Седьмой сеанс

Через несколько дней Матиасу исполнится два года. Его родители впервые приходят ко мне в Центр. Я сделала записи, которые почти полностью передают наш разговор о Матиасе. Поздоровавшись и пригласив их сесть, я спрашиваю, что они думают о сыне.

Мать. Да у него все хорошо.

Отец. Лучше, чем у братьев.

Мать. Когда у нас будет дом, мы сможем его забрать.

Они хотят продать свой домики купить побольше.

Отец. Я родился в деревне. Сейчас я безработный.

Мать. Моя мать слышала об одном доме, что продается.

Я спрашиваю, как у нее проходила беременность, когда она ждала Матиаса.

Мать. Когда срок был четыре месяца, я боялась, что потеряю его. У меня было три кесаревых сечения.

Отец. Третьего (Матиаса) я не хотел.

Мать. А я все равно решила его сохранить. У меня есть брат, а я бы хотела, чтобы был еще один брат или сестра. Я сказала им (мужу и матери): это не вы, а я рожаю!

Отец (глядя на Матиаса). Мой отец был вроде этого: рот открыт и язык висит. У него было больше признательности, чем у его братьев. (Я прошу уточнить, что он имеет в виду). Он знал больше, чем братья. Мои родители умерли. У них было девять детей, я шестой.

Мать. А мой отец умер от рака, когда мне было десять или одиннадцать лет. Сейчас мне сорок два. Моя мать поселилась в домике. А мне плохо в нашей квартире. Мне нравится, когда дом отдельный. Каждые две недели я хожу к матери и когда возвращаюсь домой, то прямо погибаю. Мой муж много занимался Матиасом. Я нарочно его заставляла. Я сделала себе подарок ко дню рождения. Я хотела мальчика, а мама - девочку.

Матиаса кормили грудью всего неделю, после чего молоко у матери пропало. Она еще раз повторит, что рожала с помощью кесарева сечения. И равнодушно

добавит, что во время родов, по просьбе мужа, ей перевязали трубы. Она провела в больнице всего два месяца (до родов и после).

Затем я спрашиваю, кто еще с ними живет.

Мать (выпрямляется на стуле и заметно оживляется). Две собаки: старый глухой охотничий пес Кики, которому уже восемнадцать лет, и сука моего старшего сынаДюдюс или Дюшес; пять кошек (мы подобрали одну бездомную, а она родила пятерых котят), котят зовут Мине, Лулут, Сури, Джонни, потому что он упал на гитару', и Калин. Еще у нас живет земная черепаха Диана, она ест все подряд, она уже слишком старая и не может закапываться (позже я узнаю, что зимой черепахи закапываются в землю). Матиас обожает кошек, он знает их всех по именам (в эту минуту Матиас тоже оживляется и произносит: ЛУПУ и АДА), а еще он любит играть с метлой. У них было четыре попугая, но они умерли. Собака первая почувствовала, что попугаи заболели. Я только и отдыхаю, что с животными. Я мама-кошка.

Раньше у нас была спальня, где было чересчур жарко, тридцать градусов. Как раз тогда он и начал мурлыкать. Еще там пахло лекарствами. Все три мальчика нервные, как их отец. А я мягкая. Когда Матиас приходит домой, он сразу становится другим, я сажаю его на горшок перед телевизором, и он сидит десять, тридцать минут...

Матиас берет мать за руку и тянет ее к двери. Родители дают согласие на то, что я продолжу заниматься Матиасом, «раз это хорошо для него». После этого мы расстаемся.

1 Намек на рок-певца Джонни ХоллиДея. (Прим. изд-ва). 110

Благодаря этой встрече я узнала много нового. Но, может быть, мне стоило встретиться с родителями Матиаса значительно раньше? Возможно, я должна была проявить настойчивость, к примеру, написать им письмо, а не просто передать через сотрудницу социальной службы, что они могут прийти ко мне, если пожелают? С другой стороны, меня неприятно удивляло, что, дав согласие на мои сеансы, они ни разу не поинтересовались у меня, как идут дела у их сына. Поэтому я предпочла подождать, когда они сами изъявят желание встретиться со мной, что и произошло спустя несколько месяцев после начала курса.

Во время разговора с ними я услышала много неожиданного, хотя какие-то сведения лишь подтвердили мои собственные выводы и наблюдения. Родители Матиаса говорили одинаково невыразительно и монотонно, когда рассказывали о детях, своих родителях и о себе. Вяло опустившись на стулья, они уже почти не двигались и даже не жестикулировали, а с помощью самых примитивных слов просто-напросто перечисляли события своей жизни. Говоря о старшем сыне, отец, чтобы объяснить его отклонения, сказал лишь, что он «слишком много ему позволял». Среднего он назвал дебилом, которому нужно помочь. Матиаса отец считает самым умным из сыновей и похожим на деда по отцовской линии, то есть все-таки вписывает его в историю семьи, хотя и признается, что не хотел его рождения.

Но как же они оба преображаются, когда слышат вопрос: кто живет у них в доме? Забыв о том, что там живут их сыновья, они могут наконец-то рассказать, кто действительно живет с ними - это их животные. Контраст просто удивительный! Они оба выпрямляются, их речь полностью меняется, фразы становятся длиннее, они рассказывают забавные истории

о своих животных, приписывают им прямо-таки человеческие чувства и сами говорят о них с искренним волнением. О детях они рассказывают с гораздо меньшим чувством, чем о животных. Когда Матиас слышит имена животных, он тоже оживляется и начинает лопотать. Он тоже, как и родители, преображается. В этой семье животные не только имеют свои клички (связанные с какой-нибудь историей, как например Джонни, упавший на гитару), но и свой характер, ум, чувства.

Мать Матиаса, сама назвавшая себя «матерью-кошкой», очень человечно относится к животным, которых она принимает такими, какие они есть. Но эта же мать из класса млекопитающих относится к своим детям, как к предметам, которые находятся полностью в ее власти и которых она безжалостно отталкивает от себя, как только они покидают ее чрево и обретают минимальную автономность. Она единственная, кто в этой семье хочет, чтобы Матиас появился на свет, но при этом думает о смерти (я так и не поняла, о чьей смерти думала она во время беременности — своей или ребенка). Матиас — это «подарок» к ее дню рождения: «Ты же не сделал мне никакого подарка», — говорит она при мне мужу. Вот она и решила отпраздновать свое рождение, родив себе ребенка. Идея преподнести себе ребенка в качестве «подарка» представляется совершенно извращенной, потому что мать при этом полностью перечеркивает роль мужа в его зачатии. Сама же она в полном восторге от этой идеи: ребенок-подарок — это предмет, который принадлежит только ей. Но отрицая наличия отца как производителя, она, заимев этого ребенка, тут же теряет к нему интерес и «нарочно» спихивает его мужу.

Меня удивило также, с какой точностью эта мать, задолго до меня, поставила правильный диагноз и оп-

ределила причину заболевания своего сына: он мурлычет, чтобы угодить маме-кошке!

Во время моей встречи с родителями Матиаса я не обсуждала с ними вопрос о том, как они относятся к помещению мальчика в ясли. Как я поняла, ясли для них — это место, где Матиас становится «другим». И как только он возвращается в семью, мать стремится сделать его «домашним», приручить (точно также, как дрессируют взятое в дом животное), она старается «переделать» его на свой манер и требует, чтобы он опорожнял желудок, даже не поинтересовавшись, хочет ли он этого, и даже не задумываясь над тем, что заставляет это делать благодаря телевидению, которое занимает в это время его голову.