Стих восьмидесятый

«Буди сердце мое непорочно во оправданиих. Твоих, яко да не постыжуся».

В нравственной жизни две стороны: благоповедение и непорочность сердца. Благоповедение немудрено направить и выдержать, а стяжать и сохранить сердце непорочным есть труд вели­кий. Все, что устроено Господом во спасение на­ше, сводится к тому, чтоб сердце стало непороч­ным, а порочность его составляют привившиеся к нему страсти. Хоть они и неестественны, но глу­боко вошли в нас и стали наряду с естественны­ми потребностями, так что сделать сердце непо­рочным есть то же, что пересоздать его. Очевид­но, что, кроме Творца, этого никто сделать не мо­жет. Он все для этого и сделал: устроил способ оправдания, даровал новую жизнь, исполнил си­лами, учредил освятительные и исправительные чины, установил отеческое руководство. Благо­дать приходит и полагает основу непорочности; потом труды самопротивления и самоисправле­ния под руководством освятительных чинов из­гоняют одну за другою страсти и на место их насаждают добрые расположения. В конце тру­дов сердце является совершенно непорочным, ис­полненным всех плодов Духа, о которых упоми­нает святой Павел: «любы, радость, мир, долготерпе­ние, благость, милосердие, вера, кротость, воздержа­ние» (Гал.5, 22-23), или таким, каким изображает его Господь в блаженствах: сокрушенным и смиренным, крот­ким, правдолюбивым, милостивым, чистым, миро­творным, терпеливым, уповательным. Непорочное сердце не только чуждо всего порочного, но и полно всякою добротою, — добротно.

«Да не постыжуся».Пророк не упоминает, как и где да «не постыдится». Ближайшее непостыждение бывает во время восстания внутренних браней. Подымает враг бурю помыслов и недо­брых движений, но, когда сердце непорочно и добротно, тогда эти приражения, подходя к нему совне, встречают в противоположных себе рас­положениях добрых, укорененных в сердце, силь­ное отражение: гнев отражается кротостию, гор­дость и тщеславие — сокрушением и смирением, нечистота — чистотою, корыстность — правотою и милостивостию, обиды — терпением, и какое ни подойди недоброе движение, оно найдет себе от­пор в противоположном себе добром настроении сердца. Как ни ухитряйся враг, не одолеть ему того, у кого сердце непорочно: последний никог­да не постыдится перед первым.

Второй момент непостыждения есть время смерти и прохождения мытарств. Как ни дикою кажется умникам мысль о мытарствах, но про­хождения ими не миновать. Чего ищут эти мытники в проходящих? — Того, нет ли у них ихне­го товара. Товар же их какой? — Страсти. Ста­ло быть, у кого сердце непорочно и чуждо страс­тей, у того они не могут найти ничего такого, к чему могли бы привязаться; напротив, противопо­ложная им добротность будет поражать их са­мих, как стрелами молнийными. На это один из немалоученых вот какую еще выразил мысль: мытарства представляются чем-то страшным; а ведь очень возможно, что бесы, вместо страшного, представляют нечто прелестное (льстивое, коварное). Обольститель­но-прелестное, по всем видам страстей, представ­ляют они проходящей душе одно за другим. Когда из сердца в продолжение земной жизни изгнаны страсти и насаждены противоположные им добродетели, тогда, что ни представляй преле­стного, душа, не имеющая никакого сочувствия к тому, минует то, отвращаясь от того с омерзени­ем. А когда сердце не очищено, тогда к какой страсти наиболее питает оно сочувствия, на то душа и бросается там. Бесы и берут ее, будто друзья, а потом уж знают, куда ее девать. Значит, очень сомнительно, чтобы душа, пока в ней оста­ются еще сочувствия к предметам каких-либо страстей, не постыдилась на мытарствах. Постыждение здесь в том, что душа сама бросается в ад.

Но окончательное непостыждение — на Страш­ном суде, пред лицем всевидящего Судии, пред сонмом ангелов и всех святых. Эту картину все Божий угодники непрестанно имели в мысли и всячески старались не отступать умом от того момента, когда из уст Судии изыдет: «отыди», или «приди», чтобы в нем иметь побуждение беречь себя не только от явных грехов, но и от грехов­ных мыслей и чувств. Это одно и попаляло у них все недоброе, и насаждало все доброе. Пото­му нет сомнения, что в словах пророка в насто­ящем месте имеется в виду преимущественно это последнее непостыждение, так как мысль о нем есть наилучшее средство к насаждению в сердце непорочности.