Роль Луки в развитии сюжета

💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

В свете непрекращающихся споров, возможно, не лишне еще раз вернуться и более детально рассмотреть взаимоотношения Луки с некоторыми из ночлежников.

Небезынтересно выявить, каким был этот персонаж до появления старца в подвале и какие затем произошли в нем перемены.

Актер впервые представляется читателю в заключении авторской ремарки, открывающей пьесу: " На печке, невидимый, возится и кашляет Актер". Он не сразу включается в будничную суматоху подвальной жизни и словесную перебранку между обитателями ночлежки. Одними из первых слов, произносимых им с гордостью, являются: " Мне вредно дышать пылью. Мой организм отравлен алкоголем..." На протяжении лишь трех страниц эта же фраза, варьируясь, повторяется Актером трижды. Он же, выводя Анну в сени, говорит Костылеву: "... видишь - больные идут?.." Значительны и авторские ремарки, характеризующие состояние Актера: " задумывается, сидя на нарах", " тоскливо осмотревшись вокруг..." В этом ряду фактов символическим содержанием, предвосхищающим трагический финал, наполняется фраза Актера: " Офелия! О... помяни меня в твоих молитвах!..."

Не об обреченности ли героя с самого начала говорит все это?

В 1902 г. Горький писал И.А.Тихомирову: " В будущей моей пьесе я очень буду просить Вас играть роль спившегося актера-босяка. Это человек, который в первом акте с гордостью говорит: " М-мой организм отравлен алкоголем! " - потому говорит с гордостью, что хоть этим хочет выделить себя из среды серых, погибших людей. В этой фразе - остатки его чувства человеческого достоинства" (5; 7, 603).

Уж что за человек, у которого только и осталось " достоинств", что отравленный алкоголем организм?.. Одно званье - Актер. Даже по имени никто его не зовет. Он забыл не только любимое стихотворение (а " в любимом вся душа"), но и то, что было у него когда-то сценическое имя - Сверчков-Заволжский... Потерять имя для впечатлительного Актера равносильно смерти. По его мнению, " Без имени нет человека". Неслучайно он оговаривается, когда умерла Анна: " Я иду, скажу... потеряла имя!.."

Одним словом, остался от человека один облик, или, пользуясь терминологией Бубнова, " один голый человек".

Но вот эта погибшая душа сталкивается со странником и, возможно, за долгое время пребывания в ночлежке ему впервые захотелось продекламировать куплеты покладистому, незлобивому, внимательному к окружающим старику. Но... он забыл стихотворение. Он напрягает память, в волнении он потирает лоб, осознает насколько это плохо, но... тщетно. " Пропил я душу, старик... я, брат, погиб..." - грустно признается он страннику без какого-либо расчета на сочувствие или соучастие. Но старик живо откликается на его беду: " Ну, чего? Ты... лечись! От пьянства нынче лечат, слышь! Бесплатно, браток, лечат... такая уж лечебница устроена для пьяниц... чтобы, значит, даром их лечить (...) Ну-ка, вот, валяй! Иди..." Состояние Актера на протяжении разговора передают ремарки: " Задумчиво", " улыбаясь", " смеется", " вдруг, как бы проснувшись", " свистит".

" Н-да... Снова? Ну... да! Я могу!? Ведь могу, а? " - встрепенулась его душа, но сам он еще не верит в такую возможность, в счастливый исход, но уходит повеселевший, ободренный. Мы не знаем, чем он занимался во время отсутствия, вероятно, пил. Но можем утверждать наверняка, что возбужденное состояние его не покидало и что, вдобавок к тому, началась внутренняя духовная работа. Свидетельством тому является то, что он за это время восстановил в памяти забытые любимые стихи. И вот ему уже не терпится прочитать их Луке. Прямо с порога, даже не затворив за собой двери, придерживаясь руками за косяки, он весело кричит: " Старик, эй! Ты где? Я - вспомнил... слушай". И, шатаясь, приняв позу декламатора, читает...

