ДЕКАБРЬ. Почтальон пронесся как вихрь на парковку за домом и дал задний ход, впечатавшись в стену гаража и разбив задние фары

💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

Почтальон пронесся как вихрь на парковку за домом и дал задний ход, впечатавшись в стену гаража и разбив задние фары. Однако во двор он вошел с улыбкой, помахивая конвертом, словно и не заметил ущерба. Он подошел к стойке, оперся на нее локтем и выжидающе посмотрел на нас.

Молодым человеком меня не называли уже много лет. И не в привычках почтальона было доставлять письма на дом. Слегка удивившись, я предложил ему бокал вина, которого он и ждал.

Может, у него день рождения? Или он уходит на пенсию? Выиграл главный приз Национальной лотереи? Я ждал, что он объяснит причину своего приподнятого настроения, но он был занят рассказом о sanglier, которого его друг убил в прошлые выходные. Известно ли мне, как подготовить это животное для дальнейшего запекания? Он описал мне весь этот кровавый процесс, начинающийся потрошением и заканчивающийся подвешиванием. За которым следует разделка и, собственно, запекание. Пастис исчез – как я понял, это был не первый его бокал в то утро, – и он согласился на добавку. Потом перешел к делу.

– Я принес вам официальный календарь почтового отделения, – сообщил мне почтальон. – Тут указаны дни всех святых. И еще есть вполне занятные фотографии девушек.

Он вынул календарь из конверта и пролистал его, пока ни нашел снимок девушки с половинками кокоса вместо бюстгальтера.

Я сказал, что было очень мило с его стороны, подумать о нас, и поблагодарил.

– Он бесплатный. Хотя можете и заплатить, если пожелаете.

Он снова подмигнул, и я, наконец, уяснил причину его визита. Он собирал предрождественские «чаевые». Но было бы крайне недостойно, явиться на порог с протянутой рукой, поэтому пришлось нам стать свидетелями ритуала с календарем.

Он взял деньги, допил пастис и умчался к следующим клиентам, оставив осколки своих фар на нашей дорожке.

Я вошел в дом и застал жену за разглядыванием календаря.

– Ты понимаешь, – начала она, – что до Рождества осталось всего три недели? А строителей нет как нет.

И тут ей в голову пришла мысль, которая может посетить лишь женщину. Очевидно, решила она, что рождение Иисуса Христа не является крайним сроком для завершения ремонта. Так или иначе, Рождество придет и уйдет, и люди оправятся от новогоднего похмелья и праздников только к февралю. Нам следует пригласить строителей на вечеринку, чтобы отпраздновать конец работ. Причем, не только самих строителей, но и их жен.

Хитрость этого хода базировалась на двух предположениях. Во-первых, жены, которые никогда не видели, что делают их мужья в чужих домах, из простого любопытства ни за что не откажутся от приглашения. Во-вторых, ни одна жена не пожелает, чтобы именно ее муж оказался тем, из-за кого ремонт не закончился вовремя. Это означало бы потерять лицо перед другими. Публичный позор, за которым последует словесная обвинительная дуэль в машине по дороге домой.

Ах, как нас вдохновил этот план! Мы назначили праздник на последнее воскресенье перед Рождеством и разослали приглашения: шампанское с одиннадцати вечера.

Через два дня бетономешалка вернулась на свое место у порога. Дидье и его помощники, бодрые и гомонливые, взялись за работу с того места, где остановились, словно и не было трехмесячного простоя. Никаких извинений. И никаких вразумительных объяснений внезапному энтузиазму. Один Дидье обмолвился, что хотел бы все закончить до того, как отправится кататься на лыжах. Они с женой, сообщил он, рады принять наше приглашение.

