Сцена вторая

💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

Сцена вторая

Высвечивается круг в левой стороне сцены, где обнявшись сидят на скамье Анна Болейн и Перси, граф Нортумберленд. Анна вы глядит моложе, чем в прологе, и одета в простенькое домашнее платье той эпохи. Перси молод, красив, неглуп, горячи храбр. На занавес‑ задник проецируется изображение окна с полуоткрытыми створками.

Анна. Два года провести среди французов, в гостях у королевы Клод. Быть при дворе, где собран цвет дворянства. Узнать их близко, аристократов до конца ногтей, изысканных, как топкий шелк. Блестящих рыцарей, наездников, танцоров, каких еще не видел свет! Вельмож, свободно говорящих по-латыни, по-гречески, по-итальянски, владеющих родным французским, как ловкий фехтовальщик шпагой, так меток и остер у них язык!

Анна. Ну как за что! Вращаться в кругу таких галантнейших мужчин с пленительным, неотразимым шармом, с изысканною грацией манер, с такой способностью обворожить, что... и не влюбиться ни в кого из них! Вернуться в Англию и тотчас же влюбиться в дикаря. В мужлана с севера. Он груб и не отесан, не может танцевать, не может петь. Не может, кажется, связать двух слов.

Анна. И тоже – неумел. Совсем не так умело, как обнимали те. Но только лишь твои объятия желанны мне – бог знает почему. Ты неумел во всех своих поступках, неловок, неуклюж, но как же я люблю твою неловкость!

Перси. Щелка – для праздников, а добрый домотканые холст – для долгой жизни.

Анна. Нам кое-что осталось обсудить. Уж если мы так сильно полюбили, что думаем стать мужем и женой, то мы должны любить и так правдиво, чтоб друг от друга ничего не скрыть. Я все тебе открою без утайки.

Перси. Не лечь ли нам в постель до свадьба?

Перси. Ну, если этого нам мало, чтоб открыться, то я не знаю, что еще сказать!

Перси. Мне хочется, чтоб ты жилая со мной в Нортумберленде.

Анна (мечтательно). Ну что же, в этом что-то есть. Быть леди Анной, жить с тобой в твоем наследном замке, всю ночь проспать с тобой в одной постели, а утром – утром слуги вносит завтрак для графа Персия и его жены.

Анна. Понравится. Пусть это жизнь вдали от света, среди далеких северных холмов, но власть есть власть, а я тебя люблю и буду всем довольна. Скажи, ты девственник?

Анна. Я это знаю. Но я спросила, девственник ли ты. Я буду первой у тебя, когда мы ляжем

Анна. Не надо так смущаться, милый. Как все же в Англии не просвещен народ! Скажи мне прямо: было таки так. А я скажу тебе всю правду о себе, как делают всегда французы. У нас тут принято считать такие вещи грязной тайной. Куда там, преступленьем! Хотя случаются они со всеми. В семнадцать лет мы вовсе не младенцы, и нечего их строить из себя. Ты можешь спрашивать меня, о чем захочешь.

Перси. И это все случилось там, во Франции?

Анна. Во Франции. Но также и задолго до того. Я как-то раз, когда была девчонкой, играла с мальчиком в лесу у замка. Мы с ним повздорили, он повалил меня и... (Встает). Боже, я краснею. Кровь бросилась в лицо. Я думала, меня ничто уже не вгонит в краску, и нате вам, горячая волна всю залила – от пяток до корней волос. А раньше я могла рассказывать об этом...

Анна (с вызовом). Конечно! Но сам туманный, затхлый воздух на этом острове рождает в людях скрытность. Здесь все таятся, словно дикари.

Перси. Причина, может быть, совсем в другом.

Перси. Я, Анна, не мудрец в таких делах, но мне сдается, что женщиной становятся не раньше, чем полюбят. До этого вам нечего скрывать.

Анна (задумчиво). Что ж, может быть. Возможно, ты мудрей, чем сам себя считаешь.

Перси. Надеюсь, так. Кто не стремится быть мудрей, чем сам себя считает, далеко не уйдет.

