Трудный случай в практике

💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

Цорн принял Престо в большом кабинете, который ничем не напоминал кабинета врача: здесь не было ни стеклянных шкафов с устрашающими медицинскими инструментами, ни черепов, ни скелетов, ни даже шкафов с толстыми внушительными книгами на разных иностранных языках, которые должны свидетельствовать об эрудиции их хозяина и тем самым внушать к нему уважение. Очень удобная кожаная мебель, большой письменный стол красного дерева, покрытый поверх зеленого сукна толстым стеклом; на нем только чернильный прибор, украшенный бронзовой статуэткой бизона, телефон и две вазы с цветами. Букеты цветов в японских вазах стояли в разных углах комнаты. Картины на стенах, преимущественно веселые пейзажи, и две статуи: Афродиты, выходящей из пены морской, и Аполлона – образцы идеальной красоты человеческого тела. Никакая цена не дорога, чтобы только избавиться от своего уродства и приблизиться к этим образцам! Окно во всю стену выходило на зеркальный пруд и лужайку, засеянную красными маками. Такой кабинет производил на пациентов наилучшее впечатление.

Цорн сидел за письменным столом, откинувшись на высокую спинку кресла. Это был крепкий сорокалетний мужчина с типичным бритым краснощеким англосаксонским продолговатым лицом, носом с горбинкой, выдающимся подбородком. Светлые короткие волосы гладко причесаны. Цорн не носил очков. Его серые умные глаза смотрели весело и проницательно. Тонкие губы улыбались. Костюм песочного цвета с гвоздикой в петлице хорошо облегал его стройное тело. В его внешности, как и в обстановке, не было ничего профессионального. И во всем этом был свой тонкий, хорошо продуманный психологический расчет.

При появлении Престо Цорн поднялся и, протянув обе руки, пошел к нему навстречу, как к старому другу.

– Здравствуйте, здравствуйте, мистер Престо! – радушно воскликнул Цорн. – Очень рад вас видеть. Прошу садиться. Вот здесь вам будет удобнее.

Он усадил Престо не возле письменного стола, а у окна, и сел в кресло напротив. На маленьком круглом красного дерева столике стояли серебряный ящичек с сигарами и папиросами и электрическая зажигалка.

– Предпочитаете папиросы или сигары? – Цорн пододвинул ящичек с многочисленными отделениями и пояснил: – Вот египетские папиросы, турецкие, гаванские сигары «Вегуэрос», «Регалия Байрон», – в продаже не найдете, – это из Суматры, Явы, Виргинии…

Престо поблагодарил и взял «Вегуэрос» – лучшее произведение Гаваны. Цорн закурил папиросу.

– Когда мне вчера сообщили, что к нам пожаловал сам Тонио Престо, я, признаться, сразу не поверил. Неужели вы решились изменить свою внешность?

Цорн смотрел прямо в лицо Престо, любезно улыбался, но не смеялся, что немало удивило Престо. Цорн, очевидно, умел великолепно владеть собой.

– Почему бы и нет? – ответил Престо вопросом на вопрос.

Цорн сделал паузу, улыбнулся еще шире, обнажив прекрасно сохранившиеся белые длинные зубы, и сказал:

– А вы можете поручиться, что ваши поклонники не учинят надо мною суда Линча?

Престо улыбнулся, в свою очередь, и едва не проговорился о вчерашней посетительнице.

– И дело не только в этом, – продолжал Цорн. – Я сам не уверен, имею ли право произвести над вами метаморфозу.

«Не хватает еще того, чтобы Цорн отказался!» – с волнением подумал Престо и сказал:

Тонио волновался и был особенно смешон. Но Цорн по-прежнему только улыбался. Железный человек!

