обречены искать в женщинах то, чего нет в нас самих, какую-то, только им присущую, тайную ласковую силу. Но страсть может оказаться и пагубной, если неистовый огонь желаний разрушит гармонию, разорвет незримые духовные ткани. Любовь дваждырожденного — это всегда долгий и сложный путь взаимопроникновения. Такая любовь не превращает человека в животное, а поднимает на новые вершины духа. Для братства дваждырожденных каждый зажженный семейный очаг — радость. Каждый ребенок, появившийся в наших семьях — драгоценность. Не случайно в наших Сокровенных сказаниях так много внимания уделено описанию таинства зарождения любви, страсти, и превозносятся подвиги героев во имя достойных избранниц. Любовь — это и огонь зовущий и испытание духа, необходимое для восхождения каждого человека.

А я слышал, что Арджуна, уже женившись на Драупади, отправился путешествовать и сочетался любовными узами с дочерью царя змей по имени Улупи. Про царя змей, я конечно понимаю, это вымысел. Но, видно, какие-то приключения у Арджуны были.

Крипа нахмурил брови, но глаза его смеялись: — Ты, Митра, ищешь предлог, чтобы сегодня вечером опять удрать к какой-нибудь молоденькой вдовушке. Но все равно придется тебе объяснить… Улупи была дваждырожденной, и любовь к ней не противоречила нашим законам. Арджуне она сказала: «Меня терзает бог любви. Если ты не ответишь мне взаимностью, то считай меня мертвой».

Я промолчал. Были вещи, в которых мой друг, несмотря на решительность суждений обладал опытом младенца.

Всяко бывает, — ответил Крипа. — Дваж-дырожденные способны на такую остроту переживаний, что брахма может прорвать плотину духа. Не помогает ни самоконтроль, ни попытки отрешиться. Тогда лучшее, если не единственное, средство спастись — это отдаться чувству. Об этом и просила Улупа Арджуну. Так что перед молодым царевичем стоял выбор: либо уйти, сохраняя верность супружескому долгу, либо вспомнить и о другом долге — спасении страдающих. Арджу-на провел с Улупи всего одну ночь и смог вывести ее из любовной горячки, не дав пламени неутоленной страсти сжечь Улупи. Впрочем, к такой любви вы, кажется, еще не готовы, — сказал Крипа и посмотрел почему-то не на Митру, который завел этот разговор, а на меня. — Самых красивых женщин боги посылают именно тем дваж-дырожденным, кто воздержанием и подвижничеством накопил слишком много брахмы.

По-моему, тебя, Муни, недвусмысленно предостерегают от любви к апсаре, — сказал Митра.

Лицо Крипы оставалось бесстрастным, даже когда он произнес:

— Отец Арджуны Панду расстался с жизнью, не сладив с огнем любви. Для тех, кто наделен брахмой, но не смирил чувства, любовь подобна огню в густом лесу.

— С Латой мне ничто не угрожает! — вос кликнул я, чувствуя как кровь приливает к щекам, — она — само воплощение Чанди! И ни чуть не доступнее чем лунная богиня, наделившая ее кра сотой. Мне нечего опасаться участи Панду. Я даже не знал, что так слаб и ничтожен, пока не увидел как она прекрасна.

Я уделил ему лишь один раздраженный взгляд и обернулся к Крипе, который знал… Да, видя грустную улыбку сурового воина, я понял, что он знает истинное имя богини, которой я поклоняюсь.

О, Крипа! Если ты в силах хоть на день наделить меня силой истинного дваждырожденного или придать величие кшатрийского владыки…

Увы, они у тебя слишком просты. Остатки твоего разума утонули в океане любви. Иначе бы ты и сам догадался — в жизни любого из нас ждет нечто большее, чем одна ночь в объятиях небесной танцовщицы. Да и что для апсары облик владыки?

Тогда и надеяться не на что. Луна не видит муравья, затерянного в густой траве.

Крипа молчал. Глаза Митры пылали неуемным любопытством. Я страдал. Мысли вертелись в яростном обиженном ослеплении, захлестывая одна другую, путаясь, разрываясь в клочки, но снова собираясь в мутный водоворот: «Я погашу в себе страсть. Не радуясь жизни и не боясь смерти, буду я избегать праздничных обрядов, отвергая всякие действия, связанные с чувственностью. Если один отрубит мне руку, а другой обмажет руку сандаловой мазью, я не благославлю и не прокляну никого. Удел человека — отчуждение. Разделены все живые — одни по знатности рода, другие по мудрости или по силе».

