Глава двадцать третья. Итак, если ее здесь нет, значит, вообще нет

Итак, если ее здесь нет, значит, вообще нет. Сэди, это твой последний шанс. Надеюсь, ты это понимаешь.

Через час я уже в Сент-Олбанс, а двадцать минут спустя такси высаживает меня в Арчбери. И вот я стою посреди маленькой деревенской площади: паб, автобусная остановка и странноватая современная церковь. Местечко было бы довольно живописно, если бы грузовики не гоняли со скоростью миллион миль в час, а трое подростков не орали во все горло. А мне-то казалось, что в провинции тишина.

На щите с картой окрестностей нахожу Арчбери-клоуз. Это то, во что превратили наш дом в Арчбери после пожара. Именно там я собираюсь искать Сэди.

Вскоре я уже стою перед коваными металлическими воротами с затейливой надписью «Арчбери-клоуз», за ними шесть коттеджей красного кирпича с подъездными дорожками и гаражами. Сложно представить, что когда-то здесь находилось поместье с просторным старым домом.

Наблюдатель ужасно удивился бы, увидев, как я брожу по дорожкам, хрущу гравием, заглядываю в окна и бормочу: «Сэди!»

Эх, почему я не расспросила Сэди подробнее о ее здешней жизни. Может, у нее было любимое дерево. Или уголок в саду, где теперь хранят всякий хлам.

Кажется, вокруг никого нет, так что я даже повышаю голос:

— Сэди? Ты здесь? Сэ-ди?

— Эй, милочка!

Я нервно вздрагиваю, когда кто-то тычет мне в спину. Поворачиваюсь и вижу седую женщину в цветастой кофточке, коричнево-желтых слаксах и кроссовках. Смотрит она на меня с большим подозрением.

— Сэди — это я. Что вам нужно? Вы по поводу канализации?

— Хм… не совсем. Я ищу Сэди, но другую.

— Других здесь нет, — хмурится она. — Я единственная Сэди в округе. Сэди Вильямс. Из дома номер четыре.

— Приятно познакомиться. Дело в том, что Сэди — это собака. Она убежала. Извините за беспокойство.

Я пытаюсь уйти, но Сэди Вильямс вцепляется в меня мертвой хваткой:

— Вы спустили собаку на нашей территории? Как вы могли? Здесь не выгуливают собак!

— Но… я уже извинилась. И это нигде не обозначено. К тому же она сбежала не здесь, — вру дальше я, пытаясь высвободиться.

— А теперь сидит где-нибудь в кустах и замышляет нападение! — злобно сверкает глазками Сэди Вильямс. — Собаки — опасные твари. А у нас здесь малыши. От таких, как вы, в мире сплошные беды.

— Оставьте меня в покое, — против воли вступаю я в перепалку. — У меня очень дружелюбная собака. Я бы не стала спускать с поводка опасное животное.

— Все собаки одинаковы.

— Неправда!

«Лара, прекрати. Ты же просто придумала эту собаку».

— Так или иначе, — мне наконец удается отцепиться, — ее здесь нет, иначе она бы уже прибежала. Сэди такая послушная. У нее вся грудь в медалях, — добавляю я для пущей достоверности. — Ладно, поищу ее в другом месте.

Я тороплюсь к воротам, пока Сэди Вильямс не ухватила меня еще раз. Ясно, что ее тезки здесь нет. Такое развлечение она бы не пропустила.

— А какой она породы? — обиженно кричит Сэди Вильямс. — Кто выскочит на нас из-за угла?

Вот дура. Не могу отказать себе в удовольствии.

— Питбуль, — сообщаю я, не оборачиваясь. — Но совсем безобидный.

Выхожу за ворота и бреду обратно к городской площади. Вот так и заканчиваются все мои «светлые идеи». Пшиком.

Плюхаюсь на скамейку, достаю «Твикс» и тупо гляжу перед собой. Глупо было приезжать сюда. Сейчас доем батончик, вызову такси и вернусь в Лондон. С Сэди покончено. Я и так истратила на нее уйму сил. Почему я вообще должна о ней думать? Она-то обо мне наверняка не думает.

Доедаю «Твикс» и уговариваю себя набрать номер. Надо ехать. Пора выбросить это из головы и начать новую разумную жизнь без привидений.