– Я здесь пробыл всего несколько часов, – добавил Тонио, – и уже видел столько товарищей по несчастью…

– Да, но вы составляете исключение. Исключение даже в моей, несколько необычной практике, – возразил Цорн. – Для всех моих пациентов их физическая ненормальность является лишь печальным побочным обстоятельством. Она лишает их многого, не давая ничего ни им, ни обществу. Они ничего не теряют и выигрывают все. Совершенно иное положение с вами. Ваша внешность неразрывно связана с вашим творчеством, с вашими публич ными выступлениями…

«И он о том же!» – с досадой подумал Престо и крикнул:

– Разумеется, вы свободный американский гражданин, – ответил Цорн. – Но я сейчас говорю не о вас, а о себе. Согласитесь, что вы представляете совершенно исключительное явление природы, как неповторимое произведение искусства… Вы видели химер на парижском соборе Нотр-Дам? Они очень безобразны, и в то же время в них есть своеобразная красота. Что сказали бы о человеке, который разбил бы химер и на их место поставил благообразных херувимов? Не называли бы его вандалом и варваром? История никогда не простила бы ему этого. Он опозорил бы свое имя. Я не хочу, чтобы это было мое имя… Боюсь, что вы и сами не обдумали до конца всех возможных последствий нашего намерения… Вы знаете, что моя врачебная практика – мой жизненный базис. Но я готов отказаться от гонорара и вернуть вам его, чтобы только не брать на себя такой огромной ответственности.

– Значит, вы отказываетесь изменить мою внешность? – упавшим голосом спросил Престо. В этот момент он выглядел глубоко несчастным. Неужели все его мечты о новой жизни в новом теле, о личном счастье рушатся?

Но не удрученный вид разжалобил Цорна. Его вообще едва ли можно было разжалобить. Цорн совсем не собирался упустить такого выгодного пациента. Однако это действительно был трудный случай в его практике. Вне сомнения, перевоплощение Престо произведет шум во всем мире. Конечно, Цорна не подвергнут суду Линча. Но возможно, что газеты будут бранить его, и еще неизвестно, послужит ли это для него новой рекламой или же повредит практике. Да и излишняя реклама была нежелательна Цорну. Он имел достаточную практику, привлекая клиентуру из самых состоятельных классов. Широкая публика о нем мало знала, представители власти не интересовались им, и это было ему только на руку: шум мог привлечь нежелательное внимание медицинских организаций, и тогда, кто знает, чем все это кончится! В лучшем случае – убытками, превосходящими гонорар Престо, чтобы погасить весь этот шум и замять дело. Поэтому он хотел всячески оградить себя и даже установил в кабинете аппарат, который записывал на валик весь разговор с Престо. В случае надобности Цорн мог доказать, что он сделал все возможное, что он сам усиленно отговаривал Престо.

– Ваше уродство – такая же болезнь, как и всякая другая. И потому, как врач, я не имею права отказать вам во врачебной помощи. – Эту и последующие фразы он сказал особенно громко и отчетливо. – Это очень сложный конфликт, и лучшим выходом из него может быть добровольный отказ от вашего намерения. Поэтому я могу лишь просить вас, убедительно просить отказаться от вашего намерения. Обдумайте еще раз все хорошенько. Подождем день-два. И если вы придете к решению…

– Мое решение твердо! – воскликнул Престо. – И два дня ничего в нем не изменят.

– Ну что ж! Этим самым вы принимаете всю ответственность на себя. – И уже другим тоном, как врач, он спросил Тонио: – На что вы жалуетесь, мистер Престо?

Цорн с видом понимающего человека молча и сочувственно кивнул головой и сказал:

– Судьба для нас, современных людей, всего только закон причинности. Поэтому мы больше не умоляем судьбу. Мы сгибаем ее в бараний рог… Вы последний больной. Прием у меня окончен. Пойдемте в парк и там побеседуем, – добавил он, посмотрев на часы.

Престо и Цорн шли по дорожке, усыпанной желтым песком, направляясь в отдаленную часть парка.

– Итак, вы жалуетесь на судьбу? – повторил Цорн.

– Да, – горячо ответил Престо. – Почему один человек рождается красавцем, а другой уродом? И это уродство, как проклятие, как печать Каина, неизменяемо, если не считать медленного возрастного изменения от младенчества до старости?

– Вы не правы. Вы совершенно не правы! Не только наше лицо, но форма всего нашего тела не представляет собою чего-либо стойкого, неподвижного. Они подвижны и текучи, как река. Тело наше непрерывно сгорает, улетучивается, и на месте уплывшего все время строится новое. Через мгновение вы уже не тот, что были, а в продолжение примерно семи лет в вашем теле не останется ни одного атома из тех, что составляют сейчас ваше тело.

– И тем не менее сегодняшний я как две капли похож на вчерашнего, – со вздохом сказал Престо.

Цорн улыбнулся. Но это была не обидная для Престо улыбка. Доктор улыбнулся его словам, а не жестам.