Меня оправдывает лишь то, что все это я не произнес вслух, хоть допускаю, что наставник и так воплотился в мое состояние.

— В извечном потоке жизни нет непреодоли мых преград, — спокойно, словно отвечая моим мыслям, сказал Крипа. — Законы дваждырожден– ных куда шире, чем рамки традиций. Вспомни как Пандавы обрели Драупади.

-— Что доступно патриархам, то невозможно для простого смертного, сказал я, — нить кармы апсара держит в собственных руках. Как я могу расчитывать вплести что-то в ее узор?

— Никому не дается искушение свыше его сил. Ты не властен над судьбой. Но боги, видя твою преданность и жажду, могут судить по своему. Вспомни, что ты воин, и тебе уже известна наука побеждать, то есть достигать желаемой цели. Победи себя и ты обретешь Лагу.

Так сказал Крипа и покинул нас, оставив меня еще в большем недоумении.

— По моему, ты получил разрешение на то, за что я был сурово осужден, — легкомысленно за метил Митра. — Я не обладаю проницательнос тью наставника. Так что объясни мне простыми словами о чем речь..

Пришлось мне все рассказать Митре. Хотя, что там было особенно рассказывать.

— Так ты и не искал… — А почему она путе шествовала с Ашваттхаманом?

— Судя по словам Крипы, братство дважды– рожденных пока еще не погрязло в предрассудках, запрещающих женщинам путешествовать в обще стве друзей, — резонно заметил Митра.

Вот это честное признание. Ты все еще кажешься самому себе крестьянином в лохмотьях. Но ты же — дваждырожденный! И если ты забыл, что мы — часть единого узора, то этого не может не помнить апсара. Она не на твои одежды, а в душу твою глядеть будет. И вряд ли ее очарует сердце, трепещущее от смущения, как хвостик антилопы. Преисполнись мужества и ступай смело на поиски.

Помнишь, как Крипа учил подходить к сильному противнику? «Представь, что он уже в кольце твоих рук, полностью в твоей власти. Зарази своим настроением!» Будь уверен в своей любви, окрась свое сердце в цвета счастья и восторга.

Апсара воплотится в тебе и попадет в этот волшебный мир, откуда не захочет выходить.

Митра пристально смотрел мне в глаза и говорил напористо, подражая речи Крипы:

— Она сильная? Значит не рви напролом. Про никни в ее замыслы, определи слабые места. Ну, не может она все знать и все уметь. Атакуй флан ги. Решительно вторгайся там, где тебя не ждут, говори о том, чего она не знает. Ошеломи, удиви, зарази настроением и возьми в плен…

Не скрою, Митра меня подбодрил. Он был прав — я изменился. И главным доказательством этого были мои мечты о Лате. Если при первой нашей встрече я только смиренно восторгался красотой апса ры, то теперь я мечтал о ее любви, то есть, где-то в глубине сознания уже допускал, что она не богиня, на миг показавшаяся мне, как луна в разрыве туч, а живая женщина, которой можно коснуться. Но даже сделав это открытие, я никак не мог решиться отправиться на поиски.

Митра в показном отчаянии заявил, что не желает дальше подвергать свою внутреннюю гармонию пагубному влиянию моих страстей. Он побеседовал о Лате с дворцовой челядью и с кем-то из придворных дам, которые ему благоволили и сообщил мне радостное известие:

— Лата не замужем, живет в уютном домике с садом в северной части Двараки, где располага ются дома многих сановников. При ней только служанка и возница, который присматривает за ее колесницей. А теперь убирайся с моих глаз и не возвращайся, пока не познакомишься, — со сме хом добавил Митра.

Я прошатался по Двараке весь день, втайне надеясь, что моя карма сама устроит нашу встречу где-нибудь в заповедной роще. Конечно, лучше, если б на Лату напали разбойники, а я бы оказался поблизости и пришел на помощь. Но цари ядавов навели такой порядок в городе и его окрестностях, что на разбойников всерьез рассчитывать не приходилось.

