💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

Спутники

Эти шестеро были веселой компанией и имели сходные вкусы и интересы. Казалось, не будет конца новым источникам радости, которые приносил с собой каждый новый день и среди них не последнее место занимало очарование товарищеских отношений, ставших неотъемлемой частью этой походной жизни.

Как сказал Джейми однажды вечером, когда все они сидели у костра:

— А знаете, здесь, в лесу мы, похоже, узнали друг друга гораздо лучше за одну неделю, чем могли бы узнать за целый год в городе.

— Да, я чувствую это… и удивляюсь, почему это так, — негромко откликнулась миссис Кэрью, ее глаза с мечтательным выражением следили за скачущими языками пламени.

— Я думаю, здесь есть что-то такое в воздухе, — вздохнула со счастливым видом Поллианна. — Есть в небе, лесах и озере что-то такое… ну, в общем есть, и все.

— Наверное, ты хочешь сказать, все дело в том, что здесь мы скрыты от всего остального мира, — заметила Сейди Дин странно дрогнувшим голосом. (Сейди не присоединилась к общему смеху, последовавшему за неуклюжим окончанием последней фразы Поллианны.) — Здесь все такое настоящее и неподдельное, что мы тоже можем проявить наше настоящее и неподдельное и… и быть не тем, чем считает нас мир лишь потому, что мы богаты или бедны, влиятельны или неприметны, но тем, что мы есть на самом деле.

— Хо! — с легкомысленным пренебрежением отозвался Джимми. — Все это звучит прекрасно, но настоящая причина, подсказанная здравым смыслом, — здесь нет никаких кумушек, которые сидели бы на своих крылечках, обсуждали каждый наш шаг и рассуждали между собой о том, куда мы идем и почему, и как долго там пробудем!

— Ох, Джимми, ты всегда лишаешь все поэзии! — со смехом упрекнула его Поллианна.

— Но это моя профессия, — возразил Джимми. — Как же ты полагаешь, я смогу строить плотины и мосты, если не буду видеть в водопаде ничего, кроме поэзии!

— Разумеется, не сможете, Пендлетон! А именно мост — самое главное… всегда, — заявил Джейми тоном, неожиданно заставившим притихнуть всех, сидевших у огня. Молчание длилось, однако, лишь какое-то мгновение, так как почти сразу же его нарушила Сейди Дин, весело бросив:

— Пф! Я всегда предпочту водопад без всякого моста. Мосты только портят вид!

Все засмеялись, и напряженность куда-то пропала. Затем миссис Кэрью встала:

— Ну-ка, детки, ваша суровая дуэнья говорит: «Пора спать!»

И с веселым хором пожеланий доброй ночи компания разошлась. Так проходили дни. Для Поллианны это было чудесное время, и все же самой чудесной оставалась именно прелесть дружеского общения — общения, которое разнилось в деталях, в зависимости от того, кто был с ней, но тем не менее всегда доставляло удовольствие. С Сейди Дин она говорила о новом Доме молодых работниц и о том, какую замечательную работу ведет миссис Кэрью. Говорили они и о прежних днях, когда Сейди стояла за прилавком и продавала банты и ленты, и о том, что сделала для нее миссис Кэрью. Поллианна узнала также кое-что о пожилых родителях Сейди, оставшихся в ее родном городке, и о той радости, которую Сейди, при ее новом положении, смогла внести в их жизнь.

— А по-настоящему начало всему этому положила ты! — сказала она однажды Поллианне. Но Поллианна лишь отрицательно покачала головой, решительно возразив:

— Глупости! Все это — заслуга миссис Кэрью!

С самой миссис Кэрью Поллианна тоже говорила о Доме молодых работниц и о других планах, касающихся работающих девушек. А однажды, во время прогулки в тишине сумерек, миссис Кэрью заговорила о себе и о своих изменившихся взглядах на жизнь. И как Сейди Дин, она заметила прерывающимся голосом:

— А начало всему этому положила ты, Поллианна!

