Часть I. О меде говорят врачи, что, при естественной своей сладости, он имеет и некоторую часть горьковатости

О меде говорят врачи, что, при естественной своей сладости, он имеет и некоторую часть горьковатости, также и свойство очистительное. Поэтому, загноившиеся раны и неудобоизлечимые очищают разведенным медом, особенно те, которые в этом опытны, также и к очистительным напиткам он примешивается ими с большою пользою, так как от разных цветов, с которых собирается, он получает чудное качество. Подобным сему оказалось краткое твое послание, которое ты написал мне, о честнейший и многолюбезнейший мой господин Феодор. Будучи все услаждено и насыщено духовною сладостью, оно не только разумный вкус души услаждает, но и возбуждает тайно, и как некоторая горьковатость восставляет к просветлению, то есть, воз­буждает ум, при всем его нерадении, к ответам. Не кажется ли тебе довольно обидным, чтобы не сказать зазорным-то, чтобы человеку, который с юных лет напитан православными догматами чистой и непорочной православной веры, открыто сказать, что не следует та­кими посланиями, каковы Николаевы, заниматься и увле­каться? Я же настолько отстою от того, чтобы ими услаж­даться, насколько и от того, чтобы насыщаться и услаж­даться смертоносными врачевствами. Но я слышал, что мудрости того человека многие удивляются, и что Феодору, который послал к нему некоторые пытливые вопросы и просил на них решения, он прислал очень искусно и весьма премудро составленное слово. Хотел и я по­ревновать пчелам, которые по всем цветам летают, но не со всех собирают мед. Главное же потому, что и о Феодоре, знаменитом в православии и украшенном воистину великим разумом, я слышал, что он уже пошел этою дорогою и желал быть зрителем и слушателем того, хотя и не учеником и молчаливым хвалителем, как прочие. То, чтобы столько времени об этом молчать, ясно доказывает, что содержащееся в послании считается достойным великих похвал, по известному изречению, что Рождество Христово, как пер­вейшее событие, должно чествоваться молчанием. Но об этом достаточно сказанного, ибо всюду требуется крат­кость в словах.
Ты же, о любезнейший мой, восставляя меня к возражению против слов, содержащихся в означенном послании, знай, что этим ты возлагаешь на меня неко­торое бремя. Это говорю не потому, чтобы разъяснения Николаевы имели глубину, — они ничтожны и слабы, и по­добны паутинной ткани, — но потому, что не имею времени свободного вздохнуть, будучи всецело занят трудом по переводу псалтири, и по этой причине я отказался бы от исполнения твоей просьбы, но с другой стороны, рев­ность по истине возбуждает дух мой, не давая отдыха чтобы не возносилась ложь над истиною, и тьма да не хвалится перед светом, и чтобы ты и прочие познали, что Максим нисколько не храмлет в известном богословии богоносных отцев, а напротив, ненавидит все еретические велеречия и латинские последние нововведения и пустословия и отвращается от них. Для этого я бодро и с большою охотою выйду на этот подвиг, возложив надежду на Подвигоположника Бога и Спаси­теля Христа, подателя разума, и, просветившись духовно отеческим учением, постараюсь разогнать враждебную египетскую тьму светлым светом апостольской истины. Тьма воистину осязаемая и глубокая мгла-все то, что не согласуется с боговдохновенным Евангелием и учением прочих богоносных отцев, говоривших Духом Святым, и потому должно быть признано и должно назы­ваться собранием плевел, а не учительства. Если Гос­подь наш Иисус Христос есть свет и истина и живот, ибо сказано: «в Том живот бе, и живот бе свет человеком, и свет во тме светится» (Иоан. 1: 4—5), то очевидно, что все вообще еретические лжеучения, которые не от приснотекущих источников разумного израиля проистекают, от которых пророком повелевалось составлять песни Господу Саваофу, как сказано: «в церквах благословите Бога, Господа от источник израилевых» (Пс. 67: 27), но ки­пящие из мутных рвов, на погибель и отравление пьющих из них, — суть тьма осязаемая, явная ложь и смерть.
