Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Глава 12 Свежий ветер 2 страница






Престо подошел к зеркалу и погрозил кулаком собственному отражению:

– О, проклятая рожа!..

– Ты великолепен, Тонио! – сказал, усмехнувшись, Гофман. – Этот жест – что-то новенькое. Позволь мне сходить за аппаратом.

Престо обернулся и посмотрел на Гофмана с укором:

– И ты, Брут!.. Послушай, Гофман, подожди, не ходи никуда. Побудь хоть один раз только моим другом, а не кинооператором… Скажи мне – почему такая несправедливость? Имя и фамилию можно переменить, костюм, местожительство можно переменить, а свое лицо никогда… Оно, как проклятие, лежит на тебе.

– Недосмотр родителей, – ответил Гофман. – Когда будешь родиться следующий раз, попробуй сначала, чтобы родители показали твою карточку, и, если она не будет похожа на херувима, – не родись.

– Не шути, Гофман! Для меня это слишком серьезно. Вот из несчастного урода, голыша, я превратился в миллионера. Но на все мое богатство я не могу купить себе пять миллиметров переносицы.

– Почему же не можешь? Поезжай в Париж, там тебе сделают операцию. Впрыснут парафин под кожу и сделают из твоей туфли прекрасную грушу дюшес. Или еще лучше – сейчас носы переделывают хирургическим путем. Пересаживают косточки, кожу. Говорят, в Париже много таких мастерских. На вывеске так и написано: «Принимаю в починку носы. Римские и греческие на пятьдесят процентов дороже».

Тонио покачал головой:

– Нет, это не то… Я знал одну девушку. В детстве она перенесла какую-то тяжелую болезнь, кажется, дифтерит, после которой у нее запал корень носа. Ей не так давно сделали операцию. И надо сказать, что операция мало помогла ей. Нос остался почти таким же безобразным, как был. Притом кожа на переносице выделяется беловатым пятном.

– Может быть, делал плохой хирург?.. Постой, постой… да чего лучше. На днях я читал в газете, что в Сакраменто приехал какой-то чудесный доктор, русский доктор, – Цорокин, Зорокин, не помню его фамилии, – и он делает настоящие чудеса, воздействует на какую-то железу, копьевидную или щитовидную – не помню, и у человека изменяются не только лицо, но и все тело: прибавляется рост, удлиняются конечности. Впрочем, может быть, все это газетная утка.

– В какой газете ты читал это? – возбужденно спросил Престо.

– Право, уж не помню. В Сакраменто в редакции любой газеты тебе сообщат его адрес, если это не газетная утка.

– Гофман, я еду немедленно. Себастьян! Себастьян!

Вошел старый слуга, итальянец, которого Престо всюду возил с собою.

– Себастьян, скажи шоферу, чтобы он готовил машину.

– Шофер спит, вы вчера замучили его, – ворчливо сказал Себастьян.

– Да, правда, пусть спит. Из Сан-Франциско в Сакраменто каждый день ходят пароходы. Себастьян, укладывай белье и костюмы в чемодан. Я еду.

– Не сумасшествуй, завтра съемка!

– Пусть отложат. Скажи, что я заболел.

– Не теряй рассудка, Тонио! Ведь если доктор действительно изменит твою наружность, то ты уже не в состоянии будешь окончить роль мейстерзингера в фильме «Любовь и смерть». А ты обязан сделать это по контракту!

– К черту контракт!

– И ты уплатишь неустойку?

– К черту неустойку! Скажи, Гофман, могу я на тебя полагаться как на друга? – Гофман кивнул головой. – Так вот что. Я не знаю, насколько задержит меня доктор. Если не выйдет дело в Сакраменто, я еду в Париж. На всякий случай я назначаю больше времени, чем может понадобиться: я пробуду в отъезде четыре месяца. Ты давно хотел побывать на Сандвичевых островах. Поезжай! Отдохни, проветрись и привези великолепный видовой фильм. Без аппарата ведь ты, как без глаз, существовать не можешь. Мою виллу прекрасно сбережет Себастьян. На него вполне можно положиться. Себастьян! Чемодан готов?

– В последний раз говорю тебе: одумайся. Ведь твой нос – твое богатство!

– Да где же ты, Себастьян? Вызови по телефону таксомотор!