Анна. Вот странно! Стою перед тобой, пытаюсь досказать про это – вполне же ведь естественная вещь – и чувствую: язык прилип к гортани.

Анна. Ты даже стал невежлив от смущенья. Сконфузился, сгораешь от стыда. Но, право же, мы не должны стесняться. Ни ты, ни я. Уж эти мне стыдливые манеры провинциальных...

Перси. Я не хочу про это слушать, Анна. Боюсь, твоя парижская игра мне не по вкусу.

Анна. Тогда выкладывай про девушек. Когда и сколько.

Перси. Тебе бы надо, ласточка, заранее усвоить такую вещь. Когда у нас с тобою будет дом, я буду в нем главой семейства; в какую мы ни стали бы играть игру, зачинщиком в ней буду я. Игра, в которой от стыда язык немеет и пылают щеки, мне неприятна. Сейчас я предпочел бы ей другую: обнять тебя и помолчать.

Анна. А знаешь что? Мне это тоже больше по душе. Иди ко мне.

Перси снова обнимает Анну. В тот же момент из середины неосвещенной части сцены к ним направляется смутно различимая человеческая фигура. Анна движением руки останавливает Перси, приблизившего свои губы к ее губам.

Анна встает. Персы продолжает сидеть, держа ее за руку. Вулси, подойди, вступает в освещенный круг. Теперь встает и Перси.

Вулси. Я рад застать вас вместе: я должен кое-что сказать обоим вам. Но огорчен, застав вас в столь интимной позе: как раз об этом я и должен говорить. Милорд! Король и ваш отец, обдумавши вопрос о браке, решили породнить ваш род со знатным родом Толботов и с этой целью выбрали вам в жены дочь графа Шрусбери.

Перси. Вот новость – породнить! Ну нет, милорд, меня оставьте.

Вулси. Вас, Анна, милая, король и ваш отец решили выдать замуж за графа Ормонда, чтоб подкрепить наследные права на земли Ормондов в Ирландии.

Анна. Откуда вы все это взяли? Ничуть не решено! Никто мне не сказал ни слова! Ни о замужестве, ни об ирландских землях!.

Вулси. Отец вам все расскажет. А что до вас, лорд Перси, вам пора припомнить, что это я представил вас к двору и дал вам кров в моем дворце. Бодливому бычку и юной леди нельзя мешаться в то, что решено в совете с королем. Не вам менять политику державы.

Перси. Но с этой девушкой я обручился – при множестве свидетелей, среди которых был ее отец! Я взрослый человек, нас все считают равной, хорошей партией, и против наших планок никто не возражал! Мы с ней помолвлены, и – что еще важнее – друг другу отдали свои сердца.

Вулси. Не сомневаюсь. это благодарность за все добро, что я старался делать вам! (Отворачивается).

Анна (мягко). Милорд, о том, что мы друг друга любим, уже два месяца известно в доме всем: ведь мы не прятали свою любовь от близких и от слуг. За это время целый свет узнал: мы с Перси влюблены и думаем о свадьбе. И вдруг явились вы с известием, что нас хотят венчать с другими. Мы не поймем, что кроется за этим. Должна же быть какая-то причина? Скажите нам ее.

Анна. Но это значит: вы несете вздор. Я вас не буду слушать!

Вулси. Я с вами говорю как посланный монарха и этого прошу не забывать! Один знатнейший лорд, мне помнится, расстался с жизнью за дерзость менее опасную, чем я услышал. Он звался Бекингем.

Перси (более примирительно). Поверьте мне, я вовсе не хотел прогневать короля. Но объясните нам, что это значит. Зачем явились вы все это нам сказать?

Вулси (громовым голосом). Уж не сочли ли вы, что мы с монархом подходим с легкостью к таким вещам? Что прежде, чем отдать приказ, не взвесили всех доводов и за и против? Скажу одно: вам надо подчиниться, не то лишитесь всех владений! А станете упорствовать – и жизни! Сейчас уйдите: я с Анною поговорю наедине.

Перси. Легко вам тут приказывать, милорд, сначала пригрозив мне смертью. Но я хочу ее поцеловать – и поцелую. (Целует Анну).

