Человеческая жизнь на Венере

Как хорошо снова вернуться домой! - сказал Мол-Ланг. - Я люблю свой дом, потому что здесь мои друзья, тут царит бла­гоприятная атмосфера духовности. Все лучшее, что окру­жало меня в моем последнем объективном воплощении, присутствует здесь. Для меня не будет больше ни рождений, ни смерти тела, только переход Логоса. Здесь я получил решающее посвящение и стал андрогином, ибо во мне теперь есть и женское, и мужское начала; я есть целое, а не половина. Я и мой эгоический двойник суть одна инди­видуальность. Мы были парой, двумя половинами, а стали единым це­лым, придя в Дух, как завещал наш Спаситель: «Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный».* (* Матф. 5: 48.) И ты, сын мой, Филос, обязательно до­стигнешь такой же славы, ибо так утверждено твоей кармой. Да, хорошо быть дома», - повторил он.

Старик поднялся со своего места и величественной поступью стал вышагивать по веранде. «Старик»? Да, если судить по земному исчис­лению. По пертоцианским же меркам Мол-Ланг находился в самом рас­цвете сил - через сорок восемь месяцев ему должно было исполниться всего двести лет. И возраст не мог более влиять на него, ибо он достиг бессмертия, телесного бессмертия. Это о нем, как и о многих других, ска­заны слова возлюбленного апостола Иоанна.** (**Иоан. 17: 21-26.)

В тот момент Мол-Ланг пребывал в своей астральной форме, а фи­зическое тело находилось в спальне, где он оставил его, намереваясь пересечь межпланетное пространство и встретиться со мной. Любопыт­но: житель Венеры способен посещать Землю по желанию! Для этого он просто оставляет физическое тело и физический же план в одной точке пространства и входит в астральный, или психический. Из последнего ему так же легко вернуться в состояние причинности, причем в любую точку, будь это та, откуда он ушел, или, скажем, на Альционе - главной звезде Плеяд, или даже за пределами видимости телескопа. Сложно полностью выйти из физического плана, но для продвинутого эзотерика и это пус­тяк, так как нормальное состояние его души - всегда пребывать на аст­ральном, или психическом, а не на физическом плане. Трудность же для ученика заключается в том отвращении, которое он испытывает по воз­вращении в низшее состояние бытия, подобное жизни на Земле. Но Жизнь в Любви говорит: «Я служу». Поэтому мы возвращаемся.

То, что мы были в астральном, развоплощенном состоянии, отнюдь не мешало Фирис видеть нас. Как и все гесперианцы, она обладала зрени­ем души так же, как мы обладаем физическим зрением, считая его од­ной из своих обычных способностей. Для нее, как и для всех тех, чьи души находились на этом высоком плане бытия, обладание ясновидением было совершенно естественным, хотя и физическое зрение было развито у них не в меньшей степени. Как и когда-то давным-давно на Земле, глаза Фирис были все того же чистого спокойного серого цвета, как у Иисуса из Назарета. Это были окна ее чистой души, которая, казалось, прогля­дывала сквозь них.

Эта хрупкая, грациозная девушка ничем не напоминала образы девачана, несмотря на то, что телесная форма Фирис являлась не настолько плотной, чтобы ее могли видеть глаза, привыкшие воспринимать лишь физические состояния материи, присущие Земле. Манеры дочери Мол-Ланга, выражавшие достоинство и внутреннюю силу, ее заразительный смех над шутками отца, ее физическое совершенство - все бесспорно доказывало объективность существа Фирис и подтверждало ту истину, что подчинение закону она почитала за правило. И все же, друзья мои, ваши глаза не смогли бы увидеть ее. Ни один телескоп не способен обнаружить человеческую жизнь на Венере, и не потому, что ее там нет, но потому, что ее формы состоят из Единой Субстанции, на которую воздействует тот диапазон сил, какой делает их не воспринимаемыми для земного зрения. Не станете же вы считать воздух менее материальным или электричество менее реальным лишь потому, что их не в состоянии видеть ваши глаза, имеющие очень ограниченный диапазон зрительного восприятия! Когда вибрации Единой Субстанции достигают определенной высокой частоты в очень малую единицу времени и возникают мгновенные энергетичес­кие волны определенной длины, земные глаза уже не могут восприни­мать эти колебания. То же самое можно сказать и о ваших ушах и слухе. Если бы ваши глаза и уши не были столь ограничены, вы смогли бы видеть каждый звук и слышать каждый солнечный луч. Каждый луч ра­дуги обрел бы свое звучание, а тепло, которые вы пока только ощущаете, принесло бы вам удивительное сочетание звука и образа. Тогда бы и вы могли видеть жителей Геспера, слышать их голоса, как они могут видеть и слышать людей Земли.

