И консерватизм

Жизнь человека в обществе точно так же, как жизнь других видов, – это борьба за существование, а, следова­тельно, это процесс отбора и приспособления. Эволюция общественного устройства явилась процессом естествен­ного отбора социальных институтов. Продолжающееся развитие институтов человеческого общества и природы человека, как и достигнутый в этом плане прогресс, мож­но в общих чертах свести к естественному отбору наибо­лее приспособленного образа мысли и процессу вынужденного приспособления индивидов к окружению, постепенно изменяющемуся с развитием общества и соци­альных институтов, в условиях которых протекает человеческая жизнь. Социальные институты не только сами есть результат процесса отбора и приспособления, форми­рующего преобладающие или господствующие типы отно­шений и духовную позицию; они в то же время являются особыми способами существования общества, которые образуют особую систему общественных отношений и, следовательно, в свою очередь выступают действенным фактором отбора. Так что изменение институтов ведет в свою очередь к дальнейшему отбору индивидов с наиболее приспособленным складом характера и к приспособлению привычек и темперамента отдельных людей к изменяюще­муся вследствие образования новых институтов окру­жению.

Силы, под действием которых происходит формирова­ние социального устройства, и развитие человеческого общества, в конечном счете, безусловно, сводятся к взаимодействию живого организма с окружающей средой, но непосредственно для данного рассмотрения эти силы наи­лучшим образом могут быть объяснены условиями окружающей среды, частично общественной, частично природ­ной, и самим человеком с его более или менее определен­ным физическим и духовным складом. Как правило, в совокупности своих черт такой человек не остается посто­янным, в основном, конечно, под действием принципа сохранения при отборе отдельных благоприятных изменений. Отбором благоприятных изменений является, быть может, в значительной мере сохранение отдельных этни­ческих типов. В истории развития любого общества, где население представляет собой смесь разных этнических элементов, в любой данный момент времени тот или иной из нескольких распространенных и относительно стабильных типов конституции и темперамента становится господствующим. Такая ситуация, включающая в себя дейст­вующие в данное время социальные институты, будет благоприятствовать выживанию и господству того, а не иного типа характера; и тип человека, прошедшего такой отбор, для того чтобы далее развивать и продолжать унаследованные от прошлого институты, будет в какой-то существенной мере формировать эти институты по своему собственному образу и подобию. Однако, кроме такого отбора, который имеет место среди достаточно устойчивых черт характера и образа мысли, одновременно с ним, ко­нечно, продолжается процесс отбора и приспособления образа мысли в пределах общей сферы склонности, харак­терных для господствующего этнического типа или ти­пов. Отбор среди относительно устойчивых типов может вносить изменения в основные свойства характера любого населения, но существует также изменчивость из-за приспособления внутри этнического типа и благода­ря отбору, происходящему среди конкретных, привычных взглядов относительно любого социального отношения или группы отношений.

Для нас, однако, вопрос о природе адаптивного процес­са – является ли он, прежде всего, отбором среди устойчи­вых типов характера и темперамента или главным обра­зом приспособлением образа мышления людей к изменяю­щимся обстоятельствам – оказывается менее важным, нежели тот факт, что так или иначе происходит измене­ние и развитие институтов. Институты должны меняться при изменении обстоятельств, так как по своей природе они представляют собой привычные способы реагирова­ния на стимулы, которые создаются этими изменяющими­ся обстоятельствами. Развитие институтов есть развитие общества. Институты – это, по сути дела, распространен­ный образ мысли в том, что касается отдельных отноше­ний между обществом и личностью и отдельных выпол­няемых ими функций; и система жизни общества, которая слагается из совокупности действующих в определенное время или в любой момент развития какого угодно общества, может с психологической стороны быть охарактеризована в общих чертах как превалирующая духовная позиция или распространенное представление об образе жизни в обществе. Что касается ее общего для людей свойства, эта духовная позиция, или теория образа жизни, сводится, в конечном счете, к широко распространенному типу характера.

Сегодняшняя обстановка формирует институты зав­трашнего дня вследствие процесса принудительного отбо­ра, действуя на привычные взгляды людей на вещи и таким образом, изменяя или укрепляя точку зрения или духов­ную позицию, унаследованную от прошлого. Институты – другими словами, привычный образ мысли, руководству­ясь которым живут люди, – наследуются, таким образом, от прежнего времени, времени более или менее далекого, но как бы то ни было они выработались в прошлом и уна­следованы от него. Институты – это результат процессов, происходивших в прошлом, они приспособлены к обстоя­тельствам прошлого и, следовательно, не находятся в полном согласии с требованиями настоящего времени. Та­кой процесс отбора и приспособления в силу его природы никогда не настигнет поступательно меняющуюся обста­новку, в которой в какое-либо данное время находится общество, ибо окружение, обстановка, потребности общест­венной жизни, под действием которых происходит приспо­собление и проводится отбор, изменяются изо дня в день, и каждое последующее состояние общества, едва успев установиться, уже обнаруживает тенденцию к устареванию. Когда общество делает шаг вперед в своем развитии, сам этот шаг представляет собой изменение ситуации, тре­бующее нового приспособления, он становится отправным моментом для нового шага в приспособлении, и так далее до бесконечности.