 

IV

 

На этот раз газеты не солгали: доктор Сорокин действительно существовал и творил чудеса. Престо без особого труда разыскал его лечебницу. Она находилась недалеко от города Сакраменто в живописной долине. Прекрасный сосновый парк окружал целый городок белых зданий. Весь этот городок принадлежал местному врачу, известному хирургу Круксу, пригласившему Сорокина для постановки новых методов лечения.

Престо очень понравились лечебница и весь распорядок жизни в ней. Сорокин не устанавливал для больных строгого больничного режима, предоставляя им значительную свободу. Отчасти этому способствовал и самый метод лечения. Больные принимали в определенные часы порошки или микстуру, некоторые из них подвергались рентгенизации, и все должны были являться на освидетельствование через каждые три дня. Их взвешивали, измеряли рост, длину конечностей, фотографировали. В остальное время больные чувствовали себя совершенно свободными: взрослые вели свой обычный образ жизни, ели любимые блюда и распоряжались своим временем, как хотели. Им только не позволялось выходить за пределы больничного парка без разрешения врача.

Престо предоставили отдельный небольшой коттедж, окруженный прекрасным цветником. Запах цветов и сосны наполнял комнаты.

После огромной и роскошной виллы коттедж показался Престо очень маленьким и даже бедно обставленным. Но это нисколько не огорчало его. Ведь он собирался начать новую жизнь, поэтому и вокруг него все должно быть совершенно новым.

Первое свидание Престо с доктором Сорокиным произошло в кабинете врача во время приема. Доктор удивился увидев Престо в качестве своего пациента, но сумел хорошо скрыть свое удивление и. главное, не рассмеялся, что сразу расположило Тонио к врачу.

– На что вы жалуетесь, мистер Престо?

– На судьбу, – ответил Престо.

Сорокин с видом понимающего человека молча и сочувственно кивнул и сказал:

– «Неумолимая судьба» для нас. современных людей, – всего только закон причинности. Поэтому мы больше не умоляем судьбу. Мы сгибаем ее в бараний рог. Вы – последний больной. Прием у меня окончен. Пойдемте в парк и там побеседуем, – добавил он, посмотрев на часы.

Был прекрасный летний вечер. Престо и Сорокин шли по дорожке, усыпанной желтым песком, направляясь в отдаленную часть парка.

– Итак, вы жалуетесь на судьбу? – повторил Сорокин.

– Да, – горячо ответил Престо. – Почему человек может переменить фамилию, местожительство, профессию, подданство, но не может переменить свое лицо? Оно, как проклятие, как печать Каина, неизменяемо, если не считать медленного возрастного изменения от младенчества до старости.

Доктор покачал головой:

– Вы не правы. Вы совершенно не правы! Не только наше лицо, но и формы всего нашего тела не представляют собою чего-либо спокойного, неподвижного. Они подвижны и текучи, как река. Тело наше непрерывно сгорает, улетучивается, и на месте уплывшего все время строится новое. Через мгновение вы уже не тот, что были, а в продолжение нескольких лет в вашем теле не останется ни атома из тех, что составляют сейчас ваше тело.

– И тем не менее сегодняшний я как две капли похож на вчерашнего, – со вздохом сказал Престо. Сорокин улыбнулся. Но это была не обидная для Престо улыбка. Доктор улыбнулся его словам, а не жестам.

– Да, иллюзия постоянства форм имеется. Но эта иллюзия получается оттого, что формы тела строятся вновь по тому же самому образцу, как и тело «уплывшее», сгоревшее в обмене веществ, исчезнувшее. И строится тело в том же самом виде только потому, что органы внутренней секреции своими гормонами направляют строительство по раз намеченному плану.

– Но разве это не говорит о постоянстве форм?

– Ни в коем случае. Отлитая из бронзы статуэтка не изменяется, пока время не разрушит ее. Она имеет устойчивые формы. Иное дело – формы нашего тела. Довольно одной из желез внутренней секреции начать работать с малейшим отступлением от определенного плана, – и формы нашего тела начнут изменяться, как воск от пламени. Наши текучие формы начнут плыть, – и в конце концов создадутся совершенно новые формы. Да вот не угодно ли посмотреть на этих больных?

Навстречу Престо по дорожке сада шел человек гигантского роста. Пропорции тела его были неправильны. Он имел чрезмерно длинные ноги и руки при коротком туловище и маленькой голове. Несмотря на свой огромный рост, великан имел совершенно детское выражение лица и при приближении доктора начал оправлять свой костюм, как мальчик, который боится получить замечание от взрослого.