– Да, иллюзия постоянства форм имеется. Но эта иллюзия получается оттого, что формы тела строятся вновь по тому же самому образцу, как и тело «уплывшее», сгоревшее в обмене веществ, исчезнувшее. А строится тело в том же самом виде только потому, что органы внутренней секреции своими гормонами направляют строительство по раз намеченному плану.

– Но разве это не говорит о постоянстве форм?

– Ни в коем случае! Отлитая из бронзы статуэтка не изменяется, пока время не разрушит ее. Она имеет устойчивые формы. Иное дело – формы нашего тела. Довольно одной из желез внутренней секреции начать работать с малейшим отступлением от определенного плана, и формы нашего тела начнут изменяться. Да вот не угодно ли посмотреть на этих больных.

Навстречу им по дорожке сада шел человек гигантского роста. Пропорции тела его были неправильны. Он имел чрезвычайно длинные ноги и руки при коротком туловище и маленькой голове. Несмотря на свой огромный рост, у великана было совершенно детское выражение лица. Увидев доктора Цорна, он начал оправлять свой костюм, как мальчик, который боится получить замечание от взрослого.

– Видите, какой гигант? Нормальный рост европейца колеблется между ста шестьюдесятью двумя сантиметрами у итальянцев и ста семьюдесятью семью у норвежцев. А рост этого великана – двести тринадцать сантиметров. Ему всего семнадцать лет. До десяти лет он рос совершенно нормальным ребенком, а потом вдруг начал неудержимо тянуться вверх. Почему? Потому, что у него передняя доля придатка мозга – гипофиза – начала развиваться слишком быстро, или, как говорим мы, врачи, это результат гиперфункции, то есть усиленной деятельности передней доли гипофиза. А вот карлица – смотрите вправо. Ей тридцать семь лет, а рост ее всего девяносто семь сантиметров. Задержка роста у нее произошла потому, что функция щитовидной железы была ослаблена.

– Да, но все эти изменения произошли в детском возрасте.

– Со взрослым дело, конечно, сложнее. Но наука преодолевает все препятствия… Пойдемте вот к тому домику у холма. Может быть, нам удастся посмотреть на мисс Веде.

У веранды домика сидела женщина, откинувшись на спинку большого кресла.

– Добрый вечер, мисс Веде! – любезно сказал Цорн.

Женщина, не поднимаясь, кивком головы приветствовала Цорна.

Прее го, взглянув на женщину, содрогнулся. Это было какое-то чудовище с удлиненным лицом, резко выдающимися подбородком и затылком, с утолщенными носом и губами. У нее были уродливо большие руки и ноги.

– Как она страшна! – тихо сказал Престо, когда они прошли мимо больной.

– Да, уродлива, – ответил доктор. – Но поверите ли вы, что эта женщина еще недавно блистала красотой, что всего два года тому назад она взяла в Чикаго приз красоты? И, поверьте, она действительно была необычайной красавицей. У меня есть ее фотография, где она снята до болезни. Я покажу вам ее.

– Без видимой причины у нее начали разрастаться кости лица, главным образом подбородка, концы пальцев рук и ног, а также ребра и остистые отростки позвонков. Болезнь началась с общей слабости. Акромегалия – так называется эта болезнь, и зависит она от болезненного увеличения, скорее всего опухоли передней доли гипофиза. Если бы это случилось в детстве, она стала бы великаншей, а в двадцать лет получилось вот такое уродство. Впрочем, искусственно я мог бы создать великана из взрослого человека.

– Нисколько. Как только нам удастся привести в норму функции ее придатка мозга, формы ее тела изменятся сами собой.

– Вы хотите сказать, что вновь уменьшатся ее кости и она станет похожа на самое себя?

– Не правда ли, разве это не кажется чудесным? А вы говорите о незыблемости форм человеческого тела. Нет ничего незыблемого. Все течет, все изменяется.

Вторую ночь Престо провел почти так же плохо, как и первую. Он долго не мог заснуть. Сидя в глубоком сафьяновом кресле, он проверял в памяти волнующие впечатления дня. Очаровательная женщина, превращенная злым недугом в какую-то страшную ведьму, карлики, великаны, и среди всех этих уродцев и чудовищ – доктор Цорн, как волшебник, который собирается разрушить злые чары и вернуть всем уродцам вид нормальных, здоровых людей.

