Философия как мировоззрение

В массовом сознании философия нередко представляет-
ся чем-то весьма далеким от реальной жизни. О философах
говорят как о людях «не от мира сего». Философствование
в таком понимании — это пространное, туманное рассужде-
ние, истинность которого нельзя ни доказать, ни опроверг-
нуть. Подобному мнению, однако, противоречит тот факт,
что в культурном, цивилизованном обществе каждый мыс-
лящий человек хотя бы «немножко» — философ, даже
если он и не подозревает об этом.

Прислушаемся к разговору «за коньячком», который ве-
дут в романе Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы» в
уезном городе Скотопригонске. Федор Павлович Карамазов
и его сыновья: Иван и Алеша. Старик Карамазов обращает-
ся сначала к старшему сыну, Ивану:

—...А все-таки говори: есть бог или нет? Только серьезно!
Мне надо теперь серьезно.

— Нет, нету бога.

— Алешка, есть бог?

— Есть бог.

— Иван, а бессмертие есть, ну там какое-нибудь, ну хоть
маленькое, малюсенькое?

— Нет и бессмертия.

— Никакого?

— Никакого.

— То есть совершеннейший нуль или нечто. Может быть,
нечто какое-нибудь есть? Все же ведь не ничто!

— Совершенный нуль.

— Алешка, есть бессмертие?

— Есть.

— А бог и бессмертие?

— И бог и бессмертие. В боге и бессмертие.

— Гм. Вероятнее, что прав Иван. Господи, подумать толь-
ко о том, сколько отдал человек веры, сколько всяких сил
даром на эту мечту, и это столько уж тысяч лет! Кто же это
так смеется над человеком? Иван? В последний раз и реши-
тельно: есть бог или нет? Я в последний раз!

— И в последний раз нет..

— Кто же смеется над людьми, Иван?

— Черт, должно быть, — усмехнулся Иван Федорович.

— А черт есть?

— Нет, и черта нет.

— Жаль. Черт возьми, что б я после того сделал с тем, кто
первый выдумал бога! Повесить его мало на горькой осине.

- Цивилизации бы тогда совсем не было, если бы не вы-
думали бога.*

Вряд ли Федор Павлович Карамазов, человек мало-
культурный и малообразованный, читал «Критику чисто-
го разума» Канта — главное и очень сложное произведе-
ние великого немецкого философа. А если бы прочел, то
узнал бы, что не он один мучился вопросами о боге,
душе и бессмертии. По Канту, все эти идеи - трансцен-
дентальные идеи чистого разума, объекты которых не
могут быть даны в опыте, но которые жизненно необхо-
димы человеку как высшие принципы, регулятивы его
нравственного поведения и моральной ориентации в
мире. Интеллектуальная дистанция между Федором Ка-
рамазовым и Иммануилом Кантом - огромна (по глуби-
не мысли, методологической тщательности и проработан-
ности формулируемых выводов и ставящихся проблем).
Но и перед высшей философией (Платоном, Кантом, Ге-
гелем, Вл. Соловьевым) стояли и стоят те же проблемы,
что и перед «простыми смертными». Потому что эти про-
блемы «придумывают» не люди, а жизнь. Здесь уместна
такая аналогия. «Музыку, — говорит М. И. Глинка, — со-
чиняет народ. Композиторы ее лишь аранжируют». Так
и философы — лишь «переводят» на свой, категориаль-
ный язык назревшие проблемы культуры, улавливают и
особым образом выражают дух своего времени. У фило-
софа — свое, «внутреннее» зрение.

Милый друг, иль ты не знаешь.
Что все видимое нами-
Только призрак, только тени
От незримого очами?

Милый друг, иль ты не слышишь.
Что житейский шум трескучий—
Только отзвук искаженный
Торжествующих Созвучий?

Вл. Соловьев

Свое зрение и у поэта.

Сотри случайные черты-

II ты увидишь: мир прекрасен.

А. Блок

* Достоевский Ф. М, Братья Карамазовы//БВЛ, Т..84. М., 1973.
С 161-162.

Философская и художественная интуиции не противоре-
чат, а напротив, глубоко созвучны нравственному чувству
«простых» людей — их уверенности в том, что человече-
ская жизнь имеет непреходящий, высший смысл, не своди-
мый к случайности ее эмпирического существования. (Не-
которые люди считают это чувство религиозным.) Философ
— не «сверхчеловек», ничто человеческое ему не чуждо.
Дар философа — особый дар: соединить в себе мудрость
старца, за плечами которого большой опыт жизни, с непос-
редственностью, даже наивностью ребенка, не потерявшего
способности искренне удивляться тому, что для других
обычно и привычно. Философ, конечно, многого не знает.
Но он знает о своем незнании.

