Император Юстиниан II; Пято-Шестой Трулльский собор. Корпус канонов. Правила 37-39, 82, 95.

В 680-681 гг. в Константинополе проходил VI Вселенский Собор (против монофелитов). Это – последний христологический Собор. Христологическими считаются соборы с III по VI Все­ленский включительно. И хотя последующий период, период иконоборчества, также тесно связан с христологическим богословием, но спор о святых иконах есть все же нечто новое. Довольно скоро после Собора, в 685 г., Кон­стантин IV умер (в возрасте 33 лет). На прес­тол вступил его сын, Юстиниан II.

Юстиниан II был одаренным императором, но отличавшийся крайним вла­столюбием, ставший настоящим тираном. Однако это случилось уже после тяжелых испытаний, уготованных ему его врагами. Первые же годы царствования Юстиниана II были более спо­койными и плодотворными. В это время про­изошел Трулльский собор в Константинополе, в той же самой зале императорского дворца, что и VI Вселенский Собор. Он был еще более продолжительным, чем VI, и заседал с 1 сен­тября 691 г. до 31 августа 692 г. (!), т. е. ров­но год. Собор объявил себя Вселенским; фак­тически же, он таковым не являлся, потому что на нем никак не был представлен папский престол, а что касается восточных патриарха­тов – Александрийского, Антиохийского и Иерусалимского – они в это время, находясь под мусульманским владычеством, уже не могли сохранять за собой прежнее значение в церковной жизни. Начинается угасание этих древних церковных центров.

Константинополь факти­чески оказался во главе угла всей церковной жизни на Востоке, и хотя Трулльский собор (он еще назывался Пято-шестым собором) формально не был Вселенским, он претендо­вал на роль Вселенского и ставил своей зада­чей разработку правил для всей Вселенской Церкви. Ни V, ни VI Все­ленские Соборы таких правил не издали. Это объясняется в значительной степени тем, что законодательная деятель­ность императора Юстиниана I была чрезвы­чайно обширной и она определила строй цер­ковной жизни в очень многих сферах, не оста­вив, как казалось тогда, ничего неупорядо­ченным. С одной стороны, уже имелись дея­ния первых четырех Вселенских Соборов, с другой – огромное по объему законодатель­ство Юстиниана I, и поэтому в последующее время законодательная жизнь вообще замирает – это относится не только к церковному, но и к гражданскому законодательству Византий­ской империи.

Однако Пято-шестой Трулльский собор – он называется так потому, что как бы воспол­нил работу V и VI Соборов, не давших цер­ковных правил, – издает очень обширный корпус канонов (102 правила). Не­сомненно, за этими правилами чувствуется императорская воля, которая в действитель­ности и направляла деятельность собора. Например, третье правило: «Поелику благочестивый и христолюбивый царь наш предложил сему святому и Вселен­скому Собору, чтобы...» и т. д. Правило это относится к брачному статусу священнослужи­теля, т. е. к вопросу, который, казалось бы, должен быть подведомствен исключительно церковным инстанциям. Впрочем, Юстиниан II только напоминает о своем присутствии, он предоставляет законодательную деятельность Собору иерархов. Это объясняется в значительной степени его желанием, чтобы эти за­коны (т. е. корпус правил Трулльского собора) были приняты во всей Вселенской Церкви.

Это чувствуется по содержанию многих правил: в некоторых из них говорится о нестроениях в жизни африканской Церкви (Карфагенской), в других – о непорядках в Армении; наконец, Собор осуждает некото­рые обычаи, укоренившиеся в латинской Церкви в Европе – принудительное безбрачие священников, пост в субботу, слу­жение Литургии на пресном, бесквасном хле­бе, и другие. Одним словом, эти правила дей­ствительно претендуют быть правилами Все­ленской Церкви, хотят унифицировать ее жизнь по константинопольскому образцу – т. е. ставят задачу более дерзновенную, чем не­когда ставил Юстиниан I.

37 правило. Здесь говорится об изменениях, внесенных в церковную жизнь варварскими нашествиями, когда очень многое поколебалось и возникла новая ситуация, требующая соответствующих установлений.

Здесь рассматривается ситуация, когда епар­хия находится где-то далеко под властью му­сульман, там же осталось и большинство ве­рующих, а епископ, который по титулу чис­лится в этой епархии, вынужденно пребывает (причем, может быть, в нескольких поколе­ниях – предыдущий епископ умер, и рукопо­лагается новый) в Константинополе или еще где-нибудь, сохраняя свой титул, прерогати­вы, совершая все подобающие ему священно­действия. Это очень важное изменение в срав­нении с прежними канонами, когда преобла­дал территориальный принцип и в одном горо­де должен был править один епископ, не со­вершавший за его пределами никаких священ­нодействий (разве что будучи призван еписко­пом другого города).