Престо начинал дремать, и ему пригрезилось, что женщина-чудовище с огромным подбородком поднимается со своего кресла, идет к нему и, простирая свои уродливые большие руки, говорит:

«Я люблю тебя, Тонио, жених оставил меня. Но ты мне нравишься больше, чем жених. Мы оба уроды. Мы стоим друг друга. И мы родим уродов, каких не видел свет… Они будут так смешны, что все люди подохнут от смеха. И тогда землю наследуют наши потомки. Над ними уже никто не будет смеяться, потому что все будут ужасающе уродливы. И уродство будет признано красотой. И самый уродливый будет признан самым красивым…»

«Какой отвратительный сон…» – подумал он. И вдруг быстро сел на кровать и схватился за голову. Одна мысль поразила его: «Я бежал во сне от страшной мисс Веде. А разве я сам лучше? Да, Гедда Люкс была права, тысячу раз права, отвергнув меня. Как несправедливо жесток я был с нею в последний раз… Что, если в самом деле Гедда умерла от смеха? Я оставил ее без памяти. Быть может, у нее слабое сердце…»

Тонио соскочил с кровати и зашагал по комнате.

«Надо будет телеграфировать Гофману, спросить его. Впрочем, Гофман, наверное, уже уехал… Если я, в самом деле, убил ее смехом, то начнется следствие, меня арестуют, быть может, обвинят в убийстве и казнят. И я умру уродом… Нет! Нет! Если Гедда умерла, этого не исправишь. Кроме Гофмана, никто не знает о том, куда я уехал. Сначала надо излечиться от уродства, а там будет видно… Однако как расшатались у меня нервы! Надо взять себя в руки».

Тонио заставил себя лечь в кровать, но до самого утра не мог уснуть. «Безобразие – самая тяжелая болезнь!» – повторял он в бреду. Только когда первые утренние лучи осветили верхушки деревьев, Тонио задремал, повторяя в полусне неизвестные мудреные слова, которые звучали, как заклинания: «Гипофиз-Гормон… Акромегалия… Гиперфункция…»

– Нет, право, от этого можно с ума сойти, – говорил Престо, проснувшись в одиннадцать часов утра. – Я должен знать совершенно точно, что такое эти гормоны и гипофизы, я должен знать всю механику, тогда туман рассеется и в голове будет порядок.

Умывшись, Престо подошел к большому зеркалу в ванной комнате и внимательно рассмотрел свое лицо. О, недаром он был киноартистом! Он знал каждый миллиметр этого лица, безобразного и смешного.

– Лопоухий, туфленосый уродец! – сказал Престо, обращаясь к своему отражению в зеркале. – Скоро тебе придет конец. Ты сгоришь, утечешь, улетучишься, а на смену тебе придет… хотел бы я знать, как буду я выглядеть после лечения, – сказал Престо уже другим тоном.

Быстро одевшись, он пошел к доктору Цорну, но тот был занят с больными, и Престо отправился бродить по парку.

У содержателя ярмарочного балагана глаза разгорелись бы при виде всех этих уродцев. Их хватило бы на составление не одной труппы карликов и великанов. Престо встречались мужчины и женщины, толстые, едва переваливающиеся на ногах-тумбах, и тощие, как капитан Фракасс; он видел мужчин с женским бюстом, бородатых женщин… все это были жертвы игры неведомых Престо сил, скрывающихся в недрах человеческого организма.

Вот уродец с огромной головой и короткими ногами. Это кретин. Он внимательно осмотрел Тонио и вдруг засмеялся смехом идиота.

– Джим! Джим! Иди скорее, посмотри на это чудо! Тонио Престо соскочил с экрана и пожаловал к нам. Иди, иди посмотри бесплатный кинематограф! – закричал он, обращаясь к другому больному.

Престо узнавали все, кто только видел его на экране. А кто же не был в кино? Кретины, великаны, привлеченные «живым Престо», шли следом за ним. Это раздражало его. Он сделал крутой поворот на боковую дорожку и неожиданно вышел к теннисной площадке. Мужчины и женщины в белых спортивных костюмах с увлечением играли в теннис. Это были вполне нормальные люди. «Вероятно, выздоровевшие», – решил Престо.

В некотором отдалении стояли уроды. Они жадно наблюдали за играющими.