Но покуда вы воображаете, будто наличие глаз предполагает, что вы можете видеть все, достойное быть увиденным, а наличие ушей, - что вы слышите все, достойное быть услышанным, вы будете зависеть от этих органов и получать превратные представления о Вселенной, которые неизбежно возникают из абсолютного неведения о том, что находится за пределами крошечного островка творения, на котором вы обитаете. До тех же пор вы все так же будете зависеть от телескопов, надеясь с их помощью открыть истину об иных мирах, охотиться за подтверждениями существования человеческой жизни на ближайших планетах, но никогда не сможете обнаружить их, пока не прекратите ожидать, что материя явит душу. Она не способна сделать это, ибо конечное не может объять бесконечное. Поступите наоборот, просите, чтобы душа открылась вам и открыла материю, и все миры приблизятся к вам, являя неиссякаемую энергию жизни, а природа отдаст вам такие сокровища, которых никогда прежде не чаяла открыть вечно голодная душа науки.

Фирис могла увидеть все мое прошлое, все мои предшествовавшие жизни, способность помнить которые мне еще предстояло обрести. Она знала каждый мой поступок, помысел и побуждение. Питала ли она интерес к моей истории, хотела ли ее исследовать, я не ведал. В моей душе не было никакого страха, ибо я не знал своего прошлого и благодаря этому незнанию сохранял спокойствие. И не пытался понять, почему так стараюсь завоевать доброе расположение этой девушки. Но если бы попытался, то наверняка стал бы ругать себя за излишнюю самонадеянность. Как бы то ни было, я чувствовал себя счастливым, зная о чистоте своих помыслов.

Хотя я и был отделен от земной жизни, все же развитие моей души было ненамного более значительным, чем прежде. И естественно, Фирис представлялась мне некой богиней - ведь ее человеческое совершенство и ее чудесные оккультные способности были для меня совсем недоступны. Мысль о том, что я влюбился в нее, страшно испугала бы меня. И я рад, что в тот момент такая мысль просто не пришла мне в голову. Но в глубине души это, тем не менее, было так, и закваска начала свое дело. Более близкое знакомство с Фирис не должно было вызвать у меня ощущения моего ничтожества по сравнению с ее возвышенным положением, но должно было, напротив, возвысить меня до понимания того, что психические силы присущи самой человеческой природе, ибо по сути своей человеческая природа богоподобна.

Кстати, в чем состоит расхожее мнение о Боге? Вы скажете, что Бог - всемогущий, вездесущий, вечный. Прекрасно. Но земное видение всего этого является весьма ограниченным. Представления о чем-либо никогда не бывают выше своего источника, а значит представления о Боге, хотя Он и видится нашему миру совершенным идеалом, все-таки не настолько возвышены, как у обитателей Геспера. Вы скажете, что я противоречу сам себе, отрицая свои собственные высокие притязания на Человека, и будто я фактически опровергаю утверждение, что представления могут подниматься лишь до уровня их источника? Я же отвечу, что Отец ограничивает высоту источника. Что я этим хочу сказать? Я имею в виду, что Он обращается к частично развитой человеческой душе на земном плане с уровня человеческого принципа, заключенного в Себе Самом, но никак не с более высокого плана. Отсюда возникает земное понимание Его как совершенной Личности - всемогущей, вездесущей, вечной, но личности, в то время как Бог - безличен. Что же касается гесперианцев, то Бог сообщает им о Себе и трудах Своих с уровня Духа, который выше плана души; это уровень эмерсоновой «сверхдуши». Надеюсь, что вы изучите это утверждение, ибо ничто из сказанного мною не имеет столь же важного значения, это - самая главная мысль во всей книге.