Анна. Будь осторожен, милый. И до скорой встречи.

Перси. Да. (Поворачивается и уходит вправо, в темноту).

Анна стоит молча и с вы зовом смотрит кардиналу Вулси в лицо.

Вулси. Напрасно вы стараетесь испепелить меня своим горящим взглядом. В мои года такой пустяк не ранит; ваш возраст более легко раним, но ваши раны быстро заживают. Неужто вам и вправду нужен колючий северный чертополох?

Вулси. Но, появись у вас другой, достойнейший поклонник, все можно будет изменить, не так ли?

Вулси. Мне все же кажется, что он имеет шанс: вам стоит лишь его увидеть.

Вулси. Лорд Ормонд – звук пустой, одно лишь имя, что взято с потолка. А я имел в виду совсем, совсем другого.

Анна. Не нужен мне другой! Я выбрала себе супруга, и если вы заставите его страдать, то знайте наперед: пусть я лишь девушка, но я умею мстить!

Вулси. Взгляните-ка на ваше ожерелье, Анна. Видна вам надпись?

Вулси. И все же надпись есть; она видна мне – пускай пока что вам и не видна. Я ясно вижу строчку из стиха. Она гласит: «No1i mе tangere, я кесарю принадлежу» («Не прикасайся ко мне». Цитата из латинского канонизированного перевода Библии (Евангелие от Иоанна, гл. 20, ст. 17). Вы знаете латынь?

Вулси Я перевел бы эту надпись так: «Не тронь меня: владеет мной король».

Вулси. Но в Англии у нас всего один король.

Анна. Зачем же мне король? Мне нужен мой избранник.

Вулси. Когда державный Генрих смотрит на девицу, ей не пристало в сторону глядеть.

Анна (помолчав). Я пас, простите, плохо понимаю. Вы, кажется, хотите мне сказать, что Генрих, наш король, остановил на мне свой взор?

Вулси. Мне нравится предвосхищать его желанья.

Из темной правой части сцены к ним движутся две фигуры.

Анна. Но с вашим-то умом нетрудно предвосхитить и тот ответ, который он получит, придя ко мне. Не первый год он свой у нас в семье. Моя сестра сейчас под сердцем носит его ребенка. И больше не нужна ему. Яне желаю участи своей сестры, спасибо...

Томас Болейн и его жена Елизавета входят в освещенный круг.

Анна. И вы? Родную дочь отдать готовы в жертву державному быку? Ты, мой отец? И ты, родная мать?

Болейн. Ночь, дочка! Говори потише. Он – тут.

Анна. Ах вот как! Ну что ж, не я звала его. Раз вы его зазвали, ищите сами выход.

Болейн. Но я тут ни при чем. Он сам пришел – и прямо же с порога потребовал тебя. Как мог я знать, что эта честь тебе не в радость? Все девушки в стране мечтают о подобном счастье!

Анна. Вы знаете, что это значит – любить? И ты и ты? Вы помните? Вы помните, каким бывает это чувство? Как, проводив любимого до двери, ты больше не живешь и жить не хочешь, пока он не придет опять?

Болейн. Ведь ты жила во Франции... и при дворе...

Анна. Да мало ли где я жила, что делала и с кем общалась! Зато теперь из всех мужчин на свете мне нужен лишь один. Никто другой моим не станет! Никто! Скажи им, мама!

Елизавета (мягко). Да, девочка... когда-то я твердила то же – все то, что говорила ты, – и я бы бросилась тебе сейчас на помощь, но... не могу. Теперь-то я уж твердо знаю: мы сами не вольны ни выбрать, ни завладеть, ни удержать. Ты тут живешь, нет, больше, ты живешь на слете – мы все живем – лишь потому, что мы ловили свой счастливый шанс, когда он плыл нам в руки; лишь потому, что мы умели стоять в дверях и ждать сваю удачу; лишь потому, что мы смеялись, когда нам шел на пользу смех, и целовали, когда нам это шло на пользу...

Болейн. И убивали, когда была на пользу смерть! Но все равно всем нам грозит опасность! Считать, что мы живем без страха за себя, что нам с тобою нечего бояться и что над нами век не грянет гром, способен лишь глупец, а дочери мои не могут быть так глупы.