Следует отметить также, хотя, возможно, это будет скучной банальностью, что существующие в наши дни институты – принятая в настоящее время система общественной жизни – не совсем подходят к сегодняшней ситуации. В то же время привычный образ мышления людей имеет тенденцию продлевать свое существование неопределенно долго, кроме тех случаев, когда к его пере­мене принуждают обстоятельства. Эти, таким образом, уна­следованные институты, этот образ мысли, точки зрения, настрой и способности ума, да и многое другое являются, следовательно, сами консервативным фактором. Это фактор социальной инерции, психологической инерции, кон­сервативности.

Структура общества изменяется, развивается, приспо­сабливается к изменяющейся обстановке лишь вследствие перемены в образе мысли некоторых социальных групп, или в конечном счете, по причине изменения, происходя­щего в привычном образе мысли составляющих общность личностей. Эволюция общества является по существу процессом адаптации, происходящим под давлением обстоятельств в умах отдельных людей, уже больше не тер­пящих привычного образа мысли, сложившегося в про­шлом при другом стечении обстоятельств и с ними сообразующегося. В данный момент нам не нужно при­давать большого значения вопросу о том, является ли этот адаптивный процесс процессом отбора и выживания ста­бильных этнических типов или же процессом приспособ­ления индивидов и передачей приобретенных черт по наследству.

Движение общества вперед состоит, главным образом с точки зрения экономической теории, в продолжающемся поступательном приближении к почти что точному «уста­новлению внутренних отношений в соответствии с отно­шениями внешними»; однако такое соответствие никогда точно не устанавливается, так как «внешние отношения» подвержены постоянному изменению вследствие все продолжающихся изменений во «внутренних отношениях». тем не менее, степень приближения может быть большей или меньшей в зависимости от того, насколько гибко ме­няются «внутренние отношения». Перестройка образа мысли, подчиняясь острой необходимости, диктуемой из­мененной ситуацией, всякий раз производится людь­ми с опозданием и неохотно и лишь тогда, когда к тому принуждает ситуация, сделавшая принятые взгляды непригодными. Реорганизация институтов и привычных взглядов согласно изменившемуся окружению произво­дится в ответ на давление извне, она по своему характеру является реакцией на побуждение к переменам. Гибкая и свободная реорганизация, т. е. способность социальной структуры развиваться, зависит, следовательно, в значи­тельной мере от степени свободы, которую дает отдельно­му члену общества обстановка в какой-либо данный мо­мент времени, – от степени подверженности отдельных членов общества действию принудительных сил со сторо­ны окружения. Если какая-то часть общества или какая-нибудь социальная группа в каком-либо существенном отношении не подвержена действию окружения, то взгля­ды и образ жизни этой части общества или этой социаль­ной группы будут с большим опозданием приспосабли­ваться к изменению общей ситуации; до какого-то време­ни эта часть общества будет задерживать процесс его пре­образования. В таком привилегированном положении в отношении экономических сил, направленных на измене­ние и реорганизацию, находится богатый праздный класс. И можно сказать, что силы, воздействующие на реорга­низацию социальных институтов, особенно в современном промышленном обществе, являются, в конечном счете, по­чти всецело экономическими по своей природе.