Я сказал, что земные представления о всемогуществе, вездесущности и вечности узки. Так и есть. Первое (в ограниченном понимании) обозначает самое сумасбродное исполнение или нарушение законов известных, но с презрением отвергает существование иных могущественных, чудесных, но неизвестных человеку законов. Вездесущность означает для непосвященного ума лишь некое разнообразие смутных, неосуществимых идей, и лишь немногие признают его как внутреннее возвышенное качество, постоянное присутствие во всем сущем и созидание. И, наконец, вечность. Ум с готовностью соглашается на неограниченное, бесконечное время, однако приходит в замешательство от дециллиона* и почти отказывается поверить в такое число. Тем не менее, они относятся друг к другу, как все и ничто. (* decillion - в Великобритании, Франции и Германии число десять в шестидесятой степени; в США и Канаде - десять в тридцать третьей степени (от латинского decern- десять + -illion- миллион). Прим. пер.)

Столь же ограниченным было и мое понимание Бога в тот момент, когда я впервые встретил Фирис. А увидев проявление ее способностей, которые ни один земной человек не приписывал даже Богу, я был воистину ошеломлен. Полюбить ее? Не тогда. Уважать ее, обожать ее, подобно индусу, поклоняющемуся образу своего божества, - да. Но семя было посажено, и оно не могло не прорасти.

Мол-Ланг оставил меня в просторной гостиной своего дома, куда мы пришли, и, когда я оказался наедине с Фирис, меня сразу же сковал страх робости перед моей милой хозяйкой. Несмотря на то, что она постаралась помочь мне избавиться от него, я все же почувствовал заметное облегчение, когда к нам вошел молодой человек, и она представила его мне: «Мой брат Сохма».

Посмотрев на них обоих и вспомнив внешний вид Мол-Ланга, я подумал: «Как прекрасно выглядят эти люди, сколь утонченны и совершенны их черты! Как будто тело каждого из них сделано по форме души и совершенно в каждом физическом проявлении».

- Да, ты прав, думая так, - сказал Сохма. Он ответил на мои мысли, как это делали Мол-Ланг и Фирис. - Ты прав. Мы приводим свою физическую жизнь в полное соответствие с требованиями закона. Неукоснительное соблюдение их стало нашей второй натурой, но для нас это нисколько не обременительно и исполняется осознанно. Излишества, невоздержанность, самопотакание, такие приятные для животных чувств, не обладают для гесперианцев притягательностью, наоборот, все это нам отвратительно. Разве удивительно, что наши материальные оболочки строгих вегетарианцев, неспособных отнять жизнь у кого бы то ни было, соответствуют формам наших душ?

- Поистине, не удивительно, - ответил я. - Но как подчинение закону могло бы изменить непривлекательную внешнюю форму в моем случае? Мое тело уже сформировалось, сложилось, повинуясь законам, которые соблюдались мною недостаточно разумно и строго. Я вижу, что вы обладаете оккультной мудростью, а я нет; мне даже трудно припомнить, что я слышал об этих законах, а уж претворение их на практике дело почти невозможное!

- Филос, брат мой, оккультным адептом рождаются, а не делаются. Его знание приходит изнутри, а не извне. Тебе будет дан ключ к Духу, и тогда Всезнание проникнет в твою душу. Ни один человек, ни одна книга не смогут дать тебе знаний, но все станет ведомо тебе, ибо все - от Отца, а следовательно, от Духа.* (* Иоан. 16: 13.) Но прежде, чем Дух войдет, дом должен быть очищен. Оккультист, которому открыто знание обо всем, рождается в результате очистительной работы над собой во многих жизнях. А в твоих было зло. Значит, ты пока не свободен от кармы.

Мол-Ланг вернулся, облеченный в свое материальное тело, и теперь лишь я один оставался в астральном теле, однако не чувствовал себя одиноким, ибо различие наших физических состояний не могло отделить от меня моих друзей. Я не имел возможности облечься в материальную форму потому, что находился на Венере, а тело мое - на далекой планете. Я не чувствовал себя беспомощным, ведь для того, чтобы переместиться из одного места в другое, мне стоило лишь пожелать оказаться там. Однако, эта способность давала мне такую свободу лишь на Геспере, и ощущение ограничения, соответственно, увеличивалось. Досада росла в душе моей; я чувствовал себя почти чужим на этом высоком душевном плане, где мои друзья родились. Несмотря на то, что я ничего не знал о Земле, поскольку мое земное «я» осталось в Сэче под присмотром Мендокуса, я все же ощущал неприятное отчуждение - будто какое-то другое, предшествующее состояние в ином месте было более привычным, и страстно желал вернуться в привычную атмосферу. Горе мне!