Но… перед глазами в который раз возникает печальное лицо Сэди. Я снова слышу ее голос. Тебе на меня плевать… Всем на меня плевать…

Если я сдалась всего через три дня, значит, она была права? Неожиданно я свирепею — злюсь на нее, на себя, на сложившуюся ситуацию. Сердито комкаю обертку и кидаю в урну. Как же поступить? Я искала, и искала, и искала. Она могла бы откликнуться, не демонстрировать упрямство.

Но не все еще потеряно. Новая мысль приходит мне в голову. Я же Великая Лара, в некотором смысле медиум. Может, стоит воспользоваться телепатическими способностями? Я должна призвать ее из другого мира. Или из «Хэрродс». В общем, оттуда, где она затаилась.

Ну хорошо. Это последняя попытка. Самая последняя.

Вдали виднеется пруд. Наверное, если призраки где и водятся, то около воды. Уж точно не возле скамеек на автобусной остановке. Глядя на заросший мхом каменный фонтан посреди пруда, я так и представляю танцующую, разбрызгивающую воду, издающую радостные вопли Сэди и полицейского, который пытается вытащить ее оттуда.

— Духи! — Я осторожно простираю руки.

По воде идет рябь, но, боюсь, все дело в ветре. Понятия не имею, что нужно говорить. Попробую придумать по ходу.

— Это я, Лара, — произношу я замогильным голосом. — Подруга духов. Хорошо, одного духа. (Не хотелось бы встретиться с духом Генриха Восьмого.) Я ищу… Сэди Ланкастер, — со значением произношу я.

Тишина, только утка крякает.

Наверно, «ищу» неправильное слово.

— Сим я призываю Сэди Ланкастер, — говорю я повелительно. — Из глубин мира призраков явись мне, Ларе Лингтон, медиуму. Услышь мой голос. Услышь мои призывы. Молю вас, духи, — для большей убедительности я трясу руками, — если ведома вам Сэди, пошлите ее ко мне.

Тишина. Ни голоса, ни проблеска, ни тени.

— Ах так! Ну и торчи там одна! — кричу я, надеясь ее спровоцировать. — Мне плевать. Есть у меня дела и поважнее, чем болтать с духами. Прощайте все.

Возвращаюсь на скамейку, достаю из сумки мобильник, звоню в службу такси и прошу прислать машину немедленно.

С меня хватит!

Мне сообщают, что машина будет у церкви через десять минут, и я направляюсь к собору, надеясь отыскать по дороге автомат с кофе. Никакого автомата не обнаруживаю. Зато внезапно натыкаюсь на табличку «Старый дом викария».

Старый дом викария.

Интересно, это тот самый викарий? Ну, отец Стивена? Значит, и сам Стивен там жил.

С любопытством заглядываю через изгородь. Большой серый дом, несколько припаркованных машин. На крыльце толпятся люди.

Дом окружен вековыми деревьями и зарослями родендронов, в глубине сада виден покосившийся каменный сарай, видимо, именно там Стивен писал картины. Так и представляю крадущуюся по дорожке босую Сэди, глаза ее сияют в лунном свете. А место и вправду живописное. Словно явилось из прошлого века. Интересно, Сэди тоже…

Нет. Я же с этим покончила. Поиски прекращены.

А что, если…

Глупости. Только не здесь. С ее-то чувством собственного достоинства. Она же говорила, что никогда не гоняется за мужчинами. Какой смысл торчать в доме того, кто разбил ей сердце. Дурацкая идея.

Но рука уже сама толкает калитку.

Это самая, самая, самая последняя попытка.

Направляясь к крыльцу, я лихорадочно придумываю ответ на вопрос «Что вы здесь делаете?». Версия с потерявшейся собакой не годится. Может, я интересуюсь старыми домами викариев? Или я студентка архитектурного факультета? Точно! Пишу работу «Жилища религиозных деятелей». Учусь в Биркбеке.[24]Нет, лучше, в Гарварде.

Собираюсь позвонить в старый звонок, но тут вижу, что дверь незаперта. Воровато озираюсь, осторожно толкаю дверь и проскальзываю в холл. Старинный наборный паркет, стены обшиты деревянными панелями. О… Прямо напротив двери массивный стол, заваленный бумагами, а за ним сидит женщина с короткой стрижкой.