Мы подсчитали, что если никто не откажется, то к нам явятся двадцать два человека, причем все с отличным провансальским аппетитом. А поскольку рождество уже на носу, они будут рассчитывать на нечто более праздничное, чем миска маслин и несколько кусочков колбасы. Моя жена принялась составлять список продуктов. Дом заполнили краткие записочки и напоминания: Terrine из кролика! Gambas и майонез! Мини-пиццы! Пирог с грибами! Оливковый хлеб! Сколько пирожных? – повсюду мне попадались обрывки бумаги. При этом мой список из одного пункта – Шампанское! – выглядел как-то мелко и несерьезно.

Светоч гастрономической программы доставил одним холодным утром наш друг, имевший родственников в Перигоре. То была целая foie gras[311] – сырая, и потому стоившая нам гораздо меньше готовой. Нам нужно было только приготовить ее и добавить ломтики черных трюфелей.

Мы развернули ее. Очевидно, владельцем ее была птичка величиной с небольшой самолет. Печень оказалась невероятных размеров: жирная, темно-желтая масса, которая уместилась в обеих моих ладонях, когда я поднял ее и положил на разделочную доску. Следуя инструкциям нашего друга, я разрезал ее на куски и уложил в стеклянные банки для хранения, подкладывая кусочки трюфелей дрожащими пальцами. У меня было ощущение, что я готовлю деньги.

Мы закрыли банки и поставили их в большую кастрюлю с кипящей водой ровно на девяносто минут. Охладив в холодильнике, мы убрали их в cave. Жена вычеркнула foie gras из своего списка.

Мне было странно встречать конец года под голубым небом и без того безумия, которым отличаются недели перед Рождеством в Англии. Единственным намеком на подготовку к празднику в нашей долине был странный звук, исходящий из дома месье Понсе в миле от нас. Два утра подряд я, проходя мимо него, слышал ужасные пронзительные вопли – крики не от ужаса или боли, а от возмущения. Мне казалось, что они не могут принадлежать человеку, но я не был уверен до конца. Я спросил Фостэна, не заметил ли он чего.

– А, это, – спокойно ответил Фостэн. – Понсе чистит своего осла.

В сочельник в церкви Менербэ намечалось представление crè che[312]. И осел месье Понсе должен был сыграть важную роль второго плана. Естественно, он должен был выглядеть на все сто, но при этом не очень любил, когда его драили и причесывали. Кроме того, он не относился к тем ослам, которые выдержат чистку безмолвно. Сомнительно, что к спектаклю у него будет пристойный вид, заметил Фостэн. И разумный человек не станет подходить близко к его задним ногам. Он известен своим впечатляющим ударом.

А в деревне полным ходом шел набор актеров на роль младенца Иисуса. Малютки подходящего возраста и нрава должны были показаться во всей красе. Главное требование – правильный характер, возможность бодрствовать во время торжества, поскольку оно начнется не раньше полуночи.

Только это, да открытки, которые почтальон опускал в ящик, напоминало, что Рождество совсем близко. У нас не было телевизора, поэтому мы были лишены возможности насладиться до одури радостными рекламами. К нам не приходили ряженые, мы не участвовали в корпоративных вечеринках, на магазинах не висели плакаты «До конца распродажи осталось ** дней». Мне это очень нравилось. А вот жена не разделяла моей радости. Ей чего-то не хватало. Где же мое предрождественское настроение? Где омела[313]? Где елка? Мы решили отправиться в Кавайон, чтобы найти все это.

И сразу были вознаграждены встречей с Санта-Клаусом. Одетый в мешковатые красные bouclé [314] штаны, футболку с изображением группы «Роллинг Стоунз», красный колпачок с опушкой и накладную бороду, он подошел к нам, покачиваясь, когда мы спускались по бульвару Гамбетта. Издали казалось, что в его бороде случился пожар, но, приблизившись, мы заметили бычок «Галуаза» под усами. Он проплыл мимо нас в облаке паров кальвадоса, весьма заинтересовав стайку ребятишек. Их матерям предстоит как-то это объяснить.