Но пора уже мне приняться за разорение твердей, взи­мающихся, как говорит божественный апостол, на познание Спасителя Христа, не на колесницы и кони уповая, то есть, не на ложные доказательства, каковы суть те, коими кичатся аристотелевские философы, но «во имя Гос­пода Бога нашего призовем», — как поет блаженный Псалмопевец. Надеющимся на колесницы и коней своих, приключается падение и сокрушение, «тии, — говорит, — спяти быша и падоша»; а тем, которые призывают «во имя Господа Бога», благовествуется востание и исправление: «мы же, — говорит, — востахом и исправихомся» (Пс. 19: 8—9). Буду же говорить не против всех Николаевых мудрований, — исполнить это теперь для меня невозможно, как я и выше сказал, но только против тех его мест, где он не страшится о присносущном исхождении Божественного Параклита весьма дерзостно и помышлять и говорить, об этом будет мое слово, просвещаемое светом Божественного Параклита. Ибо в этом заключается высота латинских заблуждений, которая разделяет нас с ними, пагубны и прочие их учения и мудрования, и от преданий и учений богоносных отцев семи соборов отстоят так далеко, что только одному Богу возможно их исправить. Понять сказанное может кто — либо не в другом каком месте, а побывав в самом пресловутом Риме, где и увидит беззаконные действия тех, которые возвышаются гордостью и хвалятся держать апостольские места, -там увидит он все их безобразия, достойные всякого отвращения. Но источник и основание всех зол есть нововведение относительно Святого Духа, от чего вошло и все остальное зло. И это не удивительно, о премудрый Феодор! Ибо тем, которые лишились вдохновения Параклита, невозможно уже ни правильно богословствовать, ни составлять правила веры. Как же по­лучат вдохновение Духа те, которые Отца лишают свой­ства дыхания, как будет показано ниже. «Дух, — сказано, — идеже хощет дышет» (Иоан. 3: 8); хощет же только там, где Отец и Сын с Ним правильно богословится и славословится согласно почитаемым преданиям богонос­ных отцев. Ибо едина воля Отца и Сына и Святого Духа, также, как и едино существо и сила, и нет различия в волях Святые Троицы.
А как слово направилось к этой высоте, то следует нам всяким способом, в истине и любви, це­лить разум недугующих, имея руководителем при испытании истины общего Врача и Спасителя, Иисуса Христа, дабы правым словом слово исправилось. Рассмотрев же пучину главных Николаевых толкований, предложим против них чистые догматы простой истины, а не погрешительные помышления геометрических фигур, от которых не получили пользы руководившиеся ими при показании истины; но боговдохновенными глаголами и чистейшими отеческими указаниями осветим истину, как надлежит поступать ходящим во свете. Постав­ляю же тебя предварительно в известность о том, что, обращая часто слово к твоему лицу и говоря: «Ты же не стыдишься», или: «Ты же говоришь», и: «Ты не страшишься, мудрствуя так», — я этим не тебя учу и обличаю, ибо это не к тебе относится, премудрый Феодор, но гово­рится против Николая и его единомысленников, Поэтому, прежде, чем начать разбор глав, признаю нужным объяснить тем, которые говорят вопреки заповеди богоносных отцев, что отцы воспрещают нам испыты­вать и иcследовать то, что выше нас и выше всякого ангельского ума; пусть знают, что мы не по недостатку слова или обличительных доказательств держимся за­поведей и преданий отеческих, а потому, что глубоко чтим тех, кои преподали нам непостижимое таинство Святой Троицы. Ибо мы достоверно знаем, что не они это говорили, а Дух Святый, как говорит блаженный Кирилл в послании к Иоанну, патриарху Антиохийскому. Не так ли, обыкновенно, поступают и врачи, действуя против случающихся недугов? И они предлагают уме­ренность в жизни, предписанную прежними учителями, при чем объясняют недугующему, что при соблюдении умеренности, он может иметь некоторую надежду по­лучить исцеление, а в противном случае может при­близиться к смерти. Когда же недуг усилится, то во­оружаются против него и огнем, и железом, и различ­ными лекарствами. Поэтому, и меня, подражающего им, пусть никто не укоряет, а напротив, пусть со всяким прилежанием и с полным вниманием принимает слово-не как мое, но как сказанное теми блаженными мужами, ибо я их слова возвещаю. Также, не с целью спорить пусть слушает, но, изгнав из ума всякое свое мудрование и враждебное расположение, пусть слушает слово прилежно и с любовно к истине.