38 правило. Этим правилом определяется, что административная жизнь Церкви автоматически зависит от администра­тивной структуры государства. Если новый император возвышает значение какого-нибудь города или приказывает построить новый, то этим немедленно и совершенно автоматически вносится изменение и в церковную жизнь. Возвышенный город становится центром окру­га церковного, т. е. нескольких епархий, точно так же и селение, возведенное в ранг города, должно обязательно стать центром но­вых епархий. Города без епископа не бывает, поэтому в Церкви того времени очень много епископов. Скажем, в небольшой Малой Азии могло быть 300 и больше епархий, т. е. в несколько раз больше, чем сейчас в нашей ог­ромной Русской Церкви.

39 правило. Относится к жизни целой поместной Церкви – Кипрской, которая уже давно, со времен III Вселенского Собора, об­ладала правами автокефалии. Кипр подвергал­ся нашествиям арабов, а как раз при Юстиниане II с ними было достигнуто соглашение, согласно которому этот остров получил особый статус, т. е. им совместно управляли Византийская импе­рия и халифат. Однако многие христиане на Кипре не захотели оставаться под мусульман­ской, хотя бы и частичной, властью, и во главе с архиепископом Кипрским, пересели­лись близко к Константинополю на Кизический полуостров в Малой Азии. И вот, хотя этот архиепископ с некоторой частью своей паствы и оказался на территории Кон­стантинопольской патриархии, за ним были сохранены все права автокефалии (на новом месте пользовался старыми правами); мало того, к его титулу был прибавлен титул архиеписко­па Новой Юстинианы – так назывался глав­ный город Кизического полуострова, постро­енный Юстинианом II. Этот титул предстоятели Кипрской Церкви сохраняют до нашего времени, хотя они давно уже к Новой Юстиниане и Кизическому полуострову никакого фактического отношения не имеют.

В XX веке очень многие православные оказались, в результате различных потрясе­ний, как политических, так и экономиче­ских, за пределами своих поместных Церквей. Естественно, возник вопрос, как устраивать их церковную жизнь. И, можно сказать, по­давляющее большинство православных пред­почитает сохранять связь с Церковью-матерью, и при этом ссылается именно на это самое 39-­ое правило Трулльского собора, которое уре­гулировало положение киприотов, бежавших на Кизический полуостров.

82 правило. Некое предчувствие иконоборческой эпохи. Какие-то подспудные признаки страстей вокруг икон, не спокойствие ощущалось уже в это время. В этом правиле возбраняется делать символические изображения Спасителя; поскольку Христос воплотился, реально явился на земле, то и изображения Его должны быть реалистически­ми, в образе человека, а не символическими, например, в образе Агнца Божия или ином. Отсюда можно догадаться, что были и проти­воположные высказывания – в пользу именно символических изображений, как наиболее подобающих.

95 правило. Относится к приему в Цер­ковь кающихся еретиков. Причем, как это уже бывало в древности, еретики практически разделяются по способу приема в Церковь на три разряда: те, которые заново крестятся при принятии их в Церковь (иудеи –?), как если бы они бы­ли язычниками, те, которые принимаются в Церковь через миропомазание, и те, которые принимаются через покаяние и проклятие ере­си, которой они прежде принадлежали (несториане и монофизиты). Отсюда видно, что несмотря на все строгости, примененные к этим еретикам предшествующими Соборами, Церковь признает все таинства, которые у них совер­шаются: и таинство крещения, и таинство ми­ропомазания. Не говорится о приеме клириков, но предполагается, что клирики принимаются в сущем сане. В наших русских изданиях «Книги правил» это правило помещено в дефектном виде – в кон­це его говорится только о несторианах. Впро­чем, и в этом случае из контекста его видно, что еретикам предлагается проклинать не только Нестория, (естественное условие для несториан, приходящих в православную Цер­ковь), но также Евтихия, Диоскора, и Севира Антиохийского. Что же касается более ис­правных списков правил, то там прямо гово­рится не только о несторианах, но также о евтихианах и севирианах (евтихиане – это крайние монофизиты, севириане – монофизи­ты умеренные, последователи Севира Антио­хийского).