С этого момента начинается пробуждение в Актере Человека. Перестав пить, он начал мести улицу, зарабатывая деньги на дорогу в больницу. Эти факты интересны не столько сами по себе, сколько по тому, как приоткрывают душевное состояние героя: " Я - иду! Я сегодня - работал, мел улицу... а водки - не пил! Каково? Вот они - два пятиалтынных, а я - трезв! "

Воистину, не всегда важно, что говорят, но всегда: как. Обратим внимание, сколько восклицательных знаков в небольшой фразе! Актер говорит с гордостью, и эта гордость уже не вызывает иронии. В нем ощущается уже не напускное, а истинное чувство собственного достоинства, правда, иной раз расцвечиваемое высокопарными фразами, но это уже от былой профессии, ставшей второй натурой.

Такая резкая перемена в Актере происходит почти в конце третьего акта, а в финале пьесы мы узнаем, что он удавился. В чем причина?

Думается, есть необходимость вернуться ко второму акту. После обретения надежды на выздоровление и решения ехать в больницу (" Кончено и решено! Старик, где город..."), радужное настроение Актера наталкивается на холодный скептицизм Сатина: " Фата-моргана! Наврал тебе старик... Ничего нет! Нет городов, нет людей... ничего нет! " Спор, начавшийся между Актером и Сатиным во втором акте, продолжается и в третьем: " Чепуха! Никуда ты не пойдешь... все это чертовщина! - резко остужает Сатин взбудораженные мысли Актера и обращается к Луке: - Старик! Чего ты надул в уши этому огарку? " По поводу же заработанных на дорогу денег тот же Сатин цинично заявляет: " Дай, я пропью... а то - проиграю..."

В четвертом акте сарказм Сатина еще более усиливается. Когда Настя с остервенением говорит о том, что все ей в ночлежке опротивело и она уйдет куда-нибудь, хоть на край света, Сатин, со свойственным ему ехидным благодушием в присутствии Актера замечает: " Пойдешь, - так захвати с собой Актера... Он туда же собирается... ему известно стало, что всего в полуверсте от края света стоит лечебница для органонов..."

В позиции Сатина проявляется полное неверие в человеческие возможности, бессмысленность и бесперспективность борьбы против существующего порядка вещей.

Достойно удивления то, что в общем-то слабохарактерный Актер достаточно долго упорствовал в решении найти лечебницу, не поддаваясь скептицизму Сатина. Характерно, что в четвертом акте, когда идет нищий пир (на столе бутылка водки, три бутылки пива, ломоть черного хлеба), Актер не принимает в нем участия. Он все также возится и кашляет на печи, где его и настигает ирония и сарказм Сатина. Актер огрызается, он все еще упорствует: " Да! Он - уйдет! Он уйдет... увидите! " Но в ряд восклицательных знаков уже вкрапляется многоточие, как бы намекающее, что Актер спорит больше из принципа, нежели из твердой убежденности в возможность счастливого исхода. В последующей фразе густо " заселенные" многоточия уже со всей очевидностью приоткрывают внутренние сомнения персонажа, назревающий душевный кризис: "... Вы увидите - он уйдет! (...) Он - найдет себе место... где нет... нет..." " Ничего нет, сэр? " - ерничает безалаберный Барон, придавая не оформившейся мысли Актера конкретное направление, и артистическая натура последнего, возможно, еще до конца не осмыслив трагического содержания бароновой подсказки, подхватывает и придает ей логическое завершение: " Да! Ничего! " Яма эта... будет мне могилой..." После этого произойдет окончательный надлом в душе героя. И тогда он попросит татарина помолиться за него, выпьет водки и почти бегом кинется в сени, будто боясь, что кто-то остановит и помешает свершиться задуманному.

Самоубийство Актера было осознанным шагом, на что указывает последнее слово, произнесенное им в пьесе: " Ушел! " Только потом мы поймем, что, слезая с печи, он уже знал, что пойдет по адресу, подсказанному Бароном...