Начну же так. Пусть будет достоверно известно всем, содержащим иное учение, председательствующим и обитающим как в самом Риме, так и по всей Италии, и в странах, находящихся за горами Альпийскими и Пиренейскими, до самого Гадира, что мы, подклонившие свои выи под иго пречестнейшего престола апостольской Константинопольской Церкви, настолько да­леки от того, чтобы лукавствовать или дерзнуть на но­визну в преданном нам твердом исповедании собор­ной апостольской непорочной веры, насколько отстоим от того, чтобы изобретать смертоносные наветы против своей жизни. Знаем, достоверно знаем, и из боже­ственных писаний научились, что переставить или изме­нить что-либо малейшее в учении веры, есть великое преступление и отпадение от вечной жизни. И прежде всего свидетелем этого есть Сам Основатель нашей веры и Начальник правды, Господь наш Иисус Христос, Ко­торый, начав божественное учение Своим ученикам, предлагает как крепкое и неподвижное основание то, чтобы со всяким прилежанием и великим опасением соблюдать даже малейшие Его заповеди непреложно и неизменно. Ибо говорит в Евангелии от Матфея: «иже аще разорит едину заповедей сих малых, и научит тако человеки, мний наречется в царствии небеснем» и прочее (Мф. 5: 19); слово же «мний», по истолкованию божественного Златоуста, означает тоже, что «будет осужден». Если же, кто дерзнет сказать, что Иисус говорит это о заповедях закона, так как выше сказал, что «иота едина или едина черта не прейдет от закона» и прочее, то это несправедливо, ибо Сам Спаситель первый нарушил заповедь о субботе, за что и был обвиняем фарисеями, которые говорили: «несть сей от Бога человек, яко субботы не хранит». Но и после Него ученики Его, из них первый блаженный Павел, всецело были направлены против всех заповедей закона, как служивших прообразованием будущего, и все их разорили, как по­вествуется в священной книге Деяний Апостольских и в других боговдохновенных книгах. Из этого явствует, что Спаситель сказал это о заповедях нового завета; почему, восполняя боголепное то учение, приточно утверждает опять учеников следующею заповедью, го­воря: «всяк убо, иже слышит словеса Моя сия», которые Я теперь вам сказал, «и творит я, уподоблю его мужу мудру», и так далее до конца (Мф. 7: 24—26). Не только этим заповедует нам Спаситель соблюдать Его божественное учение, но и в Евангелии от Иоанна не раз, но много­кратно делает это с великою заботою, как и следую­щею притчею, говоря: «не входяй дверьми во двор овчий, но прелазя инуде, той тать есть и разбойник» (Иоан. 10: 1). Кто же эта дверь, как не Сам Говорящий: «Аз есмь Дверьовцам?» И там же говорит о Себе, что Он «егда Своя овцы ижденет, пред ними ходит, и овцы по Нем идут, яко ведят глас Его; по чуждем же не идут, но бежат от него, яко не знают чуждого гласа» (Иоан. 10: 4—5, 9); также: «будите в любви Моей», и, научая, каким образом пре­бывать в ней, говорит: «аще заповеди Моя соблюдете, пребудете в любви Моей» (Иоан. 15: 9—10). И опять: «аще вы пребудете во словеси Моем, воистину ученицы Мои будете, и разумеете истину, и истина свободит вы» (Иоан. 8: 31—32).
Не явственно ли после этого, что латиняне лгут, утверждая, что они нисколько не отступали от Боже­ственного Евангелия, когда такие грозные и высокие пра­вила, преподанные Христом ученикам Своим живым гласом, и за тем, спустя несколько лет после вознесения Его на небо, блаженным Иоанном, на острове Патмосе, окончательно запечатленные Святым Духом, — они не страшатся изменить, и, прибавлением чужого гласа в священное исповедание веры, испортили оное? Как они могут хвалиться, что собирают со Христом, когда учение Его не сохраняют? Не должны ли они быть признаны такиями и разбойниками, как не входящие еван­гельскою дверью во двор овчий? Или, как они истиною будут освобождены от вечных мучений, когда они не повинуются евангельской истине, засвидетельствованной и утвержденной столькими и такими великими богоносными отцами в течение стольких лет? Как не быть им отлученными от любви Христовой, когда богословия Его о Святом Духе они не хотят слушаться, но, увле­каясь пресмыкающимися по земле растленными ложными помышлениями мудрости мира сего, в которой упраж­няются, достоинство Параклита, исходящего от Единого Отца, очень безумно, чтобы не сказать нечестиво, определяют двумя началами, не зная, что как Единородный от Единого Отца и Один рождается рождением, и единородство есть Его особенность, так и Дух Святый, бу­дучи равен во всем Отцу и Сыну, Один исходительно от Единого Отца исходит, и потому исхождение Его признается единоисходным, что и составляет Его осо­бенность, Ему свойственная. Но об этом мы скажем еще после.