— Здравствуйте, — она ничуть не удивлена, — вы на экскурсию?

Экскурсию? Наконец-то повезло! Могу ходить где хочу, без всяких объяснений. Вот уж не знала, что столько людей желают осмотреть дом викария.

— Конечно. Сколько это стоит?

— Пять фунтов.

Пять фунтов?! Да это грабеж.

— Возьмите путеводитель, — предлагает она, и я машинально беру буклет и быстро направляюсь в гостиную: сплошь диваны и ковры.

— Сэди? — шепчу я. — Сэди, ты здесь?

— Здесь Мелори, должно быть, проводил вечера.

Я вздрагиваю и оглядываюсь. Это служительница последовала за мной.

— А, ясно… Очень мило. Пойду, пожалуй, дальше. — И я спешу в прилегающую столовую, которая напоминает театральные декорации из пьес, посвященных началу века. — Сэди?

— Это семейная столовая…

Вот привязалась. Я что, не могу осмотреть дом викария без сопровождающих? Подхожу к окну. Люди, которых я видела на крыльце, теперь бродят по саду. И никаких следов Сэди.

Это тоже идиотская идея. Ее нет и здесь. Что Сэди делать в доме парня, разбившего ей сердце? Поворачиваюсь с намерением покинуть дом и чуть не врезаюсь в служительницу.

— Вы, наверное, поклонница его работ?

Работ? Чьих работ?

— М-м-м… вроде того, — поспешно соглашаюсь я. — А как же. Большая поклонница. Просто огромная. — Заглядываю в буклет. Заголовок гласит: «Добро пожаловать в дом Сесила Мелори». Ниже изображение каких-то скал.

Сесил Мелори. Он, кажется, известный художник. Может, и не Пикассо, но я точно о нем слышала. А он-то здесь при чем?

— Значит, Сесил Мелори жил здесь? — спрашиваю я.

— Ну разумеется, — удивляется она. — Поэтому дом реконструировали и превратили в музей. Он жил здесь до двадцать седьмого года.

До двадцать седьмого года? Вот это да. Если он здесь жил, Сэди наверняка его знала. Они могли общаться.

— Он был другом сына викария? Стивена Неттлтона?

— Дорогая моя… — женщина явно шокирована, — вы что, не знаете, что Сесил Мелори и есть Стивен Неттлтон?

Стивен — это Сесил Мелори? Сам Сесил Мелори?

Я слишком обескуражена, чтобы сказать хоть что-то.

— Позже он окончательно сменил имя. Вероятно, из-за разногласий с родителями. После того, как переехал во Францию…

Стивен стал знаменитым художником. Как это может быть? Сэди ничего про это не говорила. А уж она прожужжала бы мне все уши. Неужели она не знала?

— С родителями он так и не помирился до самой смерти. Но вы ведь знаете, что он трагически умер совсем молодым, — смотрительница скорбно качает головой. — Вы, конечно, хотите взглянуть на спальни?

— Нет-нет. В смысле… подождите… Мне немного не по себе. Видите ли, Стивен… я хотела сказать, Сесил Мелори был другом моей двоюродной бабушки. Она жила по соседству. Они дружили. Но видимо, она так и не узнала, что он прославился.

— О-о, — понимающе кивает смотрительница. — Неудивительно, ведь он не был знаменит при жизни. Только через много лет после смерти интерес к его работам возник сначала во Франции, а потом и на родине. А поскольку он умер молодым, картин немного, и потому они особенно в цене. В восьмидесятые годы на его творчество случился настоящий бум. Тогда-то он и стал широко известен.

В восьмидесятые. А Сэди хватил удар в восемьдесят первом. Тогда-то ее и отправили в дом престарелых. Никто ей ничего не сказал. Она понятия не имела о том, что происходит в мире…

Возвращаюсь к суровой реальности и обнаруживаю, что служительница как-то странно смотрит на меня. Бьюсь об заклад, она готова вернуть мне деньги и вытолкать за дверь.

— Извините, задумалась. Он работал в сарае в саду?

Лицо ее разглаживается.

— Именно там. Если вам интересно, у нас есть несколько книг о Мелори.

Она уходит и тут же возвращается с небольшой книгой в мягкой обложке.