Как впоследствии узнал Престо, между уродами и людьми, вернувшими себе нормальный вид, были своеобразные отношения. Уроды очень хотели быть в обществе пациентов, которые уже прошли курс лечения. Это поднимало настроение уродов, укрепляло их надежду на то, что они скоро будут такими же здоровыми, нормальными людьми. Выздоровевшие же очень неохотно встречались с уродами, чуждались их, так как вид уродов напоминал им собственное недавнее уродство. Они начинали волноваться. Некоторые женщины вынимали даже зеркальце, чтобы убедиться, что безобразная личина спала с их лица. И поэтому в городке Цорна всегда существовало несколько общественных кругов, как в иерархии общественных классов. «Плебеи и парии», уроды по мере хода лечения переходили в «высший» класс вместе со своей кастой, своим кланом.

Скоро Престо заметили и здесь. Тогда он углубился в самый конец городка-парка. За невысокой стеной он услышал детские голоса. Там было детское отделение.

И снова назойливые взгляды встречных больных, смех, приглушенные голоса: «Престо! Смотрите, Престо!..»

Престо вернулся домой и до вечера никуда не выходил. Только с наступлением темноты, когда большинство больных разбрелось по своим виллам, Престо вновь направился к дому доктора.

– Я к вам, – сказал Цорн. – Идемте гулять. Перед сном это полезно. Как вы спали прошлую ночь?

– Плохо. Я думаю, в этом виноваты ваши гипофизы. Я хочу знать, что это за звери, иначе мне будет казаться, что я хожу окруженный злыми демонами, как это казалось моему далекому предку.

– Ну что же, давайте знакомиться с «демонами».

– Если можно, доктор, пойдемте вот этой дорожкой.

И Престо показал на крайнюю глухую дорожку, по которой почти никто не ходил.

Цорн кивнул головой и начал свои объяснения:

– Железы внутренней секреции вы только что назвали «демонами». Так вот, одни и те же демоны могут быть злыми и добрыми. Каким образом? Я вам сейчас объясню. Вы, конечно, знаете, что человеческое тело состоит из многих миллиардов живых клеток, то есть мельчайших комочков живого вещества. Эти маленькие клеточки, выполняя различные присущие им функции, живут и действуют в удивительном взаимодействии и в полном согласии меж собой. Чем больше изучаешь жизнь тела, тем больше удивляешься этой гармонии частей, этому порядку и согласию, царящему между всеми клетками и частями организма. Кто устанавливает этот порядок? Вопрос, который давно интересовал ученых. В течение девятнадцатого века ученые полагали, что все части и клетки организма связываются и объединяются нервной системой, а мозг является центром, которому слепо подчиняются все клетки. Однако оказалось, что это не совсем так. Мозгу отведено более скромное, хотя и очень важное место. Он является центром передачи возбуждения с одной точки тела на другую. Такая передача носит название рефлекса. Но рефлексами вовсе не исчерпывается проявление жизни организма, центральная нервная система не есть главная система. Нервных систем, в сущности, несколько, и мозг не есть центр всего тела. Организм управляется, как оказалось, более сложным порядком. Клетки вырабатывают особые химические вещества, которые стимулируюх работу желез и мышц. Мышцы накопляют для клеток питательные продукты и продукты обмена, а железы вырабатывают особые вещества, называемые гормонами. Эти вещества не идут в отбросы организма и играют роль активных деятелей. Они-то и определяют форму организма. Взаимный обмен гормонов дает гармонию всему организму. Миллиарды клеток живут в точно установившемся взаимодействии. Некоторые органы, например, выделяют только гормоны. Такие органы называются железами внутренней секреции, и если, скажем, один из этих органов, желез, работает слишком активно, то он начинает преобладать в работе организма, количество же других факторов уменьшается, и организм претерпевает существенные изменения: человек ненормально полнеет или худеет, в детском возрасте усиленно растет или же задерживается в росте; бывают и более глубокие изменения, приводящие к физическому уродству. Таким образом, органы внутренней секреции, или железы, играют роль регуляторов, и их немало: щитовидная железа, паращитовидная железа, зобная железа, гипофиз, надпочечники и много других. Кстати, о щитовидной железе. Вы где родились?