Теперь же предложим заповеди богоносных мужей, как обещались. И во-первых божественный, Павел очнувшись от иудейского мрака, а вместе и от неистов­ства, и испив всю животворную чашу Истинной Лозы, и познав достовернейшим образом волю Спасителя, в послании к Колосаем заповедует: «блюдитеся, да ни­ктоже вас будет прельщая философиею и тщетною лестию, по преданию человеческому, по стихиям мира, а не по Христе» (Кол. 2: 8); также и Галатов желая утвердить, говорит: «но и аще мы, или ангел с небесе благовестит вам паче, еже благовестихом вам, анафема да будет. Якоже предрекохом, и ныне паки глаголю, аще кто вам благовестит паче, еже приясте, анафема да будет» (Гал. 1: 8—9). Смотри, честнейший муж, как блаженный Павел почитаемую философию называет тщетною лестью, окрадывающею разумы простых людей, как происходящую из преданий человеческих, по стихиям мира, а не по Христе. Не ею ли ныне руководятся латинские на­роды, извращая апостольскую истину? Поди мысленно в италиянские училища, и увидишь там текущие, как потоки потопляюшие, учения преимущественно Ари­стотеля и Платона и подобных им. Увидишь, что ни­какой догмат не считается у них, если он не будет подтвержден аристотелевыми силлогизмами. И если он не согласен с их наукой, то, или отвергают его, как негодный, или отбрасывают в нем то, в чем он не согласен с их наукой и изменяют его в угоду аристотелевскому учению, и тогда защищают, как истиннейший. И как мне объяснить тебе все нынешнее беззаконие латинян, которые, как говорит Апостол, усердно прельщаются философскою лестью о бессмертии души, о будущем наслаждении праведных и о состоянии верных по отшествии от настоящей жизни: во всем этом они заблуждаются, так как руководятся, преимуще­ственно, внешним диалектическим знанием, а не вну­треннею церковною богодарованною философией. Хорошо, действительно, знание почитаемой внешней науки, но при­годно только для получения навыка хорошо говорить и для изощрения и развитая ума, а не для усвоения боже­ственных догматов и духовного разсуждения. Ибо это выше всякого помышления и выше всякого созерцания существующего и несуществующего; познается же и зрится одною только верою; от всякой же словесной науки убегает, будучи выше ее. Зная это хорошо, блаженный Иоанн Златоуст так говорит в слове о серафимах, где объясняет видение святого пророка Исаии. Слова его золотые об этом следующие: „что он видел, об этом сказал, а каким образом, -это умолчал. При­нимаю сказанное и не испытую до тонкости умолчанное. Разумею то, что открыто, и не допытываюсь того, что сокрыто: для того оно и было сокрыто. Чтение Писаний — это золотой постав, золотая основа, и уток золотой. Не буду ткать паутинный постав, знаю немощь моих помышлений. Не прелагай, говорит, пределов вечных, установленных отцами. Подвигнуть эти пределы-небез­опасно: и как же изменим то, что постановлено нам Богом?» О, какое неисповедимое благоговение сего блаженного Отца, господин Феодор! Горе нашему дер­зостному бесстыдству, по причине которого осмеливаемся дерзать на божественные таинства, которые вполне непо­стижимы для самых ангелов! Этот, будучи таков и так велик по добродетели, не осмелился созерцать или говорить более того, сколько достоин раб, но удовле­творился тем, что сказал пророк, умаляя и уподоб­ляя паутинным поставам свои помышления. Мы же, будучи гораздо дальше от благодати и премудрости, данной ему с неба, нежели от бесподобного его жития и ангельской святости, напротив, увлекаясь большею частью прахом страстей и прилепляясь, подобно бессловесным скотам, к гнусному сладострастию, имея же малую некоторую искорку внешнего любопрения, а не философии, и этим некоторые из нас, разгорячившись, вскочили, как дикие звери, и ризу Церкви, сотканную из высочайшего богословия, жалостно раздираем диалектическим насилием и софизмами и спорим попусту, усиливаясь показать людям преподанные священные таинства, которые вполне несказанны и неудобопостижимы и ведомы только Единой Святой Троице. И тогда как святойИоанн Златоуст говорит, что «передвигать пределы небезопасно; и как же изменим то, что поста­новлено нам Богом?» — ты, Николай, не устрашился, покушаясь столь великое и крепкое основание всего боже­ственного дома непорочной нашей веры, установленное прежде от Бога, а потом столькими и столь великими божественными отцами составленное и утвержденное, ра­зорить софистическими гнусными натяжками! Не есть ли это явное неистовство и изступление ума? Но препира­тельство, как ненужное и не служащее к созиданию, разве мало нечто, следует оставить; вразумительное же слово, как наиболее назидающее слушателя, что и должно составлять цель всех проповедников истины, пусть действует. Это утверждает божественный Павел.