Улицы сияли огнями. Из открытых дверей баров и магазинов лилась музыка. Там и тут на тротуарах стояли наряженные елки. В переулке человек с микрофоном продавал с лотка низкокачественный лен. «Только взгляните, мадам. Чистый «дралон»[315]! Я вам дам пять тысяч франков, если найдете хоть один изъян!» Престарелая крестьянка принялась внимательно проверять ткань миллиметр за миллиметром, и продавец выхватил ее у нее из рук.

Мы завернули за угол и чуть не врезались в оленью тушу, висевшую над дверью мясной лавки и тупо глядевшую на тушу кабана, висевшую рядом. В витрине мы увидели ряд маленьких ощипанных птиц со свернутыми шеями и аккуратно сложенными на груди головами. «Предрождественское предложение. Семь по цене шести», – сообщало объявление рядом с ними. Мясник закрыл их клювы и украсил вечнозелеными листьями и красными лентами. Мы поежились и пошли дальше.

Мы безошибочно определили главную составляющую провансальского Рождества. Судя по витринам и очередям, по количеству истраченных денег, одежда, игрушки, стереосистемы и всякие безделушки были не в чести. Самым важным событием Рождества оказалась еда. Устрицы и лангусты, фазаны и кролики, pâ té s и сыры, ветчина и бройлеры, gâ teaux[316] и розовое шампанское – проведя утро, разглядывая все это, мы ощутили визуальное расстройство желудка. Загрузившись елкой, омелой и предрождественским настроением, мы вернулись домой.

В припаркованной на дороге машине без опознавательных знаков нас поджидали двое мужчин в униформе. При виде их я почувствовал себя виноватым, сам не знаю, почему. Люди в форме всегда на меня так действуют. Я попытался вспомнить, какие преступления против Пятой Республики совершил в последнее время, но тут они вышли из машины и помахали нам. Я расслабился. Даже во Франции, где бюрократическая формальность стала почти искусством, полицейские не станут махать вам перед арестом.

На деле они оказались не полицейскими, а пожарными из Кавайона. Они спросили разрешения войти в дом. Я задался вопросом, куда мы дели наше свидетельство о прочистке трубы. Видимо, это такая выборочная проверка, задуманная для того, чтобы застать врасплох домовладельцев, не прочистивших дымоход.

Мы уселись вокруг обеденного стола. Один из пожарных открыл свой дипломат.

– Мы привезли вам официальный календарь пожарных Воклюза, – он положил календарь на стол.

И они действительно были указаны. Но вместо девушек в бюстгальтерах из кокосов, этот календарь был иллюстрирован фотографиями пожарных, забирающихся на высокие здания, оказывающих первую помощь жертвам, спасающих самоубийц, стоящих на карнизах, и держащих тяжелые брандспойты. В деревенской Франции пожарные – это спасатели широкого профиля: они не только потушат пожар, но и спасут вашего пса из расщелины в горах и отвезут вас в больницу. Они во всех смыслах замечательные и достойные люди.

Я спросил, примут ли они небольшую материальную благодарность.

Нам так же выдали расписку, которая давала нам право называть себя «Друзьями Пожарной команды Кавайона». Помахав нам руками, пожарные поехали дальше. А мы понадеялись, что они достаточно натренированы, чтобы отразить нападение злых собак. Получить благодарность от Массо будет ненамного опаснее, чем потушить пожар. Я представил его, выглядывающего из-за занавески, с ружьем наготове и его овчарок, рычащих на незваных гостей. Мне как-то довелось увидеть, как эти псы накинулись на переднее колесо машины за неимением людей и растерзали шину, как будто это был кусок сырой говядины, брызгая слюной и выплевывая обрывки резины. А напуганный до смерти водитель пытался развернуться и поскорее уехать. Массо же спокойно наблюдал со стороны, покуривая и ухмыляясь.