Самое главное, что Трулльский собор стремился утвердить в жизни Церкви целый канонический корпус. Он не только издал свои 102 правила, но и подтвердил значение пра­вил предшествующих Соборов, а именно: пер­вых четырех Вселенских, которые тоже изда­вали свои каноны, и целого ряда поместных; затем утвердил значение для всей Церкви пра­вил некоторых святых отцов (составители ко­торых предназначали их для своих епархий или патриархатов). И, наконец, он утвердил так называемые Апостольские Правила, о ко­торых можно сказать немного подробнее.

Апостольские Правила находятся в составе сборника, называемого Постановления Апо­стольские. Этот сборник в целом тот же Трулльский собор отвергает, не взирая на его древнее происхождение, как подвергшийся некоторым еретическим искажениям. Однако вошедшие в состав Апостольских Постановле­ний 85 Апостольских Правил собор принимает, хотя и не утверждает, что они в самом деле составлены двенадцатью апостолами.

Как установила церковно-историческая наука еще в XIX столетии, Правила Апостольские имеют сирийское происхождение и окончательно составлены в первой половине IV века, хотя, по существу, многие из них мо­гут восходить и к апостольскому времени. Например, правила Антиохийского Собора 341 г. во всем совпадают с некоторыми из этих Апостольских Правил. Если Собор 341 г. имел перед собой правила, надписанные именем святых апостолов, то он, конечно же, должен был сослаться на этот ав­торитет, а не просто переписывать и издавать их от своего лица без указания источника. Эти Правила Апостольские и впоследствии выдви­гались прежде всего иерархами сирийскими или сирийского происхождения. Они и вправду отражают так же, как в целом и так назы­ваемые Апостольские Постановления – реаль­ности именно сирийской церковной жизни, хотя в древней Церкви во всех поместных об­щинах было много сходного. В частичном виде Апостольские Правила довольно рано проник­ли на Запад, по крайней мере, они известны там уже в начале VI века. Однако в западной Церкви они утвердились лишь в числе 50-ти, принятых окончательно Трулльским Собором.

Дело Трулльского Собора император Юстиниан II принимал очень близко к сердцу. Он не только издал его правила, но и весьма за­ботился, чтобы они были приняты во всех по­местных Церквах. Царствование Юстиниана было прервано его низложением – с 695 до 705 г. он был не у дел, но потом вновь захва­тил престол (впервые он стал императором в 685 г., в 695 был свергнут, в 705 опять вер­нулся к власти). В 711 г. его окончательно свергли и убили). Однако и в обстановке оже­сточенной борьбы за власть Юстиниан не забывал о Трулльском соборе и вел интенсивные переговоры с Римом, побуждая папу принять его деяния. Поначалу Юстиниан пытался дей­ствовать угрозой расправы, но потом изменил тактику: ему удалось во время своего вторич­ного царствования пригласить в Константино­поль папу Константина для переговоров от­носительно Трулльского собора – это был один из тех редких случаев, когда папа посетил столицу империи. Как вы помните, в Константинополе ранее побывал папа Вигилий, насильственно привезенный для участия в V Вселенском Со­боре, от какового участия он все-таки укло­нился. Затем в Константинополь под стражей для суда и расправы доставили папу Мартина Исповедника, теперь же папа, похоже, явил­ся сюда совершенно добровольно и был с большим почетом принят императором. Папское по­сещение состоялось, несмотря на то, что Трулльский собор довольно бесцеремонно пере­черкнул некоторые притязания Рима на главенство в Церкви – например, одно из правил во всем уравнивает Константинопольскую и Римскую кафедры, хотя и признает, что Константинопольская – вторая по чести.

Переговоры состоялись и была достигнута некая догово­ренность, но содержания ее мы не знаем, потому что Юстиниан очень скоро потерял власть, и, по всей видимости, в Риме предпочли забыть о благоприятных для константи­нопольской стороны результатах соглашения.

Уже второе царствование Юстиниана было исключительно неспокойно, а после его гибели начинается настоящий политический хаос. Им­ператоры сменяются один за другим. Непосред­ственным преемником Юстиниана II стал армя­нин Филиппик (это его императорское имя, прежде он назывался Вардан). Его двухлетнее царствование совершенно бездарно, оно замеча­тельно попыткой восстановления монофелитства, ибо Филиппик был воспитанником того самого монаха Стефана, которого VI Вселенский Собор осудил вместе с патриархом Антиохийским Ма­карием.