Елизавета. Ты знаешь ли, что это значит – когда король потребовал тебя? Что этому сопутствует?

Вулси. Могу заверить вас: король уйдет, почувствуй он малейший холод. Вам стоит проявить лишь тень сомненья, и он отвергнет вас. Он не привык, чтоб кто-то колебался.

Елизавета. А знаешь ты, что это значит – ответить «нет» на просьбу короля? Мы можем впасть в немилость прощай тогда все то, что мы имеем, что обрели с таким большим трудом.

Анна. Вам впору распрощаться с этим! Пусть вся семья, весь дом впадут в немилость, я все-таки не дамся королю! Я не хочу его, я с ним близка не буду!

Болейн. А мальчик, что тебя увлек – Нортумберленд, – тебя оставит, едва покинет стены замка. Ну, как посмеет он коснуться девы, которую облюбовал король?

Вулси. И как посмеет он вступить в родство с семьей, прогневавшей монарха?

Анна. Милорд, ведь при дворе полно таких семей, как наша; у нас в семье всего лишь две сестры – мы с Мэри. Одной из двух сестер ему вполне довольно. Пусть выберет теперь кого-нибудь еще.

Вулси. Виной тому всего две вещи: монаршья воля, вы сама – лицо, фигура, голос. Король увидел вас, услышал нашу речь, и вы ему пришлись по вкусу. Я не могу заставить измениться ни вас, ни короля.

Елизавета. Помилуй, Анна, это наш король! Притом король великий. Он молоди красив; поэзия и музыка – его стихия; искусством танцевать и говорить он затмевает всех своих придворных. Ей-богу же, его достоинств нельзя не оценить!

Анна. Что ж, мама, хорошо; я знаю в этом толк, я постараюсь... Он молод, говоришь? Хоть он женился рано, в восемнадцать, уже семнадцать лет, как он женат, и если бы все дети, рожденные им в браке и внебрачно, остались живы, их было бы теперь не меньше десяти. Своей любовнице король бывает верен лишь относительно. Наверно, дольше всех он оставался с Мэри. Четыре года длилась эта связь. И вот – все кончено. А что же будет с Мэри? Вопрос напрасен. Ты назвала его великим королем. Ну что ж, его отец, который славился своим коварством и крайней скупостью, оставил сыну кучу денег. А деньги, спору нет, дают большую власть. Но есть ли повод считать его великим королем? Ведь он не мудр, не праведен, не добр! Ты говоришь, поэзия и музыка – его стихия. Придворные и впрямь все хором хвалят его стихи и песни, но при дворе, как ты сама призналась, не похвалившего, возможно, ждет опала. Еще ты говоришь, что он затмил придворных искусством танцевать. Каким же глупым должен быть танцор, который вздумал бы побить такого гордеца, как Генрих? А что до ратных дел, то этот воин учиться должен у своей жены. Екатерина, В пук разбив шотландцев, прославила себя победой в битве на флодденских полях, в то время как король с великой ратью, достаточной, чтоб покорить Европу, пытался взять два маленьких французских городка.

В глубине сцены появляется в темноте смутно различимая тень, и мы слышим голос Генриха.

Генрих (пока еще не виден). Эй, как тебя? Пойди спроси, любезный, не может ли войти король. да, ты! Я обращаюсь именно к тебе. Монарх живет все время на виду и посему умеет уважать уединение других людей. Иди узнай! Спроси!

Слуга (появляясь на краю освещенного круга). Скажите, может ли войти король?

Генрих (появляясь вслед за слугой). Отлично сказано. И коротко и ясно. Слуга у вас – на редкость славный слабоумный малый. Не правда ли, дружок? (Похлопывает слугу по спине).

Слуга. Так точно, сир. Как вашему величеству угодно. (Уходит).

Болейн. Вы в этом доме, сир, всегда желанный гость.

Генрих. Как вы – в моем, сэр Томас. Теперь – мои манеры. По-моему, я поздоровался со всеми, кроме леди Анны. Вы мне, прелестная, подарите ваш поцелуй?