Итак, у нас в доме появились два календаря. Дней до Рождества оставалось все меньше и мы предвкушали, что нам привезут третий, который будет стоить нашего денежного пожертвования. Каждый вторник, четверг и субботу весь прошедший год герои Ведомства по уборке мусора останавливались в конце нашей улицы и увозили неприлично большие горы пустых бутылок, ужасно пахнущих остатков рыбных ужинов, банок из-под собачьих консервов, разбитых бокалов, мешков с камнями, куриных косточек и прочих домашних остатков всех размеров и цветов. Им все было под силу. Никакая куча, какой бы огромной и вонючей она не была, не могла отпугнуть мужественного человека, сидевшего на грузовике и спрыгивающего на землю у каждого контейнера, чтобы высыпать мусор в кузов. Летом он, наверное, балансировал на грани удушья, а зимой от мороза у него, наверное, выступали слезы.

Однажды он со своим партнером появился у нашего дома в «Пежо», которое по виду выехало на последнюю прогулку перед отправкой на свалку. Они оказались веселыми и грязными. У них было твердое рукопожатие. И от них пахнуло пастисом. Я заметил на заднем сиденье силок для кроликов и бутылки шампанского. Я пошутил, что рад, что они для разнообразия собирают полные, а не как обычно пустые, бутылки.

– Да разве ж мы против пустых бутылок, – сказал один из них. – Видели б вы, что некоторые люди выбрасывают, – он наморщил лоб и зажал нос, изящно отставив мизинец. – Dé gueulasse[317].

Наше пожертвование им понравилось. Мы пожелали им роскошной пирушки в каком-нибудь ресторане, где за ними уберут.

Дидье сидел на корточках, держа в руках совок и щетку, и выметал цементные крошки из угла. Было довольно умилительно видеть этого человека-машину разрушающей силы занятым столь кропотливым делом. А значило это, что его работа закончена.

Он встал, стряхнул крошки в бумажный пакет и зажег сигарету.

– Ну вот, – сказал Дидье. – Normalement, завтра придет маляр.

Мы вышли на улицу. Эрик грузил лопаты, ведра, ящики с инструментами в кузов грузовика. Дидье усмехнулся.

– Вы не против, если мы заберем бетономешалку?

Я заверил его, что мы как-нибудь без нее проживем. Они вдвоем вкатили ее по широкому пандусу и накрепко привязали позади кабины. Спаниель Дидье наблюдал за передвижением бетономешалки, наклонив голову набок, потом запрыгнул в грузовик и улегся на приборной панели.

– Allez! – Дидье протянул руку. На ощупь она напоминала потрескавшуюся кожу. – До воскресенья.

Маляр явился на следующий день. Покрасил все и ушел. Следом приехал Жан-Пьер, специалист по укладке ковролина. По всему было видно: их жены решили, что все должно быть готово к вечеринке.

К вечеру пятницы ковролином не были застланы считанные метры.

– Завтра утром приду, – пообещал Жан-Пьер. – Мебель можно будет ставить уже после обеда.

В полдень оставалось только заправить ковролин под деревянную рейку у порога комнаты. Жан-Пьер принялся сверлить дырки в рейке и попутно пробил трубу с горячей водой. Вода затекла под пол, а в дверном проеме, как в раме, забил небольшой и очень живописный фонтан.

Мы перекрыли воду, скатали промокший ковролин и вызвали месье Меникуччи. За год, полный внезапных проблем и непредвиденных аварий, я выучил его номер наизусть. И уже знал, какими будут его первые слова.

– О-ля-ля, – он помолчал, погрузившись в размышления. – Полы придется ломать, чтобы я смог добраться до трубы и залатать ее. Вы уж предупредите мадам? Я немножко намусорю.

Мадам в это время ходила по магазинам и закупала продукты. Она надеялась вернуться и увидеть спальню, ванную и гардеробную сухими, чистыми и покрытыми ковролином. Ее ждал сюрприз. Из жалости к Жан-Пьеру я посоветовал ему отправиться домой. Моя жена, без сомнения, захочет его придушить.

– Что за шум? – осведомилась она, когда я встретил ее у машины.

