💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

Микрооснования макросоциологии

В своем эссе под названием «О микрооснованиях макрососциологии» Рэндалл Коллинз (Randall Collins, 1981a; см. также: Randall Collins, 1981b) предложил ре­дукционистский подход к вопросу о соединении микро- и макроуровней (крити­ку данного подхода см.: Ritzer, 1985). Хотя из названия эссе можно предположить, что в нем утверждается обобщенный подход, сам Коллинз называет его «радикаль­ной микросоциологией». Предмет исследования ученого, главная тема его ради­кальной микросоциологии — так называемые «ритуальные цепочки взаимодействия» или сплетения «индивидуальных цепей опыта взаимодействий, перехлестывающих­ся в пространстве и времени» (Randall Collins, 1981a, p. 998). Исследуя такие ритуальные цепи, Коллинз избегает подходов, которые предполагает фокусиро­вание на индивидуальном поведении и сознании, что, представляется ученому еще большим редукционизмом. Его анализ распространяется на процессы взаимодей­ствий, их «цепочки» и «рыночное пространство». Таким образом, Коллинз отбра­сывает крайности микроуровня — как в плане мышления, так и действия (поведе­ния), подвергая критике теории (например, феноменологию и теорию обмена), которые фокусируются именно на этом.

Коллинз также дистанцируется от теорий, сосредоточивающихся на явлениях макроуровня. Например, критикует последователей структурного функционализ­ма, преимущественно интересующихся макрообъективным (структура) и макро-субъективным (нормы) явлениями. Фактически, он даже говорит, что «термино­логию норм следует изъять из социологической теории» (Collins, 1981a, р. 991). Негативно он относится и к концепциям, связанным с теорией конфликта. Напри­мер, утверждает, что нет таких «неотъемлемых объективных» сущностей, как соб­ственность или власть; есть только «испытываемые людьми в определенных мес­тах и в определенное время разнообразные ощущения того, насколько сильны эти принуждающие коалиции» (Collins, 1981a, р. 997). Он считает, что только люди спо­собны что-либо реально сделать; структуры, организации, классы и общества «ни­когда ничего не делают. Любое объяснение причин должно, в конечном счете, сводиться к действиям реальных индивидов» (Collins, 1975, р. 12).

Коллинз стремится доказать, что «все макроявления» можно свести «к комби­нациям микрособытий» (Collins, 1981a, р. 985). В частности, он утверждает, что социальные структуры могут быть эмпирически переведены в «модели повторяе­мого микровзаимодействия» (Collins, 1981a, р. 985).

Таким образом, Коллинз стремится не к подходу, построенному на принципах интеграции, а к выделению в качестве приоритетных теории и явлений микро­уровня (аналогичную критику см.: Giddens, 1984). Как утверждает Коллинз, «по­пытка последовательного построения макросоциологии на исключительно эмпи­рических основаниях микроуровня является важнейшим этапом на пути к более успешным достижениям в социологической науке» (Collins, 1981b, p. 82).

[430]

Рэндалл Коллинз: автобиографический очерк

Я с раннего возраста готовился стать социологом. Мой отец в конце Второй мировой войны работал на военную разведку, а затем служил чиновником дипломатической служ­бы в Государственном Департаменте. Одно из моих ранних воспоминаний связано с при­ездом к отцу в Берлин летом 1945 г. Мы с сестрами не могли играть в парке, потому что повсюду валялись неразорвавшиеся бомбы, а однажды русские солдаты пришли к нам на задний двор, чтобы выкопать чей-то труп. Я смог ощутить силу конфликта и то, что на­силие возможно всегда.

