О свободе

Свобода состоит в желаньи того, чтобы всё происходило не так, как тебе нравится, но так, как оно происходит.

Самое важное – это независимость нашего духа от всего внешнего, поскольку оно не находится в нашей власти.

Если ты потеряешь свою свободу, то взамен не получишь ничего столь же ценного.

Разве боги лишь за тем дали тебе разум, чтобы сделать тебя несчастным?!

Только когда истинно, от всей души скажешь, что во всём том, в чём ты знаешь волю Бога, ты не имеешь своей, а делаешь только то, чего Он хочет, тогда только ты сделаешься вполне свободным.

Терпи и воздерживайся!

Тот, кто умеет должным образом приноровиться к необходимости, становится мудр и сведущ в делах божественных.

Я всегда предпочитаю то, что со мной происходит, тому, что могло бы со мной произойти, ибо убеждён, что боги лучше меня знают, в чём моё благо. Я, стало быть, уповаю на них, следую им, сверяю по ним свои желания, поступки, убеждения и опасения. Словом, я хочу только того, чего они хотят.

Храни то, что принадлежит тебе, и не желай чужого – ничто тогда не сможет помешать тебе быть счастливым.

Хочешь, чтобы желания твои не причиняли тебе вреда? Ты можешь этого добиться: желай лишь того, что находится в твоей власти.

Что бы ни случилось, всецело в моей власти извлечь из того великую пользу.

«Поскольку свободный человек тот, с кем случается всё, чего он желает, – сказал мне один безумец, – то и я тоже хочу, чтобы со мной случалось то, что мне нравится». Э, нет, голубчик, безумие и свобода никогда не бывают вместе. Свобода – вещь не только отменно прекрасная, но и весьма разумная, и нет ничего более нелепого и неразумного, как желать того, что вздумается, и хотеть, чтобы всё происходило, как мы то помышляем. Когда мне нужно написать имя «Дион», нужно, чтобы я писал его не так, как мне придёт в голову, но так как оно пишется, не изменяя ни единой буквы. Точно так же обстоит дело и во всех науках, искусствах и ремёслах. А ты хочешь, чтобы применительно к самой великой и важной вещи – я имею в виду свободу – царили прихоть и произвол! Нет, дражайший, свобода состоит в том, дабы желать, чтобы всё происходило не так, как тебе нравится, но как оно происходит.

Ты надеешься, чтобы будешь счастлив, как только добьёшься желаемого. Ты заблуждаешься. Счастья ты так не достигнешь, потому что всё те же волнения, всё те же печали, разочарования, опасения и желания будут осаждать и преследовать тебя. Счастье состоит вовсе не в том, чтобы приобретать и наслаждаться, а в том, чтобы не желать, потому что только тогда можно быть свободным.

Боги даровали мне свободу, и я ведаю их повеления. Никто, стало быть, не может ввергнуть меня в рабство, ибо у меня есть освободитель, нужный мне, и у меня есть судьи, мне нужные.

Ужели есть такой человек, который желал бы жить в преступлении, в несправедливости, постоянно терзаться завистью, ревностью, вечно жаловаться, испытывать неловкость, быть снедаемым желаниями и непрестанно пребывать во власти страха и отчаянья? Нет такого человека. Стало быть, нет дурного человека, который бы делал то, что он хочет, и, стало быть, нет дурного человека, который был бы свободен.

Тот, кто подчиняется людям, сначала подчинился вещам.

Как малейшая невнимательность кормчего может погубить корабль, так и малейшая наша небрежность, малейшая невнимательность может лишить нас всех успехов, которых мы добились в постижении мудрости. Будем же бдительны. Ведь то, что нам следует хранить, куда дороже и бесценнее корабля, до краёв загружённого золотом. Это – стыд, это – верность, постоянство, покорность Божьей воле, неуязвимость для боли, волнения, страха – словом, истинная свобода.

Ради свободы, которая на самом деле ложна, люди подвергаются опасностям, бросаются в море, прыгают с самых высоких башен. Ради неё целые города подвергались самосожжению. А ты, ради подлинной свободы, истинной и надёжной, ты не хочешь ничем поступиться, не желаешь приложить ни малейшего усилия?

Если я люблю своё тело, если я привязан к своим вещам, то я пропал, я сразу превратился в раба. Здесь буду я уязвим для всякого, кому вздумается завладеть мною.

Прогони свои желания и свои страхи – и сразу избавишься от всех тиранов.