Всякую социальную общность можно рассматривать как производственный или экономический механизм, структура которого складывается из того, что называется социально-экономическими институтами. Такими институ­тами являются привычные способы осуществления про­цесса общественной жизни в ее связи с материальным окружением, в котором живет общество. Когда в данной окружающей среде разработаны определенные способы развития человеческой деятельности, жизнь общества будет довольно легко находить свое выражение в этих при­вычных направлениях. Общество извлечет выгоду и использует в своих интересах силы окружающей среды согласно способам, которым оно научилось в прошлом и которые воплощены в его институтах. Однако когда уве­личивается численность населения и расширяются позна­ния людей и их умение управлять силами природы, при­вычные средства установления отношений между членами социальной группы, а также привычный способ осущест­вления жизнедеятельности группы людей как целого не дают больше того же результата, что и прежде; а в ре­зультате различия в общественном положении членов общества изменяются или градация по общественному по­ложению уже не имеет того значения, которое она имела раньше. Если система развития общественной жизни лю­дей в прежних условиях давала – при определенных об­стоятельствах – почти наивысший доступный результат в смысле эффективности и легкости осуществления жизнедеятельности группы, то при изменившихся условиях тот же не претерпевший изменений образ жизни не будет давать самого высокого результата, который может быть достигнут в этом отношении. При изменении численности населения, уровня навыков и знаний общественная жизнь, осуществляясь согласно традиционной схеме, может раз­виваться с не меньшей легкостью, чем при прежних состояниях общества, однако всегда существует вероят­ность, что она будет встречать больше препятствий, чем могла бы, если бы в эту схему были внесены изменения в соответствии с изменившимися условиями.

Группа складывается из индивидов, а жизнь группы – это жизнь индивидов, осуществляемая, по крайней мере, внешне, каждым в отдельности. Принятый в группе образ жизни – это единодушие взглядов, которых придержива­ется основная масса индивидов, в отношении того, что такое хорошо, правильно, надлежаще и красиво в образе жизни людей. В результате перераспределения положения людей в обществе, происходящего от изменившегося спо­соба обращения с явлениями окружающей среды, жизнь не становится одинаково более легкой для всех членов группы. Изменившиеся условия могут облегчить жизнь группе в целом, но перераспределение условий жизни будет приводить обычно к оскудению или усложнению жиз­ни отдельных членов группы. Прогресс в способах произ­водства, увеличение населения или улучшение организа­ции промышленного производства будут требовать, по крайней мере, от отдельных членов общества, изменения их привычного образа жизни, для того чтобы они могли стать частью измененной системы производства, и, изме­няя свой привычный образ жизни, они будут не в состоя­нии жить на уровне общепринятых понятий о том, что такое правильный и красивый образ жизни.

Всякий человек, от которого требуется изменить образ жизни и привычные отношения с окружающими его людь­ми, будет ощущать расхождение между тем способом жизни, который диктуется ему вновь возникшими потреб­ностями, и традиционным, к которому он привык. Именно оказавшиеся в таком положении люди обладают самым живым стимулом к перестройке общепринятого образа жизни и с готовностью принимают новые жизненные стан­дарты; а в таком положении люди оказываются вследст­вие потребности в средствах к существованию. Давление, которое испытывает группа со стороны внешнего окруже­ния, и стремление к перестройке образа жизни внутри группы возникает у ее членов в результате потребности в деньгах; и именно благодаря этому обстоятельству – тому, что внешние факторы большей частью переводятся в форму денежных или экономических потребностей, – именно благодаря этому обстоятельству мы можем ска­зать, что силы, которые имеют значение для реорганиза­ции институтов в любой современной производственной общности, являются главным образом экономическими си­лами или, в более точной формулировке, эти силы прини­мают форму денежных затруднений. Реорганизация, подобная той, что здесь рассматривается, является по су­ществу изменением во взглядах людей на все, что хорошо и правильно, а средства, которыми производится измене­ние в представлении о том, что хорошо и правильно, – это в значительной мере давление денежных потребностей.

Всякое изменение во взглядах людей на то, что хорошо и правильно в жизни человека, расчищает себе дорогу в лучшем случае лишь с опозданием. Особенно это справед­ливо в отношении всяких так называемых прогрессивных изменений, т. е. в направлении отклонения от архаичного состояния – состояния, которое можно считать отправным пунктом на любой ступени в социальном развитии общ­ности. Регресс во взглядах, возвращение к той позиции, которая была в течение долгого времени привычной роду человеческому в прошлом, происходит легче. Это особен­но справедливо в том случае, когда возникновение новой позиции происходило главным образом не из-за того, что этнический тип, замещая другой, покидает прежнюю позицию, чуждую его темпераменту.

Стадия развития культуры, которая непосредственно предшествует настоящему моменту истории западноевро­пейской цивилизации, – это то, что нами было названо квазимиролюбивой стадией. На этой квазимиролюбивой стадии господствующей чертой образа жизни является закон социального статуса. Нет необходимости разъяс­нять, сколь склонны современные люди вновь обращать­ся к духовной позиции господства и личного подчинения, которой эта стадия характеризуется. Скорее можно ска­зать, что закон статуса находится в неопределенном со­стоянии при современных экономических потребностях, а не был окончательно вытеснен образом мысли, полностью согласующимся с этими недавно выросшими потребно­стями. В истории жизни всех главных этнических групп, входящих в состав населения стран западноевропейской культуры, хищническая и квазимиролюбивая стадии эко­номического развития длились, видимо, долго. Поэтому темперамент и наклонности, свойственные этим стадиям развития, достигли такого постоянства, что сделали неиз­бежным возвращение к общим чертам соответствующего психологического склада любой социальной группы или общности, которая не попадает под действие сил, направ­ленных на поддержание недавно сложившегося образа мысли.