Для человека и ранее и теперь самым удивительным (а
потому и самым важным и первейшим объектом его интере-
са и внимания был, остается и останется он сам. Но если
обыденное сознание «ухватывается», фиксирует лишь слу-
чайный (ситуативный) момент человеческой сущности, если
даже искусство проникает в мир человека, раздвигая (и в
прошлое и в будущее) границы времени, то философия «пе-
решагивает» и через случай, и через время — она и есть то
«волшебное зеркало», смотря в которое, человек видит себя
как существо космическое, вечное.

Философская мысль есть мысль о вечном. Но это не зна-
чит, что сама философия внеисторична. Как и всякое теоре-
тическое знание, философское знание развивается, обогащает-
ся все новым и новым содержанием, новыми открытиями.
При этом сохраняется преемственность познанного. Однако
философский дух, философское сознание — это не только те-
ория, тем более теория отвлеченная, бесстрастно-умозритель-
ная. Научно-теоретическое знание составляет лишь одну
(и при этом даже не основную, не главную) сторону идейно-
го содержания философии. Другую, безусловно доминирую-
щую, ведущую его сторону, образует совсем иной компонент
сознания - духовно-практический. Именно он выражает
смысложизненный, ценностно-ориентирующий, т. е. мировоз-
зренческий, тип философского сознания в целом. Было время
(античность, средневековье), когда никакой науки нигде еще
не существовало, но философия находилась на высочайшем
уровне своего творческого развития. Более того, сама наука
(уже в Новое время) своим происхождением во многом обя-
зана философии. Из этого следует, что и в современном фи-
лософском сознании «первую скрипку» играет не рассудок, а
нравственная, гражданская интуиция, внутреннее чувство вы-
сшей правоты и справедливости.

Сказанное означает также и то, что в лаборатории фило-
софского творчества логические аргументы и построения иг-
рают хотя и очень важную, но все же вторичную, производ-
ную роль. В своих же исходных положениях и посылках фи-
лософские идеи сверхрациональны и сверхлогачны — они
принимаются «на веру», беспредпосылочно. Каждый великий
философ вдохновлялся первоначально одной озарившей его
большой идеей, одним глубоким переживанием, которое под-
сказывало не только его уму, но и сердцу, где, на каком пути
искать истину. Логика лишь раскрывала, выводила следст-
вия, которые должны или могут проистекать из принятой си-
стемы отношений и ценностей, из его общих представлений о
мире и путях его познания. Логика, дискурсивный язык фи-
лософского текста есть своего рода «уступка» автора читате-
лю; они нужны для того, чтобы объяснить, изложить фило-
софское открытие, но не для того, чтобы это открытие сде-
лать. (Так и в искусстве: ни один художник не создал
сколько-нибудь значительное произведение рассудочным пу-
тем, ни один твор'ец не мог никогда «вспомнить», как, из ка-
ких предварительных рассуждений и доводов пришли к нему
в голову идея и замысел творения.)

Что же побуждает философа к творчеству? Только ли
«удивление», как считал Аристотель? А если удивление, то
чему? Чему удивлялся, например, Стагирит? Можно ска-
зать, что всему. Однако больше всего его отца и создателя
логики, удивляло то, что мир логичен, рационален, что его
можно познать. На чувстве высокого гносеологического оп-
тимизма творится наука. Все действительное — разумно.
Как бы ни обосновывал рационально Гегель свой абсолют-
ный рационализм, для него самого он не был ни дедуктив-
ным выводом, ни опытным, эмпирическим обобщением.

Парадоксально, но факт: разумность мира не имеет под
собой разумного обоснования. Не имеет потому, что у раци-
онализма есть своя «ахиллесова пята»: вера во всесилие ра-
зума, как и любая вера, усилиями самого разума не доказу-
ема. К тому же, если мир разумен, то почему в нем так
много горя и страданий, почему существует мировое зло?
Добро не отделимо от зла, жизнь — от смерти, как свет не
отделим от тени, которую он отбрасывает. Философское со-
знание есть не только познающее, но и интимно-личностное,
сопереживающее и сострадающее сознание. «Удивление», о
котором говорил Аристотель, — это акт разума. Оно означа-
ет бескорыстную, чистую любознательность, без чего дейст-
вительно не было бы философии и не было бы науки. Но о
другой стороне философского знания, обращенной не к

внешнему миру, а к самому человеку, очень кратко и пре-
дельно выразительно сказал Сократ: «Смерть — вот вдох-
новляющий гений философии».