– А. Понятно, – она была неестественно, убийственно спокойна. Слава богу, я эвакуировал Жан-Пьера.

В поисках пробоины Меникуччи пробурил в полу траншею, и мы увидели трубу с аккуратной дырочкой.

– Bon, – кивнул он. – Теперь нужно проверить, нет ли в трубе затора. А потом можно и паять. Стойте там и смотрите. Я продую через кран в ванной.

Я смотрел. Меникуччи продувал. Наконец мне в лицо плеснуло водой.

Меникуччи быстро залатал трубу и отбыл домой смотреть регби по телевизору.

А мы начали собирать воду с пола, убеждая друг друга, что все не так уж и плохо. Ковролин скоро высохнет. Мусора всего-то одно ведро. Следы от паяльной лампы можно закрасить. В общем, если не обращать внимания на зияющую в полу дыру с неровными краями, можно сказать, что ремонт закончен. В любом случае, у нас нет выбора. До воскресенья осталось несколько часов.

Мы ждали гостей не раньше половины двенадцатого, но недооценили магнетическую притягательность шампанского для француза. Первый стук в дверь раздался в половине одиннадцатого. В течение часа прибыли все, кроме Дидье и его жены. Они смущенно стояли вдоль стен в гостиной в своих лучших нарядах и отходили, только чтобы взять еды.

Почувствовав себя старшим официантом, ответственным за наполнение бокалов, я обнаружил еще одну существенную разницу между французами и англичанами. Приходя на вечеринку, англичане держат бокал в руке, беседуя, куря или кушая. Его ставят куда-нибудь с большой неохотой, исключительно чтобы ответить на зов природы – то есть посетить туалет или высморкаться – что требует участия обеих рук. Но его никогда не оставляют без присмотра.

У французов все иначе. Едва взяв бокал, они тут же ставят его на стол, очевидно, потому что им трудно участвовать в разговоре, используя всего одну руку. Таким образом, бокалы собираются в группы. И через пять минут уже невозможно сказать, где чей. Гости, не желая пить из чужого бокала и не способные найти собственный, с вожделением смотрят на бутылки шампанского. Им раздают чистые бокалы, и все начинается с начала.

Я прикидывал, насколько хватит наших рюмочных запасов и когда придется переходить на чашки, но меня отвлек знакомый звук – шум дизельного мотора. К дому подъехал грузовик Дидье. Он и его жена вошли в гостиную. Мне показалось это странным. Я знал, что у Дидье есть легковая машина. И его жена была с ног до головы облачена в тончайшую коричневую замшу. Должно быть, ей было весьма неудобно сидеть на неровном сиденье грузовика в таком деликатном наряде.

Кристиан подошел ко мне и отвел меня в сторону.

– Кажется, у нас небольшая проблемка. Давайте выйдем на улицу.

Я последовал за ним. Дидье взял под руку мою жену и пошел за нами. Обойдя дом, я оглянулся и заметил, что все гости идут следом.

– Voilà! – сказал Кристиан и указал на грузовик Дидье.

В кузове там, где обычно стояла бетономешалка, виднелось нечто круглой формы, фута три в высоту и четыре в ширину. Оно было завернуто в зеленую упаковочную бумагу и украшено белыми, красными и синими бантиками.

– Это вам от всех нас, – объявил Кристиан. – Allez. Разверните.

Дидье потер руки и легко, даже галантно, не выпуская сигареты изо рта, подхватил мою жену, поднял ее и поставил в кузов. Я забрался туда вслед за ней. Мы разорвали обертку под аплодисменты и посвистывание Рамона-штукатурщика.

Вот так мы стояли в лучах солнца на грузовике и смотрели на лица наших гостей и их подарок.

Это была старинная жардиньерка, массивная круглая кадка, высеченная вручную из одного камня задолго до изобретения резальных машин. Она оказалась слегка кособокой, с толстыми стенками, светло-серого цвета. Наши гости уже наполнили ее землей и посадили в нее примулы.