— О его молодости известно не так уж много, ведь городские записи сильно пострадали во время войны, а когда исследователи занялись изучением биографии художника, большинство его сверстников уже скончалось. Во Франции он писал в основном пейзажи.

Она протягивает мне брошюру, на обложке — морской пейзаж.

— Как интересно.

Я листаю книжицу и натыкаюсь на черно-белую фотографию мужчины с палитрой в руках. Подпись гласит: «Редкий снимок Сесила Мелори за работой». Теперь понятно, что влекло к нему Сэди. Высокий, брутальной наружности брюнет, темные глаза буквально притягивают. Опасный тип. Наверняка считал себя гением. Полагал, что слишком хорош для обычных отношений. И хотя он давным-давно в могиле, мне так и хочется отчитать его. Как он мог так ужасно обойтись с Сэди? Как мог уехать во Францию и забыть о ней?

— Великий художник. (Вот репей!) Его ранняя смерть — одна из величайших трагедий минувшего века.

— Что ж, возможно, он заслужил это, — недобро усмехаюсь я. — Характер у него был препротивный. Как считаете?

Смотрительница в полной растерянности. Она то открывает рот, то снова захлопывает.

Я листаю страницы. Мелькают скалы, море, какие-то куры… И вдруг! С бумаги на меня взирает глаз. Просто глаз. Это фрагмент картины. Но я где угодно узнаю эти пушистые ресницы и хулиганский блеск во взгляде.

— Вы не знаете, кто это?

— Дорогая, — женщина едва сдерживается, — но это же… Конечно, вы узнали фрагмент одного из его известнейших полотен. Если хотите взглянуть, у нас есть копия картины в библиотеке.

— Очень хочу! — Я готова сорваться с места. — Куда идти?

Она ведет меня по скрипучему коридору в темную, устланную коврами комнату. Повсюду книжные полки и старые, обитые кожей кресла. Над камином висит большая картина.

— Посмотрите, — с придыханием шепчет музейщица, — вот наша гордость.

Я лишаюсь дара речи. Горло сдавило. Замираю, притиснув книжку к груди, и смотрю, смотрю, смотрю.

Вот и она. Из позолоченной рамы на меня глядит Сэди. Никогда я не видела ее такой красивой. Такой безмятежной. Такой счастливой. В огромных темных глазах мерцают искры. Я знаю, что это такое. Любовь.

Она опирается на спинку стула, обнаженная, лишь дымчатая драпировка едва прикрывает грудь и бедра. Короткие волосы подчеркивают длинную шею. В ушах сверкают серьги. А на шее — ожерелье со стрекозой, бусины струятся по чуть прикрытой груди, стекают на руку. В ушах у меня звучит ее голос. Я была в нем счастлива… Я чувствовала себя прекрасной. Как богиня.

Теперь все встало на свои места. Вот зачем ей понадобилось ожерелье. Это символ любви и счастья. Неважно, что было до и после. Неважно, что потом ее сердце разобьется. Тогда жизнь казалась чудом.

— Поразительно, — я смахиваю слезу.

— Разве она не прекрасна? — Служительницу умиляет моя реакция. Я веду себя как истинная ценительница искусства. — Детали и нюансы великолепны. Каждая бусина — маленький шедевр. Все выписано с такой любовью. — Она преданно глядит на портрет. — И главное, это единственный портрет, который он создал.

— То есть? — недоумеваю я. — Ведь Сесил написал множество картин.

— Без сомнения. Но портретов больше нет. Никто не мог его уговорить. Когда он стал популярен в художественных кругах Франции, его просили множество раз, но он всегда отвечал: «J'ai peint celui que j'ai voulu peindre». Женщина делает эффектную паузу. «Я уже написал ту, о которой мечтал».

Я безмолвно смотрю на нее, не в силах переварить обрушившуюся на меня информацию. Он писал только Сэди? Всю свою жизнь? Ту, о которой мечтал?

— А в этой бусине… — смотрительница указывает на картину с многозначительной улыбкой, — таится маленький сюрприз. Небольшой секрет художника. — Она манит меня пальцем. — Видите?

Я послушно приглядываюсь к холсту. Бусина как бусина.