Общеизвестен факт: когда отдельные личности или же большие группы людей отделяются от высокоразвитого промышленного общества и попадают в окружение, находящееся на более низком уровне развития, или помеща­ются в более примитивные по своему характеру экономи­ческие условия, то становится очевидным их быстрый возврат к тому духовному облику, которым отличается хищ­нический тип человека; и представляется вероятным, что европеец типа долихоблонда обладает большей способно­стью к такому возврату к варварству, чем другие взаимо­действующие с ним в рамках западноевропейской куль­туры этнические элементы. История не столь давних пере­селений и колонизации изобилует примерами такого воз­врата в небольших масштабах. Если бы не боязнь оскор­бить тот шовинистический патриотизм, который столь характерен для хищнической культуры и наличие кото­рого в современных общностях является нередко самым ярким показателем регресса, то в качестве примера такого возврата в исключительно крупном масштабе можно бы­ло бы привести американские колонии, даже если его проявления и не были всеобъемлющими.

Праздный класс в значительной мере находится в вы­годном положении, не испытывая на себе давления тех экономических потребностей, которые господствуют в лю­бом современном обществе с его высокоорганизованным промышленным производством. Потребности, выдвигаемые борьбой за средства к существованию, являются менее настоятельными для этого класса, чем для любого другого; и в качестве следствия такого привилегированного положения праздного класса мы вправе ожидать, что он окажется одним из наименее податливых тем требовани­ям по дальнейшему развитию и реорганизации институ­тов, которые выдвигаются изменившейся производствен­ной ситуацией. Праздный класс – это консервативный класс. Острые требования, выдвигаемые общей экономи­ческой ситуацией, сложившейся в обществе, не касаются его представителей. Для удовлетворения требований изме­нившейся производственной технологии они не должны под страхом лишений изменять свой образ жизни или свои теоретические воззрения на окружающий мир, так как они не являются в полном смысле органической частью производственной общности. Поэтому эти потребности не вызывают у представителей праздного класса той степе­ни беспокойства по поводу существующего порядка, кото­рое одно может заставить какую-либо группу людей от­казаться от взглядов и способа существования, ставших для них привычными. Функция праздного класса в раз­витии общества – препятствовать движению, сохраняя то, что устарело. Это суждение отнюдь не ново, оно давно уже повторяется общественным мнением как избитое ут­верждение.

Широко распространенное мнение, что класс богатых по природе консервативен, стало общепринятым без ма­лейшего содействия со стороны какой-либо теории, рассматривающей место и отношения этого класса в разви­тии общества. Когда дается толкование его консерватив­ности, то обычно предлагается завистническое толкова­ние: богатый класс противится нововведениям потому, дескать, что у него есть закрепленное законом право на собственность – недостойная материальная заинтересо­ванность в сохранении существующих условий. Толкова­ние, выдвигаемое здесь, не приписывает праздному клас­су никаких неподобающих мотивов. Сопротивление переме­нам в системе развития общества является инстинктив­ным и не основывается, прежде всего, на корыстном под­счете материальных выгод; это инстинктивное отвраще­ние, возникающее при любом отходе от общепринятого способа обращения с вещами и общепринятого взгляда на вещи, – отвращение, знакомое всем людям и преодоле­ваемое лишь под нажимом обстоятельств. Всякая переме­на в образе жизни и образе мыслей вызывает раздраже­ние. Разница, существующая в этом вопросе между бога­тыми и простыми представителями рода человеческого, заключается не столько в этом побуждающем к консер­вативности мотиве, сколько в степени подверженности действию экономических сил, вызывающих перемену. Представители богатого класса не так легко подчиняются требованию нововведения, как другие люди, потому что их ничто к этому не принуждает.