Гигант поклонился врачу и прошел мимо.

– Видите, какой гигант! Нормальный рост европейца колеблется между ста шестьюдесятью двумя сантиметрами (таковы ваши компатриоты итальянцы) и ста семьюдесятью семью – у норвежцев. А этот великан имеет двести тридцать сантиметров. Ему всего восемнадцать лет. До десяти лет он рос совершенно нормальным ребенком, а потом вдруг начал неудержимо тянуться вверх. Почему? Потому что у него передняя доля придатка мозга – гипофиза – начала развиваться слишком быстро или, как говорим мы, врачи, – это результат гиперфункции передней доли гипофиза. А вот карлица, – смотрите вправо. Ей тридцать семь лет, а рост ее всего девяносто семь сантиметров. Задержка роста у нее произошла потому, что функция той же передней доли гипофиза была ослаблена.

– Но эти все изменения произошли в детстве?

– Да, однако они могут происходить и в зрелом возрасте. Пойдемте вот к тому домику у холма. Может быть, нам удастся посмотреть на мисс Веде.

 

 

 

У веранды домика сидела женщина, откинувшись на спинку большого кресла. Не поднимая головы, она смотрела на проходящих, улыбнулась доктору и приветствовала его.

– Добрый вечер, мисс Веде! – любезно ответил Сорокин.

Престо посмотрел на женщину и содрогнулся. Это было какое-то чудовище с удлиненным лицом, резко выдавшимся подбородком и затылком, с утолщенным носом и губами, с уродливо большими руками и ногами.

– Страшна, как химера на башне собора Нотр-Дам, – сказал Престо, когда они прошли мимо больной.

– Да, некрасива, – ответил доктор. – Но, поверите ли вы, что эта женщина еще недавно блистала красотой, что всего год тому назад она взяла в Чикаго приз красоты? И она действительно была очаровательна. У меня есть ее фотография. Я покажу вам ее.

– И что же так изуродовало ее?

– Без видимой причины у нее начали уродливо разрастаться кости лица – главным образом подбородка, – концы пальцев рук и ног, а также ребра и остистые отростки позвонков. Болезнь началась с общей слабости. Акромегалия – так называется эта болезнь, и зависит она от болезненного увеличения передней доли гипофиза. Если бы это случилось в детстве, она стала бы великаншей, а в двадцать лет получилось вот такое уродство. Впрочем, искусственно я мог бы создать великана и из взрослого человека.

– Она безнадежна?

– Нисколько! Как только нам удастся привести в норму ее придаток мозга, формы ее тела сами изменятся.

– Вы хотите сказать, что вновь укоротятся ее кости и она станет похожа на самое себя?

Сорокин кивнул:

– Не правда ли, разве это не кажется чудесным? А вы говорите о незыблемости форм человеческого тела. Her ничего незыблемого. Все течет, все изменяется!

 

V

 

В первый вечер, когда Престо остался один в своем домике, он долго не мог заснуть. Впечатления от всего виденного слишком поразили его. Очаровательная женщина, превращенная злым недугом в какую-то страшную ведьму, карлики, великаны и среди этих уродцев и чудовищ доктор Сорокин, как волшебник, который собирается «расколдовывать» злые чары и вернуть всем уродцам вид нормальных, здоровых людей.

Престо начинал дремать, и тогда ему казалось, что женщина – чудовище с огромным подбородком – поднимается со своего кресла, идет к Тонио и, простирая свои уродливо-большие руки, говорит:

– Я люблю тебя, Тонио! Жених оставил меня. Но ты мне нравишься больше, чем жених. Мы оба уроды. Мы стоим друг друга. У нас будут дети-уроды, каких не видал еще свет. Они будут так смешны, что все люди подохнут от смеха. И тогда землю наследуют наши потомки. Над ними уже никто не будет смеяться, потому что все будут ужасающе-уродливы. И уродство будет признано красотой. И самый уродливый будет признан самым красивым…

Тонио проснулся в холодном поту.

«Какой отвратительный сон!..» – подумал он. И вдруг он быстро сел на кровати и схватился за голову. Одна мысль поразила его.