Время уже теперь послушать и премудрейшего Дионисия, прозванного Ареопагитом, — что он об этом нам повелевает, и на сколько дозволяет нам испытывать о Божественных Ипостасях. Он говорит: „будем держать то, что Богом показано нам божественными писаниями, «ибо всякое даяние благо и всяк дар совершен свыше есть, сходяй от Отца светов» (Иак. 1: 17); все же от Отца движимое и происходящее свтоявление, благодатно к нам приходящее, опять, как соединительная сила, обращается к единству Источника-Отца и богозрительной простоте; ибо все от Него и в Нем, как говорит священное слово». Вот он, таковый и столь великий, говорит: «Будем держать, то есть, крепко будем хра­нить то, что нам божественно открыто было Святою Троицею», ты же, человече, не устрашился изменить это, и других увлекаешь в ту же яму. Но послушаем и то, как учит он нас мудрствовать о пресущественном Божестве. Он говорит, что «вышеестественного богорождения не приобщаются один другому, ибо один источник вышесущественного Божества-Отец; Сын же не есть Отец и Отец не есть Сын». Очевидно, что это относится и к Святому Духу. Ибо, если бы он понимал так, что и Сын есть источник Духа, то не сказал бы, что один источник-Отец; ибо то, что единственно, не допускает другого. И опять он же го­ворит, что «источник Божества есть Отец, Сын же и Дух суть богорождения, если можно так выразиться, отрасли богорождения, как цветы и вышеестественные светы, как мы приняли от священных словес». Что же может быть светлее и достовернее этого свидетельства. Ибо тайноучитель святого Дионисия о сокровенном и неизреченном вышесущественном Божестве был Павел. Он ясно говорит, что в вышеестественном богорождении один другого не приобщаются, то есть не причастен той особенности, какая свойственна каждой из богоначальных Ипостасей, как то: Отцу нерождение, Сыну рождение и Духу Святому исхождение. Латиняне же сразу все это почитание отвергают, не стыдясь утверждать, что эти особенности Ипостасей подлежат изменению, и та­ким образом явно противоречат истине, признавая Сына вместе с Отцем виновником исхождения Святого Духа. Что другое хотят они этим доказать, как не то, что особенность Отца по происхождению от Него Духа переходит и к Сыну, как будет показано далее? Дионисий далее говорит: один источник вышеестественного Божества — Отец; ты же не стыдишься и Сына вместе признавать источником Божества! Если принять твое мнение, то каким образом останутся в силе слова Дионисия, который назвал Сына и Духа отраслями и цве­тами, Которые Оба произросли от корня-Отца? Отрасль — Сын, отрасль-и Дух Святый; также, цвет-Сын, цвет-и Дух Святый. Не сказал он: «отрасль и цвет», в единственном числе, но «отрасли и цветы», во множественном, чтобы показать, что Они не произрастают друг от друга, но что от Единого Отца, как от корня, Оба равночестно произрастают. Откуда же ты при­нял, или от какого другого Павла услыщал ты то благочестие, которое теперь проповедуешь, человече? Тот (Дионисий) говорит: «будем удерживать"; и ты ли утверждаешь, что ты и папа римский имеете власть пере­двигать отеческие пределы и изменять их, как тебе хочется? Кто дал тебе эту власть? Тебе поручено содей­ствовать спасению подобных тебе людей, и не как тебе это хотелось бы, а по спасительному учению священных Евангелий и по апостольскому и отеческому преданию, чтобы таким образом и тебе услышать: «блажен еси Си­моне, вар Иона, яко плоть и кровь не яви тебе, но Отец Мой, Иже на небесех» (Мф. 16: 17). Если же поступишь иначе, то смотри, чтобы не услышать и тебе страшный оный глас: отступи от Мене сатана, «яко не мыслиши яже суть Божия, но яже человеческа» (Мк. 8: 33). Для того ты и ключи принял означающие невидимые сокровища, в тайне сокровенные которые ты должен отверзать и показывать такими, ка­кими Владыка дома вложил их в апостольские ков­чеги хартиями и чернилами и животворными словами, а не так, чтобы иное нечто чуждое износить, и это защищать диалектическими натяжками и уподоблениями, а не духовным просвещением и исповеданием виры. А что мы не должны осмеливаться ничего мудрствовать или говорить кроме того, что нам преподано Священным Писанием, это ясно показывает святой Дионисий, говоря: „нисколько не позволительно нам говорить или мыслить о вышеестественном Божестве, кроме того, что нам Бо­гом открыто в Священном Писании». Заметь же здесь, о дивный Феодор, благоговение святого Дионисия! Не позволительно, сказал, не только говорить, но даже и мыслить что-либо, кроме написанного. Николай же и его сообщники в такую ниспали дерзость, что сокровенное и необразуемое вышеестественное Божество кичатся до­казывать геометрическими фигурами, помимо Писания. Что же другое может быть наиболее сокровенное, как не рождение Единородного от Отца и исхождение Пара­клита? Эти так называемые глубины Божии, по словам Павла, испытует Параклит: «Дух бо, — говорит, — испытует и глубины Божия» (1 Кор. 2: 10). На какую же выше­естественную силу высокого разума и постигательного достоинства утверждаемся мы, не страшась ввергнуть себя в ту глубину божественного сокровения, которая еще не подлежит разумению и испытанию, которая по­крыта тьмою, по слову божественного Давида: «и положи тму закров свой» (Пс. 17: 12), — мы, которые и своего естества не можем понимать, то есть, -каким способом разумное соединено с чувственным, или в чем состоит их соединение и взаимодействие? Не достойно ли это великого смеха и не есть ли это явное сумашествие? Не доста­точно ли для тебя, о человече, сознавая свою немощь, сохранять испытанное столькими святыми мужами и в течение стольких благоприятных времен? И Павел, ко­торый был восхищен до третьего неба и слышал неиз­реченные глаголы, вопиет, говоря: «от части бо разумеваем и от части пророчествуем» (1 Кор. 13: 9.). Тот — отчасти, а ты всецело! Ибо то, чтобы спорить посредством хитрословия и человеческими умышлениями показывать то, что сокро­венно о Божестве-каково Его естество и способ бытия, — что другое означает, как не то, что все уже понято ими?