Такая консервативность столь явная черта праздного класса, что она даже стала считаться признаком почтен­ности. Поскольку консервативность является характер­ным признаком более богатой, а, следовательно, почтенной части общества, она приобрела известную украшающую и наделяющую почетом значимость. Она стала до такой степени обязательной, что приверженность консерватив­ным взглядам, принимается при наших понятиях о почтен­ности как нечто само собой разумеющееся; и она становит­ся долгом всех, кто хотел бы, чтобы его жизнь была безу­пречной в глазах общества. Консервативность как харак­терная черта высших слоев соответствует внешним приличиям, а новаторство, наоборот, вульгарно, будучи явле­нием, присущим низам. Первым и крайне бездумным ощущением при том порицании и инстинктивном отвращении, с которым мы отворачиваемся от всяких преобра­зователей социального порядка, является именно это ощу­щение присущей делу вульгарности. Поэтому даже в тех случаях, когда признаются существенные достоинства того, за что выступает новатор, – а такое случается, если пороки, которые он хочет излечить, достаточно далеки в плане времени, пространства или личного контакта, – человек сохраняет неизменное ощущение того, что нова­тор является лицом, связывать себя с которым, по крайней мере, некрасиво и от социального контакта с которым нужно устраняться. Новаторство – дурной тон.

То, что обычаи, действия и взгляды зажиточного празд­ного класса приобретают характер предписывающего ка­нона поведения для остальной части общества, придает консервативному влиянию этого класса еще большую зна­чимость и размах. Следовать им – обязанность, ложащая­ся на плечи всех почтенных людей. В результате богатые слои, занимающие высокое положение в обществе, являясь самим воплощением добропорядочности, оказывают на развитие тормозящее действие, сильно превосходящее то влияние, которое определялось бы просто численностью класса. Предписывающий пример праздного класса спо­собствует значительному усилению сопротивления всех других слоев общества, которое оказывается всякому нововведению, и закреплению привязанности людей к доб­рым, унаследованным от прошлого поколения институ­там.

В том, что касается препятствий к усвоению общест­вом образа жизни, оказавшегося в большем согласии с потребностями времени, существует другой способ, которым праздный класс оказывает свое влияние. Этот второй способ направляющего действия со стороны верхов нельзя строго последовательно подвести под ту же категорию, что и инстинктивная консервативность и отвращение, питае­мое к новому образу мысли, о которых только что говори­лось; однако его вполне можно здесь рассматривать, так как у него есть с консервативным образом мысли то об­щее, что он стремится задержать введение нового и разви­тие социальной системы. Кодекс внешних приличий, условностей и обычаев, популярный в какой-то определен­ный момент времени среди определенного народа, в из­вестной степени представляет собой органическое целое по своему характеру, так что любое ощутимое изменение в одном пункте системы влечет за собой если не пере­стройку всей системы во всех отношениях, то некоторое изменение или реорганизацию в других вопросах. Когда в системе производится перемена, касающаяся отдельного мелкого момента, то расстройство системы условностей, являющееся результатом этой перемены, может быть не­заметным, но даже в таком случае можно с уверенностью сказать, что какое-то нарушение системы в целом, имею­щее более или менее далеко идущие последствия, насту­пит. С другой стороны, если предпринимаемое преобразо­вание требует упразднения или изменения в целом суще­ствующего института, имеющего в традиционной системе первостепенное значение, то сначала кажется, что в ре­зультате этого преобразования произойдет серьезное расстройство всей системы; становится ясным, что переуст­ройство общества по новому образцу, принятому на вооружение в одном из главных элементов системы, было бы если и возможным, то, во всяком случае, трудным и мучительным процессом.

Чтобы понять трудности, связанные с такой коренной переменой в каком-либо одном признаке традиционного образа жизни, нужно только представить упразднение в любой стране с западноевропейской культурой института моногамного брака или системы установления родства по мужской линии, института частной собственности или теистической веры; или же предположить упразднение поклонения предкам в Китае, систему каст в Индии, раб­ство в Африке; или же в странах ислама – установление равенства между полами. Нет необходимости в каких-либо доводах, показывающих, что в любом из этих слу­чаев расстройство системы принятых в обществе условностей было бы очень значительным. Чтобы произвести такого рода нововведение, требуются весьма глубокие изменения в других элементах системы, отличных от тех, на которые непосредственно распространяется нововведе­ние. Отвращение, испытываемое при любом подобного рода нововведении, выливается, по существу, в неприятие чуждого образа жизни. Знакомым из повседневного опыта фактом является отвращение, испытываемое добропорядочными людьми при всяком отходе от общепринятых способов существования. Нередко можно слышать, как люди, раздающие в обществе полезные советы и указания, подчеркивают те далеко идущие пагубные последствия, от которых пострадало бы общество при таких сравни­тельно малых переменах, как отделение от государства англиканской церкви, облегчение бракоразводного процес­са, предоставление женщинам избирательных прав, за­прещение производства и продажи алкогольных напитков, отмена или ограничение наследственных прав и т. д. Введение всякого такого новшества, говорят нам, «до основания потрясло бы общественное здание», «повергло бы общество в хаос», «подорвало бы основы морали», «сделало бы жизнь невыносимой», «разрушило бы уста­новленный природой порядок» и т. д. Эти различные вы­ражения гиперболичны, конечно, по своему характеру, однако они в то же время являются, как всякие преуве­личения, свидетельством того, сколь сильно ощущается серьезность тех последствий, которые они призваны опи­сать. Действие этих и им подобных нововведений по рас­стройству общепринятого образа жизни воспринимается как имеющее гораздо более серьезное значение, чем просто изменение отдельно взятого элемента из ряда всякого рода социальных устройств, производимых в интересах людей, живущих в обществе. То, что с такой очевидностью спра­ведливо в отношении нововведений первостепенной важ­ности, в меньшей степени справедливо и в отношении пе­ремен, имеющих не столь непосредственное значение для общества. Отвращение к переменам есть по большей час­ти отвращение к хлопотам по перестройке, необходимость которой вызовет любое конкретное изменение; и вот такая сплоченность системы институтов любой данной культуры или любого народа усиливает инстинктивное сопротивле­ние, оказываемое всякой перемене в привычном образе мышления людей, даже в тех вопросах, которые сами по себе не имеют большого значения.