Смертен не только человек, смертны н животные. Но
лишь человек знает об этом. Именно здесь наиболее близко
сходятся, соприкасаются между собой в своих истоках, фи-
лософия и религия. Обе они — по каждая по-своему — об-
ратились со словами утешения к смертному человеку. Фи-
лософский образ жизни (как и образ жизни искренне веру-
ющего, религиозного человека) есть прежде всего
осознанный, глубоко продуманный и прочувствованный
практический ответ человека самому факту конечности,
временности своего существования. Вопрос о смысле жизни
каждый человек должен решить для себя сам. Если научная
истина имеет всеобщий характер, то истина философская,
заключающая в себе определенный ценностный момент и
императив поведения, предназначена все же для «индиви-
дуального пользования».

Если бы жизнь была только весельем и праздником, если
бы в ней не было места ни заботам, ни тревогам, ни горестям,
философии, скорее всего, просто не было бы. У людей бы не
было проблем, а значит, не стало бы проблем и философ-
ских. Но тот, кто постоянно ясен, писал поэт, тот просто
глуп. Самодовольство — самый первый и самый бесспорный
признак бездуховности. Философ — беспощадный критик за-
стоя, для многих опасный, а потому и нежеланный возмути-
тель спокойствия. На философскую критику власть всегда от-
вечала отнюдь не теоретическими аргументами. Афинский суд
приговорил Сократа к смерти. Мученическую смерть приняли
Томас Мор и Джордано Бруно. 27 лет в заточении провел
Томмазо Кампанелла, четверть века томился в якутской тунд-
ре Чернышевский, чуть не лишился головы Радищев. XX век
продолжил эту «традицию»: лучших, самых выдающихся
мыслителей России либо расстреляли, либо насильственно
выдворили в изгнание.

Неправедной власти нужна не истина, ей нужен миф. В
мифе нуждается и «агрессивное большинство», холопству-
ющее перед такой властью, ждущее подачки со стола дикта-
торов. Не случайно философия появилась там, где родилась
демократия: в греческих городах-полисах, в столице Древ-
ней Эллады — в Афинах. Никакой философии не могло
быть и не был в Спарте (тоже греческом государстве, сосед-
ствовавшем и соперничавшим 'с Афинами), потому что там
не было демократии, равно как не было и свободного време
ни у спартанцев. Все их время было занято гимнастикой,

муштрой, войнами пли подготовкой к ним. В тоталитарном
обществе «нет проблем», так как даже частная, личная
жизнь граждан находится под постоянным, неусыпным кон-
тролем государственной власти. Индивиду не приходится
самому выбирать, самому решать и самому отвечать за свой
выбор и за свои решения.

Философствование же всегда должно быть свободно —
от любой внешней для пего цели. Оно не может твориться
«по заказу» и «по указу», иначе это уже будет не философ-
ствование, а пропись директивной идеологии. Уже Аристо-
тель считал, что, философствуя, человек испытывает вы-
сшее блаженство, именно в этом акте он больше всего при-
ближается к Богу (Бог и есть, идеальный философ — все
знающий, вечно созерцающий самого себя и свое творение).

С древнейших времен в лоне философского знания сло-
жились и выкристаллизовались категории (фундаменталь-
ные орудия жизненной ориентации человека): бытие, про-
странство, время, движение, свобода, разум, красота и т. п.,
на языке категорий строились мировоззренческие теорети-
ческие системы, выражавшие концептуальные представле-
ния культуры о природе (космосе), Боге и человеке.

В разные эпохи складывались различные типы мировоз-
зренческих систем. Отметим из них следующие.

1. Космоцентризм — отличительная черта наиболее
древней (досократической) философии. За видимым беско-
нечным многообразием тел и явлений природы эллинские
мудрецы (VII — VI в. до н. э.) стремились распознать еди-
ную сущность. Бесконечная мощь, гармония космоса была в
глазах греков надежной опорой, основой того, что гармо-
ничным и разумным должны быть и их общественный мир,
и их нравственность.

2. Для философии и культуры средних веков (как в Ев-
ропе, так и на Востоке) характерен теоцентризм (Теос —
Бог). Это отвечало тому исключительному значению, кото-
рое в ту эпоху имела религия. Все иные формы сознания
были подчиненны ей, как вассалы в феодально-сословном
обществе были подчинены своему господину.

3. Иное мироощущение принесла с собой эпоха Возрож-
дения (XIV - XVI вв.). Человек ощутил и осознал себя
центром вселенной. Антропоцентризм (гуманизм) означал
реабилитацию не только духа, но и тела человека. Ни в
одну другую эпоху идеал целостной, универсально разви-
той личности не был так близок к его реальному, действи-
тельному воплощению в жизнь, как в эту великую, яркую
эпоху, когда, освободившись от идеологического и мораль-

ного пресса средневекового аскетизма, человек не оказался
еще во власти порабощающей силы — жестко-одномерного,
буржуазного разделения труда.