Генрих с довольным видом подходит к ней, раскрыв объятия. Анна, склонясь в реверансе, холодно целует ему руку.

Генрих. Нет, не такой мне нужен поцелуй, красотка.

Анна. Я пью лекарства от простуды, сир. У них такой ужасный запах, что вы его мне не простите ввек.

Генрих. Ане пытались вы лечиться гиппокрасом? Пить каждый час стакан горячего целебного вина?

Генрих. Попробуйте! Я вам сегодня же пришлю вина, которое готовил сам на пряностях и травах. Здоровье ваше значит для меня так много, что вам, голубушка, никак нельзя болеть. Жизнь слишком быстротечна, чтобы тратить краткий срок, что нам отпущен, на всякие болезни. (Неожиданно наклонившись, целует ее в губы). На ваших губках нет ни жара от простуды, ни запаха лекарств, но есть, красавица, медовый привкус застенчивых девичьих уст... Позвольте отослать всех этих провожатых.

Генрих. Я, с позволенья вашего, их все же отошлю – верней, без позволенья. Отцы, мамаши, кардиналы – все эти лица могут нас покинуть.

Вулси, Томас и Елизавета Болейны с поклонами отступают в темноту правой стороны сцены.

Когда бы знали вы, как сильно у меня трепещет сердце, как сперло дух волненье! Поверьте, Нэн, в делах любви король несчастлив. Я к вам пришел, испуганный, как школьник, что в первый раз поднес букетик даме, но как узнать, понравился ли я? И нравлюсь ли кому-нибудь из женщин? Я обречен всегда блуждать в потемках: ведь я король, любить которого считают долгом, как платить налоги... Я вас прошу об одолженьи, Нэн. Смотрите на меня не как на короля, который может и приказать и требовать, а как на робкого влюбленного мужчину, который мучится сомненьем, надеется и хочет быть любимым таким, каков он есть.

Анна. Но если вы обычный смертный, робеющий и мучимый сомненьем, зачем же вы направили посла, чтоб припугнуть меня и вырвать у меня согласье?

Анна. Нет, очень ловко. Ясно дал понять, что всякое желанье короля – для подданных закон.

Генрих. Ну, значит, он сказал не то. Клянусь вам, Нэн, со мной стряслось несчастье: я полюбил. Сначала я хотел перебороть любовь, но, часто видя вас, пытаясь вас не видеть, о вас не думать, я только лишь сильней влюблялся. Теперь я больше не могу скрывать свою любовь. Я должен нам открыться. Прошу вас, сжальтесь... Сказать по правде, я никак не мог решиться сказать вам сам. Я так боялся!

Анна. Тогда, быть может, вы поймете и мое несчастье: н тоже полюбила. Притом не вас.

Анна. Не вы ли только что печалились о том, что королям не говорят всей правды?

Генрих. Да, черт возьми, на этот раз вся правда мне сказана в лицо! Кто он? Нортумберленд?

Анна. Не будет ли неосторожности о назвать его?

Генрих. Не важно. Мне и так известно. Я слышал это, но не верил. Как далеко зашли у вас дела?

Анна. Мое замужество не будет схоже с замужеством моей сестры. Мой Пepcи не способен быть любезным рогоносцем-мужем, а я – доступного ДЛЯ вас женой.

Генрих. Ну, жены все доступны, а их мужей нетрудно усмирить!

Генрих. Нет, всех! Но вас я не желаю брать из чьих-то рук! Вы, черт вас побери, нужны мне одному!

Анна. А после вы распорядитесь мною, как грязной тряпкой, – бросите на свалку. Да что-то и не видно, чтобы Мэри сорила королевскую казну.

Генрих. Но Мэри ни о чем и не просила! Поверьте, Анна, я совсем растерян, не знаю, чем вас соблазнить еще. Просите у меня, чего хотите.

Анна. Свободы! Я прошу свободы, чтоб повенчаться с тем, кого люблю.

Генрих. Я постараюсь. Хоть я и кровожаден, постараюсь. (Зовет). Эй, Вулси! (Поворачивается и уходит в темноту). Где этот жирный грешник? Где наместник ада?