Вследствие такого усиленного нежелания перемен, а также в результате сплоченности социальных институтов каждое нововведение, прокладывая себе путь, требует больших затрат нервной энергии, чем было бы необходи­мо в противном случае. Дело не только в том, что пере­мены в установившемся образе мысли внушают неприязнь. Процесс перестройки общепринятого представления о жизни требует известных умственных усилий – усилий более или менее длительных, – чтобы сориентироваться и не растеряться в изменившихся обстоятельствах. Этот процесс делает необходимым определенный расход сил и предполагает для его успешного осуществления приложе­ние дополнительных усилий сверх тех, что поглощаются в ежедневной борьбе за средства существования. Отсюда следует, что недоедание и чрезмерно тяжелая физическая работа мешают прогрессу ничуть не меньшим образом, чем роскошная жизнь, которая исключает всякое недовольст­во уже тем, что не дает к нему ни малейшего повода. Люди нищенски бедные и те, чьи силы поглощает повседневная борьба за пропитание, консервативны потому, что не могут позволить себе позаботиться о послезавтраш­нем дне; точно так же, как очень богатые люди консервативны потому, что у них мало оснований быть недоволь­ными той ситуацией, какая имеется на сегодняшний день.

Из этого утверждения очевидно, что институт празд­ного класса способствует тому, чтобы низы стали консер­вативными, лишая их, насколько возможно, средств к существованию и уменьшая таким образом, их потребление, а следовательно, и потенциальную энергию до такой сте­пени, что они становятся неспособными к напряжению, требующемуся, чтобы научиться новому образу мысли и усвоить его как привычку. Скопление богатства на верх­них ступенях социально-денежной лестницы предполага­ет лишения на более низких ступенях. Хотя это утвержде­ние банально, но значительные лишения среди массы народа, где бы это ни имело место, являются серьезным препятствием нововведению.

Такое тормозящее действие неравного распределения богатства подкрепляется косвенным действием, стремя­щимся к тому же результату. Как мы уже видели, предписывающий пример, который подается праздным клас­сом в укреплении канонов почтенности, питает обычай демонстративного потребления. Широкое распространение демонстративного потребления в качестве одного из эле­ментов нормы приличия среди всех слоев общества нель­зя, конечно, всецело усматривать в примере, который подает праздный класс. Требования благопристойности в этом вопросе очень существенны и настоятельны, так что даже среди классов, чье денежное положение достаточно крепко, чтобы допустить значительное потребление това­ров сверх прожиточного минимума, остаток средств, имею­щийся в распоряжении после удовлетворения наиболее настоятельных материальных потребностей, весьма часто отвлекается на демонстративное потребление, а не на до­полнительные материальные или духовные блага. Более того, имеющиеся в наличии излишки энергии также, ско­рее всего, тратятся на приобретение товаров для демон­стративного потребления или демонстративного накопле­ния. В итоге требования денежной почтенности имеют тенденцию (1) оставить лишь скудный прожиточный минимум для сферы недемонстративного потребления и (2) поглотить всякий избыток энергии, которая может иметься в распоряжении после обеспечения чисто физиче­ских жизненных нужд. В результате укрепляется общая консервативная позиция. Институт праздного класса за­держивает развитие общества непосредственно (1) по инерции, свойственной самому классу; (2) собственным примером давая установку на демонстративное расточе­ние и консервативность; а также косвенно (3) через по­средство той системы неравного распределения благосо­стояния и средств к существованию, на которой покоится сам институт.