Подчеркнем еще раз: Актер был обречен с самого начала, но логический его конец ускорили Сатин и Барон, вольно ли, невольно ли, но к петле Актера подвели они. (П.Н.Долженков считает, что " смерть Актера - полностью заслуга Сатина, разубедившего его в существовании лечебниц для алкоголиков" (9; 49). Роковому его шагу способствовала и общая атмосфера совершенной апатии, царившей в ночлежке, общее неверие в человеческие силы, в возможность как-либо воздействовать или изменить обычный круг жизненных явлений, незаинтересованность, равнодушие и безразличие к судьбе товарища. За исключением Луки, не нашлось ни одного, кто поддержал бы, ободрил Актера в его намерении, кто отвел бы от него язвительные реплики Сатина или просто ослабил их сокрушительное влияние на героя. Один только Лука заметил Сатину: " А ты - почто его с толку сбиваешь? "

Причины смерти Актера видят и в пробудившемся чувстве человеческого достоинства и в осознании невозможности стать достойным человеком, бессилии перед судьбой и нежелании жить ничтожным (25; 215-216). Верность такой трактовки подкрепляется одними из последних слов Актера, обращенных к ночлежникам: " Зачем вы живете? Зачем? " Действительно, " реанимация души оказалась смертельной для тела при парализованной долгими годами пьянства воле и под давлением мрачных подвальных сводов. У Актера уже не было сил бороться с собой, с обстоятельствами, с судьбой, он беспомощен без наставника и поводыря, но у него достало мужества добровольно отказаться от бессмысленного, скотского существования" (28; 224).

Пепел - человек с характером. Воздействовать на него не так просто, как на Актера. Но, несмотря на сопротивляемость " материала", Лука не остается безучастным. Понаблюдав перепалку между Медведевым и Пеплом, выслушав их взаимные угрозы, Лука скорей всего почувствовал, что рано или поздно Пепел закончит тюрьмой, тем более, что опыт пребывания в местах не столь отдаленных у того уже был. И старик ненавязчиво советует ему: "... отойти бы тебе, парень, прочь с этого места" и тут же называет конкретный адрес: "... в Сибирь! "

Для вора Пепла Сибирь в первую очередь ассоциируется с острогами да каторгами и, естественно, что слова Луки воспринимаются им в этой плоскости: " Эге! Нет, уж я погожу, пока пошлют меня в Сибирь эту на казенный счет..." Лука не унимается: " А ты слушай, иди-ка! Там ты себе можешь путь найти... Там таких надобно! " Но Пепел уверен в своем пути, обозначенном еще родителем-вором, и отводит слова Луки как неприемлемые для него. Каким же желанием добра нужно обладать, чтобы и после этого, в третий раз, настаивать на своем: " А хорошая сторона - Сибирь! Золотая сторона! Кто в силе да в разуме, тому там - как огурцу в парнике! " Но Пепел - скептик. Он воспринимает речь старика как очередную сказку, вранье (" Там у тебя хорошо, здесь хорошо... ведь - врешь! ") и остается при своих убеждениях.

Но и после этого Лука не уступает. Более того, он спасает Пепла от непоправимого шага еще во втором акте, когда тот в порыве гнева чуть не убивает Костылева. Не завозись Лука вовремя на печи, еще не известно, насколько раньше угодил бы Пепел в тюрьму. О том, что действия Луки в этот момент не были случайностью, а продуманной тактикой, говорят его же слова: "... Жарко мне стало... на твое сиротское счастье... И - опять же - смекнул я, как бы, мол, парень-то не ошибся... не придушил бы старичка-то..." О вероятности такого исхода свидетельствует и последующая реплика самого Пепла: " Да... я это мог..."

После этого случая для Луки стало еще очевидней, что свободный век Пепла не столь долог, и он еще раз настойчиво повторяет свое: " Ты слушай: которая тут тебе нравится, бери ее под руку да отсюда - шагом марш! - уходи! Прочь уходи..."

Непривычный к вниманию и заботе Пепел даже сразу не может поверить, что все это бескорыстно, по доброте души. Красноречива в этом плане его фраза, обращенная к старику: " Нет, ты скажи - зачем ты все это...", которую он произносит, беря странника за плечо. Авторская ремарка показывает, что Пепел тронут, он искренне недоумевает, он уже готов предположить, что старик просто добр к нему без всякого расчета...