— Практически невозможно разглядеть без увеличительного стекла… Вот смотрите. — Она достает откуда-то лист плотной бумаги. На нем изображена огромная, в несколько раз увеличенная бусина с картины. С изумлением я обнаруживаю в ней лицо. Мужское.

— Это?..

— Мелори, — в восторге кивает она. — Его собственное отражение в ожерелье. Он изобразил самого себя на картине. Миниатюрный, скрытый от посторонних глаз портрет. Его впервые разглядели только десять лет назад. Это тайное послание.

— Можно взглянуть?

Трясущимися руками беру листок. Вот он какой. На картине. На ожерелье. У нее на груди. Он никогда больше не писал портретов. Он написал ту, о которой мечтал.

Он любил Сэди. Любил. Я в этом уверена.

Сквозь слезы я снова смотрю на картину. Моя сопровождающая права. Картина пронизана любовью. Она сквозит в каждом мазке.

— Потрясающе, — всхлипываю я. — А у вас есть книги о нем?

Я страстно желаю избавиться от смотрительницы. Подождав, пока шаги смолкнут, я задираю голову и кричу:

— Сэди! Сэди, ты меня слышишь? Я нашла картину! Она прекрасна. Как и ты. Ты висишь в музее. Но главное… Стивен никогда в жизни никого не писал. Ты была единственной. Он написал себя у тебя на груди. Он любил тебя. Сэди, я уверена, он тебя любил. Мне так хочется, чтобы ты увидела…

У меня срывается дыхание. Тишина в комнате мертвая. Где бы Сэди ни была сейчас, она меня не слышит. Зато я слышу шаги, быстро поворачиваюсь и лицемерно улыбаюсь. Смотрительница протягивает мне кипу книг:

— Это все, что у нас есть. Вы изучаете искусство или интересуетесь именно Мелори?

— Я интересуюсь этой картиной, — честно признаюсь я. — Вы не подскажете мне… Если это известно, если факт обнародован, кто здесь изображен? У картины есть название?

— «Девушка с ожерельем». Безусловно, многие пытались установить личность модели, — смотрительница заученно тарахтит, — но, к сожалению, пока удалось установить только ее имя. Мейбл.

— Мейбл? — переспрашиваю я в ужасе. — Почему Мейбл?

— Дорогуша! Современному человеку это имя может показаться странным, но тогда оно было чрезвычайно распространено. И с обратной стороны картины есть надпись. Мелори сам написал «Моя Мейбл».

— Это прозвище! Их тайная шутка! Ее звали Сэди! Сэди Ланкастер. Я запишу. Я точно знаю, потому что она… — я замолкаю, торжествуя, — она моя двоюродная бабушка.

Я жду ахов и охов, но получаю лишь подозрительный взгляд.

— Неужели? Это серьезное заявление. А почему вы так думаете?

— Я не думаю, а знаю. Она жила по соседству в Арчбери. И знала Стиве… то есть Сесила Мелори. Они любили друг друга. Это она.

— И у вас есть доказательства? Ее фотография в молодости? Архивные документы?

— При себе нет, — немного раздраженно признаю я, — но это точно она. И я это докажу. Вам нужно повесить табличку с ее именем и перестать звать ее «Мейбл»… — Я останавливаюсь посреди фразы, потому что меня осеняет новая мысль. — Погодите-ка. Это же картина принадлежала Сэди. Он ей ее подарил! И хотя Сэди ее потеряла, все равно картина принадлежит ей. Или папе и дяде Биллу. Откуда она у вас? Что она тут делает?

— Что вы имеете в виду? — мгновенно настораживается музейщица.

— Эта картина принадлежала моей двоюродной бабушке. Но она исчезла много лет назад. Семейный особняк сгорел, а портрет никто не мог отыскать. И вот теперь я вижу его здесь. Могу я переговорить с директором музея или кто там отвечает за эту картину? Прямо сейчас.

Смотрительница растеряна и озадачена.

— Дорогая, вы же понимаете, что это только копия?

— Копия?.. А оригинал?

— Оригинал в четыре раза больше и гораздо лучше.

— Но как же… — Для меня картина и так достаточно хороша. — И где же тогда оригинал? В частной коллекции?

— Нет, дорогуша, — терпеливо объясняет она. — В Лондонской портретной галерее.