Но возвратимся своим словом туда, откуда мы от­далились, и послушаем других божественных отцев, что они нам повелевают относительно того, чтобы со­хранять в целости и неподвижно священное исповедание веры, не прибавляя что-либо и ничего не убавляя. При Феодосии Младшем был собран святый Вселенский Третий Собор в Ефесе, который злочестивого Нестория отлучил от общества верных. Начальником этого Собора был пресветлейший Кирилл, который был и местоблюстителем блаженнейшего Келестина, папы Римского. Этому священному Собору блаженнейший Келестин в своем послании, которое и до сего времени благодатью Христовою сохраняется у нас в целости, пишет о божественном и священном исповедании веры так: „если кто когда либо, убавив нечто или прибавив к исповеданию веры, был предан анафеме, то это было сделано правильно; ибо то, что с полнотою и ясностью предано нам Святыми Отцами, не терпит ни прибавления, ни убавления. Читали мы в своих книгах, что не следует ни прибавлять, ни убавлять, и что прибавляющие или убавляющие подлежат великим мукам. По­этому, мы и огонь и железо готовим для таковых, так как иначе они не могут быть исправлены». Слышишь ли, Николай, что догматы, преподанные нам блаженными теми отцами в священном исповедании веры, препо­даны с полнотою и ясностью, то есть, совершеннейшими и светлейшими, и насколько доступно было для них уразуметь и для нас вместить, настолько ясно и чисто были сказаны ими, и никакого более богословского разъяснения не требуют; напротив, анафеме подлежат те которые осмелились бы дерзнуть что-либо таковое, то есть, изменить, или прибавить, или убавить, и огнем и железом угрожается им, то есть, проклятием, отлучением и отсечением от общества верных. Согласно сему и блаженный Кирилл говорит, как бы от лица священного своего собора, в одном из своих посла­ний, которое он послал к Иоанну, патриарху Антиохийскому, и в котором оправдывает себя против кле­веты на него Феодорита, епископа города Кира, будто он держится догмата, что Дух Святый исходит и от Сына присносущно и существенно. Отвечая на это, он гово­рит так: «Ни коим образом, говорит, мы не допускаем изменения в преданной нам отцами вере, то есть, в исповедании нашей веры, и не попускаем ни себе, ни другим изменить даже одно слово из положенного в нем, или нарушить слог, помня говорящего: «не прелагай предел вечных, яже положиша отцы» (Притч. 22: 28) твои; ибо не они это говорили, но Дух Бога и Отца, Который от Него исходит и который не чужд Сына по суще­ству». Слышишь ли, что не только смысл, но и слово и слог возбраняет он изменить, и не дозволяет нару­шить, ни самому себе, ни иным, говоря это от лица всего собора, -собор же был вселенский, -и им поло­жено это запрещение и выражены страшные проклятия, которые содержатся в книге деяний собора. Если же они себе не дозволяют, то как дозволять тебе? К тому же следует заметить, премудрейший Феодор, что патриарх Антиохийсий Иоанн и бывшие с ним восточ­ные епископы, получив такое послание, удостоверились в православии Кирилла, примирились с ним и вошли в согласие, прежде же того были в разъединены, как пишет о сем Феодорит, который говорит, что епи­скопы, прочитав послание и тщательно рассмотрев смысл его, нашли все сказанное в нем согласным, и что оно красуется происхождением от истины еван­гельской, и что Господь наш Иисус Христос проповедуется в нем совершенным Богом и совершенным Человеком, Дух же Святый не от Сына или чрез Сына имеющим существо, но от Отца исходящим, свой же именуется Он Сыну, как единосущный с Ним. Что может быть яснее и достовернее этого свидетель­ства против латинского противления? Епископы обвиняли блаженного Кирилла, что он держится догмата, что Дух и от Сына происходит и чрез Сына имеет присносущное существо; он же, отвергая это обвинение, ясно оправдывает себя тем, что он так не мудрствует, но признает Его исходящим от Отца, согласно преда­нию священного писания, а что Он имеет бытие и от Сына, это признает чуждым в смысле существа, то есть, что Он того же существа и естества, но не по спо­собу бытия, то есть, происхождения. Епископы, приняв и похвалив эти выражения, говорят чрез Феодорита, что Дух Святый не от Сына или чрез Сына имеет бытие, но от Отца происходит, свой же именуется Сыну, как единосущный с Ним. Вот как ясно отсюда понимание блаженного Кирилла, какое он имел об исхождении Духа Святаго! Латиняне же усиливаются доказать противное тому, как понимали святые, и не стыдятся, сопротивляясь такой ясной истине. Итак, понимание блаженного Кирилла таково!..