Думается, здесь берет начало та внутренняя работа, которая незримо для читателя начинает происходить в воре. Результат же этой работы обнаружит себя уже в третьем акте, когда Пепел твердо и убежденно говорит Наташе: " Я сказал - брошу воровство! Ей богу - брошу! Коли сказал - сделаю! Я - грамотный... буду работать... Вот он говорит - в Сибирь-то по своей воле надо идти... Едем туда, ну?.. Ты думаешь - моя жизнь не претит мне? (...) Я - не каюсь... в совесть я не верю... Но - я одно чувствую: надо жить... иначе! Лучше надо жить! Надо так жить... чтобы самому себя можно мне было уважать..."

" Это прозрение, - как справедливо говорит один из критиков.- В своей решимости Пепел подошел к порогу, от которого можно ждать переворота в его судьбе, но..." (25; 216).

Лука говорит о Пепле: "... парень - крепкий..." Читатель и сам ощущает, что у этого героя слова с делом не разойдутся, если что он задумал - добьется. В отличие от Актера, поводыря ему не нужно, ему нужен смысл, ради чего переиначивать уже " обозначенный" путь. Этот смысл для Пепла заключен в любви к Наташе и в убеждении, что надо жить, уважая себя. Таким образом, смысл был обретен, Наташа после колебаний и раздумий все же склоняется разделить его судьбу, но...

Нравственно-этические функции свои по отношению к Пеплу и Наташе (которые, кстати сказать, кроме собственного человеколюбия, никто на него не налагал) Лука выполнил. А то, что следует после классического " но...", ему просто не подвластно. Лука не может распоряжаться поведением всех людей, мотивами их поступков. И когда Костылев и Василиса начинают избивать Наташу и опрокидывают на нее горячий самовар, что мы можем требовать от старца в преклонных годах помимо того, что он счел нужным сделать: позвать Пепла, который смог бы защитить Наташу? Даже в этом эпизоде чуткость и забота о других не только не изменяют старику, но проявляются еще обостренней: он первый почувствовал неладное в квартире Костылевых и " беспокойно" отреагировал: " Наташа? Она кричит? а? Ах ты...", а в последующей фразе, которую он произносит " суетясь", обнаруживается искреннее страдание от своей беспомощности: " Василия бы... позвать бы Васю-то... ах, господи! Братцы... ребята..."

Ситуация, как принято говорить теперь, вышла из-под контроля: Пепел в ярости убивает Костылева и попадает в тюрьму, обваренная кипятком Наташа выходит из больницы и исчезает из города...

В том, что " незаметно исчезает" в тяжелую для ночлежников минуту?

Мы уже отмечали, что изменить сложившуюся ситуацию Лука не мог, а, во-вторых, независимо от счастливого или трагического финала Лука уже собирался покидать ночлежку. В сцене на пустыре он трижды говорит об этом: " Ну, ребята!.. живите богато! Уйду скоро от вас..." Затем на вопрос Костылева " Уходишь, говорят", утвердительно отвечает: " Пора...", а после стычки с Василисой снова убежденно повторяет: " Сегодня в ночь - уйду..." И это все до трагедии Пепла и Наташи.

Не из-за страха или безответственности перед своей " паствой", как обычно трактуют его поведение, уходит Лука, а потому, с одной стороны, что настал срок, а с другой - он все равно никак не мог повлиять на ход событий. Уход Луки - это не бегство с тонущего корабля. Путь этого " корабля" был обозначен еще задолго до прихода Луки в ночлежку.

Конечно, для нравственного облика Луки было бы выигрышней, если бы ушел он попозже, если бы мы стали свидетелями того, как он сокрушается о случившемся, но, повторимся еще раз, это не изменило бы истинного положения вещей.

Итак, Лука ушел. Но присутствие его в ночлежке ощущается даже после его реального ухода. Этот факт уже сам по себе говорит о значительности фигуры старика, о неординарности его личности. Яркий, хотя и неоднозначный след оставил он в судьбах если не всех обитателей ночлежки, то многих из них. Потому-то и разгорается столь страстный, а порой и пристрастный спор о нем.