Короче, я вернулся к Митре под вечер с таким виноватым видом, что он только рассмеялся и пообещал на следующий день снова выгнать меня из дома и найти какое-нибудь приемлемое объяснение для Крипы, очень недовольного моим отсутствием на тренировке. Объясняться с нашим наставником Митре пришлось не один раз, пока я, словно в полузабытьи, бродил по Двараке, шепча имя Латы и строя самые фантастические планы нашего знакомства. Эти дни были как сны наяву, а ночи пролетали в томлении мечтаний, не задевая сознания. И наконец, мы встретились.

Наверное, это мое чуткое сердце уловило волны неслышной музыки, исходящие от Латы, направило меня в один из садов Двараки. Сгущались сумерки. Запах жасмина густо стоял в неподвижном теплом воздухе. Первые звезды раскрывали на небе свои белые соцветия. Лату я узнал сразу, несмотря на полумрак. Она стояла, закинув голову к небу, неподвижно, как луч лунного света. Я застыл за ее спиной, не решаясь нарушить ее одиночество. Но повернуться и уйти было выше моих сил. Не поворачивая головы, Лата тихо спросила:

— Что это за созвездие из пяти звезд, напоми нающее тележку?

Я понял, что вопрос относится ко мне и, глубоко вдохнув теплый ароматный воздух сказал:

— Рохини — четвертое лунное созвездие. (Как тут не воздать хвалу Учителю в ашраме, посвя тившему меня в тайны звездного неба?) Не отры вая глаз от Латы, словно боясь, что она может ра стаять в вечерних тенях, я протянул руку и на– ощупь сорвал тонкую ветку жасмина, усеянную гроздьями белых цветов.

Лата медленно повернулась ко мне. Я ощутил ее взгляд всей кожей, как тепло костра. Померкли звезды, пропали цветы, вечернее небо, раскинувшийся вокруг нас город с оранжевыми огнями в окнах. Ничего не осталось в мире, только свет ее глаз из бесконечной дали. Как и во время первых наших встреч, у меня захватило дух от молочно-теплой белизны ее кожи и ювелирной тонкости черт лица. Ее зубы были белее жасмина, и цветочным ароматом было ее дыхание. Серебряная диадема ровным строгим светом горела над чистым лбом. На груди покоилось ожерелье из серебряных пластинок, и в сиянии луны на нем были заметны священные знаки, выполненные чернью. Тонкая серебристая ткань окутывала ее грудь и бедра, как мерцающий лунный свет. Вся она казалась совершенным творением ювелиров — серебряной статуей богини луны Чандры.

В этот миг я почти проиграл. Внутренний голос приказывал смиренно сложить подношение цветов к ногам богини и удалиться. Но воин ринулся в битву.

Радуга сияла в моем сердце. «Мысль стала влечением». Я набрался решимости и протянул ей ветку жасмина. Она молча взяла цветы и ответила мне спокойным, всепонимающим взглядом, в котором не было ни превосходства, ни снисхождения. Уголки ее губ дрогнули в улыбке. Я ощутил волну благой воли. Сердце мое, птицей метавшееся в груди, успокоилось, словно наполнившись светом луны и тихой музыкой флейты.

Белый диск луны в обрамлении черных туч плыл перед ликом земли, словно зеркало в серебряной оправе. Восторженно трещали цикады. Мир качался на волнах брахмы, пронизавшей вселенную и соединившей на миг луну, ночь и два зрячих человеческих сердца. Мы вместе смотрели на звезды, и я показал Лате созвездие Мригаширша.

— Это священная антилопа, принесенная в жертву самим Шивой.

Увидев непонимающую улыбку Латы, я рассказал ей легенду горных охотников о том, как великий Шива, которого называют Рудра-ревун, бродил по лесам северных гор в облике дикого охотника. Одетый в черные шкуры, с узлом черных волос, бог-разрушитель, чей гнев страшен, как вечная ночь, явился в собрание других богов. В тот день боги совершали первые жертвоприношения на горе Химавата. И Рудра, представ перед богами, пронзил приготовленную жертву стрелой, и жертва обернулась живой антилопой и умчалась на небо, став недостижимой для них.

— Смотри, Лата, видишь среди звезд голову антилопы? Это и есть Мригаширша, а рядом в созвездии Ардра продолжает нескончаемую пого ню за ней дикий охотник.