– Я бежал во сне от страшной мисс Веде. А разве я сам не кажусь таким же страшным? Да, Гедда Люкс была права, тысячу раз права, отказав мне! Как несправедливо жесток я был с нею в последний раз!.. Что, если в самом деле Гедда умирала от смеха?! Я оставил ее без памяти. Быть может, у нее слабое сердце?

Тонио соскочил с кровати и зашагал по комнате.

– Надо будет дать телеграмму Гофману, спросить его. Впрочем, нет, – он, наверно, уже уехал… Если я в самом деле убил ее смехом, то начнется следствие, меня арестуют, быть может, обвинят в убийстве и казнят. И я умру уродом… Нет, нет! Если Гедда умерла, этого не исправишь. Кроме Гофмана, никто не знает о том, куда я уехал. Сначала надо излечиться от уродства. Однако как расшатались у меня нервы!.. Надо взять себя в руки…

Тонио заставил себя лечь в кровать, но до самого утра не мог уснуть. «Безобразие – самая тяжелая болезнь!» – повторил он в бреду. Только когда первые утренние лучи позолотили верхушки сосен, Тонио начал дремать, повторяя во сне известные мудрые слова, которые звучали, как отрывки заклятия: «Гипофиз. Гормон. Акромегалия. Гиперфункция…»

– Нет, право, от этого можно с ума сойти, – говорил Престо, проснувшись в одиннадцать часов утра. – Я должен знать совершенно точно, что такое представляют собой гормоны и гипофизы; я должен знать всю механику, тогда туман рассеется и в голове будет порядок.

Умывшись, Престо подошел к большому зеркалу в ванной комнате и внимательно рассмотрел свое лицо. О. недаром он был киноартистом! Он знал каждый миллиметр этого лица, безобразного и смешного.

– Лопоухий, туфленосый уродец, – сказал Престо, обращаясь к своему отражению в зеркале. – Скоро тебе придет конец. Ты сгоришь, утечешь, улетучишься, а на смену тебе придет… хотел бы я знать, как буду я выглядеть после лечения! – сказал Престо уже другим тоном. Быстро одевшись, он пошел к доктору Сорокину, но тот был занят с больными, и Престо отправился бродить по парку.

У содержателя ярмарочного балагана глаза разгорелись бы при виде всех этих уродцев. Их хватило бы на составление не одной труппы карликов и великанов. Престо встречались толстые, как бочки, мужчины и женщины, едва передвигающиеся на ногах-тумбах, жердеобразные скелеты, мужчины с женским бюстом, бородатые женщины… Все это были жертвы игры неведомых сил, скрывающихся в недрах человеческого организма. Это был брак, отбросы великого производства природы.

Вот уродец с огромной головой и маленькими ногами Это – кретин. Он внимательно осмотрел Тонио и вдруг засмеялся смехом идиота.

– Джим, Джим! Иди скорее, посмотри на это чудо! Тонио Престо соскочил с экрана и пожаловал к нам. Иди, иди, посмотри бесплатный кинематограф! – закричал он, обращаясь к другому больному.

Престо узнавали все, кто только видел его на экране. А кто же не бывает в кино? Кретины и младенчески неразвитые великаны, привлеченные «живым» героем кино, шли следом за Престо. Это раздражало его. Он сделал крутой поворот и отправился к себе домой. До вечера он никуда не выходил. И только с наступлением темноты, когда большинство больных разбрелось по своим домам, Престо вновь направился к дому доктора.

Сорокин повстречался ему на полдороге.

– А я к вам, – сказал доктор. – Идемте гулять. Перед сном это полезно. Как спали вы прошлую ночь?

– Плохо. Я думаю, в этом виноваты ваши гипофизы. Я хочу знать, что это за звери, иначе мне будет казаться, что я хожу, окруженный злыми демонами, как это казалось моему далекому предку.

– Ну что же. давайте знакомиться с «демонами». Одни и те же «демоны» могут быть то злыми, то добрыми.

– Если можно, доктор, пойдем вот этой дорожкой! – И Престо показал на крайнюю глухую дорожку, по которой почти никто не ходил.

Сорокин кивнул головой.