Филиппик был убежденным монофелитом, что показали и его действия на императорском престоле. Приверженность монофелитству но­вый император обнаружил, между прочим, своего рода иконоборческой выходкой, удалив с почетного места в Святой Софии изображение VI Вселенского Собора, решения которого он отменил. Чтобы дезавуировать VI Вселенский Собор, Филиппик не ограничился изданием единоличных императорских указов, но со­брал собор епископов Константинопольской патриархии, которые и согласился на этот шаг. Участникам поместного собора очень ско­ро пришлось раскаяться и вернуться к православию, когда император-еретик был низло­жен.

Причины возникновения иконоборчества и первоначальная аргументация против иконопочитания. Иконоборческая политика Льва III и отношение к ней в христианском мире. Выступление в защиту иконопочитания преп. Иоанна Дамаскина.

Иконопочитание в IV и V вв. вошло во всеобщее употребление в христианской Церкви. По церковному учению, почитание икон должно состоять в почитании лица, изображенного на них. Такого рода почитание должно выражаться благоговением, поклонением и молитвою лицу, изображенному на иконе. Но в VIII в. к такому церковному учению стали примешиваться неправославные взгляды на иконопочитание, особенно у простого народа, который, вследствие недостаточности религиозного образования, по большей части придавал внешности и обрядности в религии главное значение. Смотря на иконы и молясь перед ними, люди необразованные забывали возноситься умом и сердцем от видимого к невидимому и даже мало-помалу усвоили убеждение, что лица, изображаемые на иконах, не отделимы от икон. Отсюда легко развилось поклонение собственно иконам, а не лицам изображаемым, – развилось суеверие, граничащее с идолопоклонством. Появился обычай ико­ны брать в восприемники детей, примешивать соскобленную с икон кра­ску в евхаристическое вино, причастие класть на икону, чтобы получить его из рук святых, многие служили Литургии по домам на иконах, вместо престолов, и т. д.; «в массе этих явлений, несомненно, давало себя знать грубое извращение церковного обряда, чествование икон приближалось к идолослужению и разрешалось в чествование самого вещества их» (Бо­лотов). Иными словами, с иконопочитанием происходило то, что раньше часто происходило с культом святых и почитанием мощей. Возникнув на правильной христологической основе, как плод и раскрытие веры Церк­ви в Христа, – они слишком часто отрываются от этой основы, превраща­ются в нечто самодовлеющее – а следовательно, в ниспадение обратно в язычество.

Естественно, что появились стремления уничтожить такое суеверие. Но, к несчастию Церкви, задачу уничтожить суеверие приняла на себя гражданская власть, отстранив духовную. Вместе с суеверным почитанием икон, гражданская власть, под влиянием также и политических соображений, стала уничтожать иконопочитание вообще и произвела, таким образом, ересь иконоборческую (Тальберг).

Существовали различные христи­анские течения, которые отвергали почитание святых икон. Некоторые крайние монофизиты от­вергали почитание святых икон. Например, так называемые фантазиасты или иначе афтартодокеты, последователи Юлиана Галикарнавского. Крайние монофизиты впадали в традиционный не только для греков, но и для негреческого востока, спиритуализм, т. е. принижение или даже отвержение веще­ственного начала как презренного и самого по себе греховного. И в этой связи конечно, свя­щенные изображения, изображения матери­альные могли представляться этим еретикам излишними, недопустимыми.

Кроме этих ересей или сект, была очень сильная секта павликиан. Она получила распространение в восточной части Малой Азии и исходила из все того же дуализма – духа и материи, в чем-то соприкасаясь с манихейством (дуалистическая секта). Павликиане прямо отождествляли все вещественное и телесное со злом и грехом. Они отвергали не только иконы, они фактически отменяли право­славное богослужение. И вот влияние этих ере­сей и сект христианских и христианского про­исхождения, пожалуй, нужно считать опре­деляющим в становлении иконоборчества (Асмус).

Следует еще учитывать фактор появления и распространения ислама с его запретом на изображение человеческих и сверхчеловеческих лиц. На границе христианства и ислама существовали и имели значительное влияние такие антикультурные и антииконные по духу секты, как монтанизм, маркионитство, павликианство. В этом смысле ислам был понят­нее, как бы «духовнее» христианства. И многие могли этой «духовностью» соблазниться (Дворкин).

Но все же именно императоры-иконоборцы были мужественными борцами против мусульманской экспансии, и я полагаю, не стоит думать, что мусульманство могло иметь такое определяющее влияние на их сознание, хотя некоторые последующего времени императоры-иконоборцы находились под очевидным влиянием мусульманской культуры. Это нужно сказать прежде всего о по­следнем императоре-иконоборце уже IX в. Феофиле, о котором у нас речь дальше (Асмус).