Услышим же и то, что повелел о священном испо­ведании и Четвертый Вселенский Собор, собравшийся в Халкидоне при царе Маркиане, против Евтихия и Диоскора. Этот собор блаженнейший Лев, папа Римский, украшал и утверждал своими священными наместни­ками-Пасхазином, Луценцием и Вонифатием. По прочтении священного исповедания веры, составленного Первым и Вторым Соборами, и утвержденного Третьим, он сказал: «Повелевает сей Святый Вселенский Собор — иную веру никому не дозволять произносить, или писать, или составлять, или учить, или доказывать. А которые осмелятся иную веру писать или составлять, или произ­носить, те, если будут епископы или клирики, да будут лишены: епископы-епископства, а клирики-звания клирика; если же то будут простые, таковые да предаются проклятию». Тоже, и в тех же выражениях повелевают и остальные соборы: Пятый, Шестой и Седьмой который взывает ясно, говоря: «мы законы церковные соблюдаем, мы пределы отеческие храним, мы прибавляющих что-либо, или убавляющих от учения Церкви, проклинаем». И опять: „если кто все предание церковное, писанное или неписанное, отметает, анафема». Что скажут против этого противники истины? Как они возмогут освободить себя от анафемы стольких и столь великих блаженных отцев, хотя бы бесконечно хвалились Римом и величеством его? Ведь не от городов или апостольских престолов зависит величие и власть, но правыми догматами, божественным жительством и отеческим учением управляется и познается правая вера. И врачом не назовем мы, пока имеем здравый разум, того, кто одет только понаружи в докторскую одежду, а знания докторского, соответствующего одеянию, не имеет. Но кто умеет с достоверным знанием поступать согласно медицинской науки, по преданно прежде бывших премудрейших врачей, того признаем врачом и призываем для исцеления недугов, если заботимся о своем здравии.
Но послушаем и то, что заповедует нам об этом блаженный Иоанн Дамаскин. Он говорит так: „Все, что преподано нам и законом, и пророками, и евангелием, будем изучать и сохранять честно, и более ни­чего не будем искать. Ибо Бог, будучи благ, и всякого блага податель, -что нужно было нам знать, то открыл, а чего мы не могли вместить, о том умолчал. Будем же любить то, что Им преподано нам, и в том будем пребывать, не прелагая пределов вечных и не преступая божественного предания. Ибо кто что нибудь малое или великое божественное отме­тает, тот отметает весь закон и почитается заодно с преступниками его». Вот и этот блаженный и слав­ный просветитель вселенной, церковный соловей, сладкопесненный орган Святого Духа, говорит: все приемлем и изучаем и сохраняем честно, и боле того ничего не изследуем и не испытываем. Почему? Потому, го­ворит, что Бог, будучи благ, что знал для нас полезным, то открыл, потому и будем этим довольны, то есть, успокоимся в этом, как в установленном от Бога. И если не хотим оказывать сему большую честь, то хотя так будем это почитать, как почитаем повеления земных царей, и без испытания это, как и то, будем содержать. Но римляне и к этому остаются глухи, подобно аспиду глухому, затыкающему уши свои, и не хотят принять цельбы, но, раз надмившись кичением и пустым мнением, -все то, что не подходит под злохитрые диалектические доводы, отвергают с большим презрением, как негодное. Но об этом после; теперь же рассмотрим то, что относится к на­шему предмету.
При Василии царе константинопольском, и при святейшем патриархе Фотии, когда кормилом патриаршеским правил святейший Иоанн, папа римский, украшен­ный всяким православием и честностью евангельского жития, по повелению царя и святых патриархов был собран Вселенский Собор в Константинополе для утверждения святого Седьмого Собора и для низложения вновь появившейся и возвысившейся латинской ереси, которая, подобно сильной буре, смущала Святую Божию Церковь. На этом соборе были присланы от святейшего папы Иоанна наместники его, Павел и Евгений, божественные епископы, и третий с ними Петр пресвитер и кардинал. Этот священный собор, после утверждения Седьмого Собора, латинскую ересь достаточно обличил, и защищающих ее предал анафеме, сделав такое определение против тех, которые дерзнули изме­нить нечто в исповедании веры. „Если кто, говорит, помимо этого священного исповедания веры осмелится написать иное, или прибавить, или убавить, и дерзнет называть это заповедью соборною, тот да будет осужден, и от всякого христианского общества отвержен» Такое отлучение божественный священный собор объявил против того беззакония. О сем блаженнейший папа Иоанн возрадовался, будучи этим доволен, и написал к святейшему патриарху Фотию пространнее и яснее, совершенно отвергая прибавление в священном символе веры. Он говорит: «Твоему братству хорошо известно, что когда пришел к нам тот, кто неза­долго пред тем был послан, и расспросил нас о святом исповедании веры, то нашел нас сохраняю­щими оное в целости, как сначала нам было препо­дано, и что мы ничего не прибавляем и не убавляем, зная достоверно, что дерзающих таковое ожидает тяг­чайшее осуждение. Поэтому опять объясняем святости