Да, теперь я разглядела и охотника. Какая красивая легенда! И мудрая! — подумав, добавила она. — Даже боги не смогли выйти из круга причин и следствий, не смогли принести жертву и стать выше закона кармы.

Я об этом раньше ни разу не думал, сколько ни смотрел на звезды, — неохотно признался я.

— Говорят, созвездие Пхалгуни, оберегая Ар– джуну, всегда восходит над тем городом, где он находит пристанище. Где-то есть, наверное, и твое созвездие! Каждому мужчине-воину нужно, чтоб над ним стояли звезды…

В тот день я вернулся домой в великой тоске и душевной смуте. Митра посмотрел на меня с искренним удивлением:

Не пойму тебя. Когда я первую девчонку поцеловал, так потом едва сдерживался, чтоб не орать от радости, считай по земле катался… И девчонка-то была так себе, а все равно и она чувства вызывала… У тебя ж апсара! Ты ж, вообще, на небесах брахмы должен быть…

Значит, я ближе к идеалу аскета, покорившего свои чувства, — сказал я, пытаясь пошутить. Но на деле получилось резковато.

Непохоже, — подозрительно хмыкнул Митра, — тогда б ты, наверное, и со мной был повежливее. Над отрешенными от страстей не поднимаются такие черные дымы тревоги. Лучше скажи, ты не уверен в себе? В ней?

Нет, просто привык думать о последствиях… Карма, знаешь ли…

Хум, какая гнилая назидательность. Что толку в мудрости, если она мешает ощущать восторг жизни.

Но зачем действия и страсти, если они не принесут плода? О каком будущем с ней я могу мечтать? Она АПСАРА — стойкая в обетах, непорочная, лишенная изъянов. Разве можно обнять лунный свет?

— Ну, тогда все нормально, а то уж подума лось, что ты и правда победил страсти и я, стало быть тебе не ровня…

Что за бред? Даже если б я стал равен патриархам, разве это уменьшило бы ценность человеческих привязанностей?

Тогда почему ты отказываешь в этом Лате? Разве апсарам не дано любить? Любовь посылается богом Камой, и не тебе, о жертва гордыни, рассуждать о карме. Полюбит тебя Лата или нет, желания создали карму и плоды ее зреют… — и вдруг спросил требовательно-деловитым тоном,

—Скажи, ты чувствуешь внутренний жар, головокружение, покалывание в пальцах?

О боги, о чем он спрашивает? Разве мечты влюбленного имеют пределы? Жаркий шепот любви, терпкий вкус губ, прохладное прикосновение лунной кожи. Ложбинка меж высоких грудей, ноги, цвета драгоценной слоновой кости. Чего я только не чувствовал!

— Огонь жжет твою грудь? Голова кружится? Вспомни, когда ты раньше испытывал тоже самое?

— Вот так, — почти закричал в восторге мой легкомысленный друг. — Огненная сила, пробуж денная любовью. Это дар богов. Как же ты мо жешь пытаться отвернуться от предначертанного пути? Люби, отбрось страх и сомнения, отдайся потоку чувств. Может быть он принесет тебя к та ким берегам, которые и не снились аскетам…

И еще несколько дней я пребывал в этом состоянии на мерцающей грани сна и яви.

Лата сама пришла за мной. Ее радостно, как старую знакомую, приветствовал Крипа. Митра закатывал глаза от восторга, подмигивал мне и, вообще, вел себя совершенно нелепо.

Лата увела меня бродить по рощам горы Рай-вата. Стояли безоблачные, но не жаркие дни весны. В воздухе носился запах цветущих яблонь. Укромно шуршала трава, Лата говорила:

— Та же сила, что влечет сгусток зеленой жиз ни из набухшей по весне почки, выталкивает из недр земных острые скалы, пробивает скорлупу земной тверди… А здесь горы всегда напомина ют мне павших с небес драконов — их тела давно ушли в землю, а гребни еще торчат, еще проти вятся распаду, но обреченность чудится в каждом изломе хребта… Я тоже обучалась в горном аш раме, но это было, кажется, очень давно, далеко отсюда, в северных горах — Гималаях. Если бы ты видел эти горы! — Лата прикрыла глаза, слов но ослепленная неожиданной вспышкой воспоми наний. — Снежные вершины кажутся нераспус тившимися гигантскими бутонами лотосов, рву щихся навстречу солнцу. В них и биение соков рождающейся великой силы, и необоримая мощь, и обещание невиданной красоты и неизбывное терпение — тысячелетиями ждать расцвета! Я смотрела на блистающие белым огнем вершины и думала, что когда-нибудь раскроются бутоны гор, и человечеству будут явлены бесценные дары, хранящиеся под спудом каменных громад. Там, где цветут молодые горы, человек тоже ощущает восходящие потоки силы. Там ее хватает на всех: и на горы, и на людей. Закрой глаза, я попытаюсь передать тебе…

Она могла мне этого и не говорить. Я и так почти впал в медитативную отрешенность, завороженный ясными красками ее рассказа. Но все равно послушно закрыл глаза, открывая сердце.

И тут я почувствовал…Но как словами передать это ощущение? Вы когда-нибудь встречались с океанской волной, что полого и неспешно идет по мелководью, качая катамараны рыбаков? Шли ей навстречу сквозь крепко соленую, приторно теплую воду? Тогда вспомните, как текучая, живая сила упруго ударяет в грудь и живот, приподнимает над песчаным дном невесомые ноги, не сбивая, а поддерживая, словно заключая в объятия. Разве не охватывает все тело пронзительное, нереальное ощущение легкости и свободы? Не странное ли ощущение для мгновений, когда мы находимся полностью во власти бесстрастного океанского потока, несущего нас по собственной прихоти легко, бережно и неуклонно?

Так приходит сила. Так она приходила ко мне, повергая в восторг, удивление, тревогу.

Потом тревога и удивление ушли. Остался только восторг, впитавший и счастливое чувство полноты жизни и смиренное подчинение океану.

Но что знают рыбы об океане, в котором плавают?

Стрекозы в погоне за мошкарой ложились на крыло над журчащими ручейками. Я дышал, широко раскрывая ноздри, втягивая лесной воздух, как голубую воду. Мы молчали, но наши сердца, казалось, плыли друг к другу в потоке чистой свободной брахмы. Слова нам были не нужны: за нас пели птицы, стрекотали насекомые, шелестел ветер в вершинах пальм. Как давно это было! Реки воплощений несут нас к неведомым берегам, и, боюсь, в их водоворотах мы разминулись навсегда. Но если картины, всплывающие в моей памяти, не игра воображения, а эхо давно прожитой жизни, и если негасим огонь, заключенный в оболочку зерна духа, то значит, где-то ждет меня моя Лата.

За несколько месяцев, проведенных в Двара-ке, она стала частью моего существа, вошла в сознание, кровь, сердце. Как переносится светоч памяти через черную бездну небытия? Какие оболочки спасают зерно духа от костра времени? Не знаю. Но чувствую — Лата и сейчас в любую минуту может вернуться ко мне. Как часто вспоминал я тогда слова Учителя о том, что любовь — это всегда испытание могущества человеческого духа. Несколько коротких встреч — и затеплившееся чувство превратилось в жадный огонь, который я приговорен носить из воплощения в воплощение — вечный источник муки и счастья. Дварака, город моей любви! Я помню твои освещенные солнцем дома, гордые башни, тенистые рощи, где мы гуляли с Латой в последние месяцы нашей безмятежной мирной жизни. Больше всего меня удивило то, что Крипа, обычно требовавший от нас полной сосредоточенности на военных упражнениях, не возражал против посещений Латы, и всегда спокойно прерывал занятия, отпуская меня на свидания. Иногда к нам присоединялся и Митра, когда у него было свободное время и настроение. Мой друг говорил, что ему нравится бывать в обществе не только красивой, но и умной женщины. Прогулки и беседы с Латой омрачались только мыслью о том, что для нее я не больше, чем спутник-телохранитель. Ох уж это вечное стремление мужчины ощущать себя покровителем и защитником! Лата совсем не нуждалась в том, чтобы ее оберегали. Доспехи ее духа были во много раз прочнее моих, словно прекрасный сосуд ее тела скрывал яростный белый огонь звезды. Она разрешала мне восторгаться ею, но не владеть.