Мы не знали, что сказать и как сказать. Удивленные и тронутые, захлебываясь в своем жалком французском, мы попытались выразить свои чувства. К счастью нас прервал Рамон.

– Merde! Я умираю от жажды. Хватит говорильни. Пойдемте, выпьем.

Неловкость первого часа ушла. Пиджаки были сняты, и шампанское полилось рекой. Мужчины повели жен на экскурсию по дому, хвастаясь своей работой, показывая краны в ванной с надписями «hot» и «cold»[319], выдвигая и задвигая ящики, чтобы убедиться, что плотник все сделал, как следует, трогая все с любопытством маленьких детей.

Кристиан организовал команду по выгрузке каменной кадки из грузовика. Восемь подвыпивших мужчин в костюмах каким-то образом умудрились не испачкаться, пока эту глыбу стаскивали по двум шатким рейкам на землю. Руководила процессом мадам Рамон.

– Ah, les braves hommes[320], – заметила она. – Осторожнее, руки не испачкайте.

Первыми ушли Меникуччи. Расправившись с pâ tes, сырами, ягодными пирогами и шампанским, они отправились домой обедать, предварительно продемонстрировав изысканные манеры. Они церемонно подошли по очереди ко всем присутствовавшим, пожимая руки, целуя щеки, желая bons appé tits. Их прощание заняло пятнадцать минут.

Прочие по виду собирались задержаться у нас до вечера, методично поедая и выпивая все, до чего могли дотянуться. Рамон выступал в роли главного клоуна, осыпая нас шутками, которые становились все грубее и смешнее. Он взял передышку, чтобы выпить, после рассказа о том, как определить пол голубя с помощью холодильника.

– Что заставило такую очаровательную женщину, как твоя жена, выйти за такого ужасного mec[321], как ты? – поинтересовался Дидье.

Задумавшись, Рамон поставил бокал шампанского на стол и выставил руки перед собой, словно рыбак, описывающий другу сорвавшуюся с крючка рыбину. К счастью от дальнейших объяснений нас спас огромный кусок пиццы, который его жена сунула ему в рот. Эту историю она уже слышала.

Солнце перекатилось через двор и отбросило на него тень. Гости приступили к процедуре прощания, пожимая руки, целуя щеки и задерживаясь выпить на посошок.

– Поехали к нам на обед, – предложил Рамон. – Или на ужин. Который час?

Часы показывали три. После четырех часов поедания и выпивания мы не были расположены принять приглашение на кус-кус.

– Ну ладно, – не обиделся Рамон. – Если вы на диете, tant pis[322].

Он отдал жене ключи от машины и откинулся на спинку сиденья, сложив руки на животе и сияя в предвкушении плотного обеда. Ему удалось уговорить других поехать с ним. Мы помахали им вслед и вернулись в пустой дом к пустым тарелкам и бокалам. Вечеринка удалась на славу.

Мы посмотрели за окно на каменную кадку с яркими цветами. Чтобы передвинуть ее от гаража в сад, понадобится не меньше четырех мужчин. А, как мы уже поняли, организовать четырех мужчин в Провансе – дело непростое, за один день невыполнимое. Нас ждут предварительные осмотры, совещания за бокалом вина, жаркие споры. Сроки будут назначаться и мгновенно забываться. Они будут пожимать плечами, а время будет пролетать. Возможно, к весне кадка и окажется на своем месте. Мы научились мерить жизнь кварталами, а не днями и неделями. Прованс не собирался менять темп жизни ради нас.

После вечеринки у нас осталось достаточно печенки, которую мы нарезали тонкими ломтиками и съели с салатом. Еще мы нашли непочатую бутылку шампанского, охлаждавшуюся на мелководье бассейна. Мы подбросили поленьев в огонь и стали думать о нашем первом провансальском Рождестве.