К этому следует добавить, что у праздного класса есть и материальная заинтересованность в том, чтобы все оставалось так, как есть. При обстоятельствах, получаю­щих широкое распространение в какой-либо конкретный момент времени, этот класс оказывается в привилегиро­ванном положении, и при всяком отходе от существующе­го порядка можно ожидать нанесения ущерба именно ему, а не наоборот. Позицию праздного класса как просто выражающую влияние его классового интереса, поэтому вполне нужно было бы оставить в покое. Корыстный мо­тив, заключающийся в материальной заинтересованности, занимает свое место в качестве дополнения сильных ин­стинктивных пристрастий класса, таким образом, делая его влияние еще более консервативным, чем это могло бы быть в противном случае.

Все это, конечно, не суть восхваления или осуждения функции праздного класса как экспоненты, как носителя консервативности или регресса в социальном устройстве. Его тормозящее действие может быть благотворным или наоборот. Является ли оно благотворным или неблаготвор­ным в каждом конкретном случае – это вопрос казуисти­ки, а не общей теории. Может быть, и есть доля истины в позиции (как вопросе политики), так часто выражаемой представителями консервативного слоя, считающими, что без такого существенного и последовательного противле­ния введению нового, какое оказывают консервативные зажиточные классы, социальное новаторство и экспери­мент быстро привели бы общество в неприемлемое и не­выносимое состояние, единственным возможным исходом которого была бы реакция недовольства, грозящая ката­строфой. тем не менее, все это не имеет прямого отноше­ния к предмету обсуждения.

Однако – оставляя в стороне всякое осуждение и во­прос относительно необходимости такого сдерживания безрассудных социальных нововведений – праздный класс неизбежно и последовательно тормозит процесс приспо­собления к окружающей среде, который называется про­движением общества или социальным развитием. Позицию, характерную для праздного класса, можно кратко выразить в афоризме: «Все, что ни есть, все правильно», тогда как закон естественного отбора в приложении к социальным институтам подводит к аксиоме: «Все, что ни есть, все неправильно». Не то чтобы современные инсти­туты были совершенно неподходящи для современного общества, но они всегда и неизбежно в той или иной сте­пени не соответствуют ему по своему назначению. Они являются результатом до некоторой степени неполного приспособления системы общественной жизни к экономи­ческой ситуации, существовавшей в какой-то момент раз­вития в прошлом; и поэтому погрешность в степени их приспособленности несколько больше того промежутка, который отделяет настоящую ситуацию от прошлой. «Правильно» и «неправильно» употребляются здесь, не выражая, конечно, никаких соображений по поводу того, чему должно или чему не должно быть. Эти слова употреб­ляются просто с эволюционной (нейтральной по отношению к морали) точки зрения с намерением обозначить совместимость или несовместимость с результативным эволюционным процессом. Институт праздного класса в силу классового интереса, инстинкта, а также наставле­нием и личным примером стремится увековечить сущест­вующее несоответствие социальных институтов и даже благоприятствует возврату к несколько более архаичному образу жизни общества, к системе, которая находилась бы в еще большем несоответствии с потребностями общества в существующей ситуации, нежели общепризнанная уста­ревшая система, унаследованная от недавнего прошлого. Однако теперь, когда все сказано по части сохранения старых добрых порядков, вернемся к тому остающемуся справедливым факту, что институты изменяются и раз­виваются. Происходит совокупное развитие обычаев и об­раза мысли, приспособление и отбор принимаемых обще­ством условностей и способов существования. Кое-что следует сказать о функции праздного класса в деле на­правления этого развития, а также в его торможении, од­нако здесь мало что можно добавить о его связи с разви­тием институтов, кроме как то, что касается институтов, являющихся непосредственно экономическими и, прежде всего, экономическими по своему характеру. Эти институ­ты – экономическую структуру общества – можно грубо обособить в два класса, или категории, согласно тому, какой из двух различных целей экономического развития общества они служат.

Следуя классической терминологии, можно сказать, что это либо институты приобретения, либо институты производства; или, возвращаясь вновь к терминам, употреблявшимся в различной связи в начальных главах, это институты финансовые либо производственные; или же еще в других терминах они являются институтами, отвечающими либо завистническому, либо независтническому интересу. Одна категория имеет отношение к «бизнесу», другая – к промышленности, понимая это слово в его техническом смысле*. (Уточнение автора вызвано полисемией английского слова industry, имеющего значение «трудолюбие». – Прим. перев.)