К тому же императоры-иконоборцы были великолепными правителями и полководцами, пользующимися безоговорочным авторитетом в армии, а за иконопочитание выступали прежде всего монахи. Монахов в Империи было великое множество, и это порождало ряд проблем, особенно с точки зрения императоров: шел постоянный отток людских ресурсов, денег, зе­мель, столь нужных государству во время, крайне для него напряженное (Дворкин).

Однако доводы (марксистов) теряют всякое значение, если учесть, что далеко не сразу иконоборчество приняло такое определенное антимонашеское направление, с каким оно известно в истории. Во всяком случае, об антимонастырской деятельности Льва III нам не известно ничего. Антимонашеское направление деятельность иконоборцев принимает только во II-ой поло­вине царствования второго императора-иконоборца – Константина V Копронима, сы­на Льва III (Асмус).

В. В. Болотов вообще считает, что главные причины иконоборчества были политическими, вызванными антиклерикальной политикой воинов-императоров. Не отрекаясь от христианства и Церкви, они хотели довести обрядность, внешние формы благочестия до минимума: они чествовали св. Крест и отметали св. иконы.

Иконоборчество зародилось в среде мало­азиатского епископата. Несколько епископов малоазиатских выработали доктрину иконо­борчества и познакомили с ней императора Льва III Исаврианина (717-741). Во всяком случае первому выступле­нию Льва III против святых икон предшество­вали его консультации с собравшимися в Кон­стантинополе епископами иконоборческого на­правления. Поскольку в предыдущие годы во­енная служба будущего императора Льва III протекала как раз в Малой Азии, нужно ду­мать, что он уже давно имел контакты с неко­торыми из этих богословов иконоборчества и давно уже созревали какие-то планы со­вместных действий. Непосредственным толч­ком, побудившим императора выступить про­тив святых икон, было постигшее Константи­нополь страшное землетрясение, которое он суеверно истолковал как знак Божьего гнева за то, что продолжается языческий, как он счи­тал, обычай иконопочитания.

Первое выступление Льва III против ико­нопочитания датируется 726 г. На первых по­рах он стремился убедить, а не действовать силой. Он собирал народ, выступал с пропове­дями, что было в обычаи Византийских Им­ператоров, и пытался склонить на свою сторо­ну константинопольского патриарха и римско­го папу. Константинопольский патриарх св. Герман Исповед­ник остался непреклонным. Папа, который фактически был вне досягаемости для импера­тора, тем более мог не придавать серьезного значения императорским попыткам изменить церковную практику и церковное учение. У императора Льва III состоялась интересная пе­реписка с папой святым Григорием II. Импера­тор утверждает в письме к римскому папе свои полномочия в церковной жизни, которые он формулирует в следующих словах: «Я есмь царь и священник», – на языке того времени слово «священник» могло относиться не только к иереям, но и к архиереям. Интересно, что папа не оспаривает это самоопределение импе­ратора. В ответном письме папа пишет, что «царями и священниками могут почитаться православные цари, которые защищают и утверждают церковное учение, а те, которые колеблют его, внося в истинное учение примесь лжи, не могут почитаться царями и свя­щенниками».

В 730 г. Лев III собрал в Константинополе так называемый селентион – так назывались заседания, где под председательством импера­тора собирались высшие церковные и светские сановники. В этом заседании принимал участие патриарх св. Герман, который решительно отказался одобрить иконоборческие меры царя. В результате святой Герман был низложен и отправлен в ссылку, а новым патриархом стал Анастасий, который был ставленником императора и полностью поддерживал всю его политику.

Одной из первых иконоборческих мер Льва III было удаление образа Христа, который осенял так назы­ваемые Медные врата императорского дворца в 730 г. Когда посланный для этого офицер поднялся по лестнице и снял образ с ворот, произошло народное возмущение, и офицер был убит народом, за что император жестоким образом расправился со всеми, кого можно было обви­нить в причастности к этому убийству. Таким образом даже в самой столице иконоборчество не было популярно. Решительно стояла на сто­роне иконопочитания европейская часть Ви­зантии. Однако же в малоазиатской части ико­ноборчество нашло довольно-таки широкий от­клик, и вот это сохранялось на всем протяже­нии иконоборческого периода. Если где-то иконоборчество имело базу, то это в Малой Азии, в то время как в Европе, в Греции, на Балканах оно не находило поддержки, и на­строение самого населения столицы в общем-то были скорее на стороне иконопочитания. Хотя в столице в последствии было немало и иконо­борцев. Обширные части православного мира в то время в результате мусульманского на­шествия находились уже за пределами Визан­тии. Это были территории трех патриархатов: Александрийского, Антиохийского, и Иерусалимского. В этих патриархатах, несмотря на то, что сами мусульмане пытались навязать там православным иконоборчество, оно не встретило никакой поддержки, и мало того, именно в этих областях появился один из са­мых замечательных защитников иконопочитания. Это прп. Иоанн Дамаскин – секретарь халифа Дамаска.