В последующем служебные дела привели нас в Советский Союз, а потом обратно в Герма­нию (оккупированную на тот момент американскими войсками), Испанию и Южную Аме­рику. В промежутках между заграничными командировками семья обычно жила в Штатах, так что я ездил туда и обратно, будучи и обычным американским ребенком, и привилеги­рованным иностранным гостем. Думаю, что именно это привело к определенной беспри­страстности во взгляде на социальные отношения. С возрастом дипломатический образ жизни перестал быть мне интересным, больше походя на неразмыкаемый круг этикетных правил, когда люди не говорят о важных текущих политических событиях. Видя зияющую пропасть между закулисной секретностью и церемониалом дипломатической авансце­ны, я уже был готов к тому, чтобы воспринять труды Ирвинга Гофмана.

Когда я повзрослел так, чтобы уже не сопровождать родителей за границу, меня отправили в подготовительную школу в Новой Англии. Здесь я узнал о еще одной существенной социо­логической реальности — стратификации. Многие ученики были выходцами из высокопо­ставленных семей, и я начал понимать, что мой отец не принадлежит к тому же социальному классу, что послы и помощники государственных секретарей, чьих детей я видел.

Затем я поступил в Гарвард, где раз шесть менял специализацию. Я изучал литературу и пытался быть драматургом и романистом. От математики перешел к философии, чи­тал Фрейда и собирался стать психиатром. Наконец, я выбрал специализацию «социальные отношения», куда входила социология, социальная психология и антропология. Прослушав курсы Толкотта Парсонса, я определил нужный путь. На своих занятиях Парсонс захваты­вал практически все — от микро- до макроявлений, обращаясь ко всей мировой истории. У него я научился не столько разработанной им теории, сколько понял идеал социологии. Он также снабдил меня значительным культурным капиталом: я узнал, что протестантская

Подход Коллинза можно противопоставить теоретическому направлению Ка­рин Кнорр-Сетины (Knorr-Cetina, 1981a). Хотя она тоже придает немалое значе­ние сфере взаимодействий, большая роль в ее работе отведена сознанию, а также явлениям макроуровня. Кнорр-Сетина, как и Коллинз, приводит доводы в пользу радикальной перестройки макросоциологии на основе микросоциологии, однако она менее радикальна в этом плане, стремясь к простому объединению микросо­циологических результатов в макросоциальную теорию. Кроме того, она разделя­ет представление о том, что конечная цель микросоциологического исследова­ния — лучшее понимание общества в целом, его структуры и институтов:

Я... верю в тот очевидный парадокс, что именно с помощью микросоциальных подхо­дов мы наилучшим образом узнаем о макропорядке, потому что они, благодаря своему откровенному эмпиризму, позволяют увидеть реальность, о которой мы говорим. Ко­нечно, нам не понять целого, если нашим предметом станет только детальное фиксиро­вание непосредственного взаимодействия людей. Однако для начала этого может ока­заться достаточным, если мы ощущаем пульсацию макропорядка (Knorr-Cetina, 1981a, р. 41-42)

Таким образом, очевидно, что Кнорр-Сетина занимает более сбалансированную позицию относительно взаимосвязи макро- и микроуровней, нежели Коллинз.

[431]

Рэндадл Коллинз: автобиографический очерк (окончание)

этика интересовала Вебера меньше, чем сравнение всех мировых религий, и что Дюркгейм поставил ключевой вопрос, когда пытался раскрыть основу социального порядка.

Я думал, что хочу стать психологом, и поехал в Стэнфорд. Однако год, посвященный им­плантации электродов в мозг крыс, убедил меня в том, что социология — лучшая область изучения людей. Я сменил университет и летом 1964 г. приехал в Беркли, — как раз вов­ремя, чтобы вступить в движение по защите гражданских прав. К тому моменту, когда в университете зародилось движение за свободу слова, — осенью того же года — мы уже стали «ветеранами» забастовок, и аресты воспринимались с особым эмоциональным подъемом, поскольку это случалось с сотнями других активистов. Я анализировал социо­логию конфликта, одновременно испытывая его на собственном опыте. По мере ожес­точения Вьетнамской войны и расовых конфликтов на родине оппозиционное движение стало отходить от своих пацифистских принципов; многие из нас разочаровались и об­ратились к богемному образу жизни; не закончив обучение, стали хиппи. Если не поте­рять навыков социологического сознания, это может высветить некоторые проблемы. Я изучал работы Ирвинга Гофмана, а также Герберта Блумера (оба в то время препода­вали в университете Беркли) и начал понимать, что все аспекты, характеризующие обще­ство, — конфликт, стратификация и прочее — возникают из ритуальных взаимодействий повседневности.