Последняя категория не воспринима­ется иногда в качестве институтов, большей частью по той причине, что они не касаются непосредственно правя­щего класса, а поэтому редко являются предметом зако­нодательства или зрелого общественного договора. Когда же им уделяется внимание, то подход к ним осуществля­ется с финансовой стороны, или с позиции бизнеса, причем в наше время это та сторона или тот аспект экономической жизни, которая главным образом и занимает умы людей, в особенности являясь предметом размыш­лений верхних слоев. В делах экономических эти слои ма­ло заинтересованы в чем-либо, кроме бизнеса, тогда как на них главным образом и возлагается обязанность обду­мывать положение дел в обществе.

Отношение праздного (т. е. имущего непроизводствен­ного) класса к экономическому процессу является денеж­ным отношением – отношением стяжательства, а не про­изводства, эксплуатации, а не полезности. Косвенным об­разом его экономическая функция может, конечно, иметь крайне важное значение для процесса экономической жизни общества, и мы отнюдь не намерены приуменьшать экономическую роль имущего класса или «капитанов индустрии». Наша цель просто разъяснить, какова приро­да отношения, в котором находятся эти классы к процессу производства и экономическим институтам. Их функция является по своему характеру паразитической, а их инте­рес заключается в том, чтобы обращать все, что только можно, себе на пользу, удерживая все, что попадается под руку. Обычаи мира бизнеса сложились под направляющим и избирательным действием законов хищничества или паразитизма. Это обычаи собственничества, производные, более или менее отдаленные, от древней хищнической культуры. Однако современной экономической ситуации эти финансовые институты никак не соответствуют, ибо они сложились в экономических условиях прошлого, усло­виях, несколько отличающихся от настоящего момента. Они не соответствуют своему назначению, как могли бы соответствовать, даже по своей эффективности в денеж­ном плане. Изменение производственных условий требу­ет измененной системы приобретения; и финансовые слои имеют известную заинтересованность в приспособлении финансовых институтов к тому, чтобы те давали наилуч­ший результат в приобретении ими частной прибыли, спо­собствующей продолжению производственного процесса, в ходе которого эта прибыль возникает. Отсюда более или менее последовательное стремление праздного класса на­правлять развитие институтов по тому пути, который бы отвечал денежным целям, формирующим экономическую жизнь праздного класса.

Влияние денежного интереса и привычной денежной психологии на развитие институтов видно в тех законо­дательных актах и принятых в обществе соглашениях, которые направлены на защиту собственности, приведе­ние в исполнение договоров, удобство осуществления фи­нансовых операций, закрепление имущественных прав. Сюда относятся перемены в законодательстве, касающие­ся банкротства и ликвидации имущества, ограниченной ответственности, банковских и валютных операций, коа­лиций рабочих или работодателей, трестов и картелей. Оснащение общества такого рода институтами имеет огромное непосредственное значение только для имущих классов и находится в прямой зависимости от размера собственности; иначе говоря, в прямой зависимости от того, насколько эти слои общества вписываются в катего­рию праздного класса. Однако косвенно эти соглашения в сфере бизнеса имеют самое серьезное значение для процесса производства и для образа жизни общества. И фи­нансовые слои, направляя в этом отношении развитие институтов, служат какому-то назначению, имеющему для общества самое важное значение не только в сохранении принятой системы общественной жизни, но также прида­вая определенную форму собственно производственному процессу.

Ближайшей целью такой финансово-институциональной системы и ее улучшения является усиление возмож­ности мирной и организованной эксплуатации, но ее дей­ствие в отдаленной перспективе распространяется гораздо дальше этой непосредственной цели. Мало того, что требующее меньших усилий руководство бизнесом предостав­ляет возможность для более спокойного течения производ­ства и внепроизводственной жизни; устранение в резуль­тате этого беспорядков и осложнений, требующих проявле­ния проницательности и умения разбираться в повседнев­ных делах, способствует тому, что участие самого денежного класса становится излишним. Без «капитана» можно обойтись, коль скоро денежные сделки сводятся к фор­мальности. Такой итог, безусловно, возможен пока лишь в неопределенном будущем. Сложившиеся в современных институтах усовершенствования, выгодные для денежно­го интереса, имеют тенденцию к замене еще в одной обла­сти «капитана» на «бездушную» акционерную корпора­цию и таким образом, способствуют тому, чтобы без важнейшей функции праздного класса, функции обладания собственностью, можно было обойтись. Косвенным обра­зом, следовательно, то направление, которое придает раз­витию экономических институтов влияние праздного класса, имеет очень большое производственное значение.