– Когда мы примемся за лечение, вас никто не узнает, и вам не придется ходить по глухим дорожкам, – сказал Сорокин. – Так вот, слушайте. Вы, конечно, знаете, что человеческое тело состоит из многих миллиардов живых клеток, то есть мельчайших комочков живого вещества. Эти маленькие живые существа, составляющие части нашего тела, делятся как бы на отдельные производства, причем все они живут и действуют в удивительном содружестве и в полном согласии друг с другом. Чем больше изучаешь жизнь тела, тем больше удивляешься этой гармонии частей, этому порядку и согласию, царящему между всеми клетками и частями организма. Кто устанавливает этот порядок? Вопрос, который давно интересовал ученых. В течение девятнадцатого века ученые полагали, что все части и клетки организма связываются и объединяются нервной системой, а мозг является, так сказать, неограниченным монархом, которому слепо подчиняются все клетки-подданные. Однако монархам вообще не повезло в двадцатом веке.

Слетел со своего трона и мозг, этот «царь в голове». Мозгу отведено более скромное, хотя и очень важное место. Мозг является центром передачи возбуждения с одной точки тела на другую. Такая передача носит название «рефлекса». Эта деятельность мозга так же важна, как работа какой-нибудь центральной станции телефона. Лампочка вспыхивает над номером – и телефонистка соединяет один номер с другим. Но было бы ошибочно считать, что телефонистка – это неограниченный монарх, который по своей воле заставляет одного абонента говорить с другим. Ее роль чисто служебная. Такая же служебная роль и нервной системы и мозга. По крайней мере, теперь ученые пришли к убеждению, что рефлексами вовсе не исчерпывается проявление жизни организма, что нервная система не есть главная система, а мозг не есть центр всего тела. Как оказалось, наше тело управляется не монархическим образом, а, если так можно выразиться, «рабочим самоуправлением». Рабочие – клетки – вырабатывают особые химические вещества, которые и называются «гормоны». Вот эти-то вещества и играют роль активных деятелей. Их значение в деле установления порядка и гармонии гораздо большее, чем значение мозга.

Почти все части человеческого тела вырабатывают гормоны, или, как мы иногда зовем их, «химические посланцы».

– Рабочие депутаты? – с иронией спросил Престо.

– Да, рабочие депутаты, – серьезно ответил Сорокин. – И если уж продлить аналогию, то взаимный обмен гормонами по крови и составляет как бы голос клетки, а сумма этих голосов образует своего рода «совет рабочих депутатов», дающих гармонию всему организму. Это интересно, хотя и похоже на агитацию фактами. Миллиарды клеток живут самым идеальным общественным порядком. Но не будем отвлекаться аналогиями. Итак, почти все части тела вырабатывают гормоны. Но некоторые места выделяют эти гормоны особенно обильно. Эти места называются органами внутренней секреции. Таким образом, бесконечно сложный внутренний организм не управляется из всезнающего центра, а самоуправляется, и органы внутренней секреции играют в этом самоуправлении очень видную роль. Их не мало, этих органов внутренней секреции, или желез: щитовидная железа, эпителиальные тельца, зобная железа, гипофиз и другие. Вот, кстати, о зобной железе. Вы где родились?

– В горах итальянской Швейцарии.

– Я так и полагал. В ваших местах, вероятно, есть что-нибудь ядовитое в воде, и этот яд действует губительно на щитовидную железу. Поэтому-то в ваших местах так много кретинов и зобных больных. Ведь зоб – это ненормальное развитие ослабленной щитовидной железы. Организм как бы количеством желает заменить качество. Ваша «болезнь» для меня была ясна с первого взгляда. Вы представляете собой тип кретина, но с некоторым отступлением от нормы. Дело в том, что у кретинов обычно наблюдается замедленность движений и всех процессов душевной жизни. Кретины вялы, тяжелодумы, спокойны. Они напоминают добродушных животных. Правда, живой ум встречается между ними. Но у вас не только живой ум. У вас повышенная чувствительность нервов. Приступы усиленного сердцебиения у вас бывают?

– Да, – ответил Престо.

Сорокин кивнул:

– Вы чуткий, нервный, впечатлительный, легковозбудимый. В вашем организме как будто действуют две взаимно противоположные силы. Возможно, что у вас имеется ненормальная деятельность как щитовидной железы, так и гипофиза. Я умышленно несколько дней не приступал к медицинскому освидетельствованию, чтобы познакомиться ближе с вашим темпераментом, характером и умственным складом. С вами придется повозиться. Вы хотите иметь нормальный рост, нормальные пропорции и лицо, которое у вас должно было бы быть, если бы кретинизм не наложил на него свою печать?

– Ну разумеется, – ответил Престо.