Преподобный Иоанн Дамаскин происхо­дил из знатной греческой семьи, которая вы­делилась своей службой при дворе халифа в Дамаске. Отец прп. Иоанна был чем-то вроде министра финансов при дворе мусульманского государя. И сам прп. Иоанн в юности тоже занимал высокий пост при этом дворе. Однако впоследствии он оставил двор, оставил эту государственную службу и стал монахом в мона­стыре святого Саввы в Палестине.

Во второй половине 20-х годов, начиная с первых иконоборческих выступлений Льва III, прп. Иоанн составил одно за другим «Три слова в защиту святых икон». Во многом эти «Три слова» повторяют одно другое. Как счи­тают современные исследователи последова­тельное издание этих «Трех слов», связано с тем новым, что происходило в изгибах импе­раторской политики. Каждое из них было от­ветом на какие-то новые шаги императора-иконоборца. По свидетельству папы Григория II, император Лев так обосновывал свою иконоборческую позицию (переписка между ними – см. выше): иконы – это остатки идолопоклонства, за­прещенные второй заповедью Моисеевой и не предписанные шестью Все­ленскими Соборами; народ суеверно чтит материю и святых мучеников считает за богов. Израильский царь Езекия, после 800-летнего почитания Моисеева медного змея, из-за суеверия народного убрал его из храма; так и теперь, по истечении 700 лет по Христе, Лев, «как царь и иерей», вынуж­ден сокрушить накопившееся суеверие христианского народа (Дворкин).

Лишь св. Иоанн Дамаскин мог ответить императору богословски грамотно и обоснованно. В своих «Словах» в защиту икон Дамаскин исходил из понима­ния иконоборчества как христологической ереси. В основу всей аргументации своей препо­добный Иоанн Дамаскин полагает христологический аргумент – изображение Христа Спа­сителя, а, следовательно, вообще всякое изоб­ражение на иконе возможно, потому что Сын Божий пожелал стать человеком. Иконоборцы основывали свои возражения на ветхозаветном запрете кумиротворчества, по существу игнорируя Боговоплощение. В ответ св. Иоанн пишет следующее:

«В древности (т. е. в Ветхом Завете) Бог, бестелесный и не имеющий вида, никогда не изображался. Теперь же, когда Бог явился во плоти и жил среди людей, мы изображаем видимого Бога... Я видел человеческий образ Бога, и спасена душа моя. Созерцаю образ Божий, как видел Иаков, и иначе: ибо он очами ума видел невещественный прообраз будущего, а я созерцаю напоми­нание о Виденном во плоти» («Три слова против порицающих иконы»).

Дамаскин говорит о материи как о творении Бога, а не как о чем-то презренном и низком: «...А с тех пор, как в нем вселилось Слово Божие, вещество стало достохвальным, а потому вещественные образы необхо­димы и имеют положительный смысл».

В полемике против обвинений в идолопоклонстве преп. Иоанн прово­дит различие между служением (латриа), подобающим лишь Богу, и покло­нением (проскинесис), оказываемым тварным вещам, к каковым относят­ся и иконы. Это терминологическое различие было утверждено Седьмым Вселенским Собором.

Примечание. Поклонение можно воздавать всему, что Божественно, всему, что имеет то или иное причастие к Бо­жественной славе и Божественной власти. На­пример, дети воздают почитание родителям, потому что родительская власть над детьми это Божественное установление. Рабы воздают по­читание господам, поданные воздают почита­ние царю и т. д. Существует множество видов почитания, которые совсем не возбранены Божественным учением, и каждый человек есть носитель образа Божия. Поэтому мы воз­даем почитание и святым, и вообще к каждо­му человеку мы должны относиться почти­тельно, как к образу Божию. «Латриа» – служение, должно быть воздаваемое одному только Богу, «проскинесис» – поклонение, может воздаваться также и тому, что в той или иной степени причастно к Богу.