💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

Интерес к эмоциям

Выбор в пользу любознательности – это выбор быть уязвимым, потому что он вынуждает нас отдаться во власть неопределенности. Любознательность не сразу стала выбором: мы с ней рождаемся, но со временем узнаем, что она, как и уязвимость, может приносить боль, поэтому мы обращаемся к самозащите – выбираем определенность вместо любознательности, защиту вместо уязвимости и точность вместо приобретения знания и опыта. За этот выбор нам приходится платить, но мы редко осознаем, какова истинная цена такого поведения, потому что сосредоточены на поиске выхода из боли.

Эйнштейн сказал: «Важно не переставать задавать вопросы… Не утрачивайте с годами святой любознательности ». Любознательность существует не просто для того, чтобы использовать ее в качестве инструмента для приобретения знаний; она напоминает нам, что мы живы. Исследователи находят доказательства того, что любознательность связана с творчеством, интеллектом, улучшением обучаемости и памяти и решением проблем.

Существует глубокая связь – можно сказать, почти любовная – между любознательностью и искренностью. Как можно прийти к моментам озарения, если мы не готовы исследовать и задавать вопросы? Новая информация не сможет изменить наше мышление и тем более нашу жизнь, если она просто пылится на полке. Для того чтобы действительно интегрировать опыт и информацию в свою жизнь, необходимо принимать их с распростертыми объятиями, пытливым умом и открытым сердцем.

Важной частью моего пути к искренней жизни стал переход от суждений к любознательности. Британский поэт и писатель Уильям Пломер как-то заметил: «Творчество – это сила, способная соединить, казалось бы, несоединимое». Понимание связей между фактами, эмоциями и событиями своей жизни, особенно теми, которые мы предпочли бы стереть из памяти или пропустить, требует любви к себе и любопытства: «Как весь этот опыт сошелся вместе и сделал меня таким, какой я есть?»

Любопытство привело меня к тому, чтобы принять реальность и жить, исходя из утверждения, что «ничто не происходит случайно»: это убеждение, которое формирует мое видение мира и жизни. Теперь я могу оглянуться назад и осознать, как много для моей социальной, педагогической и исследовательской работы дали мне уход из школы, путешествие автостопом по Европе, работа барменом, официанткой, стюардессой и ночные смены в колл-центре обслуживания клиентов на испанском языке в AT& amp; T. Раньше я смотрела на эти моменты своей жизни как на ошибки и потерю времени, но анализ того, кто я и как это все связано, изменил мою точку зрения. Какими бы сложными и тяжелыми ни были те времена, все они взаимосвязаны тем, что сформировали меня нынешнюю.

Любознательность требует мужества и предполагает уязвимость. На этом этапе подъема – распознавании – мы должны быть любопытными. И нам надо быть достаточно смелыми, чтобы хотеть знать больше.

Я говорю «смелыми», потому что интерес к эмоциям – это не всегда легкий выбор. Мне обычно надо сделать глубокий вдох и подумать: «Что я ставлю на карту, если открываюсь, чтобы разобраться в этих чувствах и понять, что мне на самом деле больнее, чем я предполагала?» или: «Что, если она действительно не виновата, а я была неправа? Будет неприятно, если выяснится, что это я должна исправлять ошибки».

Но дискомфорт перевешивает любопытство. Исследование, опубликованное 22 октября 2014 г. в журнале Neuron, говорит о том, что «при проявлении любопытства химия мозга меняется и помогает нам лучше усваивать и сохранять информацию». Но любопытство не очень приятно, потому что оно связано с неопределенностью и уязвимостью.

Любознательность – это тот еще провокатор, но это нормально. Иногда нужно разобраться и понять историю проб и ошибок, чтобы найти правду.

В своей книге Curious: The Desire to Knowand Why Your Future Depends on It («Любопытство: желание знать и почему ваше будущее зависит от этого») Ян Лесли пишет: «Любопытство не приемлет правил. Ему не нравятся правила, или, по крайней мере, оно считает, что все правила являются условными и их можно нарушать, задавая умный вопрос, который еще никто не задавал. Оно презирает испытанные пути, предпочитая диверсии, незапланированные экскурсии, импульсивные левые повороты. Короче говоря, любопытство – это отклонение».