Но Поллианна — так же, как в случае с Сейди Дин, — не захотела и слушать, а вместо этого заговорила о Джейми и о том, что изменил он в жизни миссис Кэрью.

— Джейми — просто прелесть, — с нежностью ответила миссис Кэрью. — И я люблю его как собственного сына. Он не был бы более дорог мне, даже если бы действительно был сыном моей сестры.

— Значит, вы все же не думаете, что он тот самый Джейми?

— Я не знаю. Мы так и не выяснили ничего окончательно. Иногда я уверена, что это он. А потом у меня снова возникают сомнения. Но сам он — дорогой мальчик! — верит в то, что он и есть тот самый Джейми. Одно, во всяком случае, не вызывает сомнений: он хорошего происхождения. Джейми, с его талантами, отнюдь не обыкновенный беспризорный ребенок, а то, как замечательно воспринял он предоставленное ему обучение и воспитание, подтверждает это.

— Конечно, — кивнула Поллианна. — А если вы так глубоко любите его, то не имеет значения, настоящий он Джейми или нет, не правда ли?

Миссис Кэрью заколебалась. В ее глазах появилось что-то от прежней тоски и душевной боли.

— Да, насколько это касается его, — вздохнула она наконец. — Только иногда я задумываюсь: если он не наш Джейми, то где… Джейми Кент? Здоров ли он? Счастлив ли? Любит ли его кто-нибудь? И когда я начинаю думать об этом, Поллианна, я чуть ли не схожу с ума. Мне кажется, я отдала бы… все, что у меня есть в этом мире, лишь бы действительно знать, что этот мальчик и есть Джейми Кент.

Поллианна иногда вспоминала об этом разговоре, когда потом говорила с Джейми. Джейми был убежден в том, что он племянник миссис Кэрью.

— Я просто чувствую, что это так, — сказал он однажды Поллианне. — Я думаю, что я Джейми Кент. Я думаю так довольно давно… так давно, что… что боюсь, если бы выяснилось обратное, я не смог бы этого перенести. Миссис Кэрью так много сделала для меня. Подумать только, что если б в конце концов я оказался чужим!

— Но она… любит тебя, Джейми.

— Я знаю… и от этого я страдал бы еще глубже — разве ты не понимаешь? — потому что страдала бы она. Ей хочется, чтобы я был тем самым Джейми. Я знаю, ей хочется. Ах, если бы я только мог что-нибудь сделать для нее… так, чтобы она гордилась мной! Если бы я только мог делать что-то, чтобы зарабатывать себе на жизнь, как настоящий мужчина! Но что я могу делать с… этими? … — произнес он с горечью, положив руку на лежащие рядом костыли. Поллианна была потрясена и глубоко огорчена. Впервые она услышала, как взрослый Джейми говорит о своем физическом недостатке. Она лихорадочно искала самые подходящие слова для ответа, но прежде чем ей удалось что-то придумать, выражение лица Джейми изменилось.

— Пустяки! Забудь! Я не хотел говорить об этом! — воскликнул он весело. — Да и что касается игры, это была самая отвратительная ересь! Конечно же я рад, что у меня есть костыли. Они в сто раз лучше, чем кресло на колесах.

— А твоя Веселая Книга… ты ведешь ее и сейчас? — спросила Поллианна все еще немного дрожащим голосом.

— Конечно! У меня теперь целая библиотечка таких книг. Все в темно-красных кожаных переплетах… кроме первой. Первая — это та старая маленькая записная книжка, которую подарил мне Джерри.

— Джерри! Я все собиралась спросить тебя о нем! — воскликнула Поллианна. — Где он?

— В Бостоне, и его речь все так же образна, как всегда, только порой ему приходится смягчать выражения. И он по-прежнему связан с газетным делом, только теперь он добывает новости вместо того, чтобы их продавать. Занимается репортерской работой… Я смог помочь ему и мамусе. Можешь представить, до чего мне было приятно! Мамуся сейчас в санатории, лечится от ревматизма.

— И ей лучше?