– Я так и полагал. В местах, стоящих высоко над уровнем моря, в почвах выветриваются, выщелачиваются и вымываются дождевые питательные соли, необходимые для координации действий организма при литании некоторых органов, и щитовидной железе в этих условиях не хватает материала. Потому-то в ваших местах так много больных зобом. Ведь зоб – это ненормальное развитие заболевшей от недостатка питания щитовидной железы. Ваша болезнь тоже происходит от нарушения деятельности желез внутренней секреции. Однако это нарушение имеет у вас несколько необычный характер. Дело в том, что у людей вашего типа обычно наблюдается замедленность движений и всех процессов душевной жизни. Они вялы, тяжелодумны, флегматичны, тупы и напоминают собою добродушных животных. Правда, живой ум встречается и между ними. Но у вас не только живой ум, у вас активный, деятельный, творческий ум и повышенная восприимчивость и чувствительность нервов. Скажите, приступы усиленного сердцебиения у вас бывают?

– Вы чуткий, нервный, впечатлительный. Вы легко возбудимы, в вашем организме как будто действуют две взаимно противоположные силы. Я уже имею представление о вашем характере, темпераменте и умственном складе. С вами придется, как видно, повозиться. Вы, конечно, хотите иметь нормальный рост, нормальные пропорции тела и лицо, какое было бы у вас, если бы нарушение желез внутренней секреции не наложило на него своей печати?

– Вы так и не видали своего настоящего лица. Постараемся выявить его. Я делаю то, чего пока не делают другие врачи. Меня называют колдуном, кудесником. Так же называли нашего селекционера Бербанка. Я делаю не больше его. Он творит чудеса, изменяя форму и всю «конструкцию» плодов и овощей. Я же работаю над изменением формы и содержания человеческого организма. Пройдемте посмотрим мой «музей». Я покажу вам кое-какие мои трофеи. Я обогнал своих коллег, – продолжал Цорн, направляясь к дому. – Мне удалось создать замечательные препараты из гормонов желез внутренней секреции. При помощи этих препаратов мне удается изменять формы и рост даже взрослых людей в сравнительно короткий срок. Посмотрите, – сказал Цорн, когда они вошли в комнату, смежную с кабинетом, – вот как выглядит сила, которая произвела все эти чудеса.

Он взял альбом, раскрыл его и показал Престо фотографии. На левой стороне были сняты ужасные уроды, на правой – вполне нормальные люди, среди которых были даже очень красивые. Между лицами левой и правой стороны было только отдаленное, едва уловимое сходство.

– Это до лечения, а это после, – сказал с гордостью Цорн, показывая на левую, потом на правую страницу альбома.

И он имел право гордиться. Казалось, он мог лепить формы тела и лица людей по своему желанию.

– Это все мои европейские трофеи. Ведь я начал свою работу во Франции, у Сабатье, – сказал Цорн. – А вот первые американские. К сожалению, представители нашей официальной медицины, как мне пришлось слышать от Крукса, не очень доброжелательно относятся к моим опытам. В церковных кругах также ропщут. Впрочем, пока мне не мешают. А вот, – он показал на шкаф со стеклянными дверцами. На полках виднелись большие аптечные белые банки с латинскими надписями на этикетках. – Средневековый кудесник много дал бы за эти банки. В них содержатся порошки. Одни из них увеличивают рост, другие уменьшают…

– Неужели вы в состоянии уменьшить или увеличить рост уже взрослого человека?

– Да, смогу сделать даже такое «чудо». Вот этот порошок радикально излечивает от ожирения, этот – худых людей превращает в полных. Словом, живи я пятьсот лет тому назад, я мог бы «заколдовывать» и «расколдовывать» людей, получая за это огромные деньги.

– Возможно. Теперь меня не сожгут живьем. Но все же допечь могут очень сильно. Косность человеческая переживает века.

Докторский приказ «разденьтесь» Престо исполнил механически. Цорн тщательнейшим образом исследовал Тонио.

– Необходимо запечатлеть всю последовательность ваших превращений, – сказал Цорн. – Одного больного я снимал в одной и той же позе каждый день киноаппаратом. Получился изумительный фильм: превращение на глазах урода в красавца. Но такие снимки отнимают слишком много времени.

На другой день после этого Престо принял первый порошок, который должен был начать невидимую работу в его организме.

В этот день Престо долго стоял перед зеркалом, как бы прощаясь с собой.