Помни, что не одно только стремление к почестям, власти и богатству превращает нас в рабов и заставляет подчиняться. Это же делают с нами желание отдыха, досуга, стремление путешествовать и учиться. Словом, все внешние вещи, каковы бы оне ни были, ввергают нас в зависимость, когда мы их ценим. Настоящим хозяином каждого из нас оказывается тот, в чьей власти дать или отнять у нас то, что мы хотим или не хотим. Пусть же каждый желающий быть свободным не хочет и не избегает зависящего от других, в противном случае он необходимо превратится в раба.

Главное, ничего не бойся, и ни в одном человеке не увидишь ничего страшного или грозного, ведь не представляет же лошадь угрозы для другой лошади, или пчела опасности – для другой пчелы. Или ты не видишь, что твои желания и страхи – это вражеские лазутчики, которых твои самозваные хозяева поддерживают в сердце твоём, как в крепости, дабы докучать тебе и подчинять себе? Прогони этих вражеских наёмников, вновь утверди власть свою в своей крепости, и ты станешь свободен.

Есть большие рабы и маленькие. Маленькие – это те, что отдаются в рабство из-за мелочей – ради обедов, ради ночлега, ради мелких услуг. Большие – те, которые отдаются в рабство, чтобы стать консулами, наместниками провинций. К числу таких рабов принадлежат и те, кого несут в носилках и перед кем шествуют ликторы с фасциями; и рабство таких ещё обременительнее, чем у прочих.

Чтобы судить, свободен тот или иной человек, не смотри на его должность и звание, ибо чем выше он поставлен, тем более он раб. «Но, – говоришь ты, – я вижу, что многие из них делают всё, что им вздумается». Нисколько не сомневаюсь, я только предупреждаю тебя, что это раб, который в течение нескольких дней пользуется привилегией сатурналий или хозяин которого в отъезде. Подожди, вот праздник кончится, или вернётся его хозяин, тогда и смотри на него, чтобы видеть его в истинном свете. «А кто его хозяин?» – Это любой, в чьей власти даровать ему желаемое или лишить его такового.

Ты больше не желаешь быть в числе рабов? Так порви свои цепи, освободи себя, не питая ни досады, ни боязни. Аристида¹⁷ называли справедливым, Эпаминонда¹⁸ – освободителем, а Ликурга¹⁹ – богом не потому, что они были богаты и у них было много рабов, но потому, что хотя они и были бедны, они вернули Греции свободу.

«Как! жалкий философишка, – сказал мне один вельможа, похвалявшийся своей свободой и независимостью, – ты осмеливаешься называть меня рабом – меня, чьи предки были всегда свободными людьми? Меня – сенатора и бывшего консула, меня – монаршего любимца?» А ты, великий сенатор, попробуй доказать мне, что и твои предки не находились в том же рабстве, что и ты. Но я даже готов здесь согласиться с тобой: они были великодушны, а ты корыстен, они были умеренны, а ты живёшь в распутстве и роскоши. – «Какой же от того ущерб моей свободе?» – Огромный, ведь разве ты назовёшь свободным того, кто делает, чего не желает? – «Но я как раз делаю то, что желаю, и никто не может заставить меня к чему-либо другому, кроме императора, моего владыки, который хозяин всему». Вот ты сам и дал признание, великий вельможа, что у тебя есть хозяин, который может заставить тебя делать всё, что ему угодно. И то, что он хозяин всему, может служить тебе весьма печальным утешением, так как это значит, что ты находишься на положении раба в большом доме среди миллионов других рабов.

Вот ты стал консулом или губернатором провинции. С чьей помощью ты этого добился? С помощью Фелициона? А вот мне бы и жизнь опротивела, будь я чем-то обязан Фелициону и окажись вынужден терпеть его гордыню и рабское самомнение. Ибо я знаю, что он всего-навсего раб, воображающий себя счастливым и ослеплённый своим везением. «А ты сам так ли уж свободен?» – скажешь ты мне. Нет, я всего лишь стремлюсь к этому. Но пока что ещё этого не достиг. Я ещё не могу смотреть на моих хозяев твёрдым взглядом; я ещё привязан к своему телу, и как оно ни увечно, я всё ещё хочу сохранить его. Я призна ю сь тебе в своей слабости. Но если ты хочешь, чтобы я показал тебе человека понастоящему свободного, так это – Диоген. «В чём же причина его свободы?» Причина в том, что он порвал все связи, которые приводили его к зависимости. Он освободился от всего, ни с какой стороны нельзя было к нему подступиться, и ничто не держало его на крючке. Вы хотели лишить его имущества – он отдавал его вам; хотели лишить его ноги или всего тела – он не препятствовал вам; но он был безгранично предан Богу, и никто не мог превзойти его в послушании, в уважении, в подчинении этому верховному владыке. Вот в чём источник его свободы. Ты, быть может, на это скажешь: «Вот поистине пример человека одинокого, которого ничто не связывало с миром». Так ты хочешь пример человека, который не был одинок? – Пожалуйста. Вспомни тогда Сократа: у него была жена и дети, и он был ничуть не менее свободен, чем Диоген, потому что как и Диоген он всё подчинил закону и послушанию закону, которое закон налагает.

Ты только что освободил своего раба, а сам ты, даровавший ему свободу, подлинно ли ты свободен? Разве ты не раб своих денег, своей жены, своей любовницы, какого-нибудь тирана и последнего раба этого тирана?

В жизни мы почти все похожи на беглых рабов, присутствующих на зрелищах. Этим рабам доставляет большое удовольствие лицезреть пышность игр; они восхищаются актёрами трагедии; но они пребывают в крайнем беспокойстве и постоянной тревоге и всё время испуганно смотрят по сторонам. И если ненароком прозвучит имя их хозяина, их охватывает ужас и они обращаются в бегство. Точно так же и мы: мы восхищаемся чудесами и красотами природы; зрелище это нас очаровывает, но мы постоянно испытываем тревогу, и если прозвучит вдруг имя нашего хозяина, мы чувствуем, что попались. А что такое этот хозяин? Это не человек, потому что один человек не может быть хозяином другому человеку. Это – смерть, это – жизнь, сладострастие, боль, бедность, и это – богатство. Пусть хоть сам кесарь приступит ко мне без этой свиты – и ты увидишь мою твёрдость. Но если он явится в сопровождении таких спутников, изрыгающих громы и молнии, полных угрозы, и если я их боюсь, то разве не похож я на беглого раба, трепещущего перед хозяином своим? Но если только я не боюсь их, то вот я и на полной свободе, и нет у меня иного хозяина, кроме самого себя.

Диоген весьма удачно выразился, что единственное средство сохранить свою свободу – это всегда быть в готовности умереть без особого труда.

Тот же Диоген писал царю Персии: «Обратить в рабство афинян не более в твоей власти, чем обратить в рабство рыб. Рыба, вытащенная из воды, проживёт дольше, чем афинянин, попавший в рабство».

Что заставляет людей бояться тирана? Его стражники и приспешники, вооружённые мечами и пиками. Но пусть к ним подойдёт ребёнок – он их не боится. Чем это вызвано? Тем, что ребёнок не знает опасности. А ты, ты должен её знать и её презирать.

Один тиран говорит мне: «Я властелин. Я могу всё». – И что же ты можешь? Ты можешь обзавестись умом? Ты можешь лишить меня моей свободы? Так что же ты тогда можешь? Находясь на корабле, разве не зависишь ты от кормчего. И в своей повозке разве не зависишь ты от своего возницы? «Все заискивают передо мной». Но разве так обращаются с человеком? Покажи мне хоть одного, кто считал бы тебя таковым, кто хотел бы на тебя походить, быть твоим учеником, как если бы ты был Сократом. «Но я могу приказать отрубить тебе голову!» Ты правильно говоришь, я забыл, что с тобой следует обращаться как со злым божеством и задабривать тебя подношениями, как болезнь. Разве у лихорадки нет алтаря в Риме? Ты более заслуживаешь его, чем она, ибо ты куда злотворнее: но пусть твои приспешники и нелепая пышность пугают простонародье, на меня они не производят никакого впечатления. Не тебе тревожить меня, ибо тревожу себя только я сам. Ты без толку грозишь мне, я говорю тебе, что я свободен. «Ты свободен! Каким образом?» Само божество освободило меня. Неужели ты думаешь, будто Бог потерпит, чтобы сын Его подпал власти такого, как ты? Ты властелин этого трупа, так и завладей им; но надо мной ты не имеешь никакой власти.

Философы учат тому, что человек свободен. «Они учат, стало быть, не признавать власть императора». Отнюдь нет. Ни один философ не учит подданных противиться власти монарха или воспрепятствовать её проявлению над тем, что ей подлежит. Вот моё тело, вот моё имущество, вот моё доброе имя, вот моя семья – я вверяю их тебе. И если ты сочтёшь, что я кого-то учу не вверять их тебе, то вели казнить меня как мятежника. Не этому я учу людей, я учу их только тому, чтобы они сохраняли свободу своих мнений, единовластными хозяевами которых их сделало божество.

Рабство тела – это дело судьбы, а рабство души – это дело порока. Тот, чьё тело свободно, но чья душа связана и скручена, – раб, а того, чья душа свободна, тщетно приковывать и обвешивать цепями, он пользуется полной свободой. Рабству тела природа кладёт конец смертью, но рабству души полагает предел одна только добродетель.