— Намного. Она выписывается оттуда совсем скоро и будет жить с Джерри и вести хозяйство. Джерри в эти последние несколько лет восполнял пробелы в своем образовании. Он позволил мне оказать ему помощь, но только в виде ссуды. Он особо оговорил это в качестве условия.

— Конечно, — одобрительно кивнула Поллианна. — Я на его месте поступила бы так же. Неприятно быть у кого-то в долгу и не иметь возможности расплатиться. Я знаю, каково это. Вот почему мне так хочется, чтобы я смогла как-то выручить теперь тетю Полли… после всего, что она для меня сделала.

— Но ты уже помогаешь ей в это лето.

Поллианна приподняла брови.

— О да, я держу пансион. Можно так подумать, глядя на меня, да? — с вызовом бросила она, взмахом рук указав на все, что было вокруг. — Ни у одной хозяйки пансиона не было таких обязанностей, как у меня!.. А слышал бы ты зловещие предсказания тети Полли о том, что такое пансионеры! — она не могла удержаться от смеха.

— Что за предсказания?

Но Поллианна решительно покачала головой:

— Никак не могу сказать. Великая тайна. Но… — Она умолкла и вздохнула, ее лицо снова стало печальным. — Так продолжаться не будет… не может. Отдыхающие — это только летом, а мне придется делать что-то и зимой. Я уже думала об этом. Вероятно, я… буду писать рассказы.

Джейми, вздрогнув, обернулся к ней.

— Будешь… что?

— Писать рассказы… ну, чтобы продавать, понимаешь. Чему ты так удивляешься! Многие это делают. В Германии я знала двух девушек, которые писали рассказы.

— А ты сама когда-нибудь пробовала писать? — Джейми по-прежнему говорил как-то странно.

— Н-нет, пока еще не пробовала, — призналась Поллианна. Затем, в ответ на выражение его лица, она, как бы защищаясь, добавила, вскинул голову: — Я же сказала, что сейчас держу пансион. Не могу же я делать то и другое одновременно!

— Конечно, не можешь.

Она взглянула на него с упреком.

— Ты думаешь, что у меня это не получится?

— Я этого не сказал.

— Не сказал, но выражение у тебя такое. Не знаю, почему у меня могло бы не получиться. Это не то, что пение. Тут не надо иметь голос. И это не как с музыкальным инструментом, на котором надо учиться играть.

— Я думаю, это… немного… похоже. — Голос Джейми звучал приглушенно; взгляд был устремлен в сторону.

— Как? Что ты хочешь сказать? Ведь тут только карандаш и бумага, так что… Это совсем не то, что учиться играть на фортепьяно или скрипке.

На миг воцарилось молчание. Затем последовал ответ; голос по-прежнему звучал приглушенно, взгляд по-прежнему был устремлен в сторону.

— Инструментом, на котором тебе предстоит играть, Поллианна, станет великое сердце мира; и оно кажется мне самым чудесным инструментом из всех, на каких можно научиться играть. На твое прикосновение, если ты окажешься искусной, оно отзовется улыбками или слезами — как тебе захочется.

У Поллианны вырвался трепетный вздох. Ее глаза стали влажны.

— О Джейми, как красиво ты выражаешь свои мысли… всегда! Я никогда не думала об этом так. Но это правильно. Как я хотела бы заниматься этим! Только, может быть, у меня не получится все это. Но я читала рассказы в журналах, кучу рассказов, и, похоже, я могла бы написать, во всяком случае, не хуже. Я обожаю рассказывать разные истории… Я всегда повторяю те, которые ты рассказываешь, и всегда смеюсь или плачу, когда их рассказываешь ты.

Джейми быстро обернулся к ней:

— Они действительно заставляют тебя плакать или смеяться, Поллианна? Да? — Было странное нетерпение в его голосе.

— Конечно, Джейми, и ты сам это знаешь. И раньше, еще в городском парке, так было. Никто не умеет рассказывать так, как ты, Джейми. Это тебе, а не мне следовало бы писать рассказы. Послушай, почему ты не пишешь? У тебя получилось бы замечательно, я знаю!

Ответа не последовало. Джейми, очевидно, не слышал ее, вероятно потому, что позвал в этот момент бурундука, пробегавшего поблизости через кусты.