твоей, что касательно известного мудрования, по поводу которого произошли соблазны в церквах Божиих, мы не только не говорим этого, но и тех, которые прежде осмелились самовольно это делать, считаем преступни­ками Божиих глаголов и извратителями богословия Господа Иисуса Христа и святых Отцев, которые, соб­равшись на соборах, преподали святое исповедание веры. Мы тех преступников считаем наравне с иудою, так как они дерзнули сделать тоже, что и он, предав на смерть не Господне Тело, но верных, кото­рые суть члены Его Тела, разлучив и разделив их друг от друга и предав таким образом вечной смерти, и в особенности себя самих, как неправедно поступил названный ученик». Вот как ясно блажен­нейший тот Отец этими краткими словами показал, что ересь эта ненавистна и отвержена, так что с Иудою сравнивает тех, которые ее изобрели и которые после них поддерживают ее. Что против этого опять могут сказать противники? Или и против этого также затыкают уши на подобие аспида глухого, и не принимают обличения? Все это не вчера и не третьего дня, и не в углу или в темном месте было сказано и сделано; этого они не смеют сказать, если рассуждают здраво и пекутся о истине. Не больше ли шестисот лет прошло с тех пор, как это было написано и сде­лано? Не в ветхом ли Риме и в самом царствующем тогда граде, пред самодержцами и архиереями и учителями все это совершалось, когда не только в боговдохновенной философии, но и во внешних науках в совершенстве процветали оба названные славнейшие города, но и великою святостью, и целомудренною жизнью, и кротостью духовною преизобильно блистали как свя­щеннический, так и гражданский чин. Но и преосвященнейший папа Адриан, бывший после Иоанна, как говорит преосвященнейший Фотий, по принятому древ­нему обычаю, прислал Фотию соборное послание, в котором проповедует тоже благочестие, и Духа богословит исходящим от Отца.
Но зачем много говорить, когда мы можем загра­дить уста противящимся истине — тем, что сделал блаженный Лев, папа Римский? Этот блаженнейший папа Лев, когда увидел, что новоявленная сия ересь растлевает врученную ему Святую Великую Церковь, то, кроме многих других мер, принятых им к истре­блению этого еретического недуга, он придумал и такое средство: отправил соборные послания во все подчинен­ные ему области и страны, повелевая всюду святым Божиим Церквам возглашать исповедание святой веры на божественной литургии не на латинском наречии, а по-гречески, без прибавления «и от Сына», достигая этим двух некоторых целей: во-первых, при пении исповедания веры греческою речью, которая более под­ходяща для выражения понятий, удобнее может множе­ство подчиненных ему верующих без беды избежать пропасти ереси; во-вторых, союз любви, существовав­ший изначала с Восточною Церковью, который уже начал нарушаться по причине злого произволения желавших еретичествовать, этим способом возобновлялся. Также этим он показал всем, какою честью и каким уважением должна пользоваться у всех Святая БожияВеликая Апостольская Константинопольская Церковь ипрочие восточные святые Божии Церкви, как то: Александрийская, Антиохийская и Иерусалимская. Так эти блажен­ные, воистину, ученики кротчайшего Иисуса умели и лю­бить друг друга и возвышать честью в простоте сердца и в духе кротости. И не это одно сделал блаженнйший тот Лев, как повествует святейший Фотий, но, найдя в церковной ризнице собора Св. Апостолов сохранившиеся от древних времен, когда процветало благочестие, два щита, на которых написано было на греческом языке священное исповедание непорочной веры, без прибавления «и от Сына», — эти щиты он вынес и приказал всем показывать и читать пред всем множеством римского народа, как бы другой Моисей, принявший от Бога богописанные скрижали, и показывал их непокоряющимся, чтобы хотя таким способом принудить их отложить жестокость сердца и воспринять любовь. «Но в злохудожную душу, — сказал премудрый Соломон, — не внидет премудрость» (Прем. 1: 4); так и те, однажды проглотив улицу кичения и самомнения, которую злобный ловец закинул на пагубу им, оста­лись неисцеленными и неисправленными. Но те пусть идут своею дорогою; мы же, небольшими некоторыми доводами сделав достаточное указание тем, которые слушаются божественных писаний, в простоте здравой веры, со страхом Божиим и всею истиною, засвиде­тельствовали им, что отнюдь не следует что-либо из исповедания веры, ни малое, ни великое, ни речи, ни слога из положенного там передвинуть или изменить, но что должно в целости все то сохранять всеми си­лами и со всяким вниманием, как зеницу ока, чтобы не подвергнуть себя анафеме стольких и столь великих святых отцев. Этим заканчиваем первую часть настоящего слова, которую твоя светлость да примет и прочтет. И если найдешь в ней что-либо сказанное хорошо, то припиши это Подателю всех благ-Богу, благодатью Которого укрепляемые, скоро пришлем и остальную часть этого слова, где сделаем, насколькоБог поможет, обличение глав Николаевых, какие составил Николай немчин против правильного догмата о Всесвятом Духе, как мы обещали тебе. Будь здоров!