Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






  • Песнь вторая






     

    Во всем подобная пленительной пастушке,

    Резвящейся в полях и на лесной опушке

    И украшающей волну своих кудрей

    Убором из цветов, а не из янтарей,

    Чужда Идиллия кичливости надменной.

    Блистая прелестью изящной и смиренной,

    Приятной простоты и скромности полна,

    Напыщенных стихов не признает она,

    Нам сердце веселит, ласкает наше ухо,

    Высокопарностью не оскорбляя слуха.

    Но видим часто мы, что рифмоплет иной

    Бросает, осердясь, и флейту и гобой;

    Среди Эклоги он трубу хватает в руки,

    И оглашают луг воинственные звуки.

    Спасаясь, Пан бежит укрыться в тростники

    И нимфы прячутся, скользнув на дно реки.

    Другой пятнает честь Эклоги благородной,

    Вводя в свои стихи язык простонародный:

    Лишенный прелести, крикливо-грубый слог

    Не к небесам летит, а ползает у ног.

    Порою чудится, что это тень Ронсара

    На сельской дудочке наигрывает яро;

    Не зная жалости, наш слух терзает он,

    Стараясь превратить Филиду в Туанон.[20]

    Избегнуть крайностей умели без усилий

    И эллин Феокрит[21], и римлянин Вергилий.

    Вы изучать должны и днем и ночью их:

    Ведь сами музы им подсказывали стих.

    Они научат вас, как, легкость соблюдая,

    И чистоту храня, и в грубость не впадая,

    Петь Флору и поля, Помону и сады, [22]

    Свирели, что в лугах звенят на все лады,

    Любовь, ее восторг и сладкое мученье,

    Нарцисса томного и Дафны превращенье, —

    И вы докажете, что «консула порой

    Достойны и поля, и луг, и лес густой»[23],

    Затем, что велика Эклоги скромной сила.

    В одеждах траурных, потупя взор уныло,

    Элегия, скорбя, над гробом слезы льет.

    Не дерзок, но высок ее стиха полет.

    Она рисует нам влюбленных смех, и слезы,

    И радость, и печаль, и ревности угрозы;

    Но лишь поэт, что сам любви изведал власть,

    Сумеет описать правдиво эту страсть.

    Признаться, мне претят холодные поэты,

    Что пишут о любви, любовью не согреты,

    Притворно слезы льют, изображают страх

    И, равнодушные, безумствуют в стихах.

    Невыносимые ханжи и пустословы,

    Они умеют петь лишь цепи да оковы,

    Боготворить свой плен, страданья восхвалять[24]

    И деланностью чувств рассудок оскорблять.

    Нет, были не смешны любви слова живые,

    Что диктовал Амур Тибуллу[25] в дни былые,

    И безыскусственно его напев звучал,

    Когда Овидия он песням обучал.

    Элегия сильна лишь чувством непритворным.

    Стремится Ода ввысь, к далеким кручам горным,

    И там, дерзания и мужества полна,

    С богами говорит как равная она;

    Прокладывает путь в Олимпии атлетам

    И победителя дарит своим приветом;

    Ахилла в Илион бестрепетно ведет

    Иль город на Эско[26] с Людовиком берет;

    Порой на берегу у речки говорливой

    Кружится меж цветов пчелой трудолюбивой;

    Рисует празднества, веселье и пиры,

    Ириду милую и прелесть той игры,

    Когда проказница бежит от поцелуя,

    Чтоб сдаться под конец, притворно негодуя.

    Пусть в Оде пламенной причудлив мысли ход,

    Но этот хаос в ней — искусства зрелый плод.

    Бегите рифмача, чей разум флегматичный

    Готов и в страсть внести порядок педантичный:

    Он битвы славные и подвиги поет,

    Неделям и годам ведя уныло счет;

    Попав к истории в печальную неволю,

    Войска в своих стихах он не направит к Долю,

    Пока не сломит Лилль и не возьмет Куртре[27].

    Короче говоря, он сух, как Мезере[28].

    Феб не вдохнул в него свой пламень лучезарный.

    Вот, кстати, говорят, что этот бог коварный

    В тот день, когда он был на стихоплетов зол,

    Законы строгие Сонета изобрел.

    Вначале, молвил он, должно быть два катрена;

    Соединяют их две рифмы неизменно;

    Двумя терцетами кончается Сонет:

    Мысль завершенную хранит любой терцет.

    В Сонете Аполлон завел порядок строгий:

    Он указал размер и сосчитал все слоги,

    В нем повторять слова поэтам запретил

    И бледный, вялый стих сурово осудил.

    Теперь гордится он работой не напрасной:

    Поэму в сотни строк затмит Сонет прекрасный.

    Но тщетно трудятся поэты много лет:

    Сонетов множество, а феникса все нет.

    Их груды у Гомбо, Менара и Мальвиля[29],

    Но лишь немногие читателя пленили;

    Мы знаем, что Серси[30] колбасникам весь год

    Сонеты Пеллетье[31] на вес распродает.

    Блистательный Сонет поэтам непокорен:

    То тесен чересчур, то чересчур просторен.