Вот вам ирония судьбы. Весь год у нас толклись гости, которым приходилось испытывать неудобства и дышать пылью из-за ремонта. А теперь, когда в доме чисто и красиво, мы сидим в нем в одиночестве. Последние гости покинули нас на прошлой неделе, а следующие приедут, чтобы помочь нам встретить Новый год. На Рождество мы останемся одни.

Мы проснулись от солнечного света в притихшей, безлюдной долине и обнаружили, что в кухне нет электричества. Gigot из барашка, которое уже должно было проследовать в духовку, получило помилование. А перед нами замаячила неприятная перспектива встретить Рождество хлебом и сыром. Столики во всех местных ресторанах заказаны много недель назад.

В таким минуты, когда обстоятельства угрожают благоденствию вашего желудка, французы поворачиваются к вам своей самой милосердной стороной. Поведайте им страшную историю о чудовищных травмах или внезапном банкротстве, и они либо рассмеются, либо вежливо вам посочувствуют. Но если вы скажете им, что у вас возникли трудности с едой, и они сдвинуть горы и даже столики в ресторане, чтобы помочь вам.

Мы позвонили Морису, шеф-повару Auberge de la Loube в Бо, и спросили, не отказывался ли кто от брони. Нет. Все места заняты. Мы рассказали о своей беде. Последовало молчание.

– Возможно, вам придется есть в кухне. Но вы все равно приезжайте. Что-нибудь придумаем.

Он усадил нас за крошечный столик между кухонной дверью и камином, рядом с большим шумным семейством.

– У нас сегодня gigot. Если хотите, могу подать.

Мы сказали, что подумывали принести свой gigot и попросить его запечь здесь. Морис улыбнулся.

– Да, в такой день нельзя оставаться без плиты.

Мы ели долго и с удовольствием. И дивились тому, что месяцы пролетели быстро, словно недели. А мы еще столько не сделали и не увидели: наш французский все еще представлял собой неоднородную смесь плохой грамматики и строительного сленга; каким-то непостижимым образом мы умудрились пропустить Авиньонский фестиваль, ослиные бега в Гулте, конкурс аккордеонистов, пикник семейства Фостэна в Нижних Альпах в августе, праздник вина в Жигонда, выставку собак в Менербэ и еще много того, что происходило во внешнем мире. Весь год мы были поглощены своими внутренними делами, проводя большую часть времени дома и в долине, которая завораживала нас своей будничной жизнью. Порой она казалась нам странной, порой доставляла неудобства, но нам никогда не было здесь скучно, и мы ни разу не пожалели, что приехали сюда. И что самое главное, мы чувствовали себя как дома.

Морис принес бокалы с виноградным бренди и подсел к нам.

– Часливава Рожесва, – кивнул он нам. На этом запас английских слов у него иссяк. – Bonne Anné e.[323]

[1] Тучность. (Здесь и далее, перевод с французского языка, если не указано иное).

[18] Ликер на анисовой основе с добавлением солодового корня и карамели.

[51] Форс-мажор, обстоятельства непреодолимой силы.

[55] Вино, производимое в одноименном городе на Сицилии.

[56] короба, освещение, навесные потолки, мусоропровод, штукатурка, плитка (облицовка), потолочные балки, декоративные уголки

[61] Одна из самых знаменитых поваров Прованса.

[115] Переключатель скоростей на гоночном велосипеде.

[117] Бодрее! Совсем немного осталось. Давайте!

[141] Милые девушки красиво раздеваются (12 выходов).

[165] Кус-кус (африканское блюдо из крупы, баранины и овощей).

[212] Бутерброды (с маслом и вареньем, медом и т.п.).

[285] Бульдозер, конечно же, грузовик, гора гравия, укладчик…

[298] досл. Братство рыцарей, знающих толк в вине.

[307] Кооператив изготовителей оливкового масла в долине Бо.

[312] досл. ясли. То есть, Рождественская мистерия.

[313] Традиционное украшение дома на Рождество в Англии.