Если для меня вступление в мир брахмы было связано с напряжением воли и внутренней борьбой, то Лата словно растворяла свое сознание в песне. Для меня брахма была упругим потоком воды, изменчивым резким ветром в парусах сознания, для нее — нежной мелодией флейты. Ей стоило только выбрать нужный тон, добавить в гармонию новые звуки и, повинуясь ей, поток брахмы менял свою плотность, русло, силу.

Во время прогулок она рассказывала мне о событиях прошлого, о царях и государствах, учила понимать хитросплетения придворной жизни. С ней я побывал гостем в лучших домах Двараки и познакомился со многими достойными людьми. Лата научила меня управлять конем, не прибегая к узде, — руководить волей животного оказалось не сложнее, чем подобрать мелодию на флейте. После этого я полюбил прогулки верхом, и мы часто ездили то по окрестным лесам, то по берегу океана, где белая пена обнимала стройные ноги Латы, вызывая у меня мучительную ревность. Впрочем, ревновать ее можно было ко всему миру. Ее катал в своей колеснице сам Арджуна. Крипа показывал ей приемы боя на мечах, причем выказывал больше терпения и снисходительности, чем когда имел дело со мной или Митрой. Знатные ядавы, понятия не имеющие о брахме, словно попадали в плен ауры доброй силы, окружающей Лату. А я жаловался Митре, что не могу понять чувств Латы.

— Почему она так спокойна и безмятежна? Кто я для нее? Неужели это — любовь? Митра с сочувствием выслушивал меня, но посоветовать ничего не мог. Сам он подобными вопросами не мучился, а находил удовольствие в обществе храмовых танцовщиц, изощренных в искусстве прогонять тоску и возбуждать желание.

Несколько раз я вспоминал о том, что дваж-дырожденный не должен поддаваться страстям и пытался сосредоточиться на тренировках. Но стоило мне услышать цокот копыт по мощеной улице у моего дома, как от благих помыслов не оставалось и следа, а удары крови в висках заглушали тонкую мелодию струящейся брахмы. Лата въезжала верхом в наш двор и вскидывала руку в приветственном жесте. Глаза сияли спокойным светом, волосы, схваченные серебряным обручем, ниспадали на открытые плечи. Ноги уютно лежали на шкуре леопарда, которую она использовала вместо седла. И завидев ее, я бежал за своей лошадью, забыв о всех своих сомнениях, снова готовый стать ее безропотной тенью.

Наступивший жаркий сезон прервал наши дневные прогулки. Солнце иссушило небесный океан, и вместо бирюзовой голубизны над нами висело серое знойное марево. Травы выгорели на солнце, вода, которой поливали мостовые, испарялась почти мгновенно и не приносила свежести. Горожане предпочитали не выходить на улицы, а проводить время под крышами своих домов или у водоемов, которые, впрочем, тоже быстро мелели.

В эти тяжелые дни к нам из горного ашрама пришел Учитель. С Крипой они заключили друг друга в объятья как старые добрые друзья. Мы с Митрой низко склонили перед старым риши головы. Но как изменилось лицо нашего Учителя! Оно словно хранило следы изнурительной болезни. Морщины еще больше углубились. Набухли мешки под глазами, а в самих глазах вместо покоя поселилась боль. Прочитав наши мысли, Учитель невесело улыбнулся:

Я только что из Хастинапура. Высокая саб-ха призвала меня для совета, как и других дваж-дырожденных, еще хранящих ашрамы в дальних царствах. Прямо из Хастинапура я пришел к вам.

Вы устали, Учитель? — озабоченно спросили мы с Митрой.

Да, я обессилел, но дорога не виновата. Наоборот, в пути я немного отдышался. Во всем виноват Хастинапур. Невидимая для человеческих глаз туча злой воли и дурных предчувствий повисла над городом.

Учитель не жаловался, он бесстрастно передавал то, что пережил:

— Сам воздух там пропитан удушливо-кислым запахом смятения. После встречи с патриархами и бесед с сановниками мое сердце наполнено трево гой. Дурьодхана начал действовать, не дожидаясь, пока истечет срок изгнания Пандавов. Он пытает ся привлечь на свою сторону и кшатриев, сулит им разные выгоды. Казна и советники в его распоря жении. Он говорит Дхритараштре, что скоро все войско и горожане будут поддерживать его притя зания на престол. Это значит, что он не собирается дожидаться никакого решения Высокой сабхи.