    Стих Эпиграммы сжат, но правила легки:

    В ней иногда всего острота в две строки.

    Словесная игра — плод итальянской музы.

    Проведали о ней не так давно французы.

    Приманка новая, нарядна, весела,

    Скучающих повес совсем с ума свела.

    Повсюду встреченный приветствием и лаской,

    Уселся каламбур на высоте парнасской.

    Сперва он покорил без боя Мадригал; Потом к нему в силки гордец Сонет попал;

    Ему открыла дверь Трагедия радушно,

    И приняла его Элегия послушно;

    Расцвечивал герой остротой монолог;

    Любовник без нее пролить слезу не мог;

    Печальный пастушок, гуляющий по лугу,

    Не забывал острить, пеняя на подругу.

    У слова был всегда двойной коварный лик.

    Двусмысленности яд и в прозу к нам проник:

    Оружьем грозным став судьи и богослова,

    Разило вкривь и вкось двусмысленное слово.[32]

    Но разум, наконец, очнулся и прозрел:

    Он из серьезных тем прогнать его велел,

    Безвкусной пошлостью признав игру словами,

    Ей место отведя в одной лишь Эпиграмме,

    Однако, приказав, чтоб мысли глубина

    Сквозь острословие и здесь была видна.

    Всем по сердцу пришлись такие перемены,

    Но при дворе еще остались тюрлюпены,

    Несносные шуты, смешной и глупый сброд,

    Защитники плохих, бессмысленных острот.

    Пусть муза резвая пленяет нас порою

    Веселой болтовней, словесною игрою,

    Нежданной шуткою и бойкостью своей,

    Но пусть хороший вкус не изменяет ей:

    Зачем стремиться вам, чтоб Эпиграммы жало

    Таило каламбур во что бы то ни стало?

    В любой поэме есть особые черты,

    Печать лишь ей одной присущей красоты:

    Затейливостью рифм нам нравится Баллада,

    Рондо — наивностью и простотою лада,

    Изящный, искренний любовный Мадригал

    Возвышенностью чувств сердца очаровал.

    Не злобу, а добро стремясь посеять в мире,

    Являет истина свой чистый лик в Сатире.

    Луцилий[33] первый ввел Сатиру в гордый Рим.

    Он правду говорил согражданам своим

    И отомстить сумел, пред сильным не робея,

    Спесивцу богачу за честного плебея.

    Гораций умерял веселым смехом гнев.

    Пред ним глупец и фат дрожали, онемев:

    Назвав по именам, он их навек ославил,

    Стихосложения не нарушая правил.

    Неясен, но глубок сатирик Персий Флакк[34]:

    Он мыслями богат и многословью враг.

    В разящих, словно меч, сатирах Ювенала[35]

    Гипербола, ярясь, узды не признавала.

    Стихами Ювенал язвит, бичует, жжет,

    Но сколько блеска в них и подлинных красот!

    Приказом возмущен Тиберия-тирана, [36]

    Он статую крушит жестокого Сеяна; [37]

    Рассказывает нам, как на владыки зов

    Бежит в сенат толпа трепещущих льстецов;

    Распутства гнусного нарисовав картину,

    В объятья крючников бросает Мессалину[38]...

    И пламенен и жгуч его суровый стих.

    Прилежный ученик наставников таких,

    Сатиры острые писал Ренье[39] отменно.

    Звучал бы звонкий стих легко и современно,

    Когда бы он — увы! — подчас не отдавал

    Душком тех злачных мест, где наш поэт бывал,

    Когда б созвучья слов, бесстыдных, непристойных,

    Не оскорбляли слух читателей достойных.

    К скабрезным вольностям латинский стих привык,

    Но их с презрением отринул наш язык.

    Коль мысль у вас вольна и образы игривы,

    В стыдливые слова закутать их должны вы.

    Тот, у кого в стихах циничный, пошлый слог,

    Не может обличать распутство и порок.

    Словами острыми всегда полна Сатира;

    Их подхватил француз — насмешник и задира —

    И создал Водевиль[40] — куплетов бойкий рой.

    Свободного ума рожденные игрой,

    Они из уст в уста легко передаются,

    Беззлобно дразнят нас и весело смеются.

    Но пусть не вздумает бесстыдный рифмоплет

    Избрать всевышнего мишенью для острот:

    Шутник, которого безбожье подстрекает,

    На Гревской площади печально путь кончает.

    Для песен надобен изящный вкус и ум,

    Но муза пьяная, подняв несносный шум,

    Безжалостно поправ и здравый смысл и меру,

    Готова диктовать куплеты и Линьеру. [41]

    Когда напишете стишок удачный вы,

    Старайтесь не терять от счастья головы.

    Иной бездарный шут, нас одарив куплетом,

    Надменно мнит себя невесть каким поэтом;

    Лишь сочинив сонет, он может опочить,

    Проснувшись, он спешит экспромты настрочить...

    Спасибо, если он, в неистовстве волненья,

    Стремясь издать скорей свои произведенья,

    Не просит, чтоб Нантейль[42] украсил этот том

    Портретом автора, и лирой, и венком!






    © 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
    Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
    Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.