Пелагея, видящая смерть

После одного случая у меня поубавилось скептицизма в отношении всевозможных мистических явлений...

Я служил в санитарном поезде. Хирург, к тому времени - майор медицинской службы. Что такое санитарный поезд, вы себе примерно представляете? А, ну да, как же... " На всю оставшуюся жизнь"... Не спорю, неплохой фильм. Только, как всякое, по-моему, произведение искусства, к реальной жизни имеет слабое отношение. В жизни, особенно когда речь идет о войне, особенно когда дело касается военно-полевой медицины, все гораздо грустнее и приземленное. И гимнастерочки не такие безукоризненные, и раненые не такие благовоспитанные - кричат, стонут, прямо-таки ревут иные (не плачут, а ревут по-звериному), а уж запашок... Впрочем, последнее в упрек киношникам ставить не стоит. Нет еще такой техники, чтобы передавала в кино запахи. А уж такое амбре... Кровь, гной и все такое прочее - естественные отправления в неестественной ситуации...

Мы специализировались главным образом на полостниках. Проникающие ранения брюшной полости, что иногда переплетается с торакальным направлением - и имею в виду грудную клетку.

Пуля и сколок частенько не обращают внимания на медицинскую специализацию, полоснут так, что всем есть работа...

Смертность высокая. Брюшная полость, знаете ли - крайне деликатная и специфическая область организма. Опасность сепсиса гораздо выше.

Или, бывало, достаточно проглядеть в кишках крохотную дырочку от осколка - иные походили на крохотные кусочки бритвенных лезвий - чтобы начался воспалительный процесс. Вот, кстати, известно ли вам, для через в старину перед боем надевали чистое белье? Не из форса. Исключительно оттого, что попавшая в рану грязная ткань дает заражение моментально...

Ну, не будем отвлекаться. Так вот, медицина не всесильна. Никак нельзя сказать, что раненые у нас мерли, как мухи, это будет в корне не правильная формулировка, но все же случалось частенько. Относились к этому... Это все правда - насчет некоей профессиональной черствости. Медики быстро привыкают и к смерти, и к самым жутким увечьям. Никто не заламывает руки, не обливается слезами - но нельзя и сказать, что персонал остается совершенно бесчувственным.

Всегда, когда обнаруживалось, что раненый умер, возникало нечто вроде привычного, недолгого переполоха. Легонького такого, если вы меня понимаете в достаточной степени. Все же присутствовало некоторое волнение, нервозность. " Доктор, Сидоров умер! " Это всегда сообщалось не трагическим, но уж и никак не равнодушным тоном.

И вот однажды я сделал не то чтобы неприятное, но безусловно странноватое открытие. Персонал мой как-то переменился. Это чувствовалось.

Понимаете, мне начали сообщать о внезапной смерти, агонии или катастрофическом, резком ухудшении состояния так, словно этого и ждали, И это, повторяю, было несколько странно. Конечно, опытная санитарка или фельдшер способны такие вещи заранее предвидеть, сплошь и рядом, но все равно, это спокойствие было не правильным, не походило на ту самую профессиональную черствость.

И получилось так, что я очень быстро нашел концы... Честно вам признаться, у меня с одной из санитарок были отношения. Случалось на войне, в гораздо более обширных масштабах, нежели нам это представляли моралисты. Замечу в скобках, что в поезде такие вещи устроить гораздо удобнее, чем, если можно так выразиться, " на земле". Отношения к тому времени были долгие, устоявшиеся, настолько, что окружающие к ним привыкли и воспринимали как нечто обыденное.

Вот Катя мне однажды и рассказала, в чем дело. Оказалось, многие знали - я имею в виду, младший персонал. Лиц офицерского состава в это не посвящали...

Была у нас санитарка. Лет сорока с лишним, классическая, патентованная деревенская баба откуда-то из псковской глубинки. Едва могла расписываться. Такие в сороковые были не редкость.

Простая, неразвитая деревенская баба. Но, нужно отметить, исключительно добросовестная, исполнительная. Такая, знаете, кондовая, крестьянская истовость. В общем, в пример ставить можно иным.

И вот оказалось, что дело все в этой самой Пелагее Ивановне. Она, изволите ли знать, видит смерть. Видит, кому помирать в самом скором времени. Но смерть изволит зрить не в виде старухи с косой, отнюдь - просто-напросто видится ей, что на груди у будущего покойника лежит толстая черная змея. Смирнехонько лежит, свернулась кольцом...

Как наши девчонки узнали? Сарафанное радио, конечно. Пелагея с кем-то поделилась по простоте душевной, та рассказала одной, другой - и вот вам перенос информации со скоростью лесного пожара... Правда, как я уже говорил, у болтушек наших хватало ума ограничить эту информацию своим кругом, не доводя до офицеров. Это чисто случайно вышло, что у Катюшки было разнеженно-болтливое настроение...

Естественно, я не поверил. Вековые традиции русской интеллигенции во мне вопияли. Так уж заведено, не нами, заметим, что интеллигент российский обязан бороться с обскурантизмом и мистикой мракобесием и прочим дурманом. Так, как боролся со спиритизмом великий Менделеев...