– Вы так и не видали своего «настоящего» лица? Постараемся выяснить его. Я делаю то, чего еще не делают другие врачи. Меня называют кудесником, колдуном. Также называли знаменитого селекциониста Бэрбанка. А я делаю не больше его. Он делал «чудеса», изменяя формы и всю «конституцию» плодов и овощей, я же работаю над изменением человеческого тела. Пройдемте ко мне в кабинет, я покажу вам кое-какие мои трофеи. Я обогнал своих коллег, – продолжил Сорокин, направляясь к дому. – Мне удалось сделать удивительный препарат из гормона гипофиза, этому гормону придаю самое крупное значение как «строителю» нашего тела. И при помощи этого препарата мне удается изменять формы и рост взрослых людей в очень короткий срок. Посмотрите, – сказал Сорокин, когда они вошли в кабинет. – Вот как выглядит гипофиз, который произвел все эти чудеса…

Доктор показал Престо альбом фотографий. На левой стороне были сняты ужасные уроды, на правой стороне – вполне нормальные люди, среди которых были даже очень красивые. Между лицами левой и правой стороны не было ни малейшего сходства.

– Это до лечения, а это после лечения, – сказал с гордостью Сорокин, показывая на левую, потом на правую страницу альбома. И он имел право гордиться. Казалось, он мог лепить тела и лица людей по своему желанию, как из глины.

– Это все мои европейские трофеи, – сказал он. – Полагаю, что и здесь, в Америке, я получу те же результаты. К сожалению, официальные представители американской медицины, как мне пришлось слышать от Крукса, не очень доброжелательно относятся к моим опытам. В духовных кругах также раздается ропот. Впрочем, пока мне не мешают. А вот! – Сорокин показал на шкаф со стеклянными дверцами. На полках виднелись большие фарфоровые аптечные белые банки с номерами вместо надписей. – Средневековый кудесник много дал бы за эти банки. В них содержатся порошки… Номер первый прибавляет рост, номер второй – убавляет…

 

 

– Неужели вы в состоянии уменьшить или увеличить рост уже взрослого человека?

– Да, смогу сделать даже такое «чудо». Дальше, номер третий радикально излечивает от ожирения, номер четвертый худых людей превращает в полных. Словом, живи я пятьсот лет тому назад, я мог бы «заколдовывать» и «расколдовывать» людей, получая за это огромные деньги…

– И покончив дни свои на костре?..

Сорокин улыбнулся:

– Возможно. Теперь меня не сожгут живьем. Но все же допечь могут очень сильно. Косность человеческая переживает века…

Докторский приказ «разденьтесь» не ушел от Престо. Сорокин тщательнейшим образом исследовал каждый квадратный сантиметр его тела, измерил, взвесил и, наконец, снял фотографический портрет Тонио во весь рост и лицо в профиль и анфас.

– Необходимо запечатлеть всю последовательность ваших превращений, – сказал Сорокин. – Одного больного я снимал в одной и той же позе каждый день киноаппаратом. Получился изумительный фильм: превращение на глазах зрителя урода в красавца. Но такие снимки отнимают слишком много времени.

На другой день после этого Престо принял первую пилюлю. Пилюля должна была начать невидимую работу в его организме по перестройке его тела.

В этот день Престо долго стоял перед зеркалом, как бы прощаясь с «собой».

 

VI

 

Дни шли за днями, пилюля следовала за пилюлей; каждое утро и каждый вечер Престо внимательно наблюдал себя в зеркале, но изменений не замечал. Все тот же туфлеобразный нос, те же уши-лопухи, тот же овал черепа, расширенного кверху. Престо терял терпение и уже начинал сомневаться в «магии» доктора Сорокина.

Чтобы не быть мишенью для смеха, он давно отказался от прогулок по парку и выходил подышать воздухом только ночью. Время шло однообразно и довольно скучно. Он выписал сан-францисские газеты, желая узнать, что делается в городе.

Газеты сообщали о тяжелой болезни мисс Гедды Люкс. У нее произошел странный припадок, едва не окончившийся смертью. Врач, вызванный горничной, нашел Люкс без чувств, посиневшей, с признаками асфиксии (удушья). Пульс едва можно было прощупать. Врачу стоило больших трудов вернуть Люкс к жизни. Горничная Гедды Люкс также чувствовала себя очень плохо, хотя она оправилась от непонятного припадка раньше своей госпожи и нашла силы вызвать врача по телефону. Никаких следов угара или присутствия какого-нибудь газа, могущего вызвать асфиксию, врачом обнаружено не было. О причинах, вызвавших странный припадок, ни Гедда, ни ее горничная не говорили.