Впрочем, приятные прогулки и разговоры были у Поллианны не только с Джейми, миссис Кэрью и Сейди Дин; очень часто ее спутниками и собеседниками оказывались Джимми или Джон Пендлетон. Поллианна была теперь убеждена, что никогда прежде не знала по-настоящему Джона Пендлетона. С тех пор как они поселились в лагере, от его прежней угрюмой молчаливости не осталось и следа. Он ходил по лесу, купался и ловил рыбу с таким же энтузиазмом, как сам Джимми, и почти с такой же энергией. А по вечерам у костра он не хуже Джейми рассказывал о приключениях — и забавных, и бросающих в дрожь, — которые выпали на его долю во время путешествий в далекие страны.

— В «пустыню Сара», как говорила Ненси, — со смехом вспомнила однажды вечером Поллианна, когда вместе с остальными просила его рассказать что-нибудь. Однако еще лучше были, по мнению Поллианны, те моменты, когда Джон Пендлетон, оставшись с ней наедине, говорил о ее матери — какой он знал и любил ее в давно минувшие дни. То, что он так говорил с ней, было огромной радостью для Поллианны, да, впрочем, и немалой неожиданностью тоже, поскольку никогда прежде не заговаривал он так открыто о девушке, которую любил так глубоко и безнадежно. Вероятно, и сам Джон Пендлетон испытывал некоторое удивление по этому поводу, так как однажды он задумчиво сказал ей:

— Не знаю, почему я говорю об этом с тобой.

— Но мне это очень приятно, — тихо отозвалась она.

— Я знаю… но никогда не подумал бы, что мне захочется говорить об этом. Впрочем, это, наверное, потому, что ты так похожа на нее, такую, какой я ее знал. Ты очень похожа на свою мать, моя дорогая.

— Что вы! Я всегда думала, что моя мама была красивая! — с нескрываемым удивлением воскликнула Поллианна.

— Да, она была красива.

Поллианна взглянула на него с еще большим удивлением.

— Тогда мне непонятно, как я могу быть похожа на нее!

Мужчина рассмеялся вслух:

— Поллианна, если бы это сказала какая-нибудь другая девушка, я ответил бы… ну, да не важно, что я ответил бы. Ах, ты маленькая волшебница! Ты бедная, некрасивая маленькая Поллианна!

Поллианна с неподдельным огорчением и упреком взглянула прямо в смеющиеся глаза мужчины.

— Мистер Пендлетон, пожалуйста, не смотрите на меня так и не дразните меня… из-за этого. Мне так хотелось бы быть красивой… хотя, конечно, это звучит глупо. Но у меня есть зеркало, вы же знаете.

— Тогда я посоветую тебе взглянуть в него, когда ты говоришь, — заметил мужчина наставительным тоном.

Поллианна широко раскрыла глаза:

— То же самое мне сказал Джимми!

— Вот как! Негодник! — сухо отозвался Джон Пендлетон, а затем, неожиданно резко изменив тон, что было характерно для него, добавил очень тихо; — У тебя глаза и улыбка твоей матери, Поллианна, и для меня ты… красива!

Неожиданные горячие слезы застлали глаза Поллианна, и больше она не спорила. Но, как ни ценила Поллианна эти разговоры, все же они были не совсем то, что разговоры с Джимми. В сущности, им с Джимми не надо было даже разговаривать, им и без этого было хорошо вдвоем. Джимми все понимал. С ним всегда было так легко и просто — не важно, говорили они при этом или нет. Здесь ничто не вызывало глубокого, мучительного сочувствия — Джимми был восхитительно большим, сильным и счастливым. Он не горевал о давно потерянном племяннике, не тосковал из-за утраты возлюбленной юных дней, ему не приходилось с трудом передвигаться на костылях — не было ничего, что так тяжело видеть и знать и о чем так тяжело думать. С Джимми можно было просто быть веселой, счастливой и свободной. Джимми был такой славный. Уж с ним-то всегда можно было отдохнуть!