Только Катька стояла на своем так, что я поневоле задумался. Девочка была не особенно сложная, хоть и не деревенская - но вот чего за ней никогда не замечалось, так что излишней доверчивости и тяги ко всякой чертовщине. Неглупая была материалисточка, у нас с ней потом все кончилось, потому что... Ну, это уже чисто личное. Главное, для Катьки это было насквозь нетипично - столь заядло уверять, будто в нашем поезде и впрямь происходят совершенно мистические вещи...

Я, конечно, язык держал за зубами. Но вот что оставалось насквозь реальным фактом, так это то самое спокойствие, с каким принималась очередная смерть. Если допустить вздорные предположения, будто Пелагея и в самом деле...

Прошло какое-то время, и я не выдержал. Поговорил с ней по душам. С глазу на глаз, конечно. Ей никак не хотелось, чтобы об этой истории прознал политрук, да и мне тоже. Хорошо бы я тогда выглядел: военврач, человек с высшим образованием, выпускник столичного вуза всерьез обсуждает с полуграмотной псковской бабой каких-то мистических черных змей, знаменующих смерть...

Я ее разговорил в конце концов. Путем хитрой дипломатии, включавшей, надо покаяться, и кнут, и пряник...

Поведала, что действительно видит эту самую змею, возлежащую на груди раненого примерно за сутки до летального исхода. Мол, у них в семье такое умели, и не только это...

Я тогда был не юнцом, но все же человеком довольно молодым. И мне стало откровенно любопытно. И еще кое-что примешивалось - то самое желание разоблачить шарлатанскую подоплеку нашей доморощенной мадам Блаватской...

Одним словом, мы с ней заключили нечто вроде договора: я никому о нашем разговоре не рассказываю, а она мне исправно сообщает о каждом факте наблюдения означенной мистической змеи...

Ради научной скрупулезности я даже завел отдельную тетрадочку. Все, как положено - фамилия, дата. Двадцатого числа такого-то месяца поступило сообщение, что змея наблюдалась на груди раненого, скажем, Голопятова...

И вот ведь что - стало стабильно сбываться...

Я имею в виду, что " промахов" Пелагеиных в моем тетрадочке не зафиксировалось ни единого.

Самое большее через двое суток, но записанный в моей тетрадочке умирал...

Хирургия, особенно полостная - дело тонкое.

Специфичное. Частенько случается, что самый опытный врач попросту не мог предвидеть летального исхода. Больной, казалось бы, на пути к выздоровлению - и вдруг, нате вам...

А эта псковская баба без всякого образования никогда не ошибалась! Никогда. Понимаете? Месяца через три пришлось с этим смириться - когда в моей тетрадочке так не было отмечено ни единой " пустышки"...

Как ни протестовало все во мне - и жизненный опыт, и воспитание, и материалистические убеждения - приходилось признать, что есть в этом своя сермяжная правда. Очень возможно, что наша Пелагея и в самом деле видит эту свою змеюку... Ведь ни разу не ошибалась, темное и необразованное дите природы!

Каюсь, у меня порой возникали крамольнейшие мысли - а не оформить ли мне тетрадочные записи в виде некоего " журнала экспериментов".

Записи вести пространнее, свидетелей привлекать.

А после войны обратиться с этим куда-нибудь...

Мысли эти в намерения так и не отлились - побоялся. Представил, как меня встретят в каком-нибудь сугубо научном учреждении...

А развязалась эта история совершенно неожиданным образом.

Однажды возник легонький переполох - мы тогда стояли где-то, на какой-то захолустной станции. Оказалось, это Пелагею отпаивают водичкой и суют нашатырь под нос, потому что с ней приключилась форменная истерика во всех классических проявлениях. Кое-как удалось успокоить. А потом, ночью, Катька мне сообщила испуганным шепотом, что Пелагея, проснувшись, у себя на груди увидела эту самую пресловутую и легендарную змеюку. Вот так... Получалось, что...

Да что там, назовем вещи своими именами. Что она увидела собственную смерть.

И вы знаете... Конечно, можно списать на совпадение... Через сутки с лишним поезд обстреляли ночью, во время движения. Места были не самые гостеприимные - Западная Украина со всеми ее прелестями в виде бандеровцев, аковцев, выходивших из окружения немцев, вообще непонятно кого...

Собственно, обстреляли - громко сказано.

Какая-то сволочь выпустила по поезду пулеметную очередь - одну-единственную, зато от всей поганой души, на полный диск. Особого вреда не причинила - выбило несколько стекол, три человека получили легкие ранения. (Особенно матерился потом один из них, практически стоявший на пути к полному и окончательному выздоровлению - мол, невезение такое, стукнуло не на передке, а на полке санитарного поезда).

А вот Пелагее две пули попали прямехонько в голову. И - наповал. Нужно же было дуре у окошка сидеть...

Совпадение, или что? Не скажу, что после того случая я стал законченным адептом потустороннего, но скептицизма, честно вам скажу, поубавилось...