Только несколько дней спустя после этого события репортеру местной газетки удалось собрать кое-какие сведения, проливающие свет на то, что произошло в доме Люкс. По ее словам, горничная мисс Люкс сообщила своему знакомому шоферу, что ее госпожа едва не умерла со смеху, потому что Престо имел дерзость сделать ей, Люкс, предложение.

«Престо был так смешон, что я сама едва не умерла со смеху», – говорила горничная.

Другие газеты не перепечатали этого сообщения, считая его слишком неправдоподобным. Престо мог сделать предложение и получить отказ. Но умереть со смеху – это неслыханная вещь!

Еще через день в той же газетке была напечатана заметка о том, что к странному припадку мисс Люкс Тонио Престо безусловно имеет отношение. Несколько свидетелей подтвердили, что видали Престо в то злополучное утро выходящим из виллы Люкс. Вскоре после его отъезда была вызвана карета «Скорой помощи». Возможно, что Престо, огорченный отказом, пытался отравить Люкс. Во всяком случае от мисс Люкс не поступало никакой жалобы, и следственные власти не могли открыто приступить к производству следствия. Подозрения, падающие на Тонио Прее го, усиливались тем, что он неожиданно исчез, быть может, опасаясь ответственности за свой поступок. По словам его кинооператора Гофмана, Тонио Престо уехал в Европу лечиться. Сам Гофман почти одновременно с Престо также выехал на Таити.

Еще через день та же маленькая газетка, собирающая сплетни, оповестила мир о том, что факт «кощунственного» и «святотатственного» поступка Престо подтвердился. Тонио Престо действительно имел дерзость оскорбить Люкс предложением брака. Эта весть была подхвачена другими газетами, и поклонницы и поклонники Люкс слали в редакцию тысячи писем с выражением негодования на поступок Престо и выражением сочувствия и соболезнования «оскорбленной и оскверненной Люкс».

О, если бы он, Престо, попался сейчас в руки толпы! Она разорвала бы на части своего недавнего любимца. Как все-таки хорошо, что Престо скоро сбросит свою ужасную личину!

Престо подошел к зеркалу и еще раз внимательно осмотрел свое лицо. Никаких перемен!

«А Люкс все-таки не хотела выдавать моей тайны! – думал Престо. – Вероятно, горничная разболтала. Люкс! Как-то она встретит меня, когда я предстану перед нею в новом виде!»

Престо вдруг обуяло такое нетерпение, что, несмотря на присутствие в саду многих больных, он побежал к доктору Сорокину, оставляя позади себя взрывы смеха, как пенистый след от быстроходного парохода.

– Послушайте, доктор! Я не могу больше терпеть! Ваше лекарство не оказывает на меня никакого действия, – сказал Престо.

– Не волнуйтесь, – спокойно ответил Сорокин. – Мое лекарство оказывает нужное действие. Но все делается не так скоро, как у вас в фильме. Лекарство действует на гипофиз и щитовидную железу. Они должны выделять нужное количество гормонов. Гормоны действуют на клетки. Видите, сколько здесь передач! Притом не забудьте, что вам не десять лет от роду и кости ваши не столь податливы, как у ребенка. Когда железы, если так можно выразиться, наберутся сил, процессы изменения пойдут гораздо скорее.

Престо оглянулся и увидел красивую молодую даму или девицу, сидящую в кресле. Только сейчас он сообразил, что вбежал в кабинет врача без предупреждения во время приема.

– Простите, – сказал он смущенно, обращаясь к даме.

Пациентка улыбнулась и сказала:

– Мы уже обо всем переговорили с доктором. – И, кивнув ему, дама вышла из кабинета легкой походкой.

– Новенькая? – спросил Престо.

– Наоборот, старенькая! – ответил улыбаясь Сорокин.

– Но я не заметил, не видал такой среди больных…

– Да, вы не видали такой и все же вы видали ее. Это та самая девица, которая сидела у своей веранды в кресле, – помните?

– Страшная химера, слетевшая с башни собора Нотр-Дам? – с удивлением спросил Престо.

– Она самая.

Престо бросился к доктору и начат жать его руки:






© 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.