Я никогда не стремился стать преподавателем, но сегодня у меня накопился опыт препо­давания во многих университетах. Я попытался суммировать его в одной книге, «Социоло­гия конфликта» (1975), но оказалось, что нужно было написать еще одну, «Мандатное об­щество» (1979), чтобы объяснить обесценивающуюся статусную систему, которой мы все опутаны. Следуя своим выводам, я оставил академический мир и некоторое время зара­батывал на жизнь написанием романа и учебников. В конечном счете, откликнувшись на призыв коллег, которые мне не безразличны, я вернулся к преподаванию. В нашей облас­ти мы узнаем потрясающие вещи — от новой картины мировой истории до мельчайших деталей социальных эмоций. Значительное влияние на меня оказала моя вторая жена, Юдит Мак-Коннелл. Она организовала женщин-юристов, с тем чтобы сломать дискрими­национные барьеры в профессии юриста, и сейчас я узнаю от нее многое о закулисной по­литике в судопроизводстве. В социологии и в обществе еще немало должно быть сделано.

Стремление интегрировать различные подходы отличает позицию Эрона Си курела (Cicourel, 1981): «Ни микро-, ни макроструктуры не являются автономны ми уровнями анализа, они неразрывно связаны благодаря взаимодействию друг i другом, что нельзя не учесть, несмотря на выгоду и порой сомнительное удоволь ствие рассмотреть только какой-либо один из уровней» (Cicourel, 1981, р. 54' В этих словах косвенным образом дана критика подхода, которого придерживаете. Коллинз, но Сикурел и более откровенно критикует точку зрения Коллинза: «Вс прос не только в игнорировании того или иного уровня анализа, а в демонстраци того, как их следует интегрировать при условии, что нельзя пренебрегать одни; уровнем ради другого, для удобства отвергая иные исследовательские и теоретич(ские рамки» (Cicourel, 1981, р. 76). К своей чести, Сикурел не только понимает вал ность объединения макро- и микроуровней, но и осознает, что такого рода интегр; ция носит онтологический, теоретический и методологический характер.

Какое-то время Коллинз придерживался редукционзима, продолжая изуча1 явления микроуровня. Например, в одной из своих поздних работ он утвержда «Макроструктура состоит исключительно из большого числа микровзаимоде] ствий, которые повторяются (или порой изменяются во времени и в простра: стве)» (Collins, 1987b, p. 195). Ученый откровенно признавался: «Это звучит та

[432]

словно наибольшее значение я придаю микроуровню. И это правда» (Collins, 1987b, p. 195). Всего год спустя Коллинз (Collins, 1988a) попытался изменить соотношение, показать существенную значимость макроуровня. Это привело к тому, что он предложил более взвешенную концепцию взаимосвязи микро- и макроуровней: «Переход от микро- к макроуровню показывает, что все «макро» состоит из " микро". И наоборот, всё " микро" — часть макроструктуры: оно су­ществует в макроконтексте... и возможно проследить связи микро- и макроуров­ней в любом из направлений» (Collins, 1988a, р. 244). Последнее утверждение в значительно большей мере диалектично. Тем не менее, Коллинз (Collins, 1988a, р. 244), как и Коулмен, подписывается под тем, что «главное требование», предъяв­ляемое к социологии, — показать, «каким образом микроизмерение влияет на макро». Следовательно, теория Коллинза остается достаточно ограниченным подходом.