Именно поэтому любопытство так важно для этого процесса: совершенно иной и иногда неопределенный курс на подъем также не приемлет правил. Уязвимость, необходимая для подъема после падения, делает нас немного опасными. Люди, которые не остаются лежать после падения, часто оказываются смутьянами. Их трудно контролировать. И это лучший тип опасных людей. Они – творческие личности, новаторы и те, кто приносит перемены.

Наиболее распространенное препятствие для проявления любопытства к эмоциям – это пересохший «эмоциональный колодец». В своей новаторской статье The Psychology of Curiosity («Психология любопытства», 1994) Джордж Левенштейн представил свою теорию возникновения любопытства из-за недостатка информации. Левенштейн, профессор экономики и психологии в Университете Карнеги – Меллон, предположил, что любопытство – это чувство лишения, которое мы испытываем, когда сосредотачиваемся на пробеле в своих знаниях и осознаем их.

Тут есть один важный момент: чтобы проснулось любопытство, необходим определенный объем информации или осведомленности о предмете. Мы не интересуемся тем, о чем мы не знаем или не имеем представления. Левенштейн поясняет, что вопросы не очень помогают спровоцировать любопытство. Он пишет: «Чтобы пробудить любопытство к какой-то конкретной теме, необходим стимул», в качестве которого можно использовать интригующую информацию. Это поможет вызвать заинтересованность, которая приведет к любопытству.

Хорошая новость заключается в том, что все большее число исследователей считают, что между любопытством и накоплением знаний существует зависимость: чем больше мы знаем, тем больше хотим знать; а плохая новость – что многие из нас уверились, будто эмоции не достойны нашего внимания. Другими словами, мы не знаем, в достаточной ли степени понимаем силу своих эмоций и их взаимосвязь с мыслями и поведением, поэтому не проявляем любопытства.

До сих пор нет однозначных, научно обоснованных ответов на вопрос о том, как развивается любопытство, но одно могу сказать наверняка: участники моего исследования, которые больше всего рассказали мне о любопытстве, учились исследовать свои эмоции одним из трех способов.

Родители или другой важный для них взрослый (часто учитель, тренер или духовный наставник) рассказывал им про эмоции и важность изучения чувств.

Родители или другой важный для них взрослый (часто учитель, тренер или духовный наставник) моделировали проявление любопытства к эмоциям.

Они работали с профессионалом, который дал им знания о силе любопытства.

Другими словами, эти люди получили достаточно знаний об эмоциях, которые послужили им в качестве основы для развития любопытства.

Существует множество сложных причин, почему зачастую эмоциональный колодец пересыхает, почему так мало ведется открытых дискуссий об эмоциях и интересе к ним. Исследование показало, что во многом причины недооцененности силы эмоций лежат в нашем детстве – в том, чему нас учили или что мы видели. Обычно к этому приводят сочетания нескольких причин из тех семи, которые я перечислила ниже:

Эмоции – признак уязвимости, а уязвимость – это слабость.

Не спрашивай. Не говори. Ты можешь чувствовать все, что угодно, но ничего нельзя рассказывать окружающим.

Нам недоступен язык эмоций или полный эмоциональный словарь, поэтому мы молчим или смеемся над ними.

Обсуждать эмоции несерьезно, это потворство собственным слабостям и пустая трата времени. Это не для таких людей, как мы.

Мы настолько глухи к чувствам, что обсуждать нечего.

Неопределенность слишком болезненна.

Вопросы могут привести к неприятностям. Вдруг я узнаю что-то, чего я не хочу или не должен знать.

Когда я была маленькой, любой проблеск чего-то нового провоцировал поток любопытства. Если я натыкалась на незнакомое слово в книге, я искала, что оно означает. Если по телевизору рассказывали про остров в Тихом океане, я бежала в библиотеку за энциклопедией, по дороге молясь о том, чтобы там оказались цветные фотографии. Я хотела узнать больше обо всем. Кроме эмоций.

Я так и выросла с пересохшим эмоциональным колодцем. Я не стремилась узнать больше, потому что не знала, что тут можно еще что-то узнать, – мы не обсуждали чувства. Мы не работали с уязвимостью. Если эмоции доводили нас до слез, мы спешили напомнить себе, что слезами горю не поможешь: будет только хуже. Действия, а не чувства помогают решать проблемы.

Мое эмоциональное образование началось на исходе подросткового возраста, когда моя мать нарушила все табу нашей семьи, решившись на психотерапию. Наша семья была похожа на многие другие: мы тихо взрывались. Это было в начале 1980-х гг., и мы жили в пригороде Хьюстона. О моей школе, наряду с несколькими другими, говорили в национальных новостях, потому что в ней произошло несколько самоубийств. Мои братья, сестры и я – все мы были потерянными. Мы были предоставлены сами себе, за нами по большей части никто не присматривал. И, как и многие жители переживавшего в это время нефтяной кризис Хьюстона, мои родители просто пытались держаться и отсрочить неизбежную потерю всего, что имели.

Какой бы сложной ни была ситуация, мы никогда не обсуждали, как у нас дела или что мы чувствуем, до тех пор пока моя мама не пошла на психотерапию. Чем любопытнее она становилась к своей и нашей жизни и чувствам, тем хуже все шло. Казалось, потоку обиды, негодования и боли не будет конца. Я не была уверена, что это того стоило. Но моя мать, для которой главным в жизни были сигареты Merit, содовая и инстинкт самосохранения, считала свое эмоциональное познание вопросом жизни и смерти. Мы думали, почему все так происходит: оттого ли, что мы никогда не признавались и не думали о своей боли, или все разваливается именно потому, что мы нарушили правила и стали слишком интересоваться своими чувствами. Нас же учили молчать об эмоциях.

Но, несмотря ни на что, моя мама поднималась после долгого и медленного падения, которое произошло, когда мне было около 12 лет. В течение следующих нескольких лет она смоделировала и научила нас тому, что узнала на сеансах психоанализа, и эта маленькая искра привела к неугасимым преобразованиям в нашей семье. В итоге это также привело к огромной боли и дискомфорту и уничтожило многое из того, во что мы верили, в том числе и брак моих родителей. Хотя их развод был правильным поступком, тем не менее для всех нас он стал душераздирающей трагедией.

У поэта Мизуто Масахидэ есть такие строки: «Сарай сгорел / теперь/ я вижу луну». В конце концов этот пожар все перевернул, и на новой почве мы смогли посеять новые семена любви и обновления. Если бы в те страшные, темные дни мне сказали, что в конечном счете все будет хорошо, что все будут говорить о своих чувствах и устанавливать границы, а в один прекрасный день мои разведенные родители со своими новыми вторыми половинками придут поздравить меня с рождением детей, я бы сказала, что это вранье. То, что было восстановлено, далеко от совершенства, и есть еще остатки боли, и проблемы, и обиды, но притворство и молчание ушли. Они просто не работают.

Этот опыт и его последствия разожгли во мне искру любопытства к эмоциям, которая все еще продолжает разгораться. Эта искра привела меня к удачной карьере и, вероятно, стала причиной, по которой я в конце концов нашла психоаналитика, поощрявшего мое растущее эмоциональное любопытство. Я думаю, что желание работать с эмоциями – это и есть причина, по которой я до сих пор замужем за любимым человеком и горжусь тем, как мы воспитываем своих детей. Тот опыт дал мне основу, я узнала об эмоциях достаточно, чтобы интересоваться ими. И, если вы спросите, может ли одна искра разжечь пожар революции, способной все изменить, то вот вам мое мнение: если бы моя мама отрицала свои эмоции и свою боль, сомневаюсь, что эта книга вообще была бы написана. Иногда достаточно одного смелого человека, чтобы изменить